Я не стал говорить, что у меня уйма идей, которыми я мог бы с ней поделиться.
- Мы уже сто лет этого не делали, правда? - сказала Изабель.
- Не делали чего?
- Не говорили. Вот так. Такое чувство, будто у нас первое свидание или что-то в этом духе. В хорошем смысле. Мы как будто знакомимся друг с другом.
- Да.
- Боже мой, - мечтательно проговорила Изабель.
Она опьянела. Я тоже, хотя не допил еще и первого бокала.
- Наше первое свидание, - продолжала она. - Помнишь?
- Конечно. Конечно.
- В этом самом ресторане. Только тогда он был индийский. Как его?.. "Тадж-Махал". Ты предложил его, когда мы договаривались по телефону, а меня не особенно порадовал вариант посидеть в "Пицца Хат". В Кембридже тогда не было даже "Пиццы Экспресс". Бог мой… двадцать лет. Не верится, да? А еще говорят, что память сжимает время. Тот день запомнился мне навсегда. Я опоздала. Ты прождал меня час. Под дождем. Мне показалось, это так романтично.
Изабель устремила взгляд вдаль, как будто двадцать лет материальны и их можно увидеть, сидя за столиком в углу зала. А я смотрел в ее глаза, блуждавшие где-то в бесконечности между прошлым и настоящим, счастливые и печальные, и отчаянно хотел быть человеком, о котором она говорит. Тем, кто двадцать лет назад не побоялся дождя и промок до нитки. Но я не был этим человеком. И никогда им не буду.
Я чувствовал себя Гамлетом. Я не имел ни малейшего понятия, что мне делать.
- Наверное, он любил тебя, - сказал я.
Изабель очнулась от грез и внезапно насторожилась.
- Что?
- Я, - исправился я, не поднимая глаз от медленно тающего мороженого с лимонным ликером. - И я по-прежнему тебя люблю. Так же, как и тогда. Просто, понимаешь, я смотрел на наше прошлое как будто со стороны. С расстояния времени…
Изабель протянула руку через стол и сжала мою ладонь. В тот миг я мог вообразить себя настоящим профессором Эндрю Мартином, так же как садовник из телевизионного сериала мог вообразить себя настоящим Гамлетом.
- Помнишь, как мы сплавлялись по речке Кэм? - спросила она. - Когда ты свалился в воду… господи, мы были совсем пьяные. Помнишь? Когда мы еще жили здесь, до приглашения из Принстона и переезда в Америку. Весело было, да?
Я кивал, но чувствовал себя неуютно. Кроме того, мне не нравилось, что Гулливер так долго один. Я попросил счет.
- Слушай, - сказал я, когда мы вышли из ресторана, - я чувствую, что обязан кое-что тебе рассказать…
- Что? - спросила она, глядя на меня. Она ежилась на ветру и держала меня под локоть. - Что такое?
Я глубоко вдохнул, наполняя легкие и надеясь почерпнуть смелости в азоте или кислороде. Я мысленно проговорил то, чем предстояло поделиться.
Я не отсюда.
Вообще-то я даже не твой муж.
Я с другой планеты из другой солнечной системы в далекой галактике.
- Дело в том… понимаешь, дело в том…
- Думаю, нам лучше перейти на другую сторону, - сказала Изабель, дергая меня за рукав. По тротуару навстречу нам двигались два силуэта - орущие друг на друга мужчина и женщина. Так мы и сделали: стали переходить улицу под углом, отражающим соотношение скрытого страха и поспешного бегства. Этот угол, как и везде во Вселенной, составлял 48 градусов относительно прямой, по которой мы двигались раньше.
Где-то посредине пустой дороги я обернулся и увидел ее. Зои. Женщину из больницы, с которой мы познакомились в мой первый день на этой планете. Она по-прежнему кричала на громадного, мускулистого, бритоголового мужчину. На лице у мужчины была татуировка в виде слезы. Я вспомнил, как Зои признавалась, что любит жестоких мужчин.
- Говорю тебе, ты не прав! Это ты сдвинутый! Не я! Но если тебе нравится разгуливать в виде такой примитивной жизни, на здоровье! Делай как знаешь, идиота кусок!
- Соска замороченная!
И тут она увидела меня.
Искусство отпускать
- Это вы, - сказала Зои.
- Ты ее знаешь? - шепотом спросила Изабель.
- Боюсь… что да. По больнице.
- О нет.
- Пожалуйста, - сказал я мужчине, - ведите себя прилично.
Тот уставился на меня. Его бритая голова вместе с остальным телом приблизилась ко мне.
- А тебе какое дело?
