8 октября 1995 г., день полнолуния.
Дорогой Рамеш!
Вспоминая обстоятельства моей первой встречи с вами в Хермоза-Бич осенью 1990 г., я вспоминаю также о том, как много людей описывают различные варианты идентичных, или схожих, обстоятельств.
После прочтения "Я Есть То" мы с моим другом Колином заказали некоторые из ваших книг – и зерно было заронено. В результате ряда кажущихся несвязанными между собой встреч и обсуждений мой друг и я – почти одновременно – пришли к решению посетить ваши беседы в Хермоза-Бич, и через несколько недель мы уже были там.
Я помню, что когда вы впервые вошли в комнату, мы сразу догадались, что это вы, хотя никогда не видели ваших качественных фотографий. Вы выглядели расслабленным и добрым, необычайно добросердечным. Я ощутил вашу глубину, которая проявлялась с такой интенсивностью и смирением. Все это казалось мне настолько незначительным, что я понял, что меня что-то ждет. Я говорю об этом в шутку, поскольку то, что кажется поистине невероятным, есть предельная простота самой истины.
Красота и радость того времени запечатлелись в моей памяти – прогулки на закате у причала Хермоза-Бич, наше с другом любование закатом и глубокий смысл, предлагаемый учением. Чувство правильности было осязаемым, было правильно просто быть.
Следующая наша встреча с вами состоялась во время вашего второго приезда в Мауи, где я не мог не отметить искренность большинства посетителей, а также вашу прямоту, честность и терпение.
Учение еще больше углубилось во мне, и я не могу удержаться от слез, когда вспоминаю это.
Когда вы объявили, что больше не планируете в будущем поездки в другие страны, я ощутил разочарование, которое прошло, как только вы пригласили меня приехать к вам в Бомбей. И вот на протяжении последних трех лет, в январе и феврале, я поднимался по лестнице (или на лифте) на небеса, как мне казалось. Беседы, небольшие группы людей, приехавших со всех концов света, кофе, чай, печенье – все так обыденно, все так божественно.
Все мои поездки в Бомбей – каждая со своей собственной историей – были необычайно плодотворными, и я считаю, что мне невероятно повезло, что я смог побывать там.
Я много раз ощущал сильное желание написать вам. Я начинал писать письма, но затем бросал их, поскольку это желание рассеивалось по мере возникновения ощущения, что нет ничего такого, о чем нужно было бы говорить или писать; или же я начинал думать о том, что недостоин отбирать ваше время, принимая во внимание все то напряжение, которое вы должны испытывать из-за того, что столько людей стремятся побыть в вашем присутствии. Я осознаю, что все так, как должно быть.
Прослеживая нити своей жизни, я вижу, что все они неумолимо вели к вам: моя дикость и склонность к экспериментированию в подростковые годы, когда я чувствовал, что меня вводят в заблуждение (уже тогда у меня были мимолетные проблески ощущения присутствия); обучение в колледже философии и религии; растущий интерес к даосским, буддийским и греческим писаниям; последующее посещение различных групп и выполнение практик, которые должны были указать мне верный путь (хотя и без особой уверенности в их целесообразности).
Встретив вас, Рамеш, я открыл для себя мост между Востоком и Западом. Встреча лицом к лицу с человеком, который говорил о высшем на основании собственного опыта и которому я полностью доверял, было мощным фактором воздействия на меня. И ваша манера изложения, такая ясная и непритязательная, рассеяла идею того, что истина должна быть облачена в одежды романтического мистицизма, то есть как раз ту идею, что отталкивала меня от духовной элиты. По мере того как смысл учения все больше прояснялся, я видел, что ощущение отождествления постепенно оставляет меня. Снова и снова меня охватывало такое чувство, будто подо мной проваливается пол. Стоило мне восстановить свое ментальное равновесие, как земля снова уходила у меня из-под ног. Это оставляло во мне крайне необычное ощущение отвлеченности.
Для того чтобы выразить себя, я прибегаю к поэтическим парадоксам:
По мере углубления осознания присутствия,
позади заднего, за пределами запредельного,
и близко, как следующий вдох,
и в пустоте между атомами,
куда возвращается даже тишина,
я ощущаю непоколебимую скалу
и чувствую несказанный покой.
Так сладко плакать, мое сердце переполнено.
В моем сердце пребываете вы, Рамеш!
Граница между миром и мной создается лишь привычкой ума. Нет никакого реального различия между насекомым и мной – как формами проявления Сознания через чувственное восприятие. Даже слова представляют собой лишь символы того, что является передним, задним и средним планами.
