Всё это, конечно, прелестно и работало бы безотказно, если бы тот, кому дали попить водички из священного источника, считал создание славословий и гимнов своим единственным предназначением. Но на то он и человек, чтобы дерзить и всюду совать свой нос. А такие поступки в пантеоне никогда не приветствовались. Где та грань, за которой заканчивается смиренное служение подданного, попросившего вдохновения и наделенного им, и начинается дерзновенное самовыражение? Это определяют только божественные покровительницы, курирующие искусство и науку от лица своего клана. Получается что так, иначе не знали бы люди с древнейших времен жутких историй про то, что музы могут быть очень жестоки и сурово наказывают тех, кто слишком много на себя берёт. Любую попытку нарушить "условия сделки" они воспринимают как гордыню и желание состязаться с ними, из-за чего натурально могут лишить голоса и зрения. И, хоть истории о божествах слагают люди, на что-то они всё же опираются. Тут есть над чем подумать. Особенно тем, кто, не имея достаточных оснований, призывает музу с просьбой о вдохновении для себя.
Отступление о божествах и божественном
Когда я писала эту главу, то понимала, что мне не обойтись без того, чтобы затронуть очень серьёзные темы о природе творчества. Но мало ли, может, эти рассуждения тебя не очень интересуют, поэтому я оформила их в виде отступления, и ты в своём праве, если захочешь его пропустить.
Муза, которая сторожит священный источник и курирует свою "отрасль" науки или искусства – это не более чем мифологический образ. Но если мы хотим углубиться в суть, то нам придётся принять за данность, что музы – это проводники священных сил, наделяющих человеческую душу способностью прикоснуться к Вечности, той необъятной бездне, где зарождается всё сущее. Человек слишком мал и слаб, чтобы постичь Вечность умом. Но тот божественный сокровенный потенциал, который скрыт в нём до поры, может пробудиться и дать возможность воплотить и сохранить образы, воспоминания, мистический энтузиазм и ту любовь, которую ему дано постичь.
Можно сказать, что наша личность совмещает в себе ту же хтоническую и небесную природу, что и у дочерей Зевса и Мнемозины. Эта природная мощь очевидная, дикая, и в отсутствие созидательного начала даёт неуправляемость и неконструктивность, так же как сочетание земли и воды даёт не что иное как грязь. Но у нас есть право посвятить свою жизнь тому, что освещает непонятную равнодушную хтонь огнём и светом божественного замысла.
Когда мы встаём на этот путь, мы начинаем чувствовать и думать. А это бывает весьма трудно и больно, это не имеет никакого отношения к гламуру, на это нужны силы. Вслед за этим мы неминуемо задаёмся вопросом о собственном предназначении на Земле. И вот скажи: на что согласишься лично ты, оказавшись у священного источника, испив из которого, обретёшь вдохновение и понимание, как тебе жить?
А ведь условие, которое выдвигают музы, в чьих руках это божественное вдохновение, на самом деле просто: чистота помыслов и готовность служить. Не столько искусству или науке (и совсем не персоналии, общественной формации или идее), сколько великим богам, к которым однажды ты обратишься за помощью. Казалось бы, вполне резонное требование в обмен на мистическое благословение, которое и есть талант. Однако, зная человека, можно с грустью заметить, насколько редко оно выполняется.
Свидетелей, которые осуществляли непосредственную коммуникацию с Парнасскими принцессами, дочерьми Зевса и Мнемозины, не существовало уже и в Древней Греции. О музах все знали, им поклонялись и воспевали, но дело имели лишь с их изображениями и собственными представлениями о них.
Странно: в нашей памяти, особенно если там есть багаж образования, живут древнегреческие боги, и никакого влияния на мировоззрение и жизнь не оказывают. Вот Зевс-вседержитель. Много ли мы о нём думаем? Совсем не думаем, потому что это место заняло наше представление о Боге, который выше этого всего. Вот любимые боги: у кого Афродита, у кого Аполлон, у кого Меркурий… Но никто из нас в здравом уме не будет их призывать, видимо, понимая, что это бессмысленно. Появления же музы ждет любой мыслящий человек. А ведь это вполне себе древнегреческая богиня. Имя её неважно – ну кто спрашивает имя, когда хочет отпить из ключа вдохновения! Ведь человек, который что-то хочет сделать, не явления мифологической богини, конечно же, ждёт…
Древнегреческая культура – она ведь почему бессмертна? Несмотря на то, что сама страна Греция никак потом себя в истории не проявила, а если и имеет известность, так только благодаря своей туристической привлекательности… Древнегреческая культура бессмертна потому, что её многочисленные авторы заложили в каждого жителя цивилизованного мира то, что называется мифологическим сознанием.
