В такие моменты мало того, что чувствуешь себя, как полный кретин, так еще и обязательно нужно что-нибудь говорить. Но что? Всякую дребедень, типа "ты знаешь, у меня ведь тоже не было лучшего друга (хоть он, скорее всего, и был)" или лебезить, что и впрямь такие откровения бывают совсем не часто. Разумеется, все это в обязательном порядке должно сопровождаться похлопыванием по плечу, глядя при этом прямо в глаза, подобно следователю со стажем. Андрей выбрал что-то посередине: он приобнял Штейна и сказал, что тоже очень рад такой настоящей мужской дружбе. Нельзя было сказать, что Саша был лучшим другом, но и больше, чем с ним, времени Петров ни с кем не проводил. Да и кто вообще придумал понятие это – "лучший друг"? Кто может объяснить, что это? Хорошо вам вместе – и дружите на здоровье, кому нужны эти ярлыки? Скорее всего, все это для тех, у кого друзей нет и никогда не будет. Это как со словом "любовь". Всем ведь известно, что не бывает такого, что любят по десять лет и больше, все это простая влюбленность и привычка, так спокойней, удобней и практичней, но нет же, всем ведь хочется мечтать…
Александр Штейн угостил всех и каждого, наверное, это стоило сделать хотя бы затем, что, даже будучи пьяным в дрова, он счастливо улыбался. Андрей подливал себе и товарищу, что-то говорил, писал сообщения и теплые письма старым заказчикам со своего любимого планшета.
А еще он наблюдал за посетителями, ему это нравилось, и что-то в этом было особенно завораживающее. Ресторан, наверное, как никакое другое место, отражает общую температуру настроения людей, выделяет характеры, менталитет и привычки.
Справа за столиком на шестерых сидели трое мужчин. Чуть поодаль, под небольшим торшером в углу, щебетали девушки. Андрей с любопытством рассматривал всех этих разных людей.
Парни были одеты по-разному. Один в костюме и зачем-то с маленькой сумкой через плечо, что в почете у водителей и кондукторов, второй, несмотря на начало XXI века не отрывал руки от черной, потертой по бокам барсетки, он был в джинсах и кожаной куртке, а толстяк в клетчатой рубашке с молодецкими усами и едкой бородой, вертел перед собой модную нынче визитницу-портмоне, удивительно похожую на женскую косметичку. Компания что-то бурно обсуждала, они перебивали друг друга и мельком посматривали на девчонок в углу, у которых уже часа полтора никак не получалось допить свои бокалы с шампанским. Девчонки теребили мочки ушей, поправляли прически, улыбались в ответ и ковырялись в телефонах, делая загадочные и важные лица. Одеты они были ослепительно, дорого и стильно.
Андрей улыбался, искреннее радуясь роли невольного соглядатая. Все как на ладони, но как же нелепо выглядят иногда соотечественники. Нелепые сумки, куча брендовой одежды, будто выбранной в бутике на веселой акции "Уноси и носи". Наши мужчины, нелепые и смешные, одевающиеся во что попало и харкающие на улице, как лошади в хлеву, и наши женщины… ослепительные, необыкновенные, выходящие даже в магазин на каблуках и в юбках, способные сидеть за столиком часами, чтобы сказать спасибо за виски с колой и, может, даже отдаться первому встречному за стаканчик сверху. Конечно нет, не все такие, но подобные картины повторяются с удивительной точностью во всех уголках нашей Родины, в клубах и барах, ресторанах и кафе. Андрей отвернулся, и ему стало стыдно.
Петров и Штейн допили бутылку, расплатились и пошли ловить такси. На улице было темно и прохладно. Когда выпиваешь в хорошей компании, время, как известно, летит незаметно, но Андрей с трудом поверил данным наручных часов: полдесятого. Ему вдруг резко захотелось домой, так сильно, что он сам не понимал, зачем и почему он так срочно захотел там оказаться.
В машине приятели молчали, слышны были только шум колес да сигналы куда-то вечно спешащих водителей внедорожников. Будучи сильно пьяным, Штейн иногда уходил в себя, наверное, чтобы не наговорить лишнего. Хорошая привычка. Обычно у пьяных наоборот.
