Эту ночь Тодд не мог вынести еще более ввиду некой неопределенности, почему и отправился в лабиринт портовых улиц, где была возможность спрятаться в тени порталов и в поворотах этих нелепых переулков. Они, согласно людской молве, были к тому же скрытными, чтобы туда никогда не проник сам дьявол. Где и увидел Хоакина Андьета, закатывающего вверх брюки, снимавшего обувь, затем заворачивающего ее в газетный лист, чтобы последняя сохранилась как можно бережнее и долее в потрепанном чемоданчике. Оттуда вытащил непонятные шлепанцы сельского жителя, в которые и обулся. В этот поздний час ходили взад-вперед лишь немногочисленные неприкаянные души и копающиеся в помойке бродячие коты. Чувствуя себя точно вором, Тодд продвигался в темноте, чуть ли не наступая на пятки своему другу; мог отлично слышать взволнованное его дыхание и бесконечное потирание рук друг о друга, чтобы хоть как-то справиться с леденящим ветром. Идя следом, мужчина добрался до монастыря, на подходе к которому пришлось преодолеть один из узких переулков, типичных для этого города. Смрад от мочи и испражнений обдал лицо мужчины, по этим кварталам полиция, отвечающая за общественный порядок в плане гигиены, которая своими длиннющими руками снимала крышки со стока нечистот, проходила крайне редко. И тогда он сразу понял предусмотрительность Андьета, проявившуюся в снятии его единственной обуви: тот не знал, на что можно наступить, ведь ноги так и утопали в зловонной жидкости. Безлунной ночью крайне слабый свет проникал между сломанных ставень, большинство которых было без стекол - вместо них стояли картон либо доски. Можно было смутно что-то различить, глядя через пазы внутрь убогих комнат, еле освещенных свечами. Легкая дымка придавала окружающей обстановке почти нереальный вид. Наблюдал за Хоакином Андьета, зажигающим спичку, защищая последнюю от свежего ветерка своим телом, достающим ключ и открывающим дверь при дрожащем свете от пламени свечи. Это ты, сынок? И тогда ясно услышал женский голос, что был намного отчетливее и моложе, нежели ожидалось. Дверь тотчас закрылась. Тодд еще долго оставался в темноте, наблюдая за этой хижиной с огромным желанием начать колотить в дверь, желанием, что возникло не столько из-за любопытства, сколько ввиду докучливого чувства к его другу. Ах ты, черт, я снова в дураках, - наконец, прошамкал он. Затем, полуобернувшись, направился в "Объединенный клуб" промочить горло и почитать газету, но прежде чем раскаяться, оказался неспособным противостоять контрасту между крайней нищетой, которая только что осталась позади, и этими, с хрустальными люстрами, салонами, обставленными кожаной мебелью. Молодой человек вернулся в свою комнату, объятый порывом сострадания, что порядком напоминало прошлую лихорадку, от которой почти удалось излечиться уже в первую неделю пребывания в Чили.
Вот так все и происходило под конец 1845 года, когда морскую торговую компанию из Великобритании решили перевести в Вальпараисо, именно так и распорядился духовник, чтобы иметь возможность внимательно выслушивать духовные нужды протестантов. У мужчины было твердое намерение уничтожить католиков, воздвигнуть основательный англиканский храм и придать новые силы своей религиозной организации. Первым его официальным действием стало изучение истории миссионерского проекта на Огненной Земле, результаты которого практически нигде не наблюдались. Джекоб Тодд был приглашен в имение Августина дель Вайле с мыслью предоставить новому пастырю время прийти в себя, но, когда спустя две недели туда вернулся, только убедился, что капеллан ни о чем не забыл. Некоторое время Тодд подыскивал отговорки, чтобы избежать данного дела, но, в конце концов, все-таки пришлось столкнуться с судьей, а затем и с поручением Англиканской церкви. Пустился было в объяснения, что становились все более и более фантастическими по мере того, как цифры все яснее доказывали собой огромную растрату. Пришлось вернуть деньги, что еще оставались на счету, хотя его репутация и пострадала от необратимой перемены. Тут-то для молодого человека и закончились музыкальные вечера по средам в доме семьи Соммерс. Больше никто из иностранных представителей этих мест не стал снова его приглашать; начали избегать и на улицах, а также те, кто имел какие-то общие с ним дела, теперь видели в этой персоне лишь законченную личность. Новость об обмане достигла и друзей-чилийцев, которые мужчине тактично, однако же, твердо, намекнули, чтобы больше в "Объединенном клубе" не появлялся, если, конечно, желает избежать позора быть публично исключенным из заведения. Отвернулись от него и члены игры в крикет, также потерял расположение окружающих и в баре Английской гостиницы, а вскоре почувствовал себя изолированным даже от друзей-либералов, что лишь удалялись и удалялись. Семья Вайле в целом перестала даже здороваться, за исключением, пожалуй, Паулины, с которой Тодд изредка, но все же поддерживал письменную связь.
