Великий Учитель пять лет назад ощутил желание уединиться навсегда. Вдали от общины Юнг и еще несколько человек выкопали небольшую землянку с очень узким входом, пол выстлали мхом, на котором тает снег - и в норе становится тепло. И до сих пор человек из общины раз в четыре дня носил горсть сои и оставлял за десять метров от землянки. Учителя не видели пять лет. Но сои не остается.
Юнг показал удивительную вещь: два куска рельса, непонятно откуда взявшегося в этих местах, который Ням, прощаясь, разбил рукой.
Это солнце, - с трепетом говорил Юнг, поглаживая куски рукой. - Ням лечил больных не травами.
А чем же? - удивился я.
Улыбкой, словом, взглядом, - с почтением поклонившись, ответил Юнг.
Няма я увидел летом, когда большая часть общины обновляла деревянные приспособления для занятий воинским искусством: качающиеся на привязи бревна и столбы, ощетинившиеся заостренными жердями…
Все одновременно увидели его - светлоликого седого Старца с чистыми раскосыми глазами.
Великий Учитель, пройдя сквозь оцепеневших людей, подошел к Юнгу. Он обратился к нему без смешного акцента:
Мальчишка, - спокойно произнес Ням, - когда ты успел стать таким грязным? Или ты успел полюбить человеческую лесть? Я наивно поверил, что Создатель призвал меня для высшего покоя. Будет ли мне прощение за мое несовершенство и поспешные шаги?..
Юнг стоял, дрожа, как дерево во время бури.
А может быть, ты начал хранить секреты, которые я более шестидесяти лет с мольбой пытаюсь передать всем, кто рядом? Или ты забыл, что секреты есть только у мертвых? За всю мою жизнь таких как ты, у меня было только трое. А может быть, уже только двое. И то они далеко отсюда.
Учитель, я полностью раскаиваюсь.
Раскаяние - это сокрытие. Полное раскаяние - полное сокрытие. Кто словами раскаялся после содеянного, тот попытался скрыть содеянное. А скрывают только черное, светлое - отдают. Истинное раскаяние - это деяние.
Юнг упал на колени, протянув перед собой правую руку. Губы его дрожали. И тут я до конца понял значение этикета: он отдавал руку Учителю. Община все так же стояла в оцепенении.
Встань, - продолжал Ням, - у нас не так много времени. Его нужно учить. - Он кивнул в мою сторону. - Из рук в руки.
Потом, повернувшись, внимательно заглянул в меня. И вот тут у меня впервые появилось чувство, о котором мне рассказывал Юнг. Не просто догадка или какое-то предчувствие, а четкое, всепоглощающее чувство, буквально ощутимое, даже зримое каким- то странным внутренним зрением. Это чувство было сырым и только-только рождалось. В это же мгновение я ощутил, что принадлежу Школе. Принадлежу целиком и полностью двум великим людям.
Я попытаюсь описать это состояние, которое появилось внутри меня и с этого мгновения начало расти и развиваться. Я уверен, что его испытал каждый человек хотя бы раз в жизни.
Я смотрел на Няма и четко его видел. Вдруг он засветился весь изнутри странным светом. Я ощутил всепоглощающие любовь, доброту и спокойствие. От него отделился прозрачный он же, медленно развернулся к Юнгу и стал что-то говорить. Все так же внезапно исчезло. Ням отвел от меня глаза и, повернувшись к Юнгу, сказал…
О Великий Создатель, спасибо Тебе! Это было оно! Пусть слабое, пусть хрупкое и прозрачное, но то, с чего начинается настоящее, то, когда чувствуешь себя в начале мастерства, то, из чего возникает школа, мудрость, любовь. А как можно не любить то, что понимаешь, даже если ростки его ужасны?.. Но ведь Ты понимаешь, какой груз и зачем так страшно искривил их. Люди, поверьте, это не мистика. Зачем нам сейчас уходить так далеко, но, люди, учитесь хоть на мгновение опережать время, хоть немного видеть вперед. Сколь многого бы тогда не случилось? И сколько было бы создано!