– Ты дойдешь? – спросил Петров друга, когда тот открыл дверь и на удивление уверено встал на обе ноги.
– Андрюша, я тебе больше скажу: я еще прогуляюсь по аллее! Чудесная погодка, верно?
– Даже очень, – соврал Андрей, смотря на пары холодного воздуха, вылетавшие изо рта Штейна, точно выхлопные газы из трубы какого-нибудь КамАЗа.
Саша махнул правой рукой на прощание и медленно пошел в сторону дома, где была красивая зеленая аллея, где была охрана и где богатым сытым людям нечего бояться, кроме самих себя…
Такси ехало быстро, если не сказать летело. Сидел бы Петров на заднем сиденье, скорее всего, его бы стошнило на втором повороте, а так с немного открытым окном, сидя на месте японских водителей, поездка казалась чем-то вроде подъема на фуникулере.
– Вот здесь, будьте добры, – сказал Андрей, указывая на родную многоэтажку. Он протянул водителю пятисотрублевку, шофер взял по козырек и рванул с места на своих "жигулях" так, что любой спорткар пустил бы слюну от зависти.
Петров поднялся к себе на этаж, быстро отрыл дверь, вошел, скинул на кресло пиджак. Подошел к письменному столу, открыл ноутбук. И только сейчас понял, почему он так рвался сюда, домой…
Глава 11
Иногда бывает, мы долго о чем-то думаем, бывает даже так, что длится это состояние годами, мы ищем подходы, строим планы, представляем себе, как же все в итоге получится, и вот приходит день, когда чья-то невидимая рука направляет нас и таинственный голос из ниоткуда шепчет, что и как нужно делать. А потом настает день и час когда все мысли, чаяния и желания, соединившись с огромной верой, складываются в единый пазл, и мы начинаем действовать. Вот Андрей Петров дожил до этого часа, ворвался в спальню, скинул пиджак, включил ноутбук и сказал себе: "Вперед!"
Сколько сил и времени было потрачено на статьи, сколько исписано листов за все эти годы!.. Обзоры, заметки про рестораны, автомобили и женщин, статьи про отношения между полами, о детях, погоде, экономике и спорте… Этот труд хорошо оплачивался, но не приносил такого удовольствия, как какой-нибудь легкий рассказ, который приятно почитать самому на ночь. "Что мешало написать историю или даже книгу? – думал он. – В ближайшее у меня куча свободного времени, но есть вопрос: о чем писать? О политике? Конечно нет! Это гнусно, неинтересно и вообще, кому эта хрень интересна?! Все и так знают – в этой сфере человеческой деятельности вся работа сводится к тому, что одни жулики пытаются перехитрить других, чтобы стать богаче и прихватить побольше власти. Может, о спорте? Что я знаю о спорте? – думал он. – Что есть популярная во всем мире игра, где двадцать два мужчины бьют ногой по мячу и соревнуются, кто больше раз попадет в стальной прямоугольник? Пожалуй, это тоже отпадает.
Быть может о работе? Это, пожалуй, то, что надо. О работе все говорят, это самая интересная тема. Возьмем мужчин, – продолжал думать Андрей, – о чем мы говорим в компаниях? Почти всегда исключительно о работе, это только в журналах для безголовых кретинов пишут, что в основном мы обсуждаем женщин и машины. Теперь осталось выяснить, кто будет главный герой и о какой работе пойдет речь, какая профессия или должность у него будет и все такое прочее. Сюжет? Нет, сюжет пусть будет в фильмах, в жизни сюжета нет. Сюжет – это неинтересно и глупо, так ж, как и интрига – дешевый способ наколотить кучу денег на детективах, но верный прием, овладев которым легко превратиться в литературную пустышку".