Помнится, когда я училась в институте, преподаватель философии со злорадным огоньком в глазах рассказывал: "Вот отвечает студент. Говорит: согласно мифу та-та-та. Ему задаёшь вопрос: а что такое миф? И сразу он теряется, не может сформулировать, чушь начинает нести…"
Этот преподаватель был неприятным и крайне занудным персонажем, из тех, кого хочется вопросить: "А судьи кто?" Но дело не в этом. Я думаю, что если любого нормального человека в тот момент, когда он развивает мысль, перебить вопросом в стиле: "А что такое это понятие?", он осечётся и не даст с ходу удовлетворительного ответа. А что такое религия? А культура? А образ? Попробуй-ка сформулируй!
На самом деле мы все примерно представляем, что такое миф, и это представление не нуждается в чужой оценке. Миф – это предание, в котором переплетены элементы религии, философии, науки и искусства. Миф с точки зрения психологии – это часть коллективного бессознательного. Миф – это то, что очеловечивает все наши связи с природой и принципами, по которым существует мироздание. Миф – это те представления о мире, которые внедряются в наше сознание с детства, поскольку ребенку в основном читают сказки. Если мы не думаем своей головой, то миф – это та параллельная, оторванная от действительности реальность, в существование которой мы верим, и образы которой нам может внедрить кто угодно…
Так вот в мифологическом сознании нет ничего плохого. Конечно, если оно – свойство человека мыслящего. Не зря в гуманитарных ВУЗах нас учат так, чтобы мы сперва узнали, как мыслили древние, потом изучили мировую литературу и историю, и только потом, будучи образованными людьми, предлагали миру что-то своё. Ох не зря, потому что сдается мне, древние были гораздо талантливее нас. Ведь что такое талант? В самом общем приближении – это способность создавать вещество, "что-то из ничего", никого впрямую не копируя и не подражая, способность рассказать другому то, о чем он и сам с удовольствием бы задумался и выразил бы, если бы он мог. Но вернёмся к источнику вдохновения…
Муза как женщина
С древнейших пор посещением музы стали называть момент, когда в сознании человека происходит озарение, и он начинает ощущать первый туманный образ того, что намерен воплотить. С этого мгновения появляется мысль или идея – что-то вполне конкретное, властное, неосязаемое, но требовательное. Помнишь, как об этом сказал Александр Грин: "Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватясь и дорожа каждым днем, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мелькающие черты?" И если уж образ возник, то пока движимый вдохновением человек его не воссоздаст и не облечт в подвластную ему форму, он не успокоится. Но даже когда акт творчества закончен, воспоминание о посещении музы остается жить в его сердце, а вместе с ним поселяется тоска и жажда новой встречи.
Что это напоминает, если посмотреть на вопрос с точки зрения биохимии? Правильно, страстные отношения мужчины с женщиной, которая ему не принадлежит! Ведь творчество – это всепоглощающая страсть, направленная в определенное русло. Резонно, чтобы возникновение этой страсти провоцировала именно женщина. Вот только почему женщин уйма, а функцию музы для мужчины способны выполнять столь немногие? Это вопрос самый интересный.
Чтобы приблизиться к собственному ответу на него, зададимся несколькими промежуточными вопросами. Например, таким: надо ли считать способность женщины вызывать в мужчине всепоглощающую страсть её безусловной заслугой? Сколько раз, наблюдая со стороны чужие драматические или счастливые истории, мы недоумевали: божижмой, что он в ней нашёл? Давай договоримся: в этой главе мы будем рассматривать мужчину как человека, к которому применимо понятие "художник". В английском языке оно звучит как artist – то есть человек искусства. И дадим каждому мужчине право таковым себя считать. Ну просто дадим, от нас не убудет, до тех пор, пока в нём не разочаруемся.
Надо понимать, что отношения отношениями, но художником движет сила более повелительная, чем доступное обывателю представление о страсти или мании. Женщина как объект для человека творческого – больше чем женщина. Конечно, если мы говорим о той, которая обладает качествами музы.
