ПРОСНУЛСЯ - ПЛЕЧО болит. Вчера натрудил, спиливали и разделывали отжившую яблоню. Да и воды натаскался.
А яблоню очень жалко. Почти тридцать лет назад купили эти полдомика, и уже тогда хозяева говорили, что пора эту антоновку убирать. А она все годы давала урожаи. Иногда ведер по двадцать. А антоновка какая была!
Уже была. "Дедушка, - спрашивает внучка, - а что раньше было?" -"Раньше, внученька, все было". Такой грустный юмор.
Очень скромно она цвела, эта яблоня. А яблоки какие! Протягивала на длинной ветке прямо на веранду. Сейчас последнее привез.
ТАК ЛЮБИЛ юг, Крым, весь его исходил, изъездил. Только из-за него да из-за Тамани можно было жениться на Надечке. Особенно Керчь. Ми-тридат, Аршинцево, Осовино, Эльтиген, катакомбы, море, море...
Помню, назавтра уезжать. Надя накупает фрукты. "Зачем такую тяжесть? В Москве то же самое, по тем же ценам!" - "Да, но это з д е ш н е е".
И вот, убежал к морю. Сижу. Так хочется написать прощальный стих. Но никак нет рифмы Керчи. Наконец итальянцы помогли. Вспомнил песню о прощании с Римом, приспособил сюда. "Кончилось лето. Прощай, благодать! Скажем югу: "Ариведерчи!" Завтра поезд начнет километры считать на северо-запад от Керчи".
Больше ничего. Но вот же запомнилось.
И через сорок пять лет после этого звонок. Толя: "Записывай. "Мой друг, от радости кричи и тещу называй мамашей. Ведь теща родилась в Керчи, а Керчь, представь, отныне наша!""
СТАРЫ НОЖНИЦЫ тупые, новы не отточены. Те бы матери молчали, у которых дочери.
Мы с миленочком гуляли и спугнули соловья. Те бы матери молчали, у которых сыновья.
Русу голову помазали, посыпали золой. Бригадиру заявили: нам сегодня выходной.
ТРИ РАССУЖДЕНИЯ
Не смотрю телевизор. Совсем. Он мой личный враг. Если и гляну, то только убедиться, что он становится все паскуднее, пошлее, лживее. И, по счастью, в интернете долго ничего не понимал.
А начал писать о Ближнем Востоке, о Палестине, поневоле стало нужно быть информированным. И вот, как говорит молодежь, я подсел на этот телевизор. И интернет. Итак, событие одно и то же освещается всегда по-разному. Взрывы, стычки, бои, стрельба. Все время жертвы. "Убиты семь солдат". Одна сторона говорит, что это было так. Другая: нет, было не так. И все упирается в этот спор. Но главное в нем тонет: люди-то убиты.
Но рассуждение не только в этом. Смотрел я в эти экраны и в теле, и в ноутбуке и заметил, что молитва моя хладеет, становится рассеянной, мысли бродят в новостях, сведениях. Там же не только то, что мне нужно, там сбоку и сверху лезут постоянно какие-то чубайсы-якунины-васильевы-гайдары-ангеле-бараки-нетаньяху... что-то все всплывает из прошлого, что найдены какие-то новые факты, что того-то не отравили, а сам умер, а этот не сам умер, а отравили. Зачем мне все это? Зачем этим мне набивают голову, просто втаптывают в нее, как солому в мешок, мусор фактов? А я с этой головой иду к иконам, читаю правило, молюсь. И какая же это молитва? Рассеянная, говорят святые отцы. То есть телевизор, захваченный бесами, успешно отвоевал еще одну молящуюся человекоединицу. Такой применим термин.
И только тем и спасаюсь, что надеюсь на милость Божию, на то, что когда ум мой выталкивается в склочное пространство мира, то сердце мое остается с Богом. О, не дай Бог иначе.
И рассуждение из этого же порядка. Оно о нападении на русскую литературу. Вот, пришли к нам в шестидесятые и далее книги и имена зарубежные. Они же действовали на писательскую и читательскую атмосферу. Тот же Хемингуэй. Ладно бы Фолкнер, Грэм Грин. Нет, радостно подражали не сути, а фразе. Еще бы: "Маятник отрубал головы секундам" (из "Приглашения на казнь"). Это Набоков. За ним Катаев, другие.
Легче взять форму, нежели содержание. Ананьев вообще строил фразы как левтолстовские, и что?
И тут опять же победа бесов: убивание главной составляющей русской литературы - духовности.