Паулина родила своего первого сына где-то на севере страны, и из писем было понятно, что женщина довольна своей жизнью в замужестве. Фелисиано Родригес де Санта Крус, согласно людской молве, все богател и богател, и оказался малообщительным супругом. Человек верил, что смелость, выказанная Паулиной, когда та сбежала из монастыря и переубедила свою семью, чтобы выйти за него замуж, вообще-то не должна исчезнуть и в хлопотах по хозяйству, а это как раз и было выгодно для благополучия их обоих. Его жена, эта образованная сеньорита, едва умела читать и считать, и все же даме удалось-таки развить настоящую деловую хватку. Поначалу Фелисиано удивлял интерес этой женщины к попытке узнать какие-то подробности относительно процесса раскопки руды и перевозки полезных ископаемых, какой и был у главных людей Торговой Биржи, но вскоре научился уважать необыкновенную интуицию собственной жены. С помощью советов последней за семь месяцев брака получилось нажить немалое состояние, спекулируя сахаром. Благодарный, раздобыл чайный сервиз из обработанного серебра в Перу, что весил все девятнадцать килограмм. Паулина, которая едва могла шевелиться с прилично выпуклой нижней частью живота, где спокойно поживал ее первый сын, отказалась принять такой подарок, не отрывая взгляда от шерстяного носка, что вязала в данный момент.
- Предпочитаю, чтобы ты открыл счет на мое имя в Лондонском банке. И отныне и впредь вносил на мой депозит двадцать процентов тех доходов, что получаешь благодаря мне же.
- Зачем это? Разве я не даю тебе все, что ни пожелаешь, и даже больше? – обидевшись, спросил Фелисиано.
- Впереди долгая, полная различных потрясений, жизнь. Ни за что не хочу остаться вдовой, а тем более, вдовой с детьми на руках, - объяснила она, пощупывая пузо.
Фелисиано вышел, хлопнув дверью, но врожденное чувство справедливости было способно на большее, нежели дурное настроение супруга, к которому утрачено доверие. Более того, те двадцать процентов стали бы мощным стимулом для Паулины, – так решил себе этот человек. И сделал, как его и просила жена, несмотря на то, что никогда не слышал, будто у замужних дам должны быть собственные деньги. Супруга в силу тех или иных причин не могла перемещаться самостоятельно, подписывать все необходимые документы, прибегать к правосудию, продавать или покупать что-либо без позволения мужа, а о счете в банке и дальнейшем его использовании на собственные прихоти вообще не шла речь. Подобную ситуацию нелегко было бы объяснить сотрудникам банка и окружающим, полноправным членам общества.
- Поехали с нами на север, ныне будущее за шахтами и там можно все начать заново, - напомнила Паулина Джекобу Тодду, когда узнала об одном из его коротких визитов в Вальпараисо, где последний попал в такую беду.
- Дорогая моя, что же я буду делать в тех краях? – прошептал он.
- Продавать свои Библии, - пошутила Паулина, но тут же взволновалась, увидев глубинную грусть собеседника, которому предложила свой дом, дружбу и работу на предприятиях мужа.
Однако Тодд настолько упал духом из-за невезения и публичного позора, что начинать на севере очередное сомнительное дело не было никаких сил. Любопытство и тревога, что будоражили мужчину раньше, сменились навязчивой идеей восстановить утраченное доброе имя.
- Я совершенно промотался, сеньора, разве вы не видите? Обесчещенный человек – сущий мертвец.
- Времена изменились, - утешила его Паулина. – Ранее опозоренное достоинство женщины искупалось лишь кровью. Но вы же видите, мистер Тодд, в моем доме оно становится прежним, стоит лишь прибегнуть к жестянке с шоколадом. Запятнать честь мужчин еще труднее, нежели нашу. Не отчаивайтесь.
