13
Ехали в машине (Сергей нанял такси до самого аэропорта), сидели в зале ожидания, летели в самолете - Виктор все спрашивал и спрашивал, желая узнать о себе как можно больше. А Ксюша не сводила с него глаз и постоянно держала его за руку, что Виктору было не только не стеснительно, а очень даже наоборот: он видел, что все окружающие смотрят на Ксюшу - хороша женщина! Стройная, стильная, голову держит высоко, а глаза той самой глубокой голубизны и загадочности (с темноватыми тенями на веках, что делает их еще глубже), какая заставляет мужчин чуть ли не скрежетать зубами: "Почему не моя?!".
Прилетели.
На автомобиле с затененными стеклами отвезли Виктора под Сарайск, где было его поместье в элитном поселке - среди прочих таких же теремов.
- Неплохо живешь, а? - спросил Сергей зятя.
Виктор оглядел дом и пространство перед ним: дорожки, елочки, декоративный пруд. Ему понравилось. Спросил только:
- Сам делал?
- Ты-то? Ты, извини, хоть и детдомовский, а не приспособленный ни к чему. Гвоздя вбить не умеешь. Если и работал руками, то когда своим дзюдо занимался. Ладно, отдыхай, наслаждайся, а завтра я к тебе целый консилиум привезу. Лечить тебя будем. Новейшими методами.
Ксюша при слове "наслаждайся" даже вздрогнула.
Она ждала ночи.
Она надеялась, что ночь все поставит на свои места.
И все было, в общем-то, славно, хорошо, бурно. Но когда утром Сергей, живший в этом же доме на третьем этаже, спросил томно-утомленную и сладко потягивающуюся сестру с родственной фамильярностью:
- Ну, что? Накушалась секса? - она ответила:
- Накушалась. Но как-то все по-другому. Будто с чужим мужчиной переспала.
- Мужчина-то ничего?
- Более чем!
- Ну и слава богу, - порадовался брат за сестру.
Приехал консилиум: доктор медицинских наук, психиатр, главврач клиники, и два кандидата. Говорили они с Виктором долго, подробно обо всем расспрашивали. Особенно интересовались огнем:
- Значит, как только вспышка или пламя - все забываете?
- Забывал. А последний раз не подействовало.
- При каких обстоятельствах? Огонь возник неожиданно или вы его видели заранее?
- Вообще-то видел.
Виктор усмехнулся каким-то своим мыслям.
Врачи насторожились:
- Еще какие-то детали?
- Она хотела, чтобы я ее забыл, - сказал Виктор, не глядя на врачей и как бы не им объясняя, а себе. - Но, видимо, я этого не захотел. Поэтому и не отключился.
- Кто - она?
- Это вас не касается.
Врачи переглянулись.
Вывод консилиума оказался таким же, к какому пришел чиховский психиатр Кобеницын: органических нарушений нет, это видно без всяких томограмм и энцефалограмм, классический случай ретроградной амнезии, возникшей по причине аффекта, связанного, скорее всего, с огнем; показаны психотерапевтические беседы и общеукрепляющее лекарственное лечение.
- Витамины, что ли, пить? - спросил Сергей, которому врачи повторили свой диагноз.
- В том числе, - ответил главврач и сделал значительную паузу, означающую, что разговор окончен и неплохо бы теперь получить гонорар.
Каковой и был незамедлительно получен.
14
В тот же день, вечером, состоялся высочайший визит губернатора Затыцкова, следовавшего в свои угодья на берегу реки Волги. Случай, конечно, беспрецедентный, но Виктора не хотели никуда вывозить, чтобы его не видели не только посторонние люди, но даже и сотрудники губернаторского аппарата.
Губернатор обнял Виктора и слегка прослезился. Очень уж его нервировала неопределенность с проклятыми деньгами для министра, а теперь - хоть какая-то ниточка.
Но ниточка никуда не вела: Виктор еще ничего не вспомнил. С губернатором общался очень уважительно, понимая, кто он. Но только понимая, не более. Затыцков, заметив это, разгневался:
- Что ты меня рассматриваешь, как клоуна в цирке?
- Амнезия, - негромко сказал Сергей, оправдывая зятя и надеясь, что врачебный термин подействует на простонародного губернатора, который очень уважал все научное и сам был доктором экономических наук, хотя диссертацию, естественно, не писал и даже не скрывал этого, говоря остепененным экономистам: "Я, в отличие от вас, лохов, экономику на ощупь знаю, а вы мне формулы тычете!".
На этот раз ученое слово не произвело эффекта.
- Какая амнезия? Он папу-маму может не помнить, а меня - должен помнить!
На этом рассерженный губернатор свернул визит.
