– Он оскорбил тебя, доченька? – ужасается мама.
– Когда прочитал интервью, – хмыкает папа.
– Ты жесток, отец, – обижается Владка. – Ты жесток и несправедлив. Что ж я там такого написала, что надо было меня так материть?
– Да ничего особенного, – злорадствует папа. – Ты только сказала, что до встречи с ним думала о людях лучше.
– Это было мое видение проблемы, – оправдывается Владка.
Мама не выдерживает и начинает хохотать.
– И вот теперь я снова должна искать представителя технической интеллигенции. И снова рисковать получить ведро помоев в лицо, – строит козью морду Владка.
Она жалеет себя. Но завоевать сочувствие мамы после абсолютно некорректных замечаний отца ей больше не удается. Мама продолжает смеяться. Дочь надувает губы.
– Что же, ты уже взрослая, – садистски замечает папа. – Будет трудно – плачь, страшно – кричи.
– Все равно никто не поможет, – констатирует Владка.
– Но ведь в твоей работе есть и преимущества, – впрягается в разговор мама.
– Это какие же?
– Встречи с интересными людьми, – хрестоматийно начинает мама, – свободный график работы…
– Дурак начальник! – подхватывает Владка. – Вся моя работа – одна большая навозная куча преимуществ!
В кухню заходит Данька и зорким взором с прищуром оглядывает стол.
– Данюшка, – говорит ему Владка и гладит собаку по макушке, – на, скушай печенюшку.
Она отдает Даньке последнее печенье. Данька с печенюшкой уходит в комнаты. Владке становится скучно.
– Собака, – не выдерживает она, – несомненно, наиболее близко стоящее к человеку живое существо после клопа. Но клопы – это отдельная история и судьба. Трагичная, между прочим. Они обречены на гонения и поношения. Хотя делают ту же важную с медицинской точки зрения работу по оздоровлению организма, что и, скажем, пиявки. Однако пиявки пользуются заслуженным почетом и всеобщим уважением, я бы даже сказала – любовью, а клопы преследуются.
Полное отсутствие реакции со стороны родителей.
– А я хотела бы вести собачью жизнь, – прилагает Владка титанические усилия по увеселению общества, – есть одно мясо и спать целыми днями.
Просто несуразица. Даже ее искрометности не хватает.
Она затихает.
– Спасибо за завтрак и содержательную беседу, – проникается она собственной обидой и идет искать Даньку, чтобы порадовать его дневной прогулкой.
5
Улица встречает их сильным ветром и гололедом. Вчерашний заморозок превратил дороги в сплошную ледяную корку, по которой, как по голландским каналам, лучше всего передвигаться на коньках. Жаль, что у нее нет коньков. Хотя, даже если бы они у нее были, она все равно не умеет на них кататься. Какое жуткое упущение со стороны родителей, которые не удосужились отдать ее в детстве на фигурное катание. Она могла бы стать чемпионкой мира и сейчас уже вышла бы в тираж, писала мемуары, купалась в лучах былой славы, отбивалась от поклонников и жила на проценты с прошлых гонораров.
Но, с другой стороны, она могла бы упасть на льду, сломать обе ноги и ковылять уточкой за пенсией по инвалидности. Опять же, упасть на льду и сломать обе ноги ей никто и теперь не мешает. И даже без всякого фигурного катания. Конечно, это будет не такой почетный перелом, как, скажем, на чемпионате мира, но от этого ничуть не менее болезненный.
Данька рвется вперед, и Владка похожа на сержанта полиции, идущего на задержание. Или на пограничный наряд. Если бы она родилась мальчиком, то могла бы стать офицером-пограничником. И носилась бы сейчас с Данькой, ополоумев от важности заданий, по пересеченной местности вдоль контрольной полосы.