Если сущность видится как иллюзия, как может возникать вопрос о правильном и ложном, о добре и зле? Осознание этого привело к невероятному обогащению моего ощущения жизни, я все больше и больше просто свидетельствую и со спокойным интересом жду, что произойдет дальше.
Когда я задаю вопрос "кто я?",
приходит ответ: "я не знаю",
но знание остается – основа,
непостижимая недвижимость,
которая поддерживает проявленное,
испытывает переживания посредством
чувствующих существ,
пространства и времени,
ни больше ни меньше.
Я по-прежнему веду себя как сущность со своими предпочтениями и страхами, хотя я не могу больше придавать большое значение поведению – как своему собственному, так и чьему-либо еще.
Впитывание вашего учения, Рамеш, нанесло решительный удар по связанности, основанной на осознании себя деятелем. Множество частей головоломки слились в единую картину – подобно тому как магнит неизменно собирает в единое целое отбитые куски самого себя.
Иногда мне чудится, что я слышу в уме ваш голос, который говорит: "Просто пойми, что вещи таковы, каковы они есть!"
Я пришел к пониманию, что все внутренние изменения происходят через эту таинственную связь между нами. То, что вначале было интеллектуальным пониманием, постепенно проникает все глубже и глубже в безмолвие сердца.
Подобно тому как вода может смывать пятно так медленно, что этот процесс будет казаться практически незаметным, так и с учением – я совершенно внезапно осознал тот сдвиг, который произошел в моем восприятии окружающих вещей и то безмолвие в сердце, в котором растворилась вся двойственность.
Я знаю, что вы ощущаете ту благодарность и ту любовь, которые я испытываю. Благодарю вас за ваше терпение и то время, которое вы мне уделили. Я чувствую, что всегда знал вас, и я бесконечно благодарен вам. Алоха нуи лоа. Брайан.
* * *
Гавайи, 19 октября 1993 г.
Однажды я оказался в присутствии Рамеша. Через семь месяцев после возвращения из Индии я отправился к своему другу Брайану в Лос-Анджелес. Рамеш должен был проводить беседу в Хермоза-Бич (на окраине Лос-Анджелеса). Встреча должна была проходить в комнате, расположенной прямо над рестораном.
Мы с Брайаном поднялись по лестнице и, войдя в комнату, нашли себе места и принялись ждать. Мы пришли рано. Кроме нас там было еще человек двадцать. В течение пятнадцати минут комната продолжала наполняться людьми. Некоторые из присутствующих хорошо знали друг друга и тихо возобновляли старые знакомства. Другие сидели молча, некоторые – с закрытыми глазами. Вскоре я заметил, что в комнату вошел невысокий, сухощавый человек с седыми волосами и в очках в толстой оправе, через которые смотрели темные глаза, исполненные совершенного покоя. На нем были обычные брюки, рубашка и ветровка. Он стал в стороне, наблюдая.
Некоторые подходили к нему и обменивались короткими фразами. Он был исключительно вежлив и мягок по отношению ко всем, кто его приветствовал. Брайан поинтересовался вслух, не Рамеш ли это.
Ровно в четыре часа упомянутый выше джентльмен поднялся на возвышение и сел на единственный стул рядом с небольшим столиком, на котором стоял букет цветов. Рамеш, ибо это был именно он, подождал, пока все умолкнут, и затем начал беседу. Со своим индийским акцентом он говорил о множестве вещей, относящихся к жизни вообще и к поиску просветления в частности. Одна произнесенная им тогда фраза глубоко затронула меня, навсегда изменив мою жизнь.
В ответ на заданный вопрос Рамеш посмотрел на меня и сказал: "Ищущий – это препятствие к тому, что ищется". У меня возникло такое ощущение, что я сделал шаг со скалы, ибо в этот момент пришло полное понимание того, что он имел в виду. Я осознал, что тот, кто занят поиском, никогда не достигнет цели. Для того чтобы открылся доступ в это священное место, ищущий, обособленное отождествленное сознание, должен отсутствовать.
Более четверти века я стремился найти эту иллюзию, называемую просветлением. Долгое время я считал, что просветление означает вхождение в единство. Как только я услышал слова Рамеша, до меня дошло, что я, ищущий, и есть отождествленное сознание, обособленная сущность. Я знал вне всякого сомнения, что никто никогда не может стать просветленным. Эго и просветление противоположны друг другу.
Также мне стало ясно, что так называемая духовная деятельность, или дисциплина, – не что иное, как попытка эго войти туда, куда ему доступа нет. Несколькими месяцами ранее я оставил практику медитации, которую всегда недолюбливал, почувствовав, что духовный путь на самом деле очень прост, что жизнь сама была всей необходимой медитацией.