И, если честно говорить, наверное, впервые за все время я упал на колено и протянул вперед руку абсолютно спокойно, искренне и с великой любовью.
Я не слышал, о чем они говорили. Я не помнил, сколько стоял так, и только, подняв голову, увидел, что никого рядом нет и все давно разошлись.
И лишь сейчас, когда пишу, я могу сказать (потому что знаю), о чем говорил Ням Юнгу.
Чувство любви и веры вдруг так сильно завладело старым Учителем, что даже я это увидел. Он сказал, что эти пять лет изучал одну из Великих Космических Формул и отдыхал. Он не боялся оставить общину на Юнга. Ну а когда Ням ощутил, что в общине беда, а потом еще и увидел - какая, - то уж, конечно, пришлось остаться.
Ну а умение смотреть вперед, сквозь время еще долго будет давать мне всего- навсего победу в простых житейских делах да обычную победу в поединке. Как же далеко нужно видеть, чтобы совершались большие дела и разлился океан любви! Да к тому же, наверное, одного видения мало. Хотя в тот миг мне казалось, что я почти уже сдвинул с места гору.
Прошло несколько дней. В общине абсолютно ничего не изменилось.
Просто лица у людей стали светлей, счастливее и добрее. Я начал волноваться. Порой, как мне казалось, ощущал свою ненужность. "Почему же Ням не занимается со мной? - мучился я. - Ведь он сам сказал, что времени у нас не так уж много".
А Ням собирал уже несколько вечеров вокруг себя людей и негромко, раскачиваясь из стороны в сторону, что-то рассказывал на совершенно непонятном мне языке. Все слушали, затаив дыхание. После чего вставал и показывал очень медленные движения удивительной красоты и гармонии. И даже совершенно непосвященному человеку стало бы ясно, что поворот стопы, колена, головы, а порой даже и пальца несет во всем движении единый, нескончаемый, извивающийся поток.
Еще через несколько таких вечеров меня начали мучить сомнения:
"Да нужно ли все это? Да кто я им такой? Ведь слышал я где-то, что восточные люди никогда не отдадут своего. Просто любят говорить красивые и мудрые слова. Ведь существуют же какие-то секретные книги, манускрипты, которые передаются из рода в род, из поколения в поколение".
Я смотрел на Няма, раскачивавшегося и говорившего нараспев, а сомнения безжалостно терзали меня.
На следующее утро меня кто-то позвал по имени, тихо и четко. Я даже от этого проснулся. Я встал, посмотрел на спящего Юнга и по коридору вышел на поляну. На месте, вытоптанном ногами тренирующихся, а значит - твердом и без травы, стоял Ням. Он поманил меня рукой. Я тогда даже и не подумал, как же я смог услышать его, как проснулся. Ведь он всего лишь тихо позвал меня.
У старика в руке была упругая, острая, похожая на указку палка.
Да, ты прав, непонимание - это самое страшное, - сказал он, когда я подошел. - Это ненависть, зло, глупость и все то, из-за чего мир еще не превратился в Океан Любви. Знающему далеко до любящего, а любящему - далеко до радостного, - сказал он, и эти слова пронзили мне сердце.
Так сказал Конфуций, - улыбнулся Ням. - И люди на разных ступенях пути будут это понимать всегда по-разному, а женщины и мужчины - обязательно по-разному. Юнг забыл сказать тебе самое главное. Женщина - так ее создала природа - живет только любовью. Любовью к детям, дому, мужчине, окружающему миру. Мужчина живет, кроме любви, еще и идеей. Я имею в виду путь, школу, - вздохнул Ням. - И прежде чем ты возьмешь для себя то, что дает дом: любовь, детей, а значит - женщину, подумай, кто ты. "Это против природы" - может тебе сейчас показаться. Не спеши, подумай: а вдруг вместо своего одного ты сможешь создать тысячи, а может и больше, счастливых очагов. Но сила, что будет у тебя, - страшна. Ведь сила добра и зла растет одновременно в человеке, только одной он отдает больше, и то не всегда. Ведь так же, как вылечить, ты сможешь и убить. Подобным образом в миру можно стать мужем всех жен. Это только потом, в великом мастерстве, одна из сил сгорает, и ты становишься единым носителем одной из них - той, которая осталась. Я думаю, ты сейчас понял, что нет светлых и темных школ. Запомни, есть Триединство - добро, зло и человек. И если он понимает это и идет путем знания, то остается только человек. А какой он, знает только он сам.
