- Мой-то меня все достает! "Ты бы, - говорит - хоть Гербалайфу попила, а то и в свой пятидесятый скоро не влезешь". Все сэкономить на мне хочет, хы-ы! На ужин банку порошка ставит; "Разводи, - говорит - кефиром, и чтоб через месяц была мне как Синди Кроуфорд!" Ричард Гир, блин, нашелся! Ничего, я колбаску майонезиком намажу - да на хлебушек свежий - и поехали! А Гербалайфом запиваю. Полбанки уже нет. Мой радуется, платье-стрейч мне собрался покупать. А мне этого стрейча и на половину попы не хватит, хы-ы!
Щедрая Томка накромсала мягкой булки с колбасой на себя и на меня, отвалилась на спинку стула и разместила ноги на процессоре.
- (Блаженно) Что-то шефья нас сегодня не трогают…
- Юля, тебя к руководству.
В роли коммутатора у нас использовалась Лена, личный секретарь генерального директора. Возвышаться над ней было трудно, поэтому, следуя за Леной к начальству, каждый сотрудник заранее ставился на свое место. Действенно и бесхитростно.
- Тебя - с вещами, - разворачиваясь для обратного пути, обронила Лена.
Я взяла наполовину переведенный факс из Барселоны. Процессия тронулась.
Шаг секретарши был неспешный. Она безмолвно покачивалась впереди на длинных ногах. Каблуки отстукивали по полу веско и с подобающей торжественностью. Мы приблизились к начальскому кабинету.
- (Холодно) Подожди, не входи!
- Меня же просили зайти!
- Платон Бежанович еще не вызывал тебя, он только велел, чтобы ты подошла.
В этот момент - голос из-за двери:
- Лена, Юля подошла?
- Да, Платон Бежанович.
- Пусть зайдет!
Поворот ко мне:
- Юля, иди!
Сезам открылся.
Думаю, что Николай Александрович Романов, покойный Государь Всея Руси, не променял бы такой кабинет даже на зал в своем скромном Ливадийском дворце. Тариэл Давидович Геворкадзе и Платон Бежанович Каретели тоже не делали ничего подобного: их все время отвлекали текущие дела.
- Садитесь, Юля!
Платон Бежанович сделал по-королевски широкий жест. Он не предлагал мне сесть на стул, он бросал к моим ногам все стулья земного шара.
Тариэл Давидович глядел строго и сдержанно.
Обе части моего руководства находились между собой примерно в том же соотношении, что и секретарши Томка и Лена. Более низкой ступенью иерархической лестницы был Платон Бежанович. Он превосходил Тариэла Давидовича тремя размерами одежды, теснил в обе стороны занимаемое кресло и, надень ему на голову белый колпак, отлично сыграл бы повара в незатейливой комедии.
Тариэл Давидович вполне годился на роль красавца-террориста, но не имел склонности к лицедейству; даже лишней мимики при обращении к подчиненным он себе не позволял.
Перед Тариэлом Давидовичем медленно курилась чашка кофе, из которой необходимо было делать глотки. Говорить предоставлялось Платону Бежановичу.
- Юля, у вас есть загранпаспорт? Приносите его завтра. На следующей неделе очень советую вам быть в хорошей рабочей форме и не заболеть.
Глаз Платона Бежановича против воли блестел хитрецой. Тариэл Давидович переворачивал вверх и вниз толстый "Монблан" с золотым пером. Он выдерживал паузу.
Выдержал.
- Юля, как следует подготовьтесь к этой поездке. Мы летим в Барселону на переговоры с фирмой "Naranja de Oro".
И Генеральный директор величественно откинулся в кресле. На меня он смотрел благодетелем. Радуйся, переводчик! Господа берут тебя с собой! Ананасы, пальмы, баобабы! Шестисотые "мерседесы" и пятизвездочные "ХИЛТОНЫ", ночные рестораны и головная боль поутру, дебри терминологии и отнимающийся язык… А куда вы денетесь без моего языка, господа?
Пока Барселона была еще за горами, я вернулась в секретариат. Там красила ногти Томка Тарасова.