Андрей возбужденно думал, нервничал, хотел закурить, но тут же вспомнил, что лет десять не курит, сейчас Андрей Петров близок к разгадке как никогда, он точно знает, что нашел себе занятие по душе, но не знает, о чем писать. Он закрыл глаза и попытался вообще ни о чем не думать. Где-то он читал, что так легче всего поймать нужную мысль… Прошло несколько секунд, потом минута, он поднял веки, придвинул ноутбук поближе и начал:
"Я Андрей Петров, мне 35 лет, я был кем-то вроде писателя, только на заказ, но с меня хватит. Теперь я начальник, и у меня куча времени. Я буду писать о себе, постараюсь сделать это правдиво. Как я это буду делать – не знаю, но вы ведь чувствуете, что я уже будто знаком с вами, верно? Вот, считайте это началом моего романа. Пусть у него не будет названия, просто читайте мою историю и все".
"Наверное, надо позвонить Инне, а может, и нет. Сейчас я пьяный, и звонить, скорее всего, точно не нужно, но я все равно сделаю это. Я же пьяный".
– Привет, не спишь? (на часах 12:30)
– Ой, привет, конечно нет! Вообще никогда не сплю, – сказала она.
Я засмеялся. Человек всегда может понять смешно или нет, это, наверное, единственное, что он может сделать на 100 процентов верно, когда пьян.
– А я книгу начал писать…
– Андрей, знаешь, если бы мне это сказал любой другой, я бы засмеялась в голос, – серьезно сказала она, выдержала паузу и добавила: – но ты это сказал так, что я почему-то не сомневаюсь, что напишешь… кстати, а о чем она?
– О работе, людям нравится о работе читать, верно? Было слышно, как включился электрический чайник.
Видимо, она хочет выпить кофе и еще поговорить со мной. Интересно, а на каком боку спит ее сын Макс, и какого черта я вообще об этом сейчас думаю?!
– Пожалуй, ты прав, – ответила она. – Даже о любви, когда пишут как о работе, выходит интересно, читал Коэльо "11 минут"?
– А, этого? Читал, было дело! – ответил я таким тоном, будто старина Паоло (Кто его так назвал? Родители хотели девочку?) является моим соседом, к тому же пишет хуже меня раз в сто. – Слушай Инн, он написал книг штук пятьдесят, и только вот эта более-менее нормальная… но это его "ибо"! Нет, ты только подумай, Инн! Говорит кто-нибудь из твоих друзей слово "ибо"? У него везде это проклятое слово встречается!
Я налил себе виски, она пошла делать кофе. Как-то все это вышло у нас одновременно и синхронно, мы, как по команде, вдруг отложили телефонные трубки, занялись своими напитками, а потом вновь вернулись к разговору.
– Да, ты прав. Пожалуй… – она отхлебнула. Я почувствовал вкус и запах свежего кофе. Нет, телепатия и всякая такая ерунда все-таки существуют. – А чем бы ты заменил это слово? – спросила она.
– Ну как, сказал бы просто, такие-то вещи происходят в нашей жизни, "потому что"… Вроде лучше звучит. Да…дь, – вырвалось у меня вдруг, – ну не в XVII веке живем, в конце концов! Этот твой Коэльо умер лет десять назад, он же современник наш!
Видимо, я крикнул слишком громко. Повисла пауза. Через полминуты, може, чуть больше, я услышал, как Инна тихонечко посмеивается, а спустя еще немного она смеялась в голос.
– Слушай, как ты это нехорошее слово сказал, прямо не подкопаешься! – сказал она сквозь смех.
Теперь я сам рассмеялся. Пьяный тридцатипятилетний идиот звонит в полночь, рассказывает о литературе, не забывая при этом материться, ну, это по крайней мере не грустно. Я отставил стакан: виски подкатывало обратно, начинало немного мутить. Видимо, выпил я сегодня (или вчера) уже слишком. Полоска света люстры отражалась на хрустале. Тонкая такая полоска, как летом бывает, когда заснешь в обед, и ветер, поддев занавеску, пускает солнечный лучик, блуждающий по комнате точно призрак.
Я прилег. Инна, как и всякая девушка, начала разговор с вопросов, а закончила безудержным тарахтеньем. Я повернулся на бок. Телефонную трубку положил прямо на ухо. Вроде не падает. Я отвечал "угу" там, где надо соглашаться, а где надо было подумать, я кряхтел и выдерживал мудрые паузы. Минут через десять заснул. Утром в трубке были слышны частые отрывистые гудки.
