На 25-ом шоссе они уперлись в пробку. Машины продвигались вперед медленно, малыми порциями, как будто кормя с ложечки дальний перекресток. Колька огляделся. Большинство автомобилей вокруг были украшены оранжевыми ленточками - у кого-то они развевались на антенне, у кого-то висели на зеркале заднего обзора. В одежде водителей и пассажиров также преобладали оранжевые цвета. Колька покосился на Берла.
- Опять перекрывают шоссе?
- Ага… - Берл хмуро кивнул и выругался. - Только тут все наоборот: перекрывает полиция, а эти прорываются. И я, дурак, хорош: совсем забыл, что в Офаким сейчас просто так не проедешь. Вот ведь… как с утра не заладится… И не развернуться, мать его…
- А что у них там такое в Офаким?
- Демонстрация.
- А что за…
Берл разраженно стукнул по рулю.
- Слушай, бижу, погоди с вопросами. И так голова кругом. Дай подумать.
Не доезжая полусотни метров до перекрестка, они встали глухо - ни туда, ни сюда. Люди вокруг выходили из машин, разминали затекшие ноги, переговаривались. Колька тоже открыл дверцу и вылез наружу, подальше от мрачно молчащего напарника. Зной тут же навалился на него потной тяжелой тушей. Поворот на Офаким был и в самом деле перекрыт полицейскими машинами. Менты в голубых рубашках стояли на манер киношных шерифов, заложив руки за спину, широко расставив ноги и надвинув на глаза козырьки лихо заломленных фуражек. Дубинки и пистолеты торчали из них, как рукоятки зонтов из галантерейных стендов. Обвешанные шнурами, наручниками, переносными рациями, знаками отличия и еще какими-то непонятными скрепками, табличками, сумками и подсумниками, менты олицетворяли собой закон во всем его неумолимом многобразии.
А вокруг этой неподвижной стены плескались, накатывая и вновь отступая, безалаберные оранжевые волны. Кто-то, размахивая руками, пытался спорить с офицером, другие что-то доказывали рядовым полицейским, третьи просто бросали машины на обочине, навьючивали на себя рюкзаки и, огибая заслон пешком, двигались дальше, в сторону города. Многие шли с детьми; матери толкали перед собой коляски. Куда они в такую жару? Колька смахнул с лица пот. Злое солнце висело над перекрестком, подрагивая в слоистом мареве выхлопных газов.
Сзади послышались крики и смех. Колька обернулся. Из съехавшего на обочину автобуса высыпала большая группа подростков, ребят и девчонок в оранжевых футболках. Обходя машины, они вприпрыжку пересекли шоссе и двинулись к городу прямо через убранное подсолнечное поле. На ментов они не обращали никакого внимания. Кто-то из водителей начал гудеть; остальные подхватили, и через несколько секунд уже вся дорога стонала единым оглушительным стоном.
Ровная цепочка ментов дрогнула. Посовещавшись между собой, они ненадолго приоткрыли заслон. Машины ринулись на пустое офакимское шоссе, подбирая бредущих вдоль дороги товарищей. Гудки прекратились.
- Коля! Коля! - это Берл звал Кольку, раздраженно размахивая руками. - Садись, сейчас поедем!
И точно, несколько десятков пропущенных полицией машин на время высвободили голову автомобильного затора. Худо-бедно они проехали перекресток, и Берл нажал на газ, ускоряясь на свободном в этом направлении шоссе. Слева тянулась многокилометровая оранжевая пробка.
- Не слабо у них тут, - удивленно сказал Колька.
Берл скользнул по нему странным взглядом.
- Что?.. - еще больше удивился Колька. - Что-то не так?
Берл уже открыл было рот, чтобы ответить, но тут зазвонил телефон.
- Братан?
Это был Гамаль.
- Да, - коротко ответил Берл. - Слушаю.
- Не сердись, - сказал Гамаль. - У нас есть пословица: если твой конь говорит тебе "нет", то одно из двух - либо ты просишь что-то не то, либо ты просишь как-то не так.
Берл молча ждал продолжения. Гамаль вздохнул.
- Того, кто тебе нужен, зовут Чико. Это кличка, а настоящее имя - Дрор Наим. Найдешь его в Хайфе, на Адаре. Ресторанчик-стейкия под названием "Муса"… - он перевел дыхание. - Берл?