- Юль, ты говорят, за кордон едешь?
- Доеду, если не сглазишь.
- На Кипр, небось, на какой-нибудь?
- В Барселону.
- Это че, Италия?
- Испания.
- Тоже ничего, тепло, - Томка сосредоточенно дула на сохнущий лак. - Эта Барселона - не самая провинция?
- Не самая.
- М-м-м… Прибарахлись там.
С утра произошла передача документов.
- Почему мне? Лене! Все всегда отдавай сначала Лене! Она сидит без дела, как генеральный директор, а бумаги носят мне! Почему?!
Должно быть, я сильно обидела Тариэла Давидовича, вручив паспорт ему лично без посредства секретарши.
- Лене все отдай, да! И напомни ей, чтоб не забыла потом положить мне на стол!
Тариэл Давидович разнервничался и закурил.
Личный секретарь генерального директора сегодня, однако, задерживалась. Лишь тогда, когда прошли все джентельменские нормы опоздания, она медленно и несколько тяжеловато вступила в офис. Для человека, приближенного к начальству, у Лены в это утро были чересчур невменяемые глаза, глядевшие с полным непониманием того, чего же я от нее хочу. Несколько раз она сухо сглотнула и с похмельной хриплостью выдавила:
- Давай.
Тариэл Давидович выскочил на этот звук из кабинета, как черт из табакерки:
- Кофе мне, быстро! Что, хорошо погуляла?
Томка Тарасова, бывавшая при Лене на всех увеселениях, тоже погуляла неплохо. Во время работы она то и дело принималась повизгивать от хохота и падать лицом на клавиатуру компьютера. В платежных поручениях мелькали сверхъестественные суммы.
- Ох, как шашлычков-то мы вчера поели! Водочки целый ящик уговорили. Он уговорился как-то сам-собой, подлец; "Распутин", одно слово, хы-ы! Пивом пришлось догоняться. Вчера же Троица была; святое дело - отметить! Мы и через костер прыгали - все, как положено, по-православному. Я прыгнула - и ничего не помню, думаю: сгорела. А утром - ничего, живенькая, мужики в электричку сажают. А мы с Ленкой едем и не понимаем, зачем нам в Москву?
Томку опять переломил пополам хохот.
- Я когда покрестилась, еще не то было! Гуляли месяц, а потом той же компанией по диспансерам месяц ходили. А когда вылечились, двое из наших повенчаться решили. И как живут теперь хорошо! У них уже дети, а в ЗАГС до сих пор не сходят - нам, говорят, Божьего благословения достаточно. Верующие, блин!
Томка выбила на клавиатуре ликующую дробь.
- Вот выходные скоро будут… Прикупим с ребятами всего побольше - "Кремлевской", закусочек - и в ле-ес… Гулять…
Томкины глаза блаженно закатились.
В дверь просунулась нервная бухгалтерша:
- Тома, платежки!
В изъятых из принтера платежных поручениях фирме "Кондор" предлагалось перевести на счет получателя сумму, равную, вероятно, всему годовому обороту фирмы. В графе "Получатель" вместо "Инкомбанк" четко значилось: "И в кабак".
До метро мы шли все втроем. Томка тащила сумки, Лена нервно курила. Обеим предстояла дорога в подмосковный поселок Видное. У подруг за плечами была одна и та же школа, одни и те же молодые люди, один и тот же образ жизни, питания и развлечения. Но Томка при этом раздалась вширь и прочно засела за печатание платежек, а Ленина комарино-тонкая стать держала ее в должности личного секретаря. Я задумалась о капризах судьбы и обмена веществ.
У метро Лена бросила окурок на асфальт.
- Том, ты поезжай домой, я еще по магазинам похожу. Мне Тариэл в душу наплевал за то, что я опоздала; я отойти должна.
Отводить душу Лена собиралась в районе Петровского пассажа, и в метро нам с ней временно опять оказалось по пути.