Фелисиано Родригес де Санта Крус, который не забыл его вмешательство в сорвавшиеся в дальнейшем романтические отношения с Паулиной, захотел одолжить денег молодому человеку, чтобы тот завершил свою миссию до последнего сентаво. Между тем, чтобы остаться должным другу либо капеллану, Тодд предпочел последнего, ввиду того, что, как ни крути, репутация уже загублена. Немного спустя, пришлось распрощаться с котами и тортами, потому что вдова-англичанка выгнала его из пансиона под нескончаемое брюзжание, полное упреков. Добрая женщина удвоила усилия человека по приобретению незаконного вознаграждения, чтобы оплатить распространение его веры там, где всегда стояла спокойная зима, где спектральный ветер завывал день и ночь, как говорил Джекоб Тодд, мастер красноречия. Узнав о судьбе своих накоплений в руках ложного миссионера, мужчина разозлился в полную силу и выгнал того из собственного дома. Прибегнув к помощи Хоакина Андьета, кто подыскивал себе другое жилье, смог переехать в небольшую комнату, но все же с видом на море, что располагалась в одном из скромных кварталов порта. Сам дом, принадлежавший чилийской семье без каких-либо европейских притязаний, был выстроен из побеленного известью необожженного кирпича и покрыт крышей из керамической плитки. Строение состояло из прихожей прямо у входа, большой, почти лишенной мебели, комнаты, служащей временами гостиной, столовой и даже родительской спальней, еще одной, меньшего размера и без окна, где спали все дети, и другой, в самой глубине дома, которую сдавала эта семья. Собственник трудился школьным учителем, а его жена вносила вклад в семейный бюджет, занимаясь кустарным производством свечей, изготовляемых на кухне. Весь дом был пропитан запахом воска. Тодд ощущал этот приторно сладкий аромат в своих книгах, на своих одежде и волосах, он даже успел проникнуть в саму душу; и запаху так удалось въесться в кожу, что много лет спустя, совершенно на другом краю света, все еще чувствовался этот аромат свечей. Часто посещал в одиночку кварталы бедноты, где никого не интересовало, хорошая или дурная репутация была у рыжеволосого гринго. Питался вместе с беднотой и проводил дни напролет среди рыбаков, гнувших спину в лодках, закидывая в море свои сети. Физические упражнения пошли ему на пользу, и уже через несколько часов удалось забыть об уязвленной гордости. Лишь Хоакин Андьета навещал молодого человека в то время. Они запирались и обсуждали новости политики и обменивались работами французских философов, в то время как с другой стороны двери резвились дети учителя и струился, точно золотая нить, воск свечей. Хоакин Андьета никогда не касался темы денег, требуемых для различных миссий, хотя и не мог игнорировать этот вопрос ввиду того, что в течение недель в воздухе уже витал громкий скандал. Когда Тодд захотел объяснить собеседнику, что мошенничества у него не было даже в мыслях и все это лишь результат его дурной головы, что плохо дружит с цифрами, его общеизвестной сумбурности и невезучей судьбы, Хоакин Андьета поднес палец ко рту, призывая мужчину замолчать универсальным жестом. В порыве стыда и аффекта Джекоб Тодд неловко обнял его, чуть потеснив буквально на миг, однако ж, тотчас резко отстранился, краснея до самых ушей. Ошеломленные, оба синхронно отступили, не понимая, каким образом могли нарушить элементарное правило поведения, что воспрещало физический контакт между мужчинами, не принимая во внимание войны или грубые виды спорта. В последующие месяцы англичанин совсем сбился с пути, стал небрежным по отношению к собственной внешности и, как правило, бродил, не бреясь несколько дней, источая от себя запах свечного воска и алкоголя. Когда он вовсю выходил за рамки приличия, выпивая можжевеловую водку, то, бывало, что чесал языком, точно какой-нибудь маньяк. Причем делал это без передышки, поливая грязью английскую королевскую семью, людей военных и политиков, систему привилегий различных социальных классов, которые сравнивал с кастами Индии, религию в общем и христианство в частности.
- Вам необходимо уйти отсюда, мистер Тодд, вы постепенно выходите из себя и смахиваете почти что на чокнутого, - осмелился сказать ему Хоакин Андьета. Тогда этого человека пришлось тащить с площади, спасая от стражи, которая бы его вот-вот забрала.