Мне стало страшно. Начало трясти. Ням погладил меня по голове. Теплая сила и спокойствие разошлись по моему телу…
- Любая книга существует лишь для того, чтобы как можно дальше увести от истины.
- Как? - поразился я.
- Но ведь ни один учитель не написал книги, - пожал плечами Ням. - Писали только их бездарные ученики: кто из-за денег, кто для славы… Да мало ли что там может быть еще?
"Какой ужас! - подумал я. - Почему-то у меня совершенно нет желания спорить с Учителем? А ведь Юнг меня этому научил. Я полностью согласен с Учителем. Да что же это?" - Я злобно выругался про себя и сразу удивился, как давно этого не делал.
- А представляешь, - вдруг усмехнулся Ням, - если б выругался или разозлился я, да еще кулаком по столу, ногой по земле?..
"Э-э… - подумал я, - да так и землетрясеньице могло бы получиться".
Ням засмеялся. Я это видел впервые. Могу сказать одно - это было красиво. И тут до меня дошло (правда, почему-то поздно), что он свободно слышит МОИ МЫСЛИ.
- Ты соглашаешься со мной потому, - сказал Ням, - что я пользуюсь законами природы, а они для всех одинаковы, кем бы мы ни были - людьми или животными. Только я их знаю, а вот многие забыли. Вот и получается, что я всегда буду прав. Можешь не сомневаться. Вот скажи мне, чем человек отличается от животного?
Ну уж нет! Я не ляпнул: "Разумом!" Юнг меня тоже кое-чему научил. Сразу - вопрос: "А что такое разум?" Ну, а дальше - бесконечная глупость.
- Правильно, - похвалил Ням.
"Господи! - подумал я. - Да как же мне думать?"
- Думай спокойно, - посоветовал Ням.
Может быть, люди не знают законов, а животные знают?..
- Ну, не обижай людей. Я ведь знаю. Юнг тоже знает, просто он молод и не совсем чист, и порой ошибается, а значит, имеет желания для себя. А животные не знают законов, им не нужно их знать, они просто по ним живут.
Я поклонился два раза, вдруг вспомнив этикет и перед кем стою.
- Ну, может, этим?
- Было бы странно и обидно. Они и не знают, а мы забыли, - сказал Ням.
- Учитель, я понимаю, что убить трубой завода воздух, птиц и бабочек - это менее разумно, чем взять в клюв ветку, отломить палочку, ею вытащить червячка (ведь клювом его не достать) и съесть.
- Юнг показывал? - опять усмехнулся Ням.
Я кивнул головой и еще два раза поклонился. Поклон Верховному Учителю и поклон земному. Ведь теперь по закону общины Учителем снова стал Ням. Юнгу теперь нужно было кланяться один раз и называть Мастером. Это нас очень сблизило. Только потом я понял, что это нужно было Няму, ведь так учить было и легче, и быстрей.
Человек от животного отличается тем - запомни, ученик, - Ням назвал меня так впервые и сделал мне легкий поклон, - что только он способен пожертвовать собой во имя кого-то или чего-то! Поэтому человек сложил столько красивых песен и легенд о верности животных. Мать-волчица будет до последнего защищать волчат, но если поймет, что ей грозит смерть, она бросит своих детей. Если погибнет волчица - погибнут и они. Если она будет жить - она родит еще много таких же.
Инстинкт самосохранения, - мудро изрек я.
- Да, - сказал Ням, - они полностью доверились ему. И только человек не содрогается перед смертью, потому что путь открыл ему бесконечность. Но взамен человек обрел еще больший страх.
- Больший? - вырвалось у меня.