- Да?
- Я тебе ничего этого не говорил. И другу своему тоже объясни.
- Хорошо, - Берл покрутил головой и улыбнулся. - А за друга не беспокойся - он все равно ни бум-бум, ни на арабском, ни на иврите… Гамаль?
- Да?
- У нас тоже есть пословица: настоящий конь никогда не говорит "нет". Знаешь почему?
- Почему?
- Не лошадиное это дело - разговаривать.
Гамаль рассмеялся.
- Приезжай как-нибудь. Не по делу, один.
- Спасибо, брат. Приеду.
Берл отсоединился и глубоко вздохнул.
- Что такое? - спросил Колька. - Кто это был?
- Да так… - весело ответил Берл. - Один дурной конь, который хотел стать верблюдом… Ты в Хайфе когда-нибудь бывал?
Колька хмыкнул и отвернулся к окну. Оранжевая пробка снаружи рассосалась, и теперь солнце вхолостую жгло пустынное шоссе, пыльные придорожные кактусы и растрепанную тракторами желто-зеленую равнину северного Негева.
Глава 5
Дышать на Адаре - узенькой полоске города между раскаленным морем и круто убегающей вверх стеной Кармельского хребта - было решительно нечем. Автомобильные пробки, трубы близкого нефтеперегонного завода, склады торгового порта и рынок совместными усилиями вырабатывали такую тошнотворную смесь выхлопных газов, дыма и гнилостных миазмов, что нормальные человеческие легкие наотрез отказывались выискивать в ней кислород. Едва заметный бриз с моря не только не приносил облегчения, но, наоборот, удерживал ядовитое облако на месте, прижимая его к Кармелю и не позволяя ни рассеяться над волнами, ни вскарабкаться вверх, туда, где виднелись небоскребы и виллы Верхней Хайфы. Выйдя из машины, Колька потянул воздух, да так и остался с разинутым ртом.
- Держись Коля, - сочувственно сказал Берл. - Я тебе легких путей не обещал. Здешние-то уже привыкли, а вот приезжему человеку, да еще и по первости… Ты закури, легче станет.
Они прошли по узкой улочке, зажатой между обшарпанными закопченными домами. На углу в теньке сидел на стуле пожилой пузатый мужик в майке и обмахивался соломенной шляпой. Рядом с ним прямо на тротуаре стоял стаканчик с черной кофейной жижей и овальными разводами на серых пенопластовых боках.
- "Муса"?.. - он махнул шляпой за спину. - Это туда. Прямо и налево, еще раз налево, а там увидите… Жарко, а?
- Фу-у-у… - вздохнул Берл.
Пузан сделал кругообразное движение, которое охватило сразу все: и море, и дома, и Кармель, и тень, и обезумевшее солнце в зените. Затем он водрузил шляпу на лысину и, высвободив таким образом обе руки, развел их в стороны широким извиняющимся жестом:
- Лето…
Прямо, налево, еще раз налево… Зной вскипал в лабиринте переулков, как огненный металл в плавильной форме. Стейкия "Муса" оказалась небольшим заведением, зажатым между газетно-лотерейным киоском и кустарной мастерской по изготовлению ключей. Несколько столиков стояли прямо на тротуаре, защищенные от солнца потрескавшимся пластиковым навесом. Внутреннее пространство ресторанчика длинным чулком уходило вглубь, в полумрак. Слева за стойкой дымил мангал, встроенный в закопченную стену. На прилавке и на витрине теснились судки и миски с салатами, соленостями, зеленью и приправами.
Посетителей было на удивление много. Повидимому, на аппетит обитателей Адара не влияла даже такая удушающая жара. За стойкой орудовал высокий тощий парень, с цирковой ловкостью жонглируя коричневыми кругляшами фалафелей. Маленьким кривым ножом он надреза?л питу и, держа ее на отлете, как раскрытую варежку, принимался ритмично постукивать щипцами по длинному деревянному подносу с фалафелями. Подчиняясь его неуловимым движения, шарики весело подпрыгивали вверх - по два, по три, по четыре - все выше и выше, под самый потолок, пока артист не решал, что на этот раз хватит и не направлял их воробьиную стаю прямиком в широко раззявленный рот питы.