- Прикуплю себе чего-нибудь - сразу полегчает. Я когда со своим поругаюсь, тоже всегда в магазин еду. Вечером поругаемся - вечером еду - с последней электричкой. Он все домогается: "На какие шиши у тебя столько шмотья?" "Растет оно на мне", - говорю. Так стал проверять, не у него ли деньги ворую. Сидит по вечерам считает, скупой рыцарь!
Лена злобно закинула ногу на ногу. Лакированный носок туфли качался угрожающе-остро.
Я ему сказала: "Хочешь, чтобы у меня одежды не было, - я в стриптиз устроюсь!" И что за мужики сейчас пошли? То ли дело - раньше, на содержание женщин брали! А тут все сама себе добываешь, и на тебя же еще наехать норовят! А мне ведь и надо-то немного: ну раз в неделю прибарахлюсь основательно, а потом так, по мелочи…
Разбередив себе душу, Лена глубоко втянула воздух и выдохнула с жалостным стоном.
- Я, знаешь, Юлька, со школы ничего не помню, помню только роман про какого-то идиота, как там бабе купец денег немеряно давал, она их в печку кидала, а он только радовался. Ты не помнишь, что за роман? Я когда читала, плакала - какие мужчины раньше были! Лучше, чем в сериалах!
Как не прослезиться в мире ином Федору Михайловичу Достоевскому…
Прежде, чем уехать в Барселону, мои шефья успели по-новому обставить свои кабинеты. Весь офис под служебными предлогами сходил туда на экскурсию. В кабинете Платона Бежановича стол был похож на крышку от гроба. Платон Бежанович заботливо расставлял на нем разнородные безделушки.
- Богато смотрится, правда, Юля? - Платон Бежанович радостно добавил к ансамблю сверкающую болонку из граненого хрусталя. - Вах, Тариэл, заходи, смотри, насколько богаче так стало! Жена мне утром говорит: "Возьми немножко сувениров, Платон, поставь их на стол! Зачем у кабинета будет нищий вид?" А на телевизор посмотри, Тариэл!
На телевизоре стояла черная амфора с золотым рисунком а la Древняя Греция. Из амфоры торчал сумасшедше искрящийся искусственный цветок - продукт куда более поздней цивилизации.
Геворкадзе стоял и завидовал. Его собственный кабинет был обставлен с меньшей помпой и большим вкусом.
Каретели умильно взглянул на сейф и увидел, что на сейфе ничего не стоит. Он забыл о нас обоих и бросился подыскивать то, что смогло бы достойно увенчать его скромные сбережения.
В секретариате уже готовились к обеду. Было минут сорок до официального его начала. Томка кромсала мягкий батон, Лена аккуратно отпиливала кружочки ветчины. На столах были разложены кружевные трусики, лифчики, ажурные колготки. На монитор, как на клетку с попугаем, набросили комбидресс.
Лена имела решительный вид:
- Я, Томка, поняла - мне от него уходить надо. К Зайцеву, или к Юдашкину, или в "Red Stars" что ли! Я нижнее белье буду демонстрировать; я в нем лучше выгляжу, чем в верхнем.
- Курочку пожарю сегодня! - Томка с удовольствием прикусила бутерброд. - Мой любит курочку. Мне все Гербалайф подсовывает, а сам мясо трескает - дай Бог! Ничего, я вечером пивка прикуплю, скажу: какой же с пивом Гербалайф? Это ерш получится. Давай лучше вместе курочку навернем!
Лена двумя пальцами взяла кусочек ветчинки.
- Я вот думаю, Томка, может, в Коньково сегодня рвануть, а? А то я что ни куплю, никак себя одетой, не чувствую.
- Давай, лучше в Тушино! Там и вещевой и продуктовый рынки; я бы мясца прикупила…
Тариэл Давидович, по-партизански бесшумно распахнувший дверь, сейчас с интересом оглядывал секретариат. Лена благополучно сидела к нему спиной с расстегнутой после примерки молнией на юбке, а у Томки, как у только что растерзавшей добычу акулы, кусочек ветчины свисал из уголка рта. Проглатывать его под тариэловским взором она боялась.
Начальский взгляд дошел до занавешенного монитора. Геворкадзе от души сказал: "Тьфу!" и захлопнул дверь. Томка мгновенным движением заглотнула кусок.