Как яхтсмен, стремящийся овладеть парусом в ветреную погоду, она перехватывает поводок, подбираясь все ближе и ближе к Данькиному загривку. Наконец ей удается дотянуться до ошейника и отстегнуть карабин. Почувствовав свободу, Данька резко теряет интерес к бешеной гонке и начинает исследовать в подробностях, кто и когда справлял нужду в близлежащих кустах, с видом уролога анализируя последствия. Мимо проходит какой-то субъект. Он пристально вглядывается в Даньку, как будто силясь узнать в нем свою покойную тещу, умершую два года назад под Тамбовом от разрыва аорты.
– А чем вы кормите вашу собачку? – не выдерживает он, обращаясь почему-то к Даньке.
– Мясом, рыбой, творогом, – огрызается Владка.
Субъект обиженно поджимает губы, как будто в ее ответе заключено глубоко личное для него оскорбление.
– Да я сам мяса не ем, – укоряет он ее.
– Извините, – Владка тут же входит во вкус. – Но вас я взять не могу: двоих мне не прокормить. Понимаете, я ничего лично против вас не имею. Но моя зарплата просто не позволяет мне завести второго любимца. Согласитесь, не могу же я пойти к своему начальнику с просьбой о прибавке к жалованью только на том основании, что взяла вас на содержание? Нет, пойти и попросить я, конечно, могу. Но нам ведь важен в данном случае не сам факт моего обращения с запросом, а конечный результат этого самого запроса. Так ведь? А в нем-то я и сомневаюсь. Боюсь, что после подобной просьбы меня выгонят с работы. И что мы тогда будем иметь? Не только вы так и не получите свой кусок мяса и рыбу с творогом, но и я с моей, как вы изволили выразиться, собачкой останемся без средств к существованию…
Ошарашенный субъект отворачивается и, бормоча что-то себе под нос, идет прочь.
– Улучшит ли это экономическую ситуацию в стране? – кричит Владка ему вслед. – Очень, очень сомневаюсь. Скорее даже наоборот: эта ситуация хоть и не существенно, но все-таки ухудшится. Может ли страна сейчас это себе позволить? Нет. И еще раз нет.
Она не любит, когда начинают придираться к собаке.
– Данька, домой! – кричит она и направляется к подъезду.
6
Она заталкивает собаку в квартиру, хватает сумку и намеревается бежать.
– Влада, ты уходишь? – высовывается из кухни мама.
– Да, мамочка. Пора бежать. Мне надо заскочить к Таньке. И еще в тысячу мест. Боже, как все это хлопотно, но необходимо. Куда ж деваться? Хочется тебе или нет. Как бы я желала быть борцом за независимость. И чтобы меня поймали и посадили под домашний арест. Представляешь, какое это классное наказание: сидеть дома с гордым независимым видом, никуда не выходить и, главное, ничего не делать? Я так давно об этом мечтаю, но никак не могу осуществить…
– Ты об этом мечтаешь? – изумляется мама. – Да на тебе все время как будто штанишки с пропеллером. Где ж тебе усидеть под домашним арестом?
– К тому же ты не борец за независимость, – ехидно добавляет из комнаты папа.
– Это еще как сказать, – охотно огрызается дочь. – Независимость – штука тонкая, не каждому, знаешь ли, заметная. И не можешь ли ты предположить, отец, что я – тайный борец за независимость? Следи за газетами. Вдруг когда-нибудь где-то грянет независимость – хотя бы даже и в нашем доме, – и окажется, что именно я была ее тайным организатором и духовным отцом. Вообще-то, конечно, я должна стать духовной матерью…
– Ты бы лучше обычной матерью стала, – проговаривается мама о своем тайном желании.
– Но бывают ли вообще духовные матери? Не уверена, очень не уверена. Духовными обычно бывают отцы. Они испаряются, как утренняя роса. И лишь духовно общаются с детьми посредством алиментов. Но может ли быть духовной мать? Я никогда не задумывалась над этим. А это, знаете ли, проблема, я бы даже сказала – проблемища, которую надо поднимать. Архиважная проблема. И архисложная…
– Ну, хочешь, отец посадит тебя под домашний арест? – неуверенно предлагает мама.