После простой фразы Рамеша вся уйма вещей встала на свое место, и поиск просто прекратился, хотя мне потребовалось шесть месяцев для того, чтобы в полной мере понять значение всего этого и обрести способность выразить это понимание с помощью языка. Я мельком узрел обетованную землю, но, как и в случае с Моисеем, отождествленной сущности вход туда был закрыт. Никакая деятельность с моей стороны не могла бы дать мне доступ туда. Я мог только ждать, зная, что "я", которое находится в ожидании, должно исчезнуть и уступить место самому ожиданию.
Вначале каждый из аспектов моей жизни оказался наполненным всепоглощающим разочарованием. Жизнь потеряла для меня весь смысл. Жизнь, как я ее знал, подошла к концу. С самых ранних лет я стремился к тому Единому, которое находится вне всех имен; к Единому, которое я мог бы распознать сердцем. Всю вторую половину моей жизни последняя моя мысль перед засыпанием и первая мысль после пробуждения была мыслью о просветлении. Что бы я ни делал, каждый аспект моей жизни был отмечен этим всепоглощающим странствием. И вот в мгновение ока все было сметено. Я остался наедине с сильнейшим ощущением пустоты, которое вызывало во мне глубокое беспокойство.
Мне выдалась возможность побеседовать еще с одним учителем Адвайты, доктором Кляйном. Я рассказал, что случилось, и спросил его: "Что это за странная депрессия?" Учитель посмотрел на меня и с улыбкой сказал: "Обходись без ярлыков, отбрось потребность давать всему имя и обратись лицом к чувству, не называя его". Затем, наклонив голову, он пронзил меня своим взглядом из-под густых бровей и прошептал, или, вернее, прошипел с сильным французским акцентом: "Ищущий есть искомое!" Он выдержал паузу, наблюдая за мной, а затем спросил: "Вы знаете, что я имею в виду, не так ли?"
Под воздействием заявления Рамеша жизнь моя коренным образом изменилась. Я больше не пытался соответствовать образу психолога; меня меньше интересовали результаты моих клиентов и меньше волновало мнение других обо мне. А самым сильным было то, что я стал принимать себя в точности таким, какой я есть, ничуть не заботясь о том, каким я должен быть.
Все это стало ясным в результате одного забавного случая, произошедшего через несколько месяцев после моей беседы с доктором Кляйном. Было решено, что я приглашу трех человек на встречу, которая должна была состояться в скором времени. Мне не нравились эти люди, в прошлом они проявили нечестность по отношению ко мне. Я увидел в самом себе всю мелочность своей реакции и засмеялся. Мне было все равно, такова была моя природа. В голове у меня пронеслась мысль: "Наверное, я никогда не изменюсь", и мне действительно все было абсолютно безразлично. И я снова засмеялся. Ничего не изменилось; все было таким же, как раньше, все продолжалось как обычно; и в то же время каким-то необъяснимым образом жизнь была совершенно иной.
Годом позже Рамеш нанес мощный удар. "Отбросьте все надежды, – сказал он. – Когда вы в конечном итоге примете, что просветление может и не произойти в этом организме тела-ума, в этой жизни, конец будет близок". Потребовалось несколько месяцев, чтобы это осознание пустило корни. Я думал, что уже справился со всем этим, но его слова подняли на поверхность огромную волну отчаяния. Затем наступил покой, своего рода ожидание без кого-либо, кто бы ожидал. Участие в повседневных жизненных делах продолжалось.
В день нашей первой встречи с Рамешем мы с Брайаном спустились на улицу и направились к пирсу. В воздухе был разлит мягкий свет розовых и серых оттенков; мимо нас проходили парочки влюбленных, семьи с детьми. Я оглянулся и увидел в окнах того дома, откуда мы только что вышли, отражение облаков на закате. Меня буквально пронзила мысль: "Вон в той комнате наверху нам была явлена вечность, а вокруг вся эта жизнь, эта коммерция шла своим чередом, не подозревая о происходящем и не интересуясь им".
Чуть позже я еще раз подумал о комнате, где собрались другие ученики, и по моим щекам потекли слезы радости. Я посмотрел на своего друга, и мы оба заулыбались.
* * *
Примечание редактора: ниже приводится фрагмент письма Рамешу, написанного тем же учеником через четыре года после их первой встречи и нескольких поездок в Индию к своему гуру.
Гавайи, 20 сентября 1994 г.
Дорогой Рамеш!
Иногда я ощущаю легкость жизни, а иногда – беспокойство. Эти состояния возникают и исчезают. Совсем недавно у меня было чувство, что жизнь – это нечто пресное и неинтересное. Уже в течение некоторого времени определенные аспекты моей личности всплывают на поверхность. Это те вещи, о существовании которых я знал, но которые каким-то образом исчезли. Подозреваю, что они просто не осознавались мною.