- Ю-ю-юль! Помоги! Запить бы чем! - захрипела она.
…Пустынен и тих Ленинградский проспект в рассветные часы… Только так высокопарно и хочется говорить, стоя под сенью мощных бледно-желтых зданий сталинской породы. Спокойно дремлющие, не разбуженные еще ни вечной суетой пешеходов, ни слабым на заре ручейком машин, они донельзя напоминают мне замки с книжных страниц, те замки, которые никем никогда не были построены и которые создавало лишь воображение художника. Тем более, что стоят они на проспекте, названном в честь не существующего ныне города - Ленинграда.
А Барселона… что будет в этом имени? Оно своенравно: и бурлит на языке и тихо льется, оно пока что рождает загадки; и неизвестно чем станет для меня этот город - ведь новые города всегда становятся чем-то для каждого…
- Юля, садитесь!
Это - реальность, мои шефья, которые и должны были подхватить меня на Ленинградском проспекте по дороге в аэропорт. Я застаю самый разгар их дорожной беседы:
- Я серьезно говорю, Платон, надо менять секретарш. О чем они думают? О том, чтобы покушать, - Тариэл Давидович прямо-таки по-английски выплевывает "п", - покушать, погулять, поспать на рабочем месте и купить на себя какую-нибудь тряпку. Я не против! Я им достаточно плачу, чтобы они скупили хоть… хоть все Лужники; но почему не подумать о работе?! Хоть немножко!
Платон Бежанович глубокомысленно кивает. Видимо, он соглашается, хотя, по-моему, он сладко дремлет. Тем более, что в момент кивания машина притормозила на светофоре.
Тариэл Давидович замолчал, повернулся к окну, и некоторое время его взгляд оценивающе бежал по проспекту.
- Хорошо построили Москву, Платон! - проговорил он с одобрением. - Есть, где развернуться.
Платон Бежанович снова кивнул.
- В Барселоне нам предстоит огромная работа. Юля, - заранее усталым тоном предупредил меня Тариэл Давидович, - от ее результатов будет зависеть весь остальной год.
В очереди к шереметьевскому таможеннику Геворкадзе уныло смотрел в свою декларацию. Затем он с надеждой заглянул в декларацию Каретели. Уныние его усугубилось.
- Вах, Платон, мы с тобой бедные люди! Что мы везем? Э, ерунда, ерунда, Платон, посмотри! Вот - человек! Вот он что-то везет.
Указанный человек раскрывал перед таможенником спортивную сумку. Геворкадзе потянул шею вперед.
- Посмотри, Платон, совсем еще не старый человек, а уже что-то имеет в жизни. Люди делают дела, Платон, им есть что возить через границу.
Каретели успокоительно зевнул:
- Э, зачем говоришь?! Ты везешь через границу свою голову, Тариэл; она дороже брильянтов, которые хочет увезти этот джигит.
Из сумки "джигита" таможенник извлек свернутые в рулон картины. Наметанным взглядом искусствоведа он начал определять их художественную ценность. Через пару минут посредственной арбатской мазне был дан зеленый свет.
Геворкадзе увидел, вздохнул, отвернул голову. Ошибся в человеке.
В самолете Тариэл Давидович и Платон Бежанович заняли бизнес-класс, и мы разлучились на четыре часа. Мне было отведено место в экономическом.
Боже мой! Эти каждый раз чарующие облачные горы, долины, расселины, легкая перистая конница, летящая поверх них… Небо над небом. Уже второе. Может быть, и седьмое нам суждено увидеть? Хотя Тариэл Давидович и Платон Бежанович там, скорее всего, уже побывали. Если же спросить их об этом, на обоих лицах наверняка будет пренебрежение: "Ничего особенного. Юля, но съездите ради интереса".
За час с лишним до конца полета показался юг Европы. Умиляла и трогала ее скученность: занят каждый клочок земли, заняты предгорья и холмы, реки едва находят себе дорогу в этой тесноте и плутают бесконечным количеством извивов… Тариэл Давидович взметывает руки и восклицает: "Вах, Платон, как здесь делать дела? Здесь нет размаха!"