Люди в очереди и за столиками разражалась одобрительными возгласами, а парень быстро добавлял в питу чипсы, хумус, горячий грибной соус и преподносил ее очередному клиенту, который немедленно приступал к догрузке многочисленных приправ и салатов в и без того перегруженную "варежку". Процесс этот сопровождался раздумьями и тщательным тестированием на вкус и завершался только тогда, когда загребущие руки клиента уже не в состоянии были впихнуть в раздувшуюся питу ни крошки из того, что еще вожделели завидущие глаза.
Окончательно убедившись в этом непреложном факте, клиент с удовлетворением осматривал получившийся конечный продукт, сочащийся тхиной из прорванного бока, украшенный пышной шапкой красной капусты и робко выглядывающей из-под нее горячей чипсинкой, густо подкрашенной кетчупом с неизвестно как примкнувшим ко всему этому великолепию кедровым орешком - и лишь затем, причмокнув, глубоко вздохнув и зажмурившись, дабы максимально сократить лицевые мышцы, широко-широко распахивал рот, в безнадежно-оптимистической попытке объять необъятное.
Но необъятное, понятное дело, не обнималось, а наоборот, привольной волной вываливалось из питы на грудь, на штаны, на стол, на пол и куда только нет… ну и черт с ним - подумаешь… что надо - выстираем, что надо - подметем… зато вкусно-то как, Господи!.. Господи, как вкусно!..
Берл толкнул Кольку в бок:
- Что будешь, бижу? Стейк?.. шашлык?..
Колька сглотнул слюну и помотал головой.
- Нет. Возьми мне вот этого… - он кивнул на фалафели.
- На экзотику потянуло? - засмеялся Берл.
Несмотря на сопутствующее представление, очередь двигалась быстро. Выслушав Берлов заказ, парень кинул стейк на решетку мангала, присыпал его перцем и застучал щипцами над фалафелем для Кольки.
- Слышь, бижу, - небрежно сказал Берл. - Где тут Чико принимает?
Щипцы сбились с ритма в дрогнувшей жонглерской руке, коричневый шарик ударился в жирный от копоти потолок и плюхнулся в миску с майонезом. Изумленные посетители прекратили жевать и общий вздох пронесся по ресторанчику.
- Чтоб я сдох! - с досадой воскликнул парень.
Затем он швырнул щипцы на прилавок, воздел обе руки вверх и раздраженно продолжил нараспев: - Чтоб я так жил!
Берл пожал плечами, несколько сбитый с толку противоречивостью обоих заявлений.
- Извини, би… - начал он, но парень перебил его. - Извини, извини… плевал я на ваши извинения! Совсем достали с вашими сраными выборами! Тут стейкия, а не избирательный участок, понял? Стей-ки-я! Понял?!.
- Зря ты так кипятишься, бижу, - примирительно сказал Берл. - Здесь и без того жарко. Не хочешь - не говори… уже и спросить нельзя…
- Са?сон! Эй, Сасон! - из дымной глубины зала, распахивая руки словно для объятия, подходил коренастый дядька средних лет в шортах и красной выцветшей футболке. С футболки лукаво, по-ленински прищурившись, взирал в полное борьбы светлое будущее прославленный команданте Че Гевара.
- Ну что ты кричишь на человека? Что такое произошло?.. Война?.. Землетрясение?.. - он повернулся к Берлу. - Не бери в голову, братишка. Сасон сегодня нервный с утра. А на нервного марокканца не обижаются. От нервного марокканца убегают. Правда, Сасон, каппа?ра?
- Погоди, погоди… - гортанно пропел Сасон, подбирая щипцы и без каких-либо хитростей набрасывая фалафели в питу. - Мы вам еще покажем, откуда окунь ссыт… судью купили, пидоры… только с пенальти и можете… - он снова швырнул щипцы и заорал на весь зал. - А пенальти-то не было! Не было!
- Не было, не было… - с готовностью подтвердил "Че Гевара", демонстрируя соглашательство, в корне несвойственное его историческому прототипу. - Берите жратву, ребятки, да и пойдем, пойдем от греха… мы вас уже давно поджидаем.
Похватив Берла под руку, "Че Гевара" потащил его подальше от стойки. Недоумевающий Колька последовал за ними, неся в в обеих руках тарелки с едой. Сделав несколько шагов, дядька воровато оглянулся, хихикнул и приподнявшись на цыпочки, шепнул Берлу на ухо:
- Было!
