Отель производил на Юлю то же впечатление, что и на Антона Ильича, когда он приехал сюда впервые. Он казался торжественным и грандиозным после низеньких корпусов, в которых они жили у моря. Едва они поднялись в номер, оставив багаж внизу на попеченье носильщика, она так же, как он недавно, припала к окну, замерев от открывающегося отсюда ошеломительного вида на порт, на море и на яхты. Антон Ильич немедля откупорил шампанское. С шумом выстрелила пробка, Юля вздрогнула и обернулась, он засмеялся и наполнил бокалы.
– За начало новой жизни! Нашей с тобой жизни.
Он прикоснулся к ее бокалу, звонко чокнулся и залпом выпил свой. Юля тоже отпила немного.
– Я сейчас опьянею и упаду, – улыбнулась она, – и пропущу все самое интересное.
– Не волнуйся, мое крепкое плечо в твоем распоряжении. Он залихватски обнял ее и поцеловал.
– Сейчас я тебя покормлю. Ты еще не видела, какие здесь завтраки.
Завтраки в выходные длились дольше, до двенадцати дня, так что они успевали без спешки пойти в ресторан и поесть. Людей сегодня было больше, чем в будни, те же европейцы в костюмах, несколько больших семейств и компаний. И снова разительный контраст: степенная, хорошо одетая публика после толпы отдыхающих, снующих по ресторану в майках и плавках. Официанты в сюртуках, с гладкими прическами и накрахмаленными воротничками, совсем не походили на тех неотесанных греков, что обслуживали их раньше. Те вели себя так, будто туристы явились к ним как незваные гости и отвлекали их от важных дел своими надоедливыми просьбами принести им то одно, то другое. Здесь же официанты только и были заняты тем, чтобы как-то еще угодить гостю и сделать так, чтобы он был доволен.
Антон Ильич видел, что Юля моментально оценила эту разницу. От него не укрылся ее взгляд, брошенный на окна, искусно обрамленные шторами, на картины на стенах, на розовые подушки кресел и изогнутые подлокотники, на изящную посуду и витиеватый узор на тонком белом фарфоре. Он наблюдал, как она смотрела на все с приятным удивлением, и был этому несказанно рад. По лицу ее было видно, что ей здесь нравится все больше.
Официант, обслуживавший их, неизменно начинал с Юли и, удостоверившись, что она не желает чего-нибудь еще, переходил к Антону Ильичу. Стоило ей потянуться за салфеткой, как он уже спешил поменять салфетницу и поставить на стол новую, полную свежих. Едва она допила свой кофе и поставила чашку, он уже уносил ее со стола и спрашивал, нести ли вторую. Скользя поблизости, словно невидимая тень, он вмиг оказывался перед их столиком, едва только возникала необходимость.
– Как ты думаешь, почему здесь они так стараются? – спросила Юля. – Из-за места? Или из-за людей, которые сюда приезжают?
Антон Ильич открыл рот, чтобы ответить, но она опередила его:
– Знаю, знаю, что ты скажешь! Из-за размера чаевых, да?
Они засмеялись.
Сегодня к завтраку вышел управляющий. Он ходил от столика к столику, желал гостям доброго утра, интересовался, все ли им нравится, и приглашал на воскресный бранч с живой музыкой и блюдами от местного шеф-повара. Подошел он и к Антону Ильичу с Юлей. Они выслушали его недлинную речь, обещали подумать на счет завтрашнего бранча, а когда тот спросил, все ли их устраивает в отеле и не нужно ли им чего, Юля, не дав ему договорить, с чувством выдохнула:
– Все просто отлично! Нам у вас очень нравится!
Антон Ильич счастливо улыбался, глядя на нее. Он узнавал в ней ту Юлю, которая так ему понравилась с того самого первого вечера в кафе, и сейчас она сидела перед ним, точно как тогда, смеющаяся, сияющая, озорная.
– Спорим, когда он дойдет до тех двух англичанок, – она показала на двух немолодых дам, – они его не отпустят, пока не расскажут обо всех своих проблемах?
И правда, как только дошла очередь до англичанок и управляющий приблизился к ним со своей вежливой улыбкой и любезными поклонами, те словно того и ждали. Побросав приборы и позабыв о еде, они наперебой стали говорить ему о чем-то.