В ДИВЕЕВСКОМ ХРАМЕ так тихо, что, кажется, читаемая непонятно кем Псалтирь увеличивает тишину. Свечи потрескивают, будто тоже молятся. Потом канавка Божией Матери, сто пятьдесят "Богородиц". Свечки не гаснут.
Это уже в этот приезд, а в тот, в 90-м, матушка Фрося сурово сказала нам: "Пишут и пишут и думают, что работают". А ведь никто ей не мог сказать, что мы - люди пишущие. Насквозь видела. "Матушка, а какая настоящая работа?" - "Из церкви выгребите старую картошку, все побелите и читайте Неусыпаемую Псалтирь".
И вот - все возрождено, Псалтирь читается, но не нами возрождено и не нами читается. Но может быть хоть как-то и наши слова содействовали? Может быть. Хорошо бы.
В ИЛЬИН ДЕНЬ звучит высокая нота единения церкви, армии и народа. Именно с удара колоколов Ильинского храма началось освобождение Москвы от польско-литовских интервентов.
И поныне в Ильин день после литургии выносятся из храма фонарь, Крест, иконы, хоругви. Выносят их воины-десантники "войск дяди Васи", ВДВ, гремят победно колокола, стройно и ангельски, "едиными усты", поет хор певчих и единым сердцем возносятся наши молитвы о родном Отечестве. Крестный ход движется на Красную площадь и на ней служится торжественный молебен.
ОППОНЕНТ НА ЗАЩИТЕ: "Однако, тем не менее, к тому же, если бы кстати и вместе с тем, имеет место быть...".
ЛЮДИ ТЕПЕРЬ - копии от копии. Неслучайно много суеты вокруг клонирования, это от понимания собственной пустоты и механистичности.
Голосующая биомасса - вот самый желанный электорат теперешних правителей.
КОРНИ ПРЕСТУПНОСТИ не в так называемых "пережитках прошлого", а в настоящих мерзостях превращения жизни в служение потребностям живота и плоти, в освобождении от стыда и совести. Самое страшное, что могла сказать мама о ком-то нехорошем: "Ни стыда, ни совести, ни собачьей болести". Это, наряду со словами "Бога забыли, Бога не боятся", объясняло как раз эти самые корни преступности.
ТОЛЬКО ЗЕМЛЯ сохраняет язык. На асфальте слово не рождается, не растет, на асфальте плесень жаргонов. Городские писатели в рассказах о детстве выделяют его главные, очень немногие радости, в поездках к бабушке-дедушке, на дачу или в лучшем случае рассказывают о дворниках, голубятнях, дворовых собаках, канарейках, птичьем рынке, то есть тянутся к живому.
А земля - это не место для каникул, то есть и тут городские выделены своей обособленностью от трудов на земле, а именно эти труды созидали характер и сохраняли язык.
ТЕЛЕГРАММА ПИСАТЕЛЮ, добивающемуся литературной премии: "Прими без прениев мое воззрение: живем в безвременьи, живи без премиев". Он ответил: "Ты не понимаешь, что такое - жить в провинции и не быть лауреатом".
К ПРЕСТУПНОСТИ ПОДВИГАЮТ девочки. Да. Хвалится перед подружками: "Я его на кафе выставлю. Чтоб всех нас повел". То есть использует то, что мальчик ею увлечен. А он сам не работает, просит (потом требует) у родителей. Дают, дают, но сколько же можно давать? Начинает подворовывать, ловчить. Как следствие - тюрьма. А все началось с девочки, с ее похвальбы перед подружками, что Саня (Петя, Витя, Сережа...) поведет их в кафе-мороженое.
ТАК ТОСКЛИВО жить без отца-матери, такое сиротство. Только и утешения, что встретимся.
НА ГОРНОЙ ТРАССЕ по серпантину. Пожилая пассажирка: "Ой, какие вилюшки". Молодая: "Да, прямо центрифуга".
О БЫТОВЫХ ВЫРАЖЕНИЯХ: "Да они воду варят" (то есть болтают впустую).
"Спать хочу на счет "два"" (то есть раз-два и спит).
На машине сзади: "Сам такой".
"Миа талья" - мой размер.
Большой начальник (из бывших): "Ты что! Я был, был. Мне коня к трапу подавали. Не веришь? Тогда сразу дай по морде. То-то!"
"Не спрашивают, не сплясывай".
"На проезжей улице птица гнезда не совьет" (детдомовка).
"Баба села на забор, ноги свесила. Рядом миленький прошел, стало весело".
"Не важно, кто сам, важно, кто зам".
Из этой же серии: "Я начальник - ты дурак, ты начальник - я дурак".