- Что? - не понял Берл.
- Пенальти… было… сто процентов! - он отстранился, подмигнул и продолжил уже обычным голосом. - Почему опоздали? Пробки?.. Кто из вас Шафман? Ты или он? Погоди, дай угадать… ты! Я прав? Ну скажи - прав?
Берл молча кивнул. Шафман, так Шафман. Какая, собственно, разница? Кем он только не перебывал в своей недлинной еще жизни…
- А ты, значит, Чико и есть? - спросил он, улыбаясь как можно сердечнее.
- Я?! Ты что? - дядька замахал руками, отчего Че Гевара у него на груди еще больше нахмурил брови и грозно задвигал своими революционными челюстями. - Чико там, за столиком. Сюда, сюда, проходите…
Дрор Наим по прозвищу "Чико" уже вставал им навстречу из-за углового столика, протягивая вперед узкую волосатую кисть. Был он мал ростом, круглолиц и суетлив. Казалось, состояние неподвижного покоя причиняет ему физическую боль, и оттого каждая часть тела использовала для движения малейшую возможность, предоставляемую обстоятельствами. Пальцы непрерывно что-то теребили, локоть елозил по столу, ноги шаркали и переминались, глаза подмигивали, рот - когда молчал - постоянно куда-то дергался, кривился и округлялся. Даже длинные, черные с проседью, блестящие от геля волосы мелко кучерявились, напоминая пружинки, нервно сжимающиеся и разжимающиеся сами по себе.
- Наконец-то! - Чико пожал Берлу руку и по-боксерски качнулся в сторону, заглядывая за богатырскую спину гостя. - А где же Шафман? На улице?
- Не приехал, - сказал Берл, садясь и тем самым заталкивая Чико назад в его угол. - Простудился Шафман. Погода сам видишь какая.
Колька поставил тарелки на стол и уселся с другой стороны. "Че Гевара" остался стоять, выжидающе глядя на своего хозяина. Чико недоуменно моргнул, передернул плечами и сменил по меньшей мере десяток разных гримас.
- Ладно… - пробормотал он наконец и сделал своему напарнику знак садиться. - Мне вообще-то все равно с кем. Главное, чтобы результат был хороший.
- Не, - помотал головой Берл, берясь за вилку. - Главное, чтобы человек был хороший. А результат приложится. Я - хороший. А друг мой - еще лучше.
- А Шафман? - растерянно поинтересовался Чико.
- Не, - Берл отрезал кусочек мяса, зажмурился, пожевал, подумал и констатировал. - Шафман хуже.
- Чего-то я не пойму… - сказал "Че Гевара" с явной тревогой в голосе.
- Погоди, Авиад… - остановил его Чико и выбил пальцами барабанную дробь. - Вы, ребята, того… вы мне сразу скажите: принесли или нет? У меня лишнего времени нету.
Берлу стало весело. Он не имел даже отдаленного понятия, о чем идет речь, и это придавало игре дополнительную увлекательность. В конце концов отпуск это или не отпуск?
- Конечно, принесли, - твердо сказал он. - А как же.
Напротив него Колька делал безуспешные заходы на раздувшееся туловище питы. Берл улыбнулся.
- Коля, ты кусай, не бойся. Закрой глаза и вгрызайся. Фалафель - это для храбрых, как жизнь. Что упадет, то упадет. Живи минутой. И поглядывай за соседом.
- Русские, - неодобрительно хмыкнул "Че Гевара", как будто догадавшись, что речь идет о нем. - А так и не скажешь.
- Погоди, Авиад… - повторил Чико и тронул Берла за руку. - Покажи.
- По-твоему, я похож на фраера? - спросил Берл с обидой в голосе. - Сначала ты покажи.
- Что тебе показать?
- Как это "что"? - удивился Берл. - Ты ж не "Мисс Вселенная", бижу. Что ты можешь мне показать, кроме денег?
Чико присвистнул и задергался, как марионетка в руках неврастеника. Теперь уже он изображал обиду и изумление, причем нешуточные.