Точно таким же образом встретил мужчину, проповедующего на улице, словно сумасшедший, и капитан Джон Соммерс, который высадился из своей шхуны в порту вот уже несколько недель назад. Его корабль так пострадал от ударов волн во время морского путешествия через мыс Горн, что нужно было произвести продолжительный ремонт. Джон Соммерс провел целый месяц в доме своих брата и сестры Джереми и Розы. Это и подтолкнуло молодого человека искать работу на одном из современных пароходов, и сделать так сразу же по возвращении в Англию, потому что вовсе не собирался повторять некое затворничество, будучи сдерживаемым семейными узами. Своих он, конечно, любил, хотя и предпочитал сохранять дистанцию. И сопротивлялся этому до тех пор, пока думал о пароходах, потому что не представлял себе морского приключения, лишенного поединка парусов с климатом, что доказывали неплохие умения капитана. Под конец должен был согласиться со следующим. Будущее было за абсолютно новыми судами, большими по размеру, безопасными и быстрыми. Когда молодой человек заметил, что теряет волосы, то, естественно, начал обвинять во всем свою оседлую жизнь. Скоро скука нависла над ним всей тяжестью, точно доспехи, и тогда пришлось убежать из дома и прогуляться по порту, ощущая в себе нетерпение пойманного хищника. Заново узнав капитана, Джекоб Тодд опустил поля шляпы и притворился, будто не заметил, чтобы не вылить на того свое оскорбление неуклюжестью последнего, однако ж, задержал друга без всякой причины и поприветствовал сердечными похлопываниями по плечам.
- А не пойти ли нам промочить горло, мой друг? – не успев договорить, он уже тащил мужчину в ближайший бар.
Заведение оказалось расположенным на одном из углов порта, и было известно среди постоянных клиентов своей порядочной выпивкой и единственным, славящимся своими доходами, блюдом: жареным морским угрем с картофелем и салатом из недоваренного лука. Тодд, кто по обыкновению забывал о еде в эти последние дни и постоянно был на мели, почувствовал восхитительный аромат пищи и подумал было, что упадет в обморок. Прилив благодарности и чувство удовольствия увлажнили его глаза. Из вежливости Джон Соммерс отвел взгляд, в то время как другой, напротив, пожирал предложенное блюдо вплоть до последней крошки.
- Никогда не казалась мне хорошей мыслью эта затея с подобной миссией среди индейцев, - сказал он как раз тогда, когда Тодд начал спрашивать о том, а что бы было, если бы капитан все-таки узнал бы о связанном с финансами скандале. – Этот бедный народ не заслуживает подобного несчастья – просвещения себя евангельскими идеями. Что намереваешься делать теперь?
- Верну то, что сейчас лежит на счету, но еще останусь должным приличную сумму.
- И тебе же нечем платить, правда?
- На данный момент нечем, но…
- Да ладно тебе, дружище. Вы представите этим добропорядочным христианам нечто такое, благодаря чему они почувствуют себя добродетельными, и уже затем дадите повод к скандалу на весьма долгое время. Развлечение дешево им обойдется. Когда я вас спросил, что вы намерены делать, вы изволили намекнуть на свое будущее, но не на долги.
- У меня нет планов.
- Возвращайтесь со мной в Англию. Здесь для вас нет никакого места. Сколько иностранцев уже в этом порту. Четыре оборванца и все их лица до боли знакомы. Уж поверьте мне, вас-то они в покое не оставят. В Англии же, напротив, можно затеряться в толпе.
Джекоб Тодд уставился на самое дно стакана с таким отчаянным выражением лица, что капитан расхохотался так, как умел только он.
- Только вот не говорите мне, что остаетесь здесь из-за моей сестры Розы!
Это была сущая правда. В общем, Тодд еще и смог бы кое-как пережить, если мисс Роза выказала бы минимум верности или понимания, но та отказалась поступить подобным образом и вернула запечатанные письма, с помощью которых мужчина пытался обелить свое имя.
Так никогда и не узнал о том, что его послания вообще не достигли рук адресата, потому что Джереми Соммерс, нарушая соглашение взаимного уважения к сестре, еще прежде принял решение защитить молодую женщину от ее же доброго сердца и помешать последней совершить очередную непоправимую глупость. Капитану также было это неизвестно, но, догадываясь о мерах предосторожности со стороны Джереми, пришел к заключению, что в подобных обстоятельствах сам бы он, без всякого сомнения, поступил бы так же. Идея увидеть патетического продавца Библий, ставшего очередным претендентом на руку его сестры Розы, показалась мужчине весьма неудачной: ну хоть однажды между ним и Джереми наступило полное согласие.
- Неужто мои намерения относительно мисс Розы так очевидны? – смущаясь, спросил Джекоб Тодд.
- Предположим, мой друг, что тайной они не являются.
- Боюсь, у меня нет ни малейшей надежды на то, что когда-нибудь она меня примет…
- И я переживаю из-за того же самого.
- Вы окажете огромную любезность, замолвив за меня словечко, капитан! Если Роза, по крайней мере, однажды согласится быть со мной, я бы смог объяснить…