Временами я ощущаю привязанность, временами – разочарование и отчаяние, но всегда происходит быстрое "отпускание", без осуждения или извинений за эти вещи. Иногда я прилагаю невероятные усилия для достижения чего-либо, и когда ничего не получается и все средства оказываются исчерпанными, происходит "отпускание". Мне не нравится подобное беспокойство и я ничего не могу сделать с тем, что мне это не нравится. В действительности, когда доходит до этого, я чувствую, что мне это абсолютно безразлично; и иногда мне не нравится даже это отношение, оно кажется мне грубым и черствым. Иногда я ощущаю, что сыт по горло механическими реакциями этого организма тела-ума, но и с этим не могу ничего поделать. За всем этим стоит осознание, что я действительно не могу ничего сделать. То, что это понимание достигает глубины, становится все более и более очевидным. Такое впечатление, что ум смирился с тем, что сделать ничего нельзя. И сейчас я вижу, как это истинно, вижу это по событиям повседневной жизни.
Недавно я увидел, с каким отчаянием мой ум пытается обнаружить смысл в вещах, надеясь, что "все образуется". Обычно возникает представление о том, что это значит, но теперь, в течение какого-то времени, все происходит не так, как представляется уму. Нет никакого анализа того, что происходит, – это занятие кажется бессмысленным; и до вчерашнего дня, когда я говорил с вами, не происходило никакого языкового выражения ощущений. Присутствует смутное чувство ожидания чего-то аморфного (чтобы этот процесс, чем бы он ни был, подошел к концу), а также ожидания таких конкретных вещей, как работа, деньги, продажа книги, приезд к вам и т. д. Ив данный момент ничего в этом отношении не происходит, так что я просто пишу, бегаю, хожу, занимаюсь тайцзи, играю в футбол и наслаждаюсь временем, проведенным с женой; и все это время я испытываю смутное ощущение пустоты, которая странным образом кажется чем-то безрадостным, – за исключением игры в футбол.
Встреча с вами в Хермоза-Бич положила конец поиску. Это было так тотально и так абсолютно, что мой ум больше не может дурачить себя и принимать какую бы то ни было замену. В результате возникло очень некомфортное состояние пустоты, лишенное всякого смысла. Единственный свет – это вы, в виде мысли в уме, или когда я нахожусь в вашем физическом присутствии. Это огромное облегчение – знать, что вы мой гуру, а также то, что я могу говорить с вами об этом и что вы поймете все то, что кажется бессмысленным даже мне самому; то есть о том, что я не могу обсудить с кем-либо еще. На ум приходит такая метафора – будто я нахожусь на борту корабля и не знаю его местонахождения. Хотя может разразиться шторм и напугать меня, а ужасный жаркий штиль вызывает тревогу, я полностью доверяю капитану, который знает, где мы находимся, и вселяет в меня уверенность.
С любовью, Джеймс.
Гавайи, 30 октября 1994 г.
Я познакомилась с Рамешем благодаря моему мужу, который искал просветления. Само имя Рамеша, его присутствие – явленное через книги и фотографии – наполняло солнечным светом дом, который часто был затенен. Наблюдение покоя и безмятежности, а временами – душераздирающих эмоций, которые испытывал мой муж, было подобно наблюдению за ребенком, открывающим для себя радости и горести жизни. И, подобно ребенку, он пришел к восприятию жизни как некого великого приключения-поиска.
Наблюдая духовное цветение своего мужа, я чувствовала, что моя собственная жизнь в упадке. Стресс, связанный с моей карьерой, участие в новом проекте, нерешительность по поводу того, на чем мне остановить свой выбор, – все это создавало невыносимый груз, который разрушал во мне любовь – любовь, которая когда-то была безгранична. Я просто тонула и не знала, как остановить это.
Рамеш стал моей путеводной нитью. Впервые я встретилась с ним в Индии в феврале 1994 г. Как любой великий учитель, он вновь пробудил к жизни то, что во мне уже присутствовало. Его простая и открытая манера общения, его ясное и непосредственное приятие жизни – все это возвращало покой в мир, казавшийся мне воплощением хаоса.
Посредством Рамеша очень легко видеть Вселенную гармоничной, доброй, всеохватывающей, любящей – даже посреди хаоса. Есть в нашем мире те, кто нашел для себя некий центр и кто своим присутствием дарует покой тем, кто еще находится на пути. Я считаю Рамеша проявленным Богом. Как будет прекрасно когда-то увидеть это Божественное проявление во всем. Стефания.