-А О ЧЕМ ГОВОРЯТ евреи, сойдясь в кружок? - Как о чем? Конечно, о будущем России.
ЗАЧЕМ ЖДАТЬ предсказания погоды на завтра, когда мы проснемся и ее увидим.
СЛАБ МОЙ ЯЗЫК описать восход. Да и чего описывать, когда сказано: "Да будет свет!". И, может быть, так Господь каждый день говорит.
МЯЧИКУ ОДИНОКО и страшно в темноте у крыльца. Дождь пошел. Он даже не просто мячик, а мячик-глобус. Прямо земной шарик. И с ним весь день играли, бросали, пинали. Он прыгал, веселил деточек. Даже через костер перекидывали. Наигрались и бросили.
У НЕЕ НИЧЕГО не было, кроме фигуры. Но этого ей хватало.
К ДИРЕКТОРУ ИНТЕРНАТА пришел новый русский. Принес материальную помощь, шутит: "Это вам от нашей мафии". Директор растерянно: "Так мало?" - "Ну, мы же не в Сицилии".
АПОСТОЛА МАТФЕЯ побили камнями по закону израильскому. Но из угоды отсекли ему голову, уже почившему. Как врагу кесаря.
БЕЛОВ СЕТУЕТ: "Машинистке отдал пятьсот страниц. Берет по двадцать копеек. Да потом еще раз придется перепечатывать". Распутин: "Пиши короче".
ЧИНОВНИКИ ДЕМОКРАТИИ не хамят, вежливо ведут под руки в могилу. По дороге обчистят.
МОЦАРТ. МИЗЕРЕРЕ, Пятидесятый псалом. У Моцарта три ребенка умерли. Моцарта всерьез первым заметил Гете. Да, Гете это очень не Гейне.
ВЫДРАЛИ ЗУБЫ, будто выдрали молодость. Я же этими зубами в голодные годы помогал телу выжить. Сейчас и протезов хватает.
МАМА, КОГДА отца не стало, всегда говорила о нем: "Когда сам-то еще был...", или: "Когда уже стала жить без хозяина..."
ЗАПИСКА ИЗ ЗАЛА: "О Боже, милости Твоей границ не вижу я, их нет. Грешу и каюсь я тебе. Уже не слышно сердца стук, полно все черными грехами. Когда же внемлю слову Твоему, чтобы сполна и чистым сердцем мне претерпеть страданья? Громотнов Антоний".
ХОЛОСТЯК. ЧТО это такое? Это несчастный человек. Он хочет жениться, и он никогда не женится. Боится женщин. Загоняешь его в угол, лепечет: "Они курят, ругаются они матом". - "Очень даже далеко не все". Но женить холостяка невозможно. Я пробовал. Друга Толю тридцать лет не мог женить. Но он так много работал, что этим и защищался. Когда появлялась очередная кандидатка, он тут же говорил мне: "Видишь, что творится? Вчера на нее два часа потратил". Самое смешное, что жениться он хотел искренне. Бедные кандидатки горели на том, что начинали наводить порядок в его квартире. Да еще что-то пробовали щебетать. Считали, что у него все разбросано и что надо его занимать. "У меня не разбросано, а все на своем месте. И со мной не надо разговаривать, я всегда занят".
РАСПЯВ ХРИСТА, иудеи вовсе не хотели преследовать христиан. Они думали: покончено со Христом и говорить не о чем. Но Петр и Иоанн исцелили хромого. "Серебра и золота нет у меня, - сказал Петр, - а что имею, то даю тебе: во имя Иисуса Христа Назорея встань и ходи". Конечно, это сразу узналось. Апостолам запретили говорить об Иисусе. И все. И можете жить спокойно. Но Петр и Иоанн сказали в ответ: "Судите, справедливо ли пред Богом слушать вас больше, нежели Бога. Мы не можем не говорить того, что видели и слышали" (По Деяниям). Вот ключ к поведению христиан. Как слушать земные власти более, чем Господа? Надо все поверять Божией истиной.
- ДЕТИ, ДЕТИ, куда вас дети? - с любовью говорила нам мама. Помню, идем с лугов, с реки, а мама оставалась на хозяйстве, ждет, стоит на крыльце, и очень помню, с какой любовью говорит: "Наработались дите-нушки, шаляпают домой". Такое у ней было присловье.
Зимние вечера. Залезаем на полати, на печь, мама читает при свете коптилки. "Глаза вам берегла", - говорила она потом. Она душу нам берегла, сердца наши сохраняла. Читала книгу "Родные поэты", много читала. Читала "Овода", плакала. Сказки, былины, песни. Такой был толстенький старый-старый песенник. Я его и один читал и пел все песни на один мотив: "Ты прости, народ московский, ты прости-прощай Москва. Покатилась с плеч казацких удалая голова". А еще страшнее: "Я тебя породил, я тебя и убью". И: "Батько, где ты? Слышишь ли ты?" -"Слышу, сынку!"