- Послушай меня, каппара, и послушай внимательно, - произнес он скороговоркой. - Я не знаю, кто ты, как тебя зовут и сколько у тебя людей. Если ты съел Шафмана, то, наверное, человек серьезный. Тем более - кто любит Шафмана? Шафмана не любит никто. Но даже Шафман знает, что везде есть правила. Везде! Даже в футболе! Если какой-нибудь пидор сбивает нашего нападающего в штрафной площадке, то положен пенальти. Так или не так?
- Так! - эхом откликнулся "Че Гевара", для верности пристукнув по столу. - Был пенальти! Сто процентов был!
- Погоди, Авиад… Вот и в нашем деле так же. Никто не платит заранее - ни в Ликуде, ни в партии Труда. Да они и не могут, ты пойми, человек. За ними ведь конкуренты в семь глаз смотрят. У них у всех яйца вот в таких вот тисках! Чуть что - хрясь! - Чико сжал кулак и сморщился, как от невыносимой боли. - Так что пе?чи-ме?чи дают потом, месяца через три, после того, как все уляжется. Откуда же я тебе их сейчас возьму, когда до выборов еще полгода? Мы работаем на доверии, каппара. На доверии! Я ж тебе тоже доверяю. Вот ты приносишь мне бланки, да? Я ж не спрашиваю - откуда? Может, ты этих новых членов партии в психушке подписал. Может, они педофилы все до одного или серийные убийцы. Или старички из дома престарелых, которые имени своего не помнят. Кого волнует? Главное, чтоб не в земле пока и чтоб потом проголосовали как надо. Это уже твое дело и тоже, заметь - на доверии! Люди должны друг другу верить, каппара. Должны дружить. Человек человеку - друг. Друг! Понимаешь?
Берл облегченно кивнул. Теперь он действительно понял. Чико зарабатывал на жизнь перепродажей избирателей для внутрипартийных выборов. Претенденты на приличное место в партийном списке крупной партии обычно нанимали таких подрядчиков для мобилизации нужного количества голосов. Демократия стоила денег и немалых.
Он доел стейк и отодвинул тарелку.
- Понимаю. Давай дружить, уговорил. Знаешь, Чико, есть это у тебя, есть… как его… ну, дар убеждения.
- Как? - не понял Чико.
- Гладко врешь, - пояснил Берл. - Ты сам-то в политику податься не пробовал?
- Всему свое время… - загадочно ответил Чико, подмигивая всем своим телом. - Меня все хотят. Но я пока не решил.
Берл понимающе покачал головой.
- Платформа не устраивает?
- Ага, - Чико опустил уголки губ и важно наморщил лоб, отчего и в самом деле немедленно стал похож на депутата кнессета. - Я за рабочих. За слабые слои населения. Может, свою партию сделаю.
- Да ну? - обрадовался Берл. - А меня запишешь?
"Че Гевара" возмущенно крякнул и приподнялся на стуле.
- Да что с ним говорить, Чико? Гони ты их в шею. Он ведь над тобой издевается! Позвать ребят?
- Погоди, Авиад… - сказал Чико. - А тебе, каппара, я в последний раз говорю, пока по-хорошему. Есть бланки - давай, посмотрим. Нет бланков - идите себе с миром. Зачем вам проблемы?
Берл ухмыльнулся.
- Проблемы-то у тебя, бижу. Только ты этого пока еще не понял.
- Да что… - начал было привставать "Че Гевара", но Берл мигнул Кольке, и тот, оторвавшись от своего фалафеля, быстрым коротким движением ударил дядьку в кадык. "Че Гевара" захлебнулся, закатил глаза и лег грудью на стол. Все произошло настолько быстро и бесшумно, что занятые цирковым представлением Сасона посетители не заметили ровным счетом ничего.
Чико сидел бледный, приоткрыв рот, и молчал. Впервые за все время беседы он пребывал в полной неподвижности. Берл неторопливо положил ему на плечо руку, передвинул поближе к жилистой шее, отыскал пальцем артерию.
- Просил ведь ты у него: "Погоди, Авиад… погоди, Авиад…" Сколько раз просил, а? Четыре? Пять?.. Эх, не хотят люди слушаться. Правильно ты говорил, бижу: люди должны друг другу верить. И дружить. Но мы-то с тобой друзья не разлей вода, правда, Чико? Я бы даже сказал - до гроба. Я даже догадываюсь - до чьего гроба именно. Хотя, ты ведь не станешь делать глупости, когда рядом с тобой такой близкий друг? Правда?