– Нет! – строго отвечает дочь. – Нет, такую жертву я принять не могу! Да и с кем же тогда будет работать наш Генерид? Кого он будет посылать на самые трудные участки журналистского фронта? Из кого будет лепить хорошего журналиста? Он работает надо мной, как Пигмалион, уже девять лет. Еще лет двадцать, и я стану писать так же скверно, как он сам. А что может быть сокровеннее для творца, что может служить ему большей наградой, чем увидеть свое отражение, как в зеркале, в лице своего ученика? Он – мой духовный отец. И фразой: "Вчера состоялось очередное заседание областной думы" – я обязана именно ему.
– Иди, иди, доченька, не трещи, – устало машет руками мама. – Дай отдохнуть в тишине.
7
Как черт из табакерки, Владка выскакивает из подъезда и несется через двор в сторону цивилизации. Если из ее двора идти все время в южном направлении, то сначала будет Турция, потом Сирия, а потом Саудовская Аравия. Но Владкины планы, конечно, не столь грандиозны. Чуть не доходя Турции – так уж спланировали их двор – находится остановка троллейбуса. К ней-то она и направляется.
На улице так скользко, что все вокруг ходят с видом людей, только что потерявших какую-то мелкую, но очень дорогую для них вещь.
Дама поскальзывается и обрушивается прямо в ее объятия.
– Ой, спасибо, что поддержали! – охает дама.
– Не за что, тетенька, – отдувается Владка. – Я просто не успела отскочить в сторону.
Дама фыркает и уходит. Но ведь она же сказала правду: тетке следует благодарить лишь ее плохую реакцию. Если бы реакции продавались в аптеке, она бы уж не пожалела папиных денег и купила себе самую быструю. В нашей жизни человек с заторможенной реакцией обречен на вымирание. В этой тетушке было не менее восьмидесяти килограммов живого веса. Плюс два килограмма золотых колец и кило макияжа.
А если бы на нее поскользнулся мужчина? Это ж еще опаснее. Что могло бы произойти. Просто страшно подумать. Кто бы пошел завтра с диктофоном на инженера?
Или ей послать Генерида подальше вместе с его идеями? Да, она такой человек: ее, конечно, можно убедить, но до известных границ. У нее штаны всегда были протерты на заду, а не на коленках. Понимаете? Она не любит прогибаться. И не будет она постоянно подстраиваться под чужие вкусы. Было бы ради чего. Всякий раз, когда она получает зарплату, ей кажется, что она расписывается в собственной неполноценности.
Так что от работы она не фанатеет. Никакого энтузиазма! Что в нем хорошего? Для кого? Скажем, энтузиаст в любви – это сексуальный маньяк. Она не любит энтузиастов. Исключение могли бы составить разве что эти самые маньяки. Но где их взять в достаточных для всех женщин количествах? Проблема конечно же не одного дня. Можно ли их выращивать? И если – да, то чем кормить? И вообще, какое количество маньяков на, скажем, одну тысячу незамужних женщин является оптимальным? Вопросище! Матерый вопросище, господа вы мои.
А вот и остановка. Кто так строил микрорайон? Ей-богу, отсюда до Турции ближе, чем до ее дома. А это кто там ползет вдалеке, шевеля усиками, как таракан? Правильно – троллейбус.
– Уступайте места пассажирам с детьми, лицам преклонного возраста и инвалидам… – гнусаво сообщает динамик, когда она втискивается на площадку.
Интересно, а если она, к примеру, дитя-инвалид преклонного возраста? Ей что, три места полагается? Проблема требует дальнейшей проработки. Во-первых, может ли считаться инвалидностью злокачественная улыбка? Во-вторых, детский ли возраст – тридцать два года? В-третьих, не родился еще такой инвалид, который добился, чтобы ему уступили место в наших троллейбусах. Что же, за свое место надо держаться, как учат нас на бизнес-тренингах, руками и зубами, ногами при этом отбиваясь от всяких там назойливых инвалидов, лиц преклонного возраста и их детей.