- Мне, - сказал я, - приятно видеть, когда люди ладят между собой.
- Ты кто вообще такой?
- Пожалуйста, уймись, - бесстрашно сказала Изабель, - и оставь людей в покое. Серьезно, если поступишь иначе, утром об этом пожалеешь.
Тут он повернулся к Изабель, схватил за голову и сжал щеки, нарушая ее красоту. Ярость вспыхнула во мне, когда он сказал:
- Пасть закрой, сучка, тебя никто не спрашивал!
Глаза Изабель округлились от страха.
Уверен, тут можно было предпринять что-то рациональное, но моя рациональность осталась далеко позади.
- Оставь нас в покое, - сказал я, не сразу вспомнив, что мои слова теперь только слова.
Амбал посмотрел на меня и расхохотался. Этот смех заставил меня с ужасом осознать, что я лишен силы. Даров меня лишили. По сути дела, к драке с накачанным верзилой я был готов не лучше среднестатистического профессора математики. А подобная степень готовности, мягко говоря, не обнадеживает.
Он избил меня. Избил по-настоящему. Не сравнить с Гулливером, боль от ударов которого я сам предпочел терпеть. Нет. Будь у меня возможность не чувствовать, как дешевые металлические кольца на кулаке этого мужчины врезаются в лицо со скоростью кометы, я бы ею воспользовался. Я бы сделал это и несколько секунд спустя, когда валялся на земле и получал удары носком ботинка в живот, где быстро растревожилась еще не переваренная итальянская еда. А потом он дал мне по голове ногой - как финальный аккорд. Хрястнул изо всех сил.
После этого не было ничего.
Был мрак и "Гамлет".
Он был ваш муж. Теперь смотрите дальше.
Я слышал, как причитала Изабель. Я пытался заговорить с ней, но до слов было далеко. Искусные подобия двух братьев.
Я слышал, как завывает и молкнет сирена, и понимал, что это за мной.
Вот ваш супруг, как ржавый колос.
Я очнулся в "скорой" и видел только Изабель. Ее лицо сияло надо мной как солнце, на которое не больно смотреть. Она гладила мою руку, как в тот первый раз, когда мы встретились.
- Я люблю тебя, - сказала она.
Вот когда я понял суть любви.
Суть любви в том, чтобы помочь выжить.
А еще в том, чтобы забыть о смысле. Перестать искать и начать жить. Смысл в том, чтобы держать за руку того, кто тебе близок, и жить в настоящем. Прошлое и будущее - лишь миф. Прошлое есть не что иное, как мертвое настоящее, а будущего все равно не существует, потому что к тому времени, как мы добираемся до будущего, оно превращается в настоящее. Настоящее - это все, что у нас есть. Вечно движущееся, вечно меняющееся настоящее. Оно ускользает из рук. Его можно поймать, только отпустив.
И я отпустил.
Отпустил всё во Вселенной.
Все, кроме ее руки.
Нейроадаптивная активность
Я очнулся в больнице.
Впервые в жизни пробуждение встретило меня серьезной физической болью. Была ночь. Изабель посидела со мной немного и уснула там, на пластиковом стуле. Но потом ей велели ехать домой. Так я остался наедине со своей болью, чувствуя, насколько беспомощен человек. Я лежал в темноте, заклиная Землю вращаться быстрее, чтобы она снова повернулась к Солнцу. Чтобы трагедия ночи стала комедией дня. Я не привык к ночи. Конечно, я видел ее на других планетах, но таких темных ночей, как на Земле, не знавал нигде. Они здесь не самые долгие, но самые глубокие, самые одинокие и самые красивые в своей трагичности. Я успокаивал себя случайными простыми числами. 73. 131. 977. 1213. 83719. Каждое как любовь, неделимая ни на что, кроме единицы и самого себя. Я силился вспомнить более крупные простые числа. Но понял, что даже математические способности покинули меня.
Врачи осматривали мои ребра, глаза и уши, заглядывали в рот. Обследовали мозг и сердце. Мое сердце медиков не заинтересовало, хотя сорок девять ударов в минуту показалось им маловато. Что до мозга, их несколько встревожила средняя борозда височной доли, поскольку там наблюдалась необычная нейроадаптивная активность.
- Такое впечатление, будто из вашего мозга что-то изъяли и новые клетки пытаются это возместить. Однако очевидно, что всё в норме и ничто не повреждено. Это крайне странно.
Я кивнул.
Конечно, забрали, только ни один человек, ни один земной врач никогда не поймет, что именно.
Это была трудная проверка, но я ее прошел. Я был совсем как человек.