Да, - ответил Ням, - страх сделать ближнему больно. Я понял, почему ученики падали перед Учителями на колени. Это не просто почтение к Учителю, это сила истины, идущая от него, сбивала с ног и прижимала к земле.
Не надо, - остановил меня Ням, - слушай. Знаешь, а ведь у любого животного самка выбирает самца - молодого, сильного, красивого. Животным чутьем природы она отдает себя здоровому, чтобы получить здоровое, сильное потомство. И, Создатель! - Ням поднял руки над головой. - Только человеческая женщина может полюбить убогого, слабого и больного, иметь от него детей, зная заранее, что, видимо, всю жизнь будет рыдать над ними. Но она должна помнить законы природы, не делать больно ближним и может за это получить здоровых детей. Ну, в общем, это любовь, мальчик, - и Ням снова тихо и радостно засмеялся.
Было еще очень много разных бесед. Звездные знаки, черное небо. Я учился как мог. Я поглощал законы пути каждой своей клеткой. Мне казалось, что только стоит приехать домой и все объяснить, рассказать - и все сразу поймут меня. Скажу правду, я ждал этого дня. Я сын своей матери и друг круглолицых, бесшабашных, забывших законы природы людей. Я приду и помогу вам. Ведь как же без вас?
Однажды Ням острой палкой начертил круг.
Это Земля.
На нем поставил точку.
Это Знание. Началось здесь. Просто больше было негде. Вот и теперь идет. Проходит Восток. На Востоке задержалось надолго. Запад - нет, слишком никак. Вот вы и возьмете. Это будет вашим единственным спасением. Не нужен будет язык, и наш этикет, и культура. Вам нужно будет знание. Все остальное родится само и у вас.
Это было за год до того, как я попрощался с общиной. Однажды Ням жестом подозвал меня к себе. В его лице было что-то необычное. А рядом лежало дерево, сваленное бурей.
Помнишь те вечера, когда я говорил нараспев непонятным языком, а потом, двигаясь, подражал Дракону, постепенно становясь им?
- Помню, Учитель, - два раза поклонился я. - Только это был не язык. - Я смиренно сложил руки. - То были звуки Космоса. Просто я тогда еще не ощущал все колебания.
Ням одобрительно кивнул.
Повтори это. - И он показал несколько плавных и медленных движений.
Я повторил их, как мне показалось, точно И вдруг меня пронзила жалость к начальнику экспедиции, к тому, с кого все началось. Что же будет ему? Ведь столько лет назад с концами пропал человек.
Ошибки прошлого безжалостны, они ранят в самое сердце, - развел руками Ням. - Вспомнишь еще и не такое. Ведь эти движения дают силу, а значит - страх за людей и любовь. Но этот случай забудь. Там о тебе недолго вспоминали. Разнорабочий…
Списали, значит, - хмыкнул я.
Жаль их, не поняли незлого, неглупого пацана. Ты повторил правильно, - сказал Ням. - Ты приобрел память на движения, а значит, понял законы Космоса, которые вокруг нас
И он снова проделал несколько небыстрых новых движений Я насчитал ровно семь огромных отбитых ветвей. И почему-то вспомнил мать.
- Повтори, - приказал Ням.
Я поклонился два раза и повторил.
Через двенадцать месяцев я попрощался с общиной.
Ненадолго, ненадолго, - не сдерживая рыданий, повторял я - Год, ну, два, и я снова к вам, ведь я знаю, как вас найти
Ням подошел с рюкзаком, в одну руку сунул его, в другую - на цепочке - потускневшего от времени, извивающегося в потоке воздуха маленького золотого дракона.
Я шел не оглядываясь. Потом обернулся и упал на колени, прижавшись лицом к траве
Я скоро вернусь к вам! - крикнул я, вскочив.
Конечно, вернешься, - сказал тихо Ням, кивнув головой - Ведь у тебя только вторая степень мастерства.
ГЛАВА 2
Ox, я и наивный!.. А глупый!.. И самое поразительное, что считал себя мудрым и
ученым.