Так вот, о незамужних женщинах, число которым легион. Что же, мужчина – это всегда роскошь. Не каждой женщине под силу его завести. Столько всего надо знать и уметь, чтобы держать его в доме. Она поняла это, когда в первый раз не вышла замуж. Эх, сколько раз она туда не выходила!
Одно время у нее был друг, у которого не было никаких достоинств. Просто никаких. Наверное, он опоздал к раздаче. Когда она с ним познакомилась, у нее екнуло сердце. Зная свою невезучесть, она была уверена, что именно ему суждено стать ее мужем. Когда она представила, как будет коротать с ним долгие зимние вечера в старости, ей стало плохо. Можно сказать, что она сбежала из-под венца…
– Оплатите проезд, молодой человек!
Ага, это кондуктор. Она требует исполнения закона от субъекта с бутылкой водки в руке.
– Денег нет.
– На водку есть, а на проезд нет?
– Ну, то ж дело святое!
Троллейбус весело хмыкает. Молодого человека явно поддерживает большинство.
– Где ж тут без водки-то, на таком-то морозе? – вываливает в партер тайную мысль многих кто-то из массовки.
Да, он прав: в троллейбусе так холодно, что средневековая пытка с обвариванием в котле с кипящей смолой могла бы здесь показаться просто благодеянием.
Кстати, о троллейбусах. Только позавчера она встретила здесь та-а-а-а-а-кого мужчину! А потом, представляете, он подошел к ней и спросил интимным баритоном, выходит ли она на следующей остановке. И она конечно же сказала, что да, выходит. И они вышли вместе. А потом он пошел в одну сторону, а она – в другую. Да, отличный был мужчина! Как говорил классик, в человеке все должно быть прекрасно: и мозоли, и перхоть, и кариес, и лысина…
8
Владка мысленно вновь возвращается к своим женихам.
Сбежав из-под венца недостойного, она завела себе друга-режиссера. Вернее, учитывая его амбициозность, это он ее завел. Как она потом поняла – для коллекции. Может быть, он хотел поставить спектакль ужасов? И ему приглянулась ее улыбка? Кто знает.
Он считал себя вторым Станиславским. Даже, пожалуй, первым. В этом он искал поддержки в родственных душах. Таких душ было явно недостаточно для того, чтобы снискать ему мировую известность. Их было пять или шесть за раз. Все они были женского пола и больше напоминали гарем, чем восторженную толпу почитателей его таланта. Владка состояла одной из них и прощала ему все.
Вот за него она готова была выйти замуж. Вы думаете, они поженились? Нет, конечно, вы так не думаете, потому что уже знаете, что она так и не вышла замуж. Но если бы вы этого не знали, вы бы подумали, что они поженились? Так вот: нет!
Каждые полгода он говорил ей:
– Завтра. Завтра мы поженимся, дорогая.
Он только забывал добавить, что сегодня ему еще надо успеть забежать к двум или трем другим пассиям. В конце концов, ей это надоело, она сделала горькое лицо и ушла от него.
На этом ее злоключения не закончились. Танька, ее лучшая подруга, видя ее полную неспособность выковать себе счастье, присоветовала отдаться иностранцу – денежно, престижно. И после свадьбы можно уехать за границу, чтобы тосковать по отечеству и общаться с диаспорой на ломаном русском языке. Не знаю, как это произошло, но она смогла инфицировать Владку этой идеей. И та пошла по следу.
"Отдаться" оказалось не так просто. Возможно, попадавшихся ей под руку иностранцев страшила ее улыбка. Правда, к ней в друзья долго набивался юный молдавский цыган, работавший каменщиком на стройке. Но после мучительных раздумий и самых скверных искушений она все же не смогла посчитать его за иностранца. Хотя паспорт у него был на румынском языке.
Через восемь месяцев ревностных поисков она все же смогла приобрести себе подержанного немца. Они познакомились в Гельмутом на интервью, и ей пришлось заплатить за его кофе в баре. Он скверно говорил по-русски, торговал рыбой и часто приезжал в их город по делам. Раз в месяц они встречались у него в гостинице.
– Евро потекут к тебе рекой, – уверила ее Танька.