– Вы знаете, у меня слишком мягкая подушка! – пропищала Юля тоненьким голоском, передразнивая их. – А у меня в номере комар! Пришлите мне двух человек, чтобы поймать его! Нет, лучше трех, двое не справятся. И как можно скорее!
Антон Ильич засмеялся. Он узнал скрипучий голос старушки Веры Федоровны. Верно, Юля была сыта по горло ее поведением в эти дни, понял он.
Между тем англичанки говорили все громче, и им хорошо было слышно, как одна спросила управляющего:
– Вы говорите, это будет на веранде? – она тыкала пальцем куда-то наверх. – Там, вероятно, будет ветрено? Я не замерзну в этом платье? Как вы думаете? Мне надеть что-нибудь потеплее?
Юля расхохоталась. Антон Ильич тоже.
Он смотрел на нее, и страшно было подумать, что она могла не приехать с ним сюда и что он не увидел бы ее больше. Как он жил без нее эти три дня? Как бы он уехал сегодня без нее? Что бы с ним стало? Он вдруг понял, что тосковал по ней все эти дни и что теперь, глядя на нее, такую родную ему и бесконечно любимую, он, кажется, уже не представлял своей жизни без нее. Сердце у него в волнении сжималось от этой мысли и от смутного осознания того, что сейчас, в эти минуты, жизнь его меняется и, возможно, никогда уже не будет прежней. И боязно ему было от этого, и хорошо на душе. Он не гнал от себя эти мысли, и в то же время не хотел вникать сейчас в них и обдумывать, что же они в сущности означают, как будто боялся признать и обличить словами их истинный смысл. Он будто играл с самим собой и делал вид, что не догадывается, как важно и как серьезно все то, что происходит с ним сейчас, как неумолимо меняется что-то в его судьбе, как вот-вот безвозвратно откатится от него его прошлая жизнь и начнется новая, совсем другая. Нет, нет, не стоит преувеличивать, все это мне только показалось, говорил он сам себе и сам же понимал, что нет, не показалось. И от этого снова щекотно сжималось сердце, и волна каких-то неясных предчувствий обдавала жаром и пронизывала его всего, от макушки и до самых пят.
Только они поднялись в номер, как он, разгоряченный этими мыслями, обхватил Юлю и прижал ее себе. Голова у него закружилась, когда он коснулся ее губ. Она ответила на поцелуй, ее руки ласково обняли его затылок и заскользили по его спине. Сердце его стучало и выпрыгивало из груди. Как долго он ждал этой минуты! Как мог он согласиться на то, чтобы уехать без нее? И быть здесь без нее? Горячая волна поднялась в нем, и все смешалось в груди – и громкое, бьющее через край счастье, и блаженство от этой победы, и желание показать Юле, как он счастлив с ней и как готов сделать для нее все, отдать всего себя вместе с этим переполняющим его счастьем, только бы она узнала, поняла, что испытывал он рядом с ней.
Он снова забыл, где он, что здесь делает и куда собирался идти. Голова у него шла кругом, сердце гремело и колотилось. В пылу он не заметил, как они очутились в комнате, не помнил, почему лежали на полу, а не в кровати. Ничего больше не имело значения. Ничего, кроме Юли…
Сбылась моя мечта, думал он, когда они потом лежали на постели. Ветер с моря заходил в комнату, его тихое дуновенье касалось их обнаженных тел и таяло на коже. Юля вытянулась на животе и смотрела на порт через открытые двери балкона. Словно услышав его мысли, она обернулась.
– Я так соскучился по тебе, – сказал Антон Ильич.
Она посмотрела на него своим озорным взглядом, перекатилась на постели и прижалась к нему щекой:
– Я тоже.
Они вышли из номера, когда часы показывали начало третьего. Можно было уже отправляться на обед, но Антон Ильич настоял на том, чтобы сначала пойти и купить билеты. Он твердо намеревался сделать это сегодня, так как завтра, в воскресенье, офисы могут быть закрыты. Грек, к которому он заходил вчера, обещал быть на месте до трех, и Антон Ильич решительно повел Юлю к нему.