- Амнезия! - сановито бурчал он, сходя с крыльца дома. - Я тоже полмиллиона украду и скажу, что амнезия!
- Лучше бы уж он украл, - заметил пресс-секретарь Затыцкого, умница и эрудит Дмитрий Башловитый.
Губернатор вспомнил суть проблемы и согласился:
- Да уж. Не обеднели бы…
Виктор все выспрашивал у Сергея, каким он бизнесом занимался. Но Сергей так и не смог объяснить ему.
- Ну, дела делаешь, с людьми встречаешься.
- Какие дела, с какими людьми?
- Откуда я знаю? Я при тебе всего лишь консультант по пиару, имиджу и общим вопросам. Да еще статьи пишу за тебя в газеты. Ты же у нас публицист. Будущий лидер областного отделения партии.
- Какой?
- А какая будет правящей к следующим выборам.
- Хорошо. Но в какой сфере у меня бизнес - хотя бы приблизительно?
- Да во всех. В человеческой, я бы сказал.
- То есть?
- Ну, решаешь вопросы.
- Какие?
Сергей не знал, что ответить.
Суть в том, что в России помимо людей, занимающихся действительно практическим бизнесом, то есть спекулирующих нефтью, газом, продуктами, лекарствами, ширпотребом, алкоголем (не путать с производством вышеназванных вещей, это не бизнес, а именно всего лишь производство, на нем сидят другие люди), есть огромное количество предприимчивых господ, которые "делают дела" в чистом виде. Они ничего не производят, не продают и не покупают, они даже не выращивают деньги из собственно денег. Им их дают. За что? А за то, как правильно выразился Сергей, что они "с людьми встречаются", "решают вопросы" и "утрясают проблемы".
А еще Виктору захотелось вдруг найти маму.
- Какую маму? - удивилась Ксюша. - Ты же сирота!
- Это ясно. Но не от плесени же я завелся, от женщины родился.
- Ты уже пробовал выяснить, в детдоме не нашли никаких документов.
- Еще попробую.
И Виктор уговорил Сергея свозить его в детдом.
15
Детдома не оказалось: здание обветшало, его снесли, чтобы построить новое. И построили, но в другом месте и с другим персоналом, потому что прежние работники были местными и сниматься с родовых гнезд не пожелали.
Отыскали бывшего директора детдома Яковлева Романа Матвеевича.
Тот, уже дряхлый старик, не узнал Виктора, о его матери тем более ничего не мог сказать.
- Но откуда-то я здесь взялся?
- Документы надо смотреть.
Поехали в новый детдом за сорок километров. Молодая директриса, запуганная с одной стороны детьми, а с другой - бесконечными проверками, к посетителям отнеслась как к начальству (а кто же они еще, приехавшие на серебристом "мерседесе"?) и выдала все документы.
Там не было ничего особенного, кроме акта приема с записью: "Сдала в качестве подкинутого ребенка Суровцева Екатерина Петровна, г. Сарайск, ул. Протечная, д. 12. Записан на фамилию предположительного отца Шумакина Жана, отчество неизвестно. Зарегистрирован: Шумакин Виктор Жанович".
- А я все думал, откуда такое отчество? - сказал Сергей. - Да и у папаши твоего, надо полагать, это было не имя, а кличка.
Поехали в Сарайск, нашли улицу Протечную, дом двенадцать. В доме было грязно и бедно, копошилось человек десять разнополого и разновозрастного народа, все пьяные по случаю субботы. Впрочем, был бы вторник, можно было бы сказать - по случаю вторника. Единственный более или менее трезвый человек лет шестидесяти (он просто только что проснулся и не успел еще опохмелиться), назвавшийся Леонидом Ильичом, на вопрос о Екатерине Петровне заплакал и сказал:
- Схоронили мы маму! Пять лет назад!
- Шесть! - возразил бас с пола.
Виктор и Сергей вгляделись: под столом лежал подросток лет четырнадцати.
- Пять, говорю! - упрямился Леонид Ильич.
- Щас вот уе… по е…! - сказал подросток, не смущаясь тавтологией, - сразу вспомнишь!
- Ты на отца? - закричал старик. - Мразь!
И пнул ногой малолетнего сына.
Тот захохотал, приняв за юмор.
- А нет ли фотографии? - спросил Виктор.
- Была где-то.
- Найдите. Бутылку водки дам.
И тут же население дома закопошилось, ища фотографию. Ругались, царапались, оттаскивали друг друга, толкались. Не нашли.
- На кладбище есть, - вспомнил Леонид Ильич. - На памятник ее вклеили. Ну, на эмаль свели, а саму фотографию, боюсь, в похоронном бюро так и оставили.
Многие тут же вызвались проводить на кладбище, но Виктор разрешил только Леониду Ильичу.