Мы, общаясь годами, ничего можем в ней особенного не находить. Но если он что-то в ней нашёл, то для него она – прежде всего образ, нечто неразгаданное, невнятное, но обязательно желанное. Нечто, на что он может проецировать сам себя. Потому что художник – существо невероятно эгоцентричное. Другие интересуют его только как вариант проекции. То есть чем меньше он знает о женщине и её бытовой жизни, тем более свободно фантазирует, насколько они друг другу подходят, насколько она способна резонировать с тем душевным состоянием, в котором он сейчас находится. Чем меньше она рассуждает, тем умнее и желанней ему кажется…
Всё остальное – особенности темперамента и воспитания, которые делают его в отношениях либо невыносимым, либо приемлемым, но простыми такие отношения не бывают. Недаром художника связывает с музой какое-то особое состояние. Его можно обозначить таким термином: лирическое волнение.
В лучшем случае они, находясь в этом состоянии, оба понимают, что это за связь. В худшем случае один из них неспособен это понять. И на эту тему есть множество трагических историй, поскольку "тягостно спохватываться" в таких делах поздно. Обычно же как бывает: эгоцентризм одного находит на эгоцентризм другого как коса на камень. Искр от этого бывает много. Но для дела толку мало, если, конечно, они оба не рассматривают свои отношения как сюжет для хроник и мемуаров, которые опубликует глянцевое издание.
Другой промежуточный вопрос я бы сформулировала так: достаточно ли быть прелестной, умной, восприимчивой, обладающей тонкой душевной организацией женщиной для того, чтобы стать чьей-то музой? Ответ на него не просто отрицательный, он лежит в совершенно другой плоскости. Проведём аналогию: достаточно ли быть хорошей танцовщицей, чтобы подойти к незнакомому человеку и исполнить с ним в паре сложный, осмысленный и прекрасный танец?
Как говорится, чтобы красиво станцевать танго, надо двоих. Эта аналогия в принципе годится для любого романа между мужчиной и женщиной. Но ключевая разница в отношениях между художником и музой в том, что уметь и хотеть танцевать должен именно он. Это он выбирает, он ведёт в этом танце, от него зависит, что из этого получится. Она же может лишь подыграть. Это касается любых отношений в стиле танго: современные музы не разбирают пола.
Ты ничего не можешь сделать, если все твои прелести и душевные качества не вступили в резонанс с существом художника в тот момент, когда вы повстречались. А какая-то другая женщина умудрится "взорвать ему мозг" на пустом месте, хоть она никто и звать никак. Загадочны траектории бабочек воображения…
С другой стороны, рассуждать об отношениях художника и музы как о страстном романе – значит ограничивать смысл этих отношений и искажать их суть. Да, мы говорим о том, что способность вдохновлять – это способность вызвать творческое озарение, а оно есть не что иное как всепоглощающая страсть. Но есть особенность: плодами этой страсти становятся художественные произведения, выходящие далеко за пределы отношений двух конкретных людей, даже далеко за пределы воплощения отношений мужчины и женщины вообще. В огне личных переживаний рождаются новые, надличностные смыслы и закаляется художественная сила того, что человек может выразить.
В сущности, страсть к женщине не предполагает дружеского отношения к ней, понимания и корректного поведения. Страсть – властная собственница, у которой в арсенале есть как волшебный дурман, так и острые когти, зубки, гримасы, и их она норовит показать то и дело. Нормальный рациональный человек боится собственной страсти, той зависимости и уязвимости, которую она вызывает. Но художник – человек не рациональный. Для него муза – это постоянный раздражитель. Она может не понимать его, заставлять страдать и даже делать попытку сломить, а он каждый раз будет думать: вот он, повод для творческого вдохновения! А когда есть вдохновение, есть и силы.
Безусловно, вышесказанное относится к представителям обоих полов. Вспоминается диалог между писателем и поэтессой, не буду называть имен, они здесь не важны:
– У Вас есть чувство, что Вы только половинка того, чем является поэзия, и что к этой половинке надо что-то добавить?
– Всё гораздо глубже. Муза – это какой-то проводник между человеком и той бездной, из которой ему всё это приходит. Ему не хватает именно этого проводника. Мне кажется, что творческие люди будто больные. Им не хватает чего-то того, что есть у нормальных людей, которые ничего не пишут и никакое творчество как смысл жизни им не необходимо.
– Получается, что не Вы пишете поэзию, а Вами пишет поэзия?
– Да, муза – это та телефонная трубка, через которую поэт эти голоса и слышит. Оператор связи.
Это сравнение кажется мне очень любопытным и понятным. Помнится фраза, авторство которой спорно: "Когда ты разговариваешь с Богом, ты верующий. Когда Бог разговаривает с тобой – ты психически больной".
У каждого из нас свое понимание того, что такое Бог. Никогда не забуду, как преподаватель драматургии в институте рисовал нам схему в виде пирамиды, в основание которой вписывал практические понятия, составляющие художественный замысел, а увенчивал понятием "Бог". Сидя на скучной академической лекции, молодые люди вправе отнестись к этой схеме с раздражением, поскольку они пришли не на занятие в церковно-приходской школе, и хотят актуальных практических знаний.
Однако должна признать, что в талантливых произведениях, которые помогают людям жить, эта иррациональная "надстройка" присутствует. Более того: таланта без связи с первичными божествами и с теми мирами, в которых они обитают, не существует. Это можно понимать или нет, но достаточно вспомнить несколько примеров того, что происходит, когда талант художника оставляет. Вроде всё в его произведении грамотно, всё профессионально, "рука" художника чувствуется, а оно не работает! И никого не трогает, вызывая у публики лишь чувство недоумения. Ведь это трагедия. Не надо и наглядных мер вроде лишения голоса и зрения, о чём нам повествуют древнегреческие легенды. Достаточно лишь "отключить связь".
Художник, пока он ещё в своем уме, это понимает. И он не боится собственных страстей, даже наоборот, идёт у них на поводу, до тех пор, пока они позволяют ему возгонять в своей алхимической лаборатории непостижимое вещество творчества.
С другой стороны, нормальному рациональному человеку выносить ежедневно ту температуру страстей, которая нужна художнику, очень трудно. Кто его знает, чего ему не хватает: способа связи с высшими силами или способа реализации патологических черт натуры, просто тупых своих инстинктов? Грань ведь очень тонка, при всём желании не определишь, где она проходит… В этой связи драматургия отношений между художником и его музой может варьироваться. Однако если мы берём за основу отношения "мужчина – женщина", то отметим, что в женщине изначально заложена необходимая для этого мера жертвенности и желания служить интересам другого человека. Если обычный мужчина любит женщину и вдруг выясняется, что она – талант, а значит, ею владеет другая всепоглощающая страсть, вряд ли он будет этому рад. Если, конечно, сам не имеет амбиций, а просто хочет с ней доступного и понятного обывательского счастья.
В мужском варианте "муз" – это скорее человек, счастье с которым "было так близко, так возможно", но неосуществимо. Даже сама мысль о нём погружает женщину в то самое состояние лирического волнения, которое служит катализатором творчества. Поэтесса, о которой я упомянула выше, сказала также: "Удивительно, что можно с одним человеком прожить 10 лет и не написать ни строчки, а в то же время от какого-то случайного образа вдохновиться на целую подборку". Многие женщины, которым этот процесс знаком не понаслышке, с её наблюдением согласятся. Неожиданно выяснялось, что функцию музы для них выполняли вовсе не те мужчины, которые заботились о них, хотели добра и помогали по жизни. А те, которые их в упор не видели, не признавали, раздражали и, как ни крути, заставляли страдать. Потому что как сказала одна знакомая 9-летняя одарённая девочка: "Когда человек страдает, его душа очищается". То ли в кино увидела, то ли мама научила…
Но вернемся к нашей теме: муза как женщина. Думал ли кто-нибудь, встретив свою личную музу и вступая с ней в эти таинственные отношения, а счастлива ли она? Насколько саму её устраивает роль "проводника" и "оператора связи", особенно если эта роль ей назначена, а самою ей не осознана? Вопрос этот столь же серьёзный, сколь и резонёрский. Но он вполне может послужить промежуточным вопросом, который мы задаём себе в поисках ответа на тот, который, на мой взгляд, интересней всего: "Почему при том что женщин уйма, функцию музы для мужчины способны выполнять столь немногие из них?" Дело в том, что те, которые способны, как мне кажется, изначально мыслят немного другими категориями и слышат немного другую музы ку, которая не всем слышна и не вся есть гармония.
Надо еще отдавать себе отчет в том, что быть музой – это занятие неблагодарное. Одно дело вдохновлять, если ты сама богиня, и мирская слава тебя совершенно не волнует (в отличие от признания и почитания избранных, о чем уже говорилось выше в рассуждалках про принцесс Парнаса). Но совсем другое дело – выполнять функцию вдохновителя чужого творчества, зная, что не только славы, а и спасиба за это при жизни можно не дождаться. Это особенно обидно той современной музе, которая и сама занята творческими исканиями. Ведь в условиях декларированного равноправия она уверена, что и сама может многого достичь и быть признанной как самостоятельная личность. Так зачем же ей складывать лучшие годы жизни на алтарь служения чьему-то таланту?