Грек встретил их с распростертыми объятиями, видно, уж и не надеялся, что Антон Ильич сдержит слово и вернется. Они сели выбирать билеты.
– Ну, что вы решили? – с энтузиазмом спросил грек. – Когда летите?
Антон Ильич посмотрел на Юлю.
– Можем улететь завтра, – предложил он. – Есть удобный рейс на Париж.
– Завтра? – ахнула Юля.
– Да. А что? Ты против?
Она растеряно смотрела на него.
– А можно остаться здесь на денечек? Здесь так хорошо! Мне тут нравится.
– Ну конечно. Тогда в понедельник? Она неуверенно кивнула.
– Если хочешь, поедем до Афин на пароме. Хочешь?
– На пароме? На каком пароме? – ему показалось, в ее голосе послышался испуг.
– Ну это просто ради приключения, – поспешил успокоить он. – Если ты хочешь.
– Я? Нет, я не хочу. Давай лучше на самолете.
– Ладно. Давай на самолете. Так даже лучше. Здесь до аэропорта нам всего пятнадцать минуть ехать. А так… – он прищурил глаза, подсчитывая что-то в уме. – Ты права. Все, решено, на самолете. Давай, – обратился он к греку.
– Значит, мы смотрим понедельник, два билета Ираклион – Афины, и два Афины – Париж, так? – уточнил тот.
Антон Ильич снова обернулся к Юле:
– В Париж, да?
– Ну да. А что, еще куда-то можно?
Он раскинул руки:
– Конечно можно! Я же говорил тебе.
– А куда?
– Да куда угодно! Хочешь в Вену, хочешь в Милан, хочешь в Рим. Куда ты хочешь?
– Я не знаю.
– В Вену есть прямой рейс отсюда, – произнес грек, глядя в компьютер. – Как раз в понедельник. Сейчас посмотрим, остались ли билеты. Хотите?
Антон Ильич вопросительно взглянул на Юлю.
– А что? Может, правда, в Вену?
Она как будто совсем растерялась.
– Сходим в Оперу. Погуляем по рингу.
– По чему погуляем?
– По рингу. По их бульварному кольцу. Там очень красиво. Такая архитектура вокруг! Осенняя листва под ногами, голубой Дунай, а? Ничем не хуже Парижа.
Она молчала.
По-моему, неплохой вариант, рассуждал Антон Ильич. – Прямой рейс. Время себе сэкономим. Один перелет, и мы уже там.
– Есть! – выкрикнул грек. – Два места есть.
– Отлично! Ну? Что скажешь? Берем?
Юля пожала плечами. Антону Ильичу показалось, что лицо ее погрустнело, и он быстро проговорил:
– Нет, если ты хочешь Париж, оставим Париж, я не настаиваю…
– Да нет, дело не в этом, – перебила она его.
– А в чем?
Что-то переменилось в ее лице. Глаза ее смотрели с беспокойством и каким-то нетерпением, словно ей претило сидеть здесь и выбирать маршруты.
– Что с тобой? Ты хорошо себя чувствуешь? – забеспокоился Антон Ильич. – Что-то не так?
Он хотел взять ее за руку, но она отняла ладонь и порывисто произнесла:
– Да я не знаю! Я не знаю, куда я хочу, понимаешь? Не-зна-ю!
Казалось, она или закричит сейчас, или заплачет.
– Юленька… – только и сказал он.
– И не спрашивай меня!
Она вскочила со стула:
– Ты решай сам, ладно? Я тебя на улице подожду.
Антон Ильич ничего не понял, но разбираться было некогда. Время поджимало, грек торопился, и он решил купить билеты, несмотря ни на что, а потом уже выяснить, что происходит с Юлей. Вариант с Веной привлекал его больше всего и казался самым удачным, но он так и не понял, одобрит ли его Юля, и, чтобы не рисковать, решил везти ее в Париж.
Еще полчаса они с греком вносили данные в компьютер – Антон Ильич держал паспорта наготове и диктовал, – распечатывали длинные полосы электронных билетов, проверяли, не ошиблись ли где, потом искали билеты из Парижа в Москву и так же оформляли их. Наконец Антон Ильич вышел на улицу. Юля ждала его, прохаживаясь вдоль сувенирных лавок. Она казалась успокоившейся и улыбчивой, как всегда.