По правде говоря, первым делом я собирался извиниться за вчерашний "телефонный уход по-английски", но Штейн позвонил мне первым, нарушив весь логический ряд. На часах было ровно 11. Я помню, как я смотрел на свои настенные часы и думал, почему они меня так раздражают. Никогда они мне не нравились, однако подойти, снять их и выкинуть в мусорное ведро мне почему-то в голову не приходило.
– Андрей-воробей, доброе утро! – сказал Штейн. – Привет предавай своей юной леди!
– Саня, я один, ты чего это такой довольный?
– Ну как, весна, хороший солнечный день, мне всего лишь сорок пять…
– А если серьезно?! – перебил я приятеля.
– А если серьезно, я только что официально оформился в нашей замечательной конторе и тебе сегодня желательно сделать то же самое.
Я подошел к столу, отвинтил крышку с литровой "Перье", сделал глоток и сказал:
– Сань, что-то не припомню, чтобы люди так радовались записи в трудовой.
– Ладно, Андрюх, мне эта трудовая на хрен не нужна, тут другое… – Штейн чиркнул спичкой и прикурил. Было слышно, как он делает первую затяжку. – Тут, дружище, все совсем в другом, – повторил он. – Этот Носов, он, наверное, родственник Девы Марии или лауреат конкурса "Самый добрый человек в мире"!
– К чему ты клонишь?
– Да к тому, что в месяц мы будем по 50 штук получать, по 50 тысяч долларов, как слышимость, Андрей?!
– Это надо отметить! – сказал я совершенно искренне. – Вот только если мы так дальше будем пить, получится, что у нас каждый день праздник.
– А почему бы и нет?! – спросил Штейн.
Тут же я вспомнил, что обещал сегодня заехать к Инне познакомится с ее сыном. Не знаю, но меня почему-то тянуло к этому мальчугану. То ли по причине отсутствия детей, то ли еще чего, но хотелось с ним гулять, строить замки из кубиков, подбрасывать вверх и все такое.
– Ладно, Сань, заеду чуть позже, вечером позвоню, все, давай.
Штейн попрощался, весело напевая какую-то мелодию. Видимо, что-то из советской классики. Я пошел в душ и напевал какую-то новую композицию Usher. Многие удивятся, но для кого-то подобная музыка тоже своего рода классика.
Глава 12
Из зеркала на меня смотрело довольно симпатичное (как говорят девушки, имея в виду что-то по-настоящему красивое) лицо с четырехдневной щетиной. Я вообще не брился в общепринятом смысле слова уже лет десять, так, иногда проходился триммером, оставляя несколько миллиметров. Не понимаю гладковыбритых мужчин. Не похожи они на мужчин.
Я вышел из ванной, надел брюки, подошел к окну в спальне. Солнце слепило глаза, я щурился, пытаясь нащупать оконную ручку. Быстрым рывком открыл пластиковую конструкцию. В комнату ворвался теплый ветерок. Так я обычно проверял, что мне сегодня надеть. Градуснику ведь особого доверия нет. Он может показывать плюс пятнадцать, и вы, веря ему, надеваете одну лишь рубашку, но на поверку оказывается, что на улице хозяйничает холодный ветер, что означает верный просчет. Сегодня был как раз такой обманчивый весенний день: в рубашке еще холодно, а в пиджаке жарко. Есть в мире одежда для таких погодных условий?!
Я приехал в офис в половине двенадцатого. Поднялся на 17-й этаж, где располагался отдел кадров, прошел в кабинет начальника и постучал два раза.
– Войдите, – ответил женский голос. – Пожалуйста. Я открыл дверь и вошел в чистый уютный кабинет. Вдоль стен стояли два больших шкафа, на них было штук по десять горшков с цветами. В глубине помещения – небольшой стол с компьютером и какой-то толстухой в придачу.
