– Дело не в джине. Я серьезно. Вот скажи честно: неужели такая жизнь никогда тебя не тяготила? Все это хорошо по молодости. Когда тебе двадцать, это и вправду заводит. Скрытность, напряг... настраивают тебя, словно арфу. Когда-то девушки казались сказочными существами... все эти бешеные вспышки из-за чепухи, вечеринки, угрозы вскрыть себе вены в туалете и всякое такое. Мужики – тень, бумажные куколки, пацанята! Чего там сравнивать! Но потом наступает возраст, когда видишь всю правду. Приходит время, когда ты уже просто выхолощена. И понимаешь, что с этой чертовой игрой покончено... Теперь мужики кажутся чуть ли не привлекательными. Иногда я всерьез подумываю найти себе какого-нибудь славного парнишку, чтобы угомониться с ним, этакого тихоню-парламентария от либералов или что-нибудь в этом духе. Так было бы спокойно.
Вообще-то, Кей переживала нечто подобное. Но это было еще до войны, до того как она встретила Хелен. Сейчас она хмуро сказала:
– Глубокий безмятежный покой супружеского ложа после шурум-бурума сапфического шезлонга.
– Именно.
– Какая чушь!
– Я серьезно. Погоди, вот доживешь до моих лет... – (Бинки было сорок шесть), – когда по утрам просыпаешься и видишь рядом с собой огромные равнины несмятых простыней. Тогда поглядим на твое благородство... Ведь даже детей нет, чтоб было кому позаботиться в старости.
– Господи! – воскликнула Микки. – Ну давайте прямо сейчас перережем себе глотки и разом с этим покончим!
– Хватило б духу, я бы именно так и сделала, – сказала Бинки. – Только служба и держит. Хвала Господу за войну, вот оно как! Если хотите знать, меня приводит в ужас мысль, что вновь наступит мир.
– Ты уж помаленьку привыкай, ведь это лишь вопрос времени, – посоветовала Кей. – Наши уже в семнадцати милях от Рима, или где они там...
Следующие десять минут обсуждалось положение дел в Италии, затем перешли к теме секретного оружия Гитлера, самой популярной в те дни.
– Вы знаете, что во Франции немцы разместили гигантские пушки? – спросила Бинки. – Правительство пытается это дело замолчать, но у Коллинс с Баркли-Сквер в одном министерстве есть приятель. Он говорит, снаряды тех пушек достанут аж до северных окраин Лондона. Будут сметать прям целые улицы.
– А я слыхала, – начала Микки, – немцы собирают в пучок какой-то луч...
Катер накренился – кто-то взошел по сходням. Все это время Кей прислушивалась к шагам.
– Это Хелен, – прошептала она, ставя на ящик стакан. – Помните: ни слова о пижамах, днях рождения и всяком таком.
Раздался стук, дверь открылась, и появилась Хелен. Кей встала, чтобы помочь ей спуститься по ступенькам, и чмокнула в щеку.
– Привет, милая.
– Привет, Кей, – улыбнулась Хелен.
Ее холодная тугая щека была гладкой и нежной, как у ребенка. Под помадой чуть шелушились обветренные губы. Хелен огляделась, разгоняя клубы дыма.
– Боже, у вас тут как в турецком гареме. Хотя я там не была.
– Я бывала, дорогуша, – сказала Бинки. – И могу сказать: гаремы шибко переоценивают.
Хелен рассмеялась.
– Привет, Бинки. Здравствуй, Микки. Как вы?
– Нормально.
– Припадок боевитости, дорогуша. Как ты?
Хелен кивнула на стаканы:
– Станет хорошо, когда нечто подобное окажется внутри меня.
– Мы пьем "буравчик" – не возражаешь?
– Сейчас я заглотну и толченое стекло, если в нем будет капля спиртного.
Хелен сняла пальто и шляпку, взглядом поискала зеркало, но не нашла.
– Наверное, ужасно выгляжу? – Она пыталась поправить волосы.
– Выглядишь прекрасно. – Кей обняла ее за талию. – Давай садись.
Они сели. Бинки с Микки занялись новой порцией коктейля, все еще обсуждая секретное оружие.
– Невидимые лучи... В жизни не поверю, – говорила Бинки.
– Все хорошо, милая? – шепнула Кей, губами вновь касаясь щеки Хелен. – Паршивый выдался день?
– Нет, не особенно, – ответила Хелен. – Как у тебя? Что делала?
– Совсем ничего. Думала о тебе.
Хелен улыбнулась:
– Ты всегда так говоришь.
– Потому что всегда думаю. Сейчас тоже.
– Да? И что ты думаешь?
– О-о! – сказала Кей.
Она думала об атласной пижаме. Представляла, как застегивает блузу на обнаженной груди Хелен. Как рука скользит по ее бедрам и ягодицам, обтянутым перламутровым шелком. Кей стала поглаживать бедро Хелен, вдруг зачарованная его восхитительной выпуклостью и упругостью; она вспомнила слова Бинки и подумала, как сильно повезло ей самой, изумляясь тому, что Хелен, теплая и красивая, гладкая и живая, вот здесь, совсем рядом, на этом смешном, похожем на сабо кораблике, и можно ее коснуться.
Хелен посмотрела ей в глаза и сказала:
– Ты пьяная.
– Надеюсь. Это мысль. Напейся тоже.
– Напиться и побыть с тобой три четверти часа? Чтоб потом проспаться в одиночестве?
– Поехали с нами на станцию. – Кей вверх-вниз подвигала бровями. – Я покажу тебе заднее сиденье своего фургона.
– Балаболка! – засмеялась Хелен. – Что с тобой?
– Просто я влюблена.
– Эй вы! – громко сказала Бинки, передавая Хелен стакан. – Я бы не пришла, если б знала, что тут устроят обжиманцы. Хорош тискаться, а то мы с Микки чувствуем себя девицами, которых никто не приглашает танцевать.
– Мы по-дружески, – ответила Кей. – Вдруг мне сегодня башку оторвет? Приходится использовать губы на полную катушку, пока они есть.
– Я делаю то же самое, – подняла стакан Бинки. – Вот так.
В шесть часов на соседней барке заговорило радио; подруги открыли дверь и послушали новости. Затем стали передавать легкую музыку; дверь затворили, потому что сильно тянуло холодом, но Микки раздвинула окошко, и танцевальные мелодии доносились под аккомпанемент стрекота и плеска проходящих баркасов и глухого стука лодок о причал. Текла плавная мелодия, болтали Бинки с Микки, Кей легко поглаживала Хелен по спине. От тепла и джина Кей разморило.
Хелен потянулась за своим стаканом и чуть смущенно взглянула на Кей.
– Представляешь, кого я сегодня встретила? – спросила она.
– Понятия не имею. Кого же?
– Твою подругу. Джулию.
– Джулию? – уставилась Кей. – Джулию Стэндинг?
– Да.
– В смысле, на улице?
– Нет. То есть да. Но потом мы выпили чаю, там вагончик возле моей службы... Она осматривала дом неподалеку... Ну, эта ее работа, ты знаешь, с отцом.
– Да, конечно, – проговорила Кей.
Она старалась отогнать мешанину чувств, которая всегда возникала при одном лишь имени Джулии. "Не будь дурой, – сказала она себе, как обычно. – Это пустяки. Все было слишком давно". Но она знала, что это не пустяки. Кей попыталась представить Хелен и Джулию вместе: вот округлое детское лицо Хелен, растрепавшиеся волосы, обветренные губы; а вот Джулия – спокойная и уравновешенная, точно прохладный темный самоцвет...
– Все было нормально? – спросила Кей.
Хелен смущенно рассмеялась.
– Да. А как иначе?
– Не знаю.
Бинки услыхала разговор. Она тоже знала Джулию, но совсем чуть-чуть.
– Это вы про Джулию Стэндинг говорите?
– Да, – неохотно ответила Кей. – Сегодня Хелен с ней встретилась.
– Правда? Ну и как она? По-прежнему выглядит так, словно всю войну ела мясо по-татарски и стаканами хлестала молоко?
– Ну, наверное, – замигала Хелен.
– Чертовски хороша, правда? Хотя, не знаю... Такая красота мне всегда почему-то казалась несколько холодной. Как считаешь, Микки?
– Нормальная красота, – буркнула Микки, глянув на Кей; она знала больше Бинки, которая не унималась:
– Она все еще занимается этим делом – бродит по разрушенным домам?
– Да, – ответила Хелен.
Микки прищурилась, взяла стакан и пробормотала:
– Пусть бы разок попробовала вытащить кого-нибудь из-под развалин.
Кей засмеялась. Не зная, что ответить, Хелен приложилась к стакану.
– Кстати, о жмуриках в развалинах, – сказала Бинки. – Дорогуша, ты слыхала, чем пришлось заниматься бригаде с восемьдесят девятой станции? Фрицы долбанули по кладбищу, половину могил разворотило, гробы выкинуло наружу.
Кей притянула к себе Хелен и тихонько сказала:
– Я вправду не знаю, с какой стати люди должны нравиться друг другу, если они подруги одного человека, но почему-то этого ожидаешь.
Не поднимая головы, Хелен ответила:
– Джулия яркая личность, таких либо принимают, либо нет. А Микки предана тебе.
– Наверное, так оно и есть.
– Мы всего лишь выпили чаю. Джулия была очень любезна.
– Вот и хорошо, – улыбнулась Кей.
– Вряд ли мы еще встретимся.
Кей поцеловала ее в щеку.
– Надеюсь, встретитесь.
– Надеешься? – взглянула Хелен.
– Конечно, – сказала Кей, хотя понимала, что скорее желает обратного, ибо вся эта идиотская ситуация Хелен явно смущала.
Но та рассмеялась и порывисто, но вовсе не смущенно наградила ее поцелуем.
– Ты милая! – сказала Хелен.
3
– Мисс Джинивер, вас желает видеть какая-то дама, – сказала мисс Чисхолм, просунувшись в кабинет Хелен.
Это было примерно через неделю. Хелен скрепляла бумаги и, не поднимая головы, спросила:
– Ей назначено?
– Она интересовалась именно вами.
– Да? Блин... – Вот что получается, если всем сообщать свое имя. – Где она?
– Сказала, что не войдет, ибо выглядит непрезентабельно.
– Здесь ее вид вряд ли кого шокирует. Пусть не волнуется. В любом случае ей надо записаться на прием.
Мисс Чисхолм вошла в комнату и протянула свернутую бумажку.
– Дама просила вам передать, – сказала она с оттенком неодобрения. – Я уведомила, что личные послания у нас не приняты.
Хелен взяла записку. Адресовано "Мисс Хелен Джинивер", почерк незнакомый, след от пальца. Она развернула бумажку:
Может, пообедаем вместе? У меня чай и сэндвичи с кроличьим мясом! Что скажете? Если не получится, ничего. Но я подожду у входа десять минут.
И подписано: Джулия.
Первой Хелен увидела подпись, отчего сердце в груди странно скакнуло, точно бьющаяся рыбина. Буквально ощущая взгляд мисс Чисхолм, она быстро перевернула записку.
– Спасибо, мисс Чисхолм, – сказала Хелен, ногтем отчеркивая сгиб листка. – Это всего лишь моя приятельница. Я... Я к ней выйду, когда закончу с делами.
Она сунула записку под кипу бумаг и взяла ручку, будто намереваясь писать. Но отложила ее, едва услышав, как мисс Чисхолм прошла к себе в приемную. Открыв ящик стола, Хелен достала сумочку, чтобы причесаться, попудриться и освежить помаду.
После сощурилась, осматривая себя в зеркале пудреницы. Любая женщина всегда разглядит, что другая только что накрасилась; ни к чему, чтобы мисс Чисхолм заметила ее усилия, и совсем плохо, если Джулия решит, что она прихорашивалась специально для нее. Хелен достала платок и попыталась стереть пудру. Втянула губы и несколько раз прикусила ткань, чтобы снять помаду. Чуть растрепала волосы. "Ну вот, – подумала она, – а теперь видок, будто после драки..."
Боже ты мой! Какая разница? Это всего лишь Джулия. Хелен убрала косметику, надела шляпку, пальто и кашне; проскользнула мимо стола мисс Чисхолм и, миновав муниципальные коридоры с вестибюлем, вышла на улицу.
Джулия стояла у серого каменного льва. Она снова была в комбинезоне и джинсовой куртке, только вместо тюрбана волосы укрывала косынка. Намотав на руки ремень кожаной сумки, висевшей через плечо, она бесцельно смотрела перед собой и слегка покачивалась на носках. Услышав, что открылась тяжеленная дверь, она обернулась и заулыбалась. От ее улыбки сердце Хелен вновь нелепо споткнулось, вильнуло и дернулось, его даже слегка кольнуло. Однако заговорила она спокойно:
– Здравствуйте, Джулия. Какой приятный сюрприз.
– Правда? Я подумала, что, коль скоро знаю, где вы работаете... – Джулия взглянула на затянутое серыми тучами небо. – Надеялась, будет солнечно, как в тот раз. Зябко, да? Я подумала... Только сразу скажите, если это паршивая идея. Я так долго в одиночестве лазала по руинам, что напрочь забыла светские тонкости. Я подумала, может, вам будет интересно взглянуть на дом, где я ковыряюсь, тут, на Брайанстон-Сквер, посмотреть, чем я занята. Он давно пустует. Никто возражать не станет.
– С удовольствием, – сказала Хелен.
– Правда?
– Да.
– Отлично! – Джулия опять заулыбалась, – За руку вас брать не буду, я вся грязная; нам лучше пройти здесь.
Она повела Хелен по Марилебон-роуд, но вскоре свернула на тихие улочки.
– Не та ли знаменитая мисс Чисхолм взяла мою записку? – спросила Джулия. – Понимаю, что вы имели в виду, когда говорили о поджатых губах. Она смотрела на меня так, словно я задумала взорвать вашу контору!
– Она и на меня так смотрит, – сказала Хелен.
Джулия засмеялась.
– Видела бы она это! – Из сумки Джулия достала огромную связку ключей, каждый с потрепанной биркой, и потрясла ими, словно тюремщик. – Как вам? Получила у местного караульного. Я побывала здесь в половине домов. У Марилебона не осталось от меня секретов. Думала, народ уже привык, что я тут шныряю, – ан нет. Пару дней назад какая-то тетка засекла, что я вожусь с замком, и вызвала полицию. Заявила: "явная иностранка" пытается проникнуть в дом. Не знаю, за кого она меня приняла – за фашистку или бродягу-беженку. Полицейские держались весьма пристойно. Что, я похожа на иностранку?
Джулия перебирала ключи, но теперь подняла голову. Хелен взглянула на нее и отвернулась.
– Наверное, смущает ваша смуглость.
– Пожалуй. Но с вами-то я в полной безопасности. По внешности вы цвет английской нации. Вас ни с кем не спутают, могут принять лишь за кого-нибудь из союзников... Вот и пришли. Вон дом, который нам нужен.
Джулия подвела Хелен к двери высокого, мрачного и ветхого дома и вставила в скважину ключ. С притолоки хлынул поток пыли, когда она толкнула створку. Хелен опасливо шагнула внутрь. Сразу шибануло горькой сыростью, похожей на запах старых посудных тряпок.
– Это из-за дождя. – Джулия закрыла дверь и возилась со щеколдой. – Крышу пробило, стекла вылетели. Извините за темноту. Электричество, конечно, не работает. Проходите в ту дверь, там немного светлее.
Хелен прошла через прихожую и очутилась перед входом в гостиную, куда проникал слабый сумеречный свет из неплотно закрытого ставнями окна. На мгновенье, пока глаза привыкали к полумраку, комната показалась неповрежденной, но вот стало виднее, и Хелен, шагнув вперед, охнула:
– Какая жалость! До чего красивая мебель!
Ковер на полу, прекрасный диван и стулья, скамеечка для ног – все было покрыто густой пылью, усыпано битым стеклом и обвалившейся штукатуркой; отсыревшее дерево разбухло и зацветало плесенью. Хелен взглянула вверх и тихо вскрикнула:
– Ой, какая люстра!
– Ступайте осторожнее. – Джулия подошла и коснулась ее руки. – Половина подвесок сорвалась и расколошматилась.
– Из ваших рассказов я поняла, что здесь совсем пусто. Почему же хозяева не вернутся, не починят все или хотя бы не вывезут вещи?
– Видимо, считают бессмысленным, ведь дом почти разрушен. Хозяйка, наверное, укрылась у родичей в деревне. Муж воюет, а то и погиб.
– Но такие хорошие вещи! – повторила Хелен. Она вспомнила мужчин и женщин, которые приходили в ее кабинет. – Ведь здесь могли бы жить другие люди. Я стольких встречаю, у кого вообще ничего нет.
– Дом ненадежен. – Джулия легонько постучала по стене. – Один близкий взрыв, и все может рухнуть. Наверное, и рухнет. Вот почему мы с отцом здесь ходим. По сути, регистрируем призраки.
Хелен прошла по комнате, переводя обескураженный взгляд с одной испорченной вещи на другую. Потом осторожно раздвинула створки высокой двери. Следующая комната была в столь же плачевном состоянии: окна разбиты, бархатные шторы в дождевых разводах, пол загажен птицами, усыпан золой и сажей, которые взрывной волной выбросило из камина. Хелен шагнула, и под ногой что-то хрустнуло – кусок прогоревшего угля. На ковре осталось черное пятно. Хелен оглянулась на Джулию и сказала:
– Мне страшно идти дальше. Кажется, это нехорошо.
– Ничего, обвыкнетесь. Я неделями мотаюсь вверх-вниз по лестницам и уже не задумываюсь.
– Вы точно знаете, что здесь никого? Вроде той старухи, о которой вы рассказывали. И никто сюда не придет?
– Никто. Позже лишь отец может заглянуть. Я оставила дверь незапертой. – Джулия поманила рукой. – Идемте вниз, посмотрите, чем мы с ним занимаемся.
Они вернулись в прихожую и неосвещенной лестницей спустились в подвальную комнату, где на раскладном столе под зарешеченным, но разбитым окном лежали всевозможные чертежи и проекции расположенных на площади домов. Джулия показала, как отмечаются повреждения, рассказала о значках, которые применяет, о системе измерений и прочем.
– Все это кажется очень техническим, – сказала впечатленная Хелен.
– Да нет, технического здесь, пожалуй, не больше, чем в вашей конторской работе, во всех этих балансовых книгах, формулярах и всяком таком. Вот уж где от меня никакого толку. Я бы не смогла заниматься людьми, которые ходят туда-сюда и чего-то от тебя хотят; не представляю, как вы терпите. Вот эта работа по мне, потому что столь уединенная и тихая.
– Вам не одиноко?
– Иногда. Но я привыкла. Писательский склад и все такое... – Джулия потянулась. – Перекусим? Пойдемте в соседнюю комнату. Там холодно, но не так сыро, как наверху.
Она взяла сумку и коридором прошла в кухню, посреди которой расположился старый дощатый стол, густо усыпанный хлопьями побелки.
– Кстати, у меня вправду сэндвичи с кроличьим мясом, – сказала Джулия, смахивая мусор. – Садовник нашего соседа ловит кроликов. Похоже, они заполонили весь Лондон. Говорит, этого поймал на Лестер-Сквер! Не знаю, можно ли верить.
– Подруга из пожарной дружины рассказывала, что как-то ночью видела кролика на платформе вокзала "Виктория"; так что, наверное, садовник не врет.
– Кролик на вокзале! Неужто ждал поезда?
– Ага. Наверное, поглядывал на карманные часы, из-за чего-то ужасно волнуясь.
Джулия рассмеялась. Смех отличался от того, который Хелен слышала прежде. Искренний и непринужденный, он походил на журчание родника; Хелен ему по-детски обрадовалась. "Господи боже мой! – сказала она себе. – Ты обмираешь, точно второклассница перед старостой школы!" Чтобы скрыть смущение, она прошлась по кухне, разглядывая на полках запыленные кружки и формы для пудинга, пока Джулия разгружала на стол сумку.