Впрочем, я этого не видела. Меня мучает телепатия.
Словно подводные камни, из облаков поднялись сияющие вершины Пиренеев. Мы пересекали границу Франции с Испанией. Слышались звуки хоты и стук каблучков Кармен.
- Где наш испанец. Юля? Почему он не встречает нас? Вы правильно сказали ему номер рейса?
- Правильно.
- А время вылета?
- Правильно.
- А название аэропорта, куда мы прилетаем?
- В Барселоне один аэропорт.
По лицу Геворкадзе пробежало желание сплюнуть. "Э, что за город, как вести дела?"
- (С тоской) Ты ищешь его, Платон?
- Ищу, зачем мешаешь, да?!
Платон Бежанович бегал глазами по толпе встречающих.
- Куда пропал, Карлос? Платон приехал выпить с тобой вина! Платон приехал обнять своего друга! Куда пропал, Карлос?
- Карлос, - проговорила я вслух, приноравливаясь к этому имени. До сих пор я знала его как сеньора Вальенте-и-Флорес.
- Вы меня звали, сеньорита?
Я улыбнулась, заигрывают.
- Я сказала "Карлос", а вам послышалось "Ганс".
Заигрывал немец с хорошим испанским произношением. Голубоглазый, блондин, волосы вьются. Немного низковат для истинного арийца…
- Карлос, брат, где был, куда пропал?! - Платон Бежанович отчаянно рвался к нему через толпу, раскидывая руки для объятий.
- Мы сейчас не совсем в Испании, мы в Каталонии, а каталанцы - это немножко другой народ; у нас другой язык, и внешне мы, как видите, бываем похожи на северян. И мы давно хотим стать независимой страной. Когда ваша Литва отделилась от Союза, у нас были большие волнения и предлагалось "литуанизировать" проблему Каталонии.
И, между прочим, всю дорогу из аэропорта обрамляли настенные надписи: "А Catalunya en Catala!"
Комментарий Геворкадзе с заднего сидения: "Куда им еще отделяться, мелким!"
- До начала этого столетия Барселона была небольшим городом - несколько старых готических кварталов, примыкающих к порту. Но в самом конце прошлого века был разработан план расширения города - "Ensanche". Барселона стала подниматься от моря к горам, а новые дома строились в форме квадратов с маленьким патио внутри. Ни один такой дом-квадрат не повторяется, и большинство из них построены в стиле "модерн". Я не хочу хвастаться, но вы сами увидите, что это очень красивый район. Там, кстати, находится наш офис.
Вступает Платон Бежанович:
- Переведите ему, Юля, что наш офис в Москве тоже находится в одном из самых респектабельных и дорогих районов.
- В "Ensanche" находится и гостиница, где я забронировал для вас места.
Геворкадзе, скучающим тоном:
- "Риц"? "Хилтон"?
"Majestic". И самая неземная роскошь в ней - это душ. Похоже, в летней Испании не имеет смысла жить с одиннадцати часов утра до пяти вечера: можешь трепыхаться, но все равно будешь раздавлен тяжелой жарой. Однако уже шесть, а приветственный ужин - в девять. Пока время терпит, переводчик рысью бросается обходить свои угодья.
Здесь все оказывается моим. Я уже давным-давно привыкла бродить между этих изящных домов, обтрепанных пальм под беспощадно распахнутым небом, и жалко теряющих кору платанов. С того момента, когда во мне забряцали доспехами гумилевские "конквистадоры" и взошла умирающая Луна Лорки, я поселилась в этой стране, и сейчас я впервые разговариваю с ней лицом к лицу.
Немного влево - и на белом здании взметываются истонченно-узловатые колонны - точь в точь паучьи ноги слонов в фантазиях Дали. Еще левее шебуршится рынок, где устрицы, лежащие на льду, в изобилии, как семечки на наших базарах. И тут, забывая ориентироваться, бросаешься влево и вверх… Фантастическая "La Sagrada Familia" возносит к небу тонкие башни, вопиющие черными провалами окон.