Царапины, обиды, ссоры детства, недоедание, плохая одежонка, - все забылось, осталось всесветное сияние счастья жить на Божией земле.
Мамочка ты, мамочка ты моя!
ЧТОБЫ ПРОЗРЕТЬ, нужно созреть.
О национальном: какая польза в крови моей, когда все равно истлевать? (Из Псалтири).
ДЕНЬ ПРИЧАСТИЯ. В этот день бывает так хорошо, что не высказать. Так умиротворенно, если еще один. И ничего не страшно. Хоть камни с неба вались - причастился. До чего же только жаль, что родные не со мною. Да, бывают в храме, но в церковь надо ходить. Ходишь, и уже и не замечаешь ни тесноты, ни чьих-то разговоров. Когда долго не причащаешься, лицо темнеет.
Старуха Клавдия говорит: "Я иду в церковь, я прямо реву, что другие не идут. Кто и пьян, кто и вовсе с папиросой. А женщины накрашены. Я прямо реву - хоть бы они поняли, какая в церкви красота!"
ПТИЦЫ НАЧИНАЮТ вить гнезда, таскают у меня паклю из щелей бани. Тискали бы с краю, нет, все разлохматили. Застал сейчас воробья.
Забавный такой, клювик занял ниточками пакли. Ушмыгнул. Поймаю в следующий раз - выпорю.
На участке, сосчитал, уже двенадцать различных цветов цветет. Все Надя. У нее все растет. От работы не оттащишь. Грядки, клумбы -все идеально. Чаю попить приходится тащить насильно. Потом стонет: ой, поясница, ой, сердце! Выпалывает сорняки, окучивает растения, пересаживает, сажает, обрезает, удобряет. С апреля по конец октября все цветет.
Да я такой же. Сегодня как только не надорвался, перетаскивал и закапывал огромный бак литров на пятьсот. Под компост.
Девятое мая. Год назад приложился к мощам св. целителя Пантелеи-мона. На Афонском подворье. Очередища! Очень надеюсь побывать на Святой Горе.
- ВАМ СКОЛЬКО кусочков сахара положить? - Четыре. Но не размешивайте, я не люблю сладкий чай.
В ТОЛЬЯТТИ НА ВАЗе, говорят, были даже подземные ходы, по которым вытаскивали и запчасти и целые узлы. Больше разворовывали, чем выпускали.
- ВЫШЛА вся такая, на подвиг зовущая. - Да она играет в такую, я ее знаю. Подружка мне говорит: "Ляль, оказывается мода на хорошеньких и глупеньких прошла. Теперь, - говорит, - надо казаться умной. Но это, - говорит, - ващще обалденный эпатаж"".
РАССКАЗ ШОСТАКОВИЧА:
"Дни советской культуры в Англии. В день приезда туда нас собрали, и человек в штатском сказал: "Вы думаете, кто же тот человек, который к вам приставлен? Так вот, это я. И я отвечаю за вашу безопасность. Но вас много, поэтому я разбиваю вас на пятерки и назначаю старшего". Мне зачитал пятерых по алфавиту, велел запомнить. "В любое время дня и ночи обязан знать, где кто из твоей пятерки". Он всех "на ты" называл. У меня вскоре авторский вечер, приехала королева Англии, все прошло хорошо, аплодисменты. Выхожу на поклоны, а в голове одно: где моя пятерка, где моя пятерка? Меня зовут на прием к королеве, я говорю организаторам: "Вот эти, по списку, должны пойти со мной. Идут, довольны, там же столы накрыты"".
Шостакович нисколько не сердился на чекиста и вспоминал о нем с удовольствием. Чекист этот, когда понял, кто есть кто, командирство над пятеркой не отменил, но все-таки стал называть Шостаковича "на вы". "Куда вам когда надо, скажите. Я с вашей пятеркой побуду".
ЛЕОНИД ЛЕОНОВ о евреях: "Они все солдаты и все в строю". Разговоры с ним я пытался незаметно записывать - безполезно. Он, хотя и плохо видел, сразу меня пресекал: "Не надо! Спрячьте блокнот". Но многое помню. Встречи со Сталиным, Ягода, Горький... И вот проходят годы и годы и, может быть, и прав был Леонид Максимович, потому что кому это надо: Сталин, Ягода, Горький? Ну, узнаем что-то и что? Истории личностей и личности в истории еще далеко не история. Что-то же свершается и помимо личностей. Если б не Гитлер, не Сталин, были б другие, тут главное - схлестывание света с тьмой, Христа с Велиаром.