– Смотри, что я тут нашла, – сказала она подошедшему Антону Ильичу.
На стене висели тканые коврики с разными рисунками. Тот, что понравился Юле, изображал кораблик, плывущий вдаль, и был особенно красочным, по-детски наивным и жизнерадостным. Продавец достал рулон, кинул его на землю, развернул, и они увидели целый ряд таких ковриков с корабликами, соединенных между собой бахромой. Грек показал, что они могут купить два таких, или три, или даже десять, а потом просто разрезать их поперек бахромы. Он уже достал ножницы и нацелился на коврики, спрашивая, сколько штук им отрезать, но Юля замахала руками:
– Нет, нет, не надо! Не режьте! Мы не будем покупать, мы только хотели посмотреть. Не надо, не надо!
Они поспешили уйти. Антон Ильич повел ее в итальянское кафе.
Его место было свободно, и они забрались на стулья перед широким окном. Бармен и официанты узнавали Антона Ильича и здоровались, с интересом глядя на Юлю. Он взял на себя смелость и заказал все на свой вкус. Вскоре перед ними подставили тарелку ассорти с кусочками сыров, ветчины и овощей, пиалу с оливками и вялеными помидорами, потом принесли спагетти с морепродуктами. Юля с аппетитом ела и не переставала удивляться тому, как вкусно здесь готовят. Спагетти были скользкими и упругими, ни одна полоска не слипалась с другой, соус был в меру солоноватый, а начинки хватило бы на две порции, так много в ней было креветок, мидий, осьминогов и кальмаров.
– Как в Италии! – восхищенно произнесла Юля.
Антон Ильич довольно кивнул.
После еды они заказали кофе, которым так бравировал Антон Ильич. Юля с наслаждением понюхала горячий аромат, поднимавшийся от чашки, и, прикрыв глаза от удовольствия, отпила глоток.
– Здесь правда все так вкусно, или это у меня настроение такое хорошее? – с улыбкой спросила она.
– Нет, здесь правда хорошо готовят. У них повар – итальянец.
– Знаешь, я недавно прочла такую интересную мысль. Представляешь, первая еда, которая запоминается ребенку как самая-самая вкусная, почти всегда оказывается не дома. То есть, это не мамина еда, как обычно думают, а какая-нибудь, которую ребенок попробовал в гостях, или на празднике каком-то, или кто-то его угостил. Мы проверяли с девчонками, и правда, сходится! Все вспомнили, что самое вкусное было не дома. Странно, да?
– И у тебя?
– И у меня. Самое первое, что я помню, это манная каша, которую готовила бабуля. Я не знаю, как она ее варила, что она туда добавляла, но нигде мне так вкусно не было! Мама тоже кашу готовила, но у нее так вкусно не получалось. В садике тем более. А вот у бабули… А у тебя? Что ты помнишь самое-самое первое?
– Надо подумать. Но, боюсь, я испорчу тебе статистику: моя матушка прекрасно готовит.
– Вот! – воскликнула Юля, подняв палец.
– Что?
– Так там и написано. Взрослея, люди начинают скучать по еде, которую им готовила мама. И считают ее еду самой вкусной.
– Да?
– Да! Особенно ярко это проявляется у мужчин.
– А у тебя это тоже проявляется?
– Нет. У меня другое. Я заметила, что, когда у меня настроение хорошее, мне все нравится и кажется, что еда вкусная. А если настроение плохое, то и еда кажется невкусной. А у тебя как?
– Я бы хотел, чтобы у тебя всегда было прекрасное настроение, – он поцеловал ее в плечо.
Юля рассмеялась.
– А серьезно?
Он пожал плечами.
– По-моему, я не прихотлив в еде.
Юля посмотрела на него во все глаза и звонко захохотала.
– Что? Что я такого сказал?
– Это ты-то неприхотлив?
– А что? Разве нет?
Она засмеялась еще звонче.
– Да я в жизни не встречала большего привереду!
– Привереду? Как это? Почему?