16
На кладбище долго плутали.
- Здесь где-то было. Точно помню, - бормотал Леонид Ильич.
В результате нашли метрах в трехстах от того места, что он точно помнил.
Ржавая ограда, ржавый покосившийся крест, сваренный из водопроводных труб. К кресту прикручена проволокой овальная эмалевая табличка, на которой, как ни удивительно, сохранилось вполне ясное изображение Екатерины Петровны.
Леонид Ильич лег возле ограды и заплакал.
- Дайте выпить, - зарыдал он, - а то умру с горя!
Дали.
- Кого-то она мне напоминает, - сказал Сергей.
- Меня, - ответил Виктор.
Сергей посмотрел:
- А ведь точно!
Известное дело: укажи на сходство двух людей постороннему человеку - и он его найдет и увидит. На самом деле Виктор сразу понял, на кого похожа Екатерина Петровна. На Татьяну.
- А скажи, - обратился он к Леониду Ильичу. - Екатерина Петровна детей не отдавала куда-то?
- Конечно, отдавала! - подтвердил старик. - Рожала-то она каждый год, ты прокорми такую ораву! Только семь человек себе оставила. Женька в прошлом году помер, Петька еще живой, но тоже скоро сгниет, сколиоз его ест, - считал старик, - Тамарка уехала лет десять назад куда-то на Север, Лидка в тюрьме, Ваську в милиции до смерти забили, Пашку тоже зарезали, но друзья… А кто же седьмой-то? - озадачился Леонид Ильич. - И заново стал считать, шевеля губами и загибая пальцы.
- Пошли отсюда, - сказал Виктор.
Они пробирались сквозь деревья и бурьян и были уже у выхода (то есть пролома в кирпичной стене), когда услышали истошный крик:
- Вспомнил! Седьмой - это же я!
- Возможно, он твой брат, - сказал Сергей.
- Возможно… А почему я раньше мать не отыскал? Ведь просто оказалось.
- Ну… Значит, не надо было.
17
Харченко в отсутствие Георгия-Виктора совсем потерял покой. Со дня на день и с часу на час он собирался навестить Татьяну, но все откладывал, удивляясь своей нерешительности.
Меж тем к Татьяне пришел, то есть почти приполз Валера Абдрыков.
- Подыхаю, - прохрипел он.
- Подыхай, - одобрила Татьяна.
- И тебе меня не жалко?
- Ничуть.
- А дети?
- Что дети? Сейчас ты то ли есть, то ли тебя нет. А тогда уж точно не будет, им от этого только спокойней.
- Жестокая ты.
- Я? Ты чего пришел вообще? На опохмелку попросить?
Вообще-то Абдрыков именно этого и хотел - опохмелиться. Но терпел признаться. Знал остатками разума: даст ему сейчас Татьяна денег, выгонит - и все, путь заказан. Ну, может, еще раз даст. А может, и еще. Но рано или поздно перестанет давать. Надо вести себя по-умному. Остаться здесь: жена теперь живет крепко, с машиной. Бросить пить хотя бы на время.
Такие праведные мысли копошились в голове Абдрыкова.
И он сказал:
- А давай, как раньше?
- Это как? Я работаю за троих, а ты пьешь?
- Нет. Как еще раньше. Когда я тоже работал.
- Не хочу.
- Это почему?
- А не нужен ты мне.
- Врешь, Татьяна! Ты меня любишь! - уверенно сказал Валера.
И уверенность его не была пьяной или похмельной. Все эти годы он был абсолютно убежден, что Татьяна только делает вид, держит форс, а на самом деле счастлива будет, если он вернется.
- Тебя? - насмешливо воскликнула Татьяна. - Опомнись!
- А что, нет?
- И думать забыла, Валера! На, иди и пей!
Татьяна сунула ему денег.
Валера был потрясен. Он ведь все-таки не дурак был, ему хватило ума сообразить: если женщина сама дает мужчине денег на выпивку, значит, не бережет его, значит - действительно не любит.
А кабана Тишку Татьяна прирезала-таки с помощью умелого Митрюхина. Толик и Костя, явившиеся, когда все уже было кончено, плакали, ругали жестокую мать и жалели Тишку, но через день уже вовсю уплетали свиное рагу, и Костя, как старший и более мужественный, даже поддразнил Толика, показав кусок мяса:
- А вот в этом месте ты его гладил: Тишенька, Тишенька! А теперь жрешь!
- Ничего я не гладил, - огрызнулся Толик. - И вообще, он вонял!
У Харченко появился повод: собственный день рождения. Обычно в этот день он угощал весь отдел, а потом брал пять-шесть верных друзей, лучших чиховских барышень и отправлялся за город, где жарили шашлыки, выпивали и устраивали веселые безобразия, после которых у всех участников долго болела голова, и они некоторое время, встречаясь, не глядели друг другу в глаза.