Как бы ни так. За полтора года знакомства она не увидела ни одной самой мелкой купюры. Один раз, правда, Гельмут покатал ее на такси. У него через три часа был самолет. И он провез ее через весь город – из редакции в гостиницу, где удовлетворил свою предполетную похоть.
– Аллее, мин херц! – сказала она ему и ушла прочь.
Он долго тосковал и даже пару раз позвонил из Германии, потратив, наверное, кучу денег. Но она была непреклонна.
– Ты наступаешь на горло своему будущему! – угрожала ей Танька.
Они с Гельмутом так насели с двух сторон, что у Владки возникла сумасшедшая идея их познакомить. Танька оробела, но была готова на все. Дело почти сладилось. Но тут рыбный бизнес Гельмута накрылся медным тазом. И он перестал приезжать. Танька хотела травиться.
– Давай отравимся вместе, – предложила Владка.
Они купили литровую бутыль водки, за распитием которой Владка рассказала подруге всю правду об экономности Гельмута.
– Бог отвел, – сделала вывод Танька.
– Аллее, – подтвердила Владка.
И вопрос был закрыт раз и навсегда.
После Гельмута у нее был финансист. Их роман продолжался всего три месяца. Близость к деньгам привлекала. Но полная непричастность к их тратам отталкивала. К тому же финансист был вял в постели. Слишком много работал, что ли? При этом он зорко следил за ее личной жизнью вне стен его спальни. В конце концов, она решила, что нет хуже мужа, чем ревнивый импотент. Они расстались врагами.
Ее следующий друг, Володя, всем был хорош, кроме одного: уж слишком он гордился собой. Он, кажется, считал себя неотразимым. Что тут сказать? Может быть, ему и было чем гордиться. Но уж слишком утомительно было постоянно восхищаться каждым его шагом.
– Ради мужа нужно идти на жертвы, – сказала ей на это мама.
– Но не на такие же! – возмутилась она в ответ. – Может, мне еще свою почку ему отдать?
– Может, – гордо произнесла мама.
– А ты отдала бы мне свою почку? – тут же спросил у мамы папа.
И разговор как-то сразу скомкался.
Сразу за Володей ее подобрал Валентин. Они жили вместе около года. В конце этого периода Владка выяснила, что все его мечты были черного цвета: "роллс-ройс", смокинг и африканская рабыня-наложница. К сожалению, материальная несостоятельность не позволяла ему реализовать их в полном объеме. Он ездил на ржавой "пятнашке" и носил турецкие джинсы. А вместо наложницы – африканки вынужден был довольствоваться В л ад кой. Его усилия превратить ее в рабыню и таким образом хоть в чем-то приблизиться к осуществлению своей мечты были весьма похвальны. Но, на ее взгляд, излишне навязчивы. Так что она попросила его начать с "роллс-ройса". Он бросил ее, сочтя себя оскорбленным.
9
Владка высаживается из троллейбуса возле рынка и огибает обшарпанный Танькин дом. Танька переехала сюда после развода со своим последним мужем. Они с Владкой во многом похожи. У обеих, как выражается Танька, очень покладистые в постель натуры. Но есть и различия: Танька выходила замуж примерно столько же раз, сколько Владка туда не выходила. Если бы Танька рожала от каждого из своих мужей, то наверняка стала бы уже матерью – тер оиней.
На самом деле у нее только одна дочь – десятилетняя Ирка. А так как трудно предположить, чтобы Танька, с ее пофигистскими настроениями, уделяла серьезное внимание контрацепции, малочисленность детей можно списать только на определенную несостоятельность ее мужей. Справедливости ради нужно заметить, что Владкина подружка так плохо готовит, что после ее кормежки мужчинам, наверное, трудно прилагать усилия к производству детей. Последний Танькин муж – Ирка называла его папой Валерой № 2 (один папа Валера у нее до этого уже был) – унес от нее свое отощавшее тело года полтора назад. От голода он даже забыл про свою двухкомнатную квартиру, в которой они с Танькой проживали. Забыл он, но не забыла его мать.