– Да ты же есть не будешь, если тебе столик не нравится, или компания рядом шумная сидит, не говоря уже о еде!
Антон Ильич не знал, что ответить.
– Это плохо? – робко поинтересовался он.
Она перестала смеяться и чмокнула его в щеку.
– Да нет, не плохо.
– Ну, слава богу.
– Просто я задаю себе вопрос: это какая же женщина должна быть рядом с таким гурманом?
– И какая?
– О-о! – она махнула рукой, мол, всего и не перечислить.
– Ну расскажи, пожалуйста. Мне очень интересно.
– Тут много требований. Как минимум, она должна отлично готовить.
– Та-ак. Что еще?
– Разбираться в итальянской кухне, потому что она тебе нравится.
– Хорошо. Все?
– Нет, конечно.
– А что еще?
– Самое главное не это. Самое главное, она должна обладать тонким вкусом, уметь красиво сервировать стол, подавать еду. Так сказать, создавать атмосферу. Да, и еще сама выглядеть соответствующе. А это, я тебе скажу, не так-то просто. Тут нужен настоящий талант! Не каждой женщине это дано.
– Отлично. Мне нравится, как ты говоришь.
– Правда? – она рассмеялась.
– И у тебя есть на примете такая девушка?
Она расхохоталась еще звонче.
– У меня-то нет, – сквозь хохот проговорила она. – Главное, чтобы у тебя она была!
– А у меня она есть.
– Правда?
– Да. Вот она.
– Не-е-т!
– Почему?
– Нет, нет, нет! – Юля замахала обеими руками. – Я не такая!
– Да, ты права. Ты не такая.
Она перестала хохотать и посмотрела на него. Антон Ильич тоже перестал шутить и взял ее за руку:
– Ты лучше.
Он произнес это серьезно, и по тону его, и по взгляду правдивых и открыто глядящих глаз ясно было, что он говорит со всей откровенностью, ибо и в самом деле так считает. Юля смутилась, не зная, что сказать, щеки у нее вспыхнули, и она заговорила, уже без шуток, как будто оправдываясь:
– Я… я, правда, не очень умею готовить. Нет, конечно, суп сварить я смогу, и картошку пожарить… Завтрак какой-нибудь сделать. Но что-то такое особенное, нет. Я пробовала как-то, давно еще, книжки кулинарные покупала, рецепты собирала, но у меня ничего не вышло. Как-то невкусно получается. Знаешь, все вроде по рецепту, но вкуса нет. И я забросила.
Антон Ильич улыбнулся, поднес к губам ее ладонь и поцеловал:
– Тебе не нужно готовить.
– Почему?
– Потому что ты и так слишком прекрасна.
Она засмеялась.
– Но ведь женщина должна уметь готовить! Разве нет? Он покачал головой.
– Ну как же! Разве тебе не хочется, чтобы она готовила для тебя, ждала тебя с работы с накрытым столом, вкусным ужином? Признайся, ведь каждому мужчине хочется этого! И тебе тоже, разве нет?
– Только если ей самой этого хочется.
– А если ей не хочется?
– Тогда не надо.
– И что же тогда?
Антон Ильич снова поцеловал ее ладонь, которую все еще не выпускал из своих рук.
– Поверь, мне уже достаточно лет, чтобы понимать, что не это в женщине главное.
Юля внимательно посмотрела на него, и в глазах ее засветилось понимание чего-то нового, как будто сейчас только она осознала, что он был не просто ухажер, очередной ее поклонник, а мужчина, который был старше нее и опытнее; без сомнения, он знал женщин, и, вполне возможно, во многих вещах он разбирался лучше нее. На лице ее проступило нечто похожее на уважение и одновременно любопытство, словно ее так и подмывало спросить, а что же, что в женщине главное? Но она сдержалась, не решившись спросить, и заговорила о другом.
– Вот чего я совсем не выношу, так это мытье посуды. С детства ненавижу это занятие.
– Не волнуйся, тебе не придется мыть посуду. Я тебе обещаю. – Да?
– У меня стоит посудомоечная машина. А в крайнем случае, я и сам могу помыть. Мне это не трудно. Даю тебе честное слово, что тебе не придется заниматься посудой.