На этот раз Харченко захотелось отметить иначе. Тихо. Наедине с Татьяной.
Он заехал к ней в магазин (она опять стала там работать) и сказал грустным голосом:
- А у меня день рождения сегодня.
- Поздравляю! - сказала Татьяна и насторожилась.
- Может, отметим?
- Работа у меня.
- Так не сейчас, вечером. Ты не думай, мы без компании, культурно. Даже без выпивки, если хочешь.
- Может быть…
Виталий обрадовался.
- В "Золотой кружке", ага?
- Если только недолго.
- Да час-полтора, не больше!
И Харченко уехал, обнадеженный.
18
Сергея в тот же день осенила мысль.
- Надо свозить его в казино, - сказал он Ксюше.
- Ты с ума сошел? Ему же там голову снесет!
- И хорошо! Когда нормальному голову сносит, он становится ненормальным. А когда ненормальному - он может стать нормальным!
- Только много денег ему не давай, - предупредила Ксюша.
Она согласилась потому, что устала жить с человеком, не приходящим в себя. Поначалу он проявлял к ней активный, еженощный, а часто и ежедневный интерес, но вскоре как-то приутих, поувял… О делах своих расспрашивал все меньше, словно отчаявшись в них разобраться.
Отдельно обидно было то, что раньше он любил с нею беседовать - у нее все-таки образование, знания, начитанность, восхищался ее умом и романтическим цинизмом (так она сама называла свое умение ценить произведения человеческой мысли и фантазии, ни в грош не ставя при этом человека как такового, считая, что он сам не достоин своих же ума и таланта), а теперь говорил с нею рассеянно, невнимательно.
Сергей развлекал его как мог: играл с ним на бильярде, в теннис, Виктор быстро восстановил прежние навыки, но почему-то не было прежнего азарта. Затеяли гонки на квадроциклах по окрестным холмам - раньше Виктор это очень любил. Понравилось и сейчас, и даже обогнал Сергея, смеясь и дразня, но, когда Сергей предложил еще раз попробовать - отказался.
Даже коня купили - с конюшни сарайского ипподрома. Привезли, подвели к новому хозяину. Виктор с видом, что очень рад, подошел, потрепал по холке. Но конь остался равнодушен и, будучи чистокровным рысаком, имел при этом тусклый взгляд сиволапого мерина, употребляемого по хозяйственным нуждам. Виктор ему ответил тем же - больше не подходил к жеребцу.
Поэтому и возникла идея казино.
Виктор согласился проветриться.
- Сколько возьмем? - спросил Сергей. - Тысяч десять?
- Не многовато? За десять тысяч, между прочим, в Чихове люди по два, а то и по три месяца работают.
- Не понял. Они такие деньги получают? - изумился Сергей. - Или ты в рублях считаешь?
- А ты в чем?
- В долларах, естественно! Десять тысяч долларов, говорю, возьмем, чтобы не жалко проигрывать. И больше ни-ни, учти.
- Ладно…
19
Виталий заехал за Татьяной с цветами. И вручил их ей.
- Будто у меня день рождения, - усмехнулась она.
- Мой праздник - твой праздник, - галантно сказал Харченко.
Татьяна приготовила ему подарок: сбегала в магазин народных промыслов и купила красивую берестяную шкатулку.
- Взятки складывать, - сказала она.
Виталий улыбнулся, понял, что Татьяна шутит.
В ресторане "Золотая кружка" их ждал накрытый столик - в отдельном загончике. Такими загончиками был выгорожен весь ресторан, чем и славился: и люди вокруг, общество, и отдельное, личное пространство. А за туалетами поворот, а там несколько дверей в совсем уж отдельные, секретные комнаты с широкими постелями и необходимыми удобствами, о чем знал Харченко (надеясь, что Татьяна не знает).
Виталий достал шампанское из ведерка - конечно, не серебряного, а никелированного, но все равно красиво.
- Ты же сказал - пить не будем.
- Это шампанское, Таня!
И он разлил.
Татьяна подняла бокал.
- За твое здоровье, Виталя. Чтобы жизнь у тебя была красивой, хорошей. Чтобы умная и добрая жена, детей двое или трое, дом большой…
Харченко тост не понравился. Он предпочел бы что-то более традиционное и формальное: "Успехов в труде и счастья в личной жизни". Конкретные пожелания Татьяны были слишком уж детальными: семья, дом, дети… Рано ему еще об этом думать. Ему о любви еще думать хочется, о веселье, о радости.
Но он поблагодарил и выпил. И тут же налил еще.