ИЗРАИЛЬСКОЕ ПОСОЛЬСТВО. Приезжаем с Сергеем Харламовым за визами наверное раз пятый. Заранее приезжаем. И всегда оказываемся последними. Они идут и идут. "Как? - возмущаемся мы. Отвечают: -"Разве б ви не заняли очередь для мами?"
Две дамы. Одна с выбритыми усами, другая с ними. Обсуждают третью подругу, к которой ради здоровья ездят два раза в год, весной и осенью, когда в России плохая погода. Одна: "Она же уже просит сала. Ну и шо сказать - ездила на рынок". Другая: "Ну так! Она же ж в Киеве жила, привыкла. А уехала, там опять стала еврейкой. А от сала не отвыкнет. Я тоже везу". - "Сколько?" - "Та шматок приличный".
- ЛИТОГРАФИЯ, ЧТО ТАКОЕ? Слушай. - Владик делает большую паузу. - В Суриковке, учти, все камни были на учете. Почему? - Опять долго молчит. Поднимает палец: - Деньги на них печатали. То есть можно было печатать. Вот такой толщины (показывает), идеально отполированы. А линогравюра - дело проще. Вырезаю. То, что вырезаю, будет светлое, а то, что оставляю, темное. Но это, конечно, букварь, азбука, извини! Да! Все думают, что я умный, а на самом деле... (пауза) так оно и есть! Я наивный до примитива, да я и в самом деле примитив. Но для своих студентов я кое-что значу. Они же не знают, что я ничего не значу. Одна нашлась, стерва с ушами, натуральная полуобнаженка, пыталась отдаться, говорит на языке якобы графики. Это у нее диплом. Диплом! А такие претензии! Врать ей, как девушке, я могу, но в графике? Никогда! Линия! Глубина! Образ! Характер! Ты что! Фаворский, Кузьмин, Константинов! Ты веришь, что черно-белое может передавать цвет? Веришь? Отлично! Значит, еще не пропал.
ЖИТЕЙСКАЯ МУДРОСТЬ попутчика: "Не бери дурного в голову, а тяжелого в руки". Он вроде еще совсем не старый, а наколка на руке совсем ископаемая: "За измену не прощу". Еще бы надо: "Не забуду мать родную".
О, ЗИМНИЙ САД в лунную ночь! Золотой мед лунного света, серебро заснеженных ветвей, таинство синих теней на молодом нежном снегу. А утром? Утром еще лучше: рассвет розоватит белые букеты кустов и деревьев. Зеркальца снежинок посылают друг другу зайчиков.
От тоски по таким русским снегам можно заболеть в любой Калифорнии.
СОСЕДКА ЛИДИЯ Сергеевна очень любит свиней. Я ей сказал однажды, что слова "свинья" не было в русском языке, только "порося", "поросята", то есть бегущие по росе, да даже и по Руси, так как "роса - росс -русь" - близкие слова. Это Лидии Сергеевне очень понравилось. Как и ее мужу, Льву Николаевичу, который часто лежит на плоской крыше сарая, пребывает в отдохновении после вчерашних излишеств.
- Именно так! - восклицает он. - Какая же это свинья, если у нее сердце как у человека.
- То-то и лежишь как боров, - смеется Лидия Сергеевна.
ДИМИТРИЕВСКАЯ СУББОТА
Идет тихий мокрый снег. С яблонь течет, стволы почернели. Костя затопил баню. Дрова - просмоленные шпалы - дают такой дым, что Костя называет баню "Линкор "Марат"".
Надо привыкать к себе и не ругать себя, а понимать, и не переделывать, а потихоньку доделывать. Радуюсь одиночеству. Тут я никого не обижаю, ни на кого не обижаюсь. Такое ощущение, что кто-то за меня пишет, ездит за границу, выступает, говорит по телефону, а я, настоящий, пишу записки-памятки в церкви. На себя, выступающего, пишущего, говорящего гляжу со стороны. Уже и не угрызаюсь, не оцениваю, не казнюсь убогостью мыслей, произношением, своим видом в двухмерном пространстве. Конечно, стал хуже. А как иначе - издергался и раздергался. И вижу прибой ненависти к себе и нелюбви. И уже и не переживаю. В юности был выскочкой, даже тщеславен был. Себя вроде в том уверял, что рвусь на трибуну бороться за счастье народное, а это было самолюбие.