От боли, которая до сих пор пульсировала у меня в голове и лице, мне дали парацетамол и кодеин.
В общем, я отправился домой.
На следующий день меня пришел проведать Ари. Я лежал в постели. Изабель ушла на работу, а Гулливер, похоже, действительно, в школу.
- Ну и видок у тебя, дружище.
Я улыбнулся и поднял со лба мешочек с мороженым горохом.
- Удивительное совпадение, но чувствую я себя тоже препаскудно.
- Надо бы заявить в полицию.
- Я сам подумываю об этом. Изабель тоже считает, что надо заявить. Только у меня что-то вроде предубеждения, понимаешь. После того как меня арестовали за то, что я был голый.
- Да, но нельзя же, чтобы психи разгуливали по городу и метелили кого вздумается.
- Знаю. Знаю.
- Слушай, приятель, я просто хочу сказать, что ты молодчага. Знаешь, защищать вот так свою жену - это по-джентльменски. Снимаю шляпу. Ты меня удивил. Я не принижаю тебя, не подумай, но я не знал, что ты у нас такой рыцарь без страха и упрека.
- Значит, я изменился. У меня повышенная активность в средней борозде височной доли. Наверное, все дело в ней.
Похоже, Ари это не убедило.
- В любом случае ты становишься человеком чести. А среди математиков это редкость. В отличие от нас, физиков, у математиков обычно кишка тонка. Только не напортачь с Изабель. Понимаешь, о чем я?
Я долго смотрел на Ари. Он хороший человек, я это видел. Ему можно доверять.
- Помнишь, Ари, я хотел кое-что тебе рассказать? В университетском кафе?
- Когда у тебя началась мигрень?
- Да.
Я колебался. Меня отсоединили, а значит, можно рассказать Ари. По крайней мере я так думал.
- Я с другой планеты, из другой солнечной системы в другой галактике.
Ари рассмеялся. Это был взрыв громкого, раскатистого смеха без единой ноты сомнения.
- Ладно, брат по разуму. Так тебе, наверное, надо домой позвонить? Нам бы только соединение, которое добивает до Андромеды.
- Я не из галактики Андромеды. Мой дом дальше. До него много-много световых лет.
Ари так хохотал, что почти не слышал меня.
Он захлопал ресницами, изображая озадаченность.
- И как же ты сюда попал? Космический корабль? Кротовая нора?
- Нет. Я путешествовал способом, который не относится ни к одному из известных и понятных тебе. Это технология антиматерии. До дома вечность и при этом всего секунда. Хотя теперь я уже никогда не смогу туда вернуться.
Бесполезно. Ари, утверждавший, что на других планетах возможна жизнь, не поверил в нее, столкнувшись с ней нос к носу.
- Понимаешь, у меня были неординарные способности, обусловленные технологиями. Дары.
- Ну-ну, - сказал Ари, сдерживая смех, - продемонстрируй.
- Не могу. Теперь я лишен сил. Я в точности как человек.
Эти слова показались Ари особенно смешными. Он начинал меня раздражать. Он не перестал быть хорошим человеком, но я понял, что хорошие люди тоже могут раздражать.
- В точности как человек! Тогда, приятель, ты попал.
Я кивнул.
- Да. Не исключено.
Ари улыбнулся и посмотрел на меня с тревогой.
- Слушай, ты же все таблетки принимаешь? Не только болеутоляющие? Все-все, да?
Я кивнул. Ари думает, что я сумасшедший. Может, будет легче, если я сам приму такую точку зрения? Иллюзию, что это иллюзия. Что однажды я проснусь и пойму, что все мне только приснилось.
- Слушай, - сказал я. - Я тебя изучил. Я знаю, что ты понимаешь квантовую физику и что ты писал о теории симуляции. Ты считаешь, что с вероятностью тридцать процентов все вокруг - фантом. Ты говорил мне в кафе, что веришь в пришельцев. Поэтому я решил, что ты можешь мне поверить.
Ари покачал головой, но теперь хотя бы не смеялся.
- Нет. Ошибаешься. Я не могу.
- Ничего страшного. - Я понимал, что если Ари не поверил мне, то Изабель не поверит и подавно. Но Гулливер… Есть еще Гулливер. Однажды я расскажу ему правду. Но что потом? Сможет ли он принять меня как отца, узнав, что я его обманывал?
Я оказался в ловушке. Я лгал и не мог остановиться.
- Ари, - спросил я, - скажи, если мне когда-нибудь понадобится помощь, если будет нужно, чтобы Изабель и Гулливер пожили у тебя, - ты согласишься?
Он улыбