Во-первых, уцелевшая сучка оказалась родной Викиной сестрой и обеих привезли в Израиловку силой и обманом. Это гарантировало Геле всеобщую симпатию и сочувственные отзывы в прессе. Ее полнейшую немоту на следствии и в суде объясняли шоком, хотя Игорь ни капельки не сомневался, что сучка разыгрывает тщательно продуманный спектакль.
Во-вторых, профессор Нимрод Брук был слишком уважаемой фигурой, чтобы вешать на его надгробье столь серьезные обвинения. Его семья и близкие задействовали немалые связи, чтобы замять дело. А "замять" означало - представить профессора жертвой во всех отношениях. В общем, Игаль Синев неизбежно оказывался крайним. Что ему - коротко и равнодушно - и объяснил нанятый судом общественный адвокат. Два пожизненных были написаны на его лбу еще до того, как в хайфской больнице "Рамбам" ему вынули из живота нож. Его нож, от которого он вынужден был потом отречься на следствии, как апостол Петр от Христа.
Два пожизненных! И главное, за что? Разве это Игорь всадил профессору нож под левую лопатку? Разве дохлая сучка не была виновата сама, швырнув в него песком? Разве не он пострадал от ее сумасшедшей сестры? Вот оно, как говорит Васька Капитонов, "мурло жидовского правосудия!"
Игорь раздраженно отщелкнул в канаву очередной окурок и круговым движением плеча вытер заливающий глаза пот. Лето выдалось жарким. Монументальная бетонада остановки, хотя и защищала от прямых солнечных лучей, но прохлады не дарила. Даже каменная скамья не успела остыть за ночь. Черт бы подрал этот проклятый климат! Домой, домой, во влажный росистый лес, в холодные ледниковые озера Карельского перешейка. Хм-м… ледниковые… одно это слово заставило Игоря зажмуриться от удовольствия.
Здесь жарко, но в камере еще хуже. Мокрая от испарений немытых тел духота, волосатые торсы сокамерных чучмеков… тьфу, пакость! В тюрьме Игоря уважали, как опасливо уважают человека, схлопотавшего два пожизненных за двойное убийство, но, по сути дела, он, как был, так и остался чужим. В этом смысле между тюрьмой и свободой не существовало особой разницы.
На грунтовую площадку перед остановкой въехал белый "нисан-альмера", притормозил, неуверенно продвинулся вперед, снова притормозил и, наконец, развернувшись, остановился прямо перед Игорем. Водитель опустил стекло.
- Алло, бижу, - произнес он на иврите с тяжелым русским акцентом. - Как отсюда покороче выехать, не подскажешь? А то мы совсем заплутали…
- Можно по-русски, - сказал Игорь. - Езжай прямо, потом налево, а там указатели.
Он посмотрел на часы. До автобуса оставалось еще минут двадцать.
- А вы, случайно, не в сторону Тель-Авива? Не подбросите?
- Садись вперед, заодно дорогу покажешь! - махнул рукой водитель и повернулся к своему приятелю. - Слышь, Коля, перейди назад, будь другом.
Щуплый светловолосый Коля без слова пересел, мазнув по Игорю равнодушным взглядом. Глаза у него были немного странными - блекло-голубыми с тусклым далеким отсветом. Игорь с готовностью устроился на переднем сиденье.
- Вот повезло-то, - сказал он, улыбаясь. - До автобуса еще полчаса, а потом трястись со всеми остановками. Спасибо, ребята.
- А ты вообще куда путь держишь?
- В Париж! - сам не зная почему, пошутил Игорь. - Довезете?
Откуда у него выскочил этот "Париж"? Не иначе как от жары…
- А чего ж не довезти? - весело откликнулся водитель и тронул машину вперед. - Довезем, бижу. А как же. Правда, Коля?
Коля промолчал, что, по-видимому, нисколько не удивило его приятеля.
- Здесь налево?
- Ага.
Они выехали на четвертое шоссе. Через несколько минут водитель с досадой пристукнул по рулю.
- Вот же где… - сказал он, ткнув пальцем в дорожный указатель. - Видел, Коля? Вот куда поворачивать надо было. Блин… Слышь, бижу, мне еще надо друга тут неподалеку высадить. Но зато потом сразу в Тель-Авив. Ты как с этим?
- Нет проблем.
На светофоре взяли налево, насквозь проехали поселок, состоявший из одинаковых белых коттеджей. Затем за окошком замелькали невеликие местные поля, огороды и сельскохозяйственные постройки. В машине запахло коровьим навозом.
Водитель покрутил носом.
- Хорошо в деревне летом. И как это ты в такую глушь забрался, Коля?
Коля снова промолчал.
Машина свернула на грунтовку, а потом и вовсе почесала по целине в сторону небольшой рощицы эвкалиптов.
- Куда это вы? - удивленно спросил Игорь, чувствуя недоброе. - А ну, останови.
Пожалуйста… - охотно согласился водитель, останавливая автомобиль между двумя рослыми облезлыми деревьями. - Вообще-то мы уже на месте, бижу. Выходи, приехали. Париж, как и было заказано.
Он заглушил двигатель, вынул ключ из замка зажигания и сунул в карман. Тем временем Коля вышел и открыл Игореву дверь. Светлые глаза смотрели прямо, не мигая.
- Нет, - сказал Игорь, чувствуя, как его охватывает потное оцепенение паники. - Зачем?
Не отвечая, Коля грубо схватил его за руку и с неожиданной силой выдернул из машины. Игорь ухитрился устоять на ногах, но сокрушительный толчок в грудь опрокинул его в горячую пыль под эвкалиптами.
- В Париж захотел, сука? - тихо и страшно прошелестел Коля. - Сейчас я тебе покажу Париж. На!
- Зачем? - повторил Игорь. - Кто вы?
- Вику помнишь? - так же тихо спросил светловолосый. - Привет тебе передает. Ждет в гости.
Он что-то бросил в Игоря, и тот поймал, инстинктивно выставив для защиты дрожащую руку. Это был выкидной нож.
- Ты, я слышал, в ножики любишь играть? Вставай, поиграем.
Игорь отполз к эвкалипту и поднялся на ноги, рассматривая оружие. Теперь он уже не боялся. С клинком в руках он всегда ощущал себя богом. Особенно с таким клинком. Он выщелкнул лезвие и залюбовался его совершенной формой, его матовым безотсветным покрытием. Чудо-вещь… ночью такой фиг заметишь. Темнота, жалящая из темноты.
Игорь перевел взгляд на противника. Тот уже отошел от машины и стоял, ожидая его и сжимая оружие в правой руке - скрытно, обратным хватом, прижав лезвие к запястью. Ну-ну… посмотрим, что ты за фрукт… Игорь перекинул нож из руки в руку и обратно. Чудо-вещь, что и говорить…
Берл тоже вышел из машины и теперь, прислонясь к капоту, неодобрительно наблюдал за происходящим. Ему с самого начала не нравилась идея поединка - она отдавала Голливудом, входила в вопиющее противоречие со всеми правилами конспирации, наконец, просто выглядела опасной. Например, куда везти сбрендившего волгоградского Зорро в случае ножевого ранения? Неизбежно пришлось бы обращаться за помощью к Мудрецу, а этого Берлу хотелось меньше всего. Но Колька закусил удила. Поединок казался ему единственной возможностью разрешить возникшее противоречие. Дело в том, что, с одной стороны, он непременно хотел поквитаться с Викиным убийцей, а с другой - заявлял, что после мученической смерти Рашида Геля категорически запретила ему резать сутенеров.
- Так таки и запретила?.. - иронически переспрашивал Берл, всем своим видом подчеркивая полнейшую дикость самой идеи о том, что исчезнувшая четырнадцать лет назад персона может вот прямо сейчас что-либо запрещать или, наоборот, разрешать.
- Именно так. Запретила, - невозмутимо отвечал Колька, поглядывая в пространство на одному ему видимую запретительницу. Берл раздраженно пожимал плечами. А что еще ему оставалось делать? Конкурировать с призраком?
Место, куда он приехали, по вечерам традиционно использовалось для "кислотных" вечеринок окрестными любителями травки и "экстази". Так что полиция не должна была особенно удивиться найденному здесь трупу уголовника с перерезанным горлом. Драка из-за наркотиков, сведение мафиозных счетов - ничего необычного.
Полагаясь на Колькин опыт, Берл надеялся на быстрый исход схватки. Но осторожность никогда не помешает, и поэтому на всякий пожарный он держал наготове "глок" с навинченным глушителем.
Зной плыл над полем, над убранной бахчой, над апельсиновой плантацией, над жесткой листвой, свернувшейся от жары на горячих ветвях. Вокруг не было ни души: какому дураку придет в голову лезть в такое время дня на самый солнцепек? Внутри эвкалиптовой рощи тени почти не чувствовалось - хитрые деревья, казалось, держали ребром к солнцу свои и без того узкие серые листья. Пахло раскаленной пылью и дальним коровником.
Игорь стянул через голову футболку и обмотал ее вокруг левой руки. Берл с беспокойством наблюдал за его приготовлениями. Подлец явно умел держать в руках нож. Он вытянул вперед обе руки, слегка согнув их в локтях, и маленькими приставными шагами двинулся к Кольке. Тот оставался неподвижным. Он был почти на голову ниже ростом, так что у Игоря имелось изначальное преимущество в длине рук. Колька мог уповать только на быстроту и технику, и Берл искренне надеялся, что он знает, что делает.
Берл заранее угадал момент, когда Игорь сделает выпад. Атака выглядела слишком очевидной: прямой колющий удар в грудь с продолжением наотмашь. Колька скрутил туловище вправо, шагнул назад и ударил Синева в рот рукояткой ножа. Берл покачал головой: напрашивалось совсем другое. Колька мог бы закончить схватку гораздо более простым, режущим движением по горлу. То, что он предпочел, обычно делали только очень опытные бойцы и только тогда, когда врага требовалось непременно взять живым. Да и в этом случае бить следовало не в рот, а в висок, вырубая противнику сознание.
Колька просто преднамеренно дал Игорю еще один шанс. В скоротечном ножевом бою, где все обычно решается одной сшибкой, подобная игра является смертельно опасной. По сути дела, ему повезло, что Синев не довел до конца своего второго движения, а отступил, подняв руку к окровавленному рту и выплевывая выбитые зубы.
- Это тебе, чтобы ты на том свете не кусался, - сказал Колька.
- Коля, - предупреждающе крикнул Берл. - Кончай играться, слышишь?
- Отстань, Кацо, не мешай…
Колька ждал новой атаки, стоя на месте. Он продолжал свою игру со смертью: статичная позиция ножевого бойца всегда дает преимущество нападающему противнику.
Игорь переминался вокруг него, выбирая момент для решающего броска. Он уже понял, что враг специально отдает инициативу, что можно не остерегаться нападения. Враг презирает его. Враг снова предоставляет ему возможность ударить первым. Вот и замечательно… вот и хорошо… только теперь надо быть осторожнее, надо все рассчитать, как с сучками… например, поймать на противоходе… Он увидел, что Колька поднимает вверх обе руки, и в тот же момент стремительно бросился вперед, нанося колющий удар в живот снизу.
Колька сделал быстрый шаг навстречу, резко опустил скрещенные руки, блокируя удар, и сразу же резким движением вправо вверх располосовал Игорю бьющее предплечье. Тот охнул от боли и выронил нож, но на этот раз Колька придержал противника свободной рукой, не давая ему отступить. Его клинок продолжил молниеносную круговую траекторию справа к левому плечу, разрезая по дороге Игорево горло, и оттуда - прямым ударом в грудь, в сердце. Берл восхищенно цокнул языком. Все вместе заняло секунды полторы, не больше.
Игорь упал навзничь - как ему показалось, от сильного толчка. Надо было бы тут же вскочить и защищаться, но почему-то не хотелось. Вокруг быстро темнело, и он подумал, что все равно его никто не увидит. Ноздри щекотал знакомый с детства запах эвкалиптового масла - запах ингаляции, компресса, запах уютной необременительной простуды с колючим шарфом на шее, визитом врачихи и недельным освобождением от школы. Сейчас войдет мама с чашкой малинового чая, включит свет и спросит: "Тебе почитать, Игореша?" Он скосил глаза, чтобы рассмотреть ее получше, но мама почему-то шла не к нему, а от него, пошатываясь на фоне ночных дюн и держась за голову обеими руками. "Это не мама…" - подумал Игорь Синев, и эта мысль стала последней в его странной и страшной жизни.
Глава 7
- Да это прямо Елисейские поля какие-то… Правда, Коля? Ты как - бывал на Елисейских полях?
Колька молча кивнул. Движение на Тель-Барухе своей интенсивностью и впрямь напоминало городские улицы в час пик. С той лишь разницей, что час пик в этом лабиринте холмов, мусорных куч и грунтовых дорожек, зажатых между морем и прибрежным шоссе, начинался много позже, с наступлением ночи. Машины медленной красноглазой колонной втягивались в темную равнину, рискуя увязнуть, съезжали с асфальта в боковые ответвления, переваливаясь на колдобинах, огибали поросшие невысоким кустарником кручи.
Там, в раздираемой хлестким светом фар темноте, ждали своих клиентов песчаные проститутки Тель-Баруха. Они выходили из-за кустов, вставали со сломанных пластиковых стульев, а то и просто с земли. Дрожащие огоньки их сигарет мерцали, собираясь в кучки, подобно светлякам. Автомобили останавливались, медленно опускалось стекло, и ярко накрашенный рот принимался вести многозначительные переговоры относительно состава и стоимости услуг.
Берл свернул на грунтовку и почти сразу же наткнулся на группу, состоящую из нескольких девушек. Одна из них, высокая блондинка, затянутая в сложную кожаную сбрую, подошла и наклонилась к окну, держа на отлете дымящуюся сигарету.
- Привет, - сказал Берл по-русски.
- Привет, - она улыбнулась одним ртом, без участия глаз. - Если вдвоем, то со скидкой.
- А если только спросить?
Блондинка хмыкнула и облокотилась на дверь, далеко оттопырив зад.
- Смотря какой вопрос…
Берл достал полусотенную бумажку.
- Вопрос простой, красивая. Нам нужна одна твоя коллега. Она тут давно, больше десяти лет. Ветеранка, из Волгограда.
- Из Волгограда? - глаза у девушки внезапно приобрели осмысленное выражение. - Дай подумать… ага…
Она ловко выхватила банкноту из Берловых пальцев.
- Знаю одну такую. Шалашовка двадцатишекелевая. Ее все "Родина-Мать" называют. Как напьется, так начинает памятник изображать. Умора. А вам она зачем? Таким хорошим мальчикам нужны хорошие девочки…
- В следующий раз, ладно? - Берл вынул еще одну банкноту. - А пока расскажи, где ее найти.
- Это не здесь, родной… - промурлыкала блондинка, обогатившись еще на пятьдесят шекелей. - Езжай отсюда на север, вон к той гостинице. Сразу, как проедешь ее, поворачивай вдоль моря. Там наш… ээ-э-э… филиал.
- В гостинице?
Девушка рассмеялась.
- В песочнице, дорогой, в песочнице. Справа от дороги там обычно сидит такая здоровенная мегера по прозвищу Танки. Вот у нее и спроси - скажи, мол, от Нюськи. Она поможет. Только много денег ей не давай, а то помрет от счастья… - она прощально шлепнула ладонью по капоту и выпрямилась. - Приезжайте еще. Я ведь языком не только молоть умею…
Здание гостиницы торчало на фоне темного моря, напоминая одинокого часового, поставленного городом на этом единственном во всей округе диком клочке берега. Поставленного, да так там и забытого. Справа простиралась обширная кочковатая площадка для парковки, а за ней тянулось пространство холмов и куч строительного мусора, поросшее низким кустарником, пустынным вереском и грехом. Такое же, как на Тель-Барухе, только еще грязнее, меньше, хуже и, видимо, дешевле. На краю площадки в огромном мягком кресле с лопнувшей обшивкой и торчащими во все стороны кусками пожелтевшего поролона восседала женщина устрашающих размеров. Издали и в темноте ее возраст еще мог сойти за предпенсионный.
- Посмотри, Коля, - сказал Берл не слишком уверенно. - По-моему, это и есть Танки… как ты думаешь?
Колька усмехнулся.
- Какая Танки? Это ж целый Титаник.
- Во-во… а говорили, что он, вроде как, утонул. Наврали людям в Голливуде… А может ее недавно со дна подняли? Смотри, какая замшелая…
Берл остановил машину метрах в двадцати от кресла.
- Может, ты с ней и поговоришь, а? - предложил он без особенной веры в успех. - А то все я отдуваюсь.
- Не могу, - непреклонно ответил Колька. - Я, как Чапаев, языков не знаю. Она ж нерусская, сразу видно.
- Трус… жалкий трус… - вздохнул Берл. - Ладно, черт с тобой.
Он вышел из машины и двинулся к проститутке. С каждым шагом ему становилось все страшнее. В момент, когда Берл оказался, наконец, на подходящем для вежливой беседы расстоянии, он твердо знал, что еще никогда в жизни ничего так не боялся. Женщина-гора весом не менее чем полтора центнера молча взирала на него, выпятив вперед гладко наштукатуренный подбородок. Ее прическа напоминала стаю галок в полете. Одежда была скупо представлена черной шелковой комбинацией и парой стоптанных шлепанец.
- Добрый вечер… - робко пролепетал Берл. - Вы, случаем, не Танки?
- А ты что, не видишь? - ответила Танки неожиданно тонким фальцетом и непринужденно закинула ногу за ногу, отчего комбинация задралась, демонстрируя намного больше, чем Берл был в состоянии вынести.
- Добрый вечер… - повторил он, делая шаг назад и неимоверным усилием воли удерживая себя от немедленного и позорного бегства. - Я от Нюськи…
- От Нюськи или от Письки - один хрен, - пропищала Танки, вынимая изо рта сигарету и наклоняясь вперед. - Такса на всех одна. Двадцатка за минет, полтинник за пистон. Да ты не бойся, сладенький, я не съем…
Она визгливо засмеялась, колыхаясь выпирающими квашнеобразными формами, причем потрясенному Берлу показалось, что задергался весь окружающий мир, в то время как Танки, наоборот, продолжает пребывать в состоянии устрашающего покоя, словно индийский бог Шива перед тем, как пуститься в свой разрушительный пляс. "А ну-ка, немедленно прекратить панику! - скомандовал сам себе Берл. - Спрашивай и уходи. Все просто. Все просто."
- Все просто… - сказал он вслух по инерции. - Я от Нюськи. Мне нужна Родина-Мать. Срочно. Я заплачу…
Он выхватил из кармана припасенную двадцатку и протянул вперед.
- Мало! - огромная дебелая рука коброй мелькнула в воздухе, и двадцатка исчезла. - Я с тобой уже на тридцатку набазарила. Давай еще.
Берл послушно вынул новую банкноту, которую немедленно постигла судьба первой. "Она еще и фокусница, - подумал Берл. - Интересно, куда она их прячет? Карманов-то нет… в кресло, что ли?"
- Вот так-то лучше, - Танки улыбнулась, отчего штукатурка на ее лице пошла трещинами. - Подожди меня здесь, сладенький…
Она выпрастала себя из кресла, распрямилась и подошла к Берлу вплотную. Берл зажмурился. Он никогда еще не чувствовал себя таким маленьким, даже в детстве. Танки ласково погладила его по щеке.
- Красивый… - Танки повернулась и, двигаясь с неожиданной для ее веса ловкостью, исчезла в темноте.
"Как двадцатка," - подумал Берл и облизнул пересохшие губы.
Колька ждал его в машине, немного сконфуженный от собственного малодушия.
- Ну как? - сочувственно спросил он.
- Сейчас приведет…
Они некоторое время сидели молча, глядя на пустое Танкино кресло, на светлеющие в темноте песчаные кручи и на проволочный забор вдоль обрыва, под которым угадывалось море.