Мой Учитель, конечно, все это знал. И был бесконечно прав, что бросил меня обратно в бушующий мир.
Скажи он тогда, что будет тяжело, - о, с каким азартом я возражал бы. Обязательно бы доказывал, что выжил в этом суровом и непонятном мире, в котором пробыл три года, а еду туда, где все просто и ясно. Я ощущал себя чуть ли не гением, который спасет цивилизацию.
Так я ехал, гордый и уверенный, с удивительного и понятного курорта по великой Транссибирской магистрали в мир, который перемалывал вместе с костями еще и не таких умников. Самое главное, что писать нечего о том, как добирался. Никто меня не останавливал, никто мной не интересовался. Как будто судьба нежно подталкивала, чтобы все кошмары именно дома грохнулись на голову. Наверное, для того, чтобы четко ощутил, каким я был до и каким стал после.
Я действительно благополучно прибыл прямо домой. До сих пор это кажется мистикой. Как можно проехать в нашей стране такое расстояние без документов? Хотя именно в этой стране - стране крайностей - есть такая возможность. У нас никогда особенно не интересовались полностью опустившимися "бичами" (скатившимися труболетами), а именно таковым внешне я был на первый, второй и третий взгляд.
И вот лифт трещит, своей вибрацией отдаваясь прямо в сердце. Еще несколько этажей и - моя милая, любимая, единственная мама.
В каком-то полувменяемом состоянии тянусь к звонку. Дверь мгновенно открывается… А может быть, так показалось?..
- Мама, мама, мама!.. - бросаюсь я к ней. Щелчок, хлопок, темно в глазах, и подсобный рабочий медленно, скользя спиной по стене, опускается вниз.
Не скажу, что моя мама была слабым человеком. Она, конечно, не раздавала оплеухи налево и направо. Но было бы странно, если бы сейчас этого не случилось. Обросший, худой и грязный "бич" (труболет), видно, до предела возмутил бедную женщину.
Дверь захлопнулась. Я сидел, взявшись за голову, печально усмехаясь невероятно прозаическому началу.
Раньше я не мог понять свою мать. Наши отношения всегда были совершенной загадкой. Она иногда казалась мне странной, но была удивительной женщиной.
Сейчас-то, конечно, легко рассуждать, когда знаешь, что мать по месяцу рождения - "Рыба", а по году - "Дракон". Рыба видит все по-своему сквозь толщу воды. Уж поверьте, сквозь воду - все по-другому, не так, как у остальных. Ну, а Дракон - это сила, стремление и неиссякаемая энергия.
Ох и настрадался я от этого! Моя мать успокоилась бы только тогда (а для нее это было пределом), когда я стал бы героем соцтруда. Меньшего она не желала. А мне, к сожалению, трудиться не хотелось.
Прости меня, мама, но я точно знаю, что мой бедный пала со страшной силой в тебя влюбился, вернее, в твою красоту. Он не ведал о твоей жизнестойкости, твоей ярости, твоих высоких стремлениях. Он видел только твои красивые глаза и удивительную улыбку, которая до сих пор смущает мужчин, не махнувших на себя рукой. А потом он с такой же страшной силой улепетывал (другого слова не подберешь), оставив все, начиная от носков и заканчивая единственным сыном.
Бедный папа, ну почему же в твоей жизни не встретился дедушка Ням? Тебе бы не нужно было бегать к другой женщине, послабей. И опускать глаза перед все тем же единственным сыном.
Будучи спортсменом, штангистом - человеком, побеждающим металл, - ты не смог победить маленькую, чуть больше метра пятидесяти женщину, которую безумно любил и, наверное, любишь сейчас. Почему я так говорю? Да потому что знаю один секрет мать до сих пор любит тебя. Я даже знаю почему. Потому что ей было шестнадцать, а тебе - семнадцать. И ты был первый. А это уже правильное начало. Вот только тебе никто не объяснил вовремя, что с этим делать. Каким бы там Драконом или Рыбой она ни была - это не важно. Просто ты не был ведущим. И это не твоя вина.