– Здравствуйте, я – Петров Андрей Юрьевич, вот пришел устраиваться к…
Не успел я договорить, как толстуха буквально выпрыгнула из-за стола, поправила очки в толстой оправе и сказала:
– Ой, извините, я вас просто ни разу не видела, Андрей Юрьевич, очень рада познакомиться, я Людмила Ивановна, начальник отдела кадров! Хотите кофе или чай?
– Нет, спасибо, я очень тороплюсь, вот принес трудовую, ну и что там от меня надо еще?
Женщина села на место, надела очки, достала файл, видимо, с моими документами.
– Андрей Юрьевич, – серьезно и быстро сказала она, – с вас трудовая и пару подписей, вот здесь, – указала она своим толстым пальцем, – и здесь, – придвинув журнал, добавила она.
Я расписался еще в каких-то журналах, заполнил никому не нужную, но положенную по закону анкету, отдал ей трудовую книжку, похожую на школьный аттестат (только более бесполезную), и на этом мы закончили. Все мероприятия заняли минут пятнадцать, не больше.
– Не беспокойтесь, медицинский полис и пенсионное страховое удостоверение мы сделаем сами. Очень приятно было познакомиться! – сказала он напоследок и широко улыбнулась, вроде бы искренне.
– До свидания, мне тоже очень приятно, – ответил я и вышел. На пенсионное свидетельство и медицинский полис мне, конечно, было наплевать: зачем думать об этих мелочах, когда зарплата твоя полтора миллиона рублей в месяц, а до пенсии еще целых двадцать пять лет?!
Раньше я считал, что быть оформленным официально в какой-нибудь конторе – это унижение. Всегда возникало ощущение, будто ты отдал себя в рабство и кому-то теперь должен всю жизнь, однако с увеличением зарплаты это чувство самосохранения, граничащее с гордостью, куда-то пропадает. Я перепрыгнул открытый люк, успев заглянуть вниз. Глубиной он был метров двадцать. На дне торчал кусок трубы, рядом валялся мусор. Интересно, что будет с человеком, если он туда упадет? Ну, как минимум кусок трубы будет торчать из него, это уж точно, а мусор… тут уж не до мусора будет, наверное.
Я шел по залитому солнцем городу с пиджаком на плече. Почки уже набухли так, что казалось, будто они сейчас взорвутся. Вот бы всегда такая погода была, ведь от этого напрямую зависит наше настроение, наша привычка ходить хмурыми и привычка думать о плохом, а значит, от этого зависит наша судьба. Эти мысли повергли меня в шок. Вроде бы, все так просто, но действительно, родился бы я где-нибудь в Калифорнии или в солнечном штате Индии, я наверняка был бы куда счастливее. Я живо представил себя, как я в одних шортах брожу по бесконечным белым пляжам, смотрю на огромные пальмы, торчащие тут и там, вдали качаются рыбацкие лодки с загорелыми мальчишками и их отцами-рыбаками на борту. Из приятных видений наяву меня всегда вырывает телефонный звонок.
– Да, привет, ты не поверишь, но я как раз к тебе иду, Макс дома? – спросил я у Инны, голос которой заставлял ускорить шаг.
– Он ждет… И я жду, целую. – сказал она и повесила трубку.
Сказала все это она так, что хотелось не идти, а лететь. Пройдя несколько кварталов, я вдруг подумал, что нелепо заявиться к маленькому мальчику в гости без подарка, он ведь наверняка, как и все дети, знает, что принято приходить не с пустыми руками. Я подумал, а чему бы я обрадовался будь мне сейчас пять лет, но тут же подумал, что это полнейшая бессмыслица, ведь сегодня совсем другой мир, а через двадцать лет маленький Макс станет совсем взрослым и, возможно, так же усмехнется про себя, как и я, выбирая подарок сыну своей новой знакомой.
Я перешел улицу на красный свет, движение было вялым. Никто не орал и никуда не торопился, казалось, такая погода располагает к медленным движениям во всем. Я даже не слышал ни одного сигнала, какие-то прямо добрые все стали, точь-в-точь как в преддверии Нового года. На пересечении двух центральных улиц располагался большой магазин игрушек. Он стоял здесь лет двадцать, постоянно меняясь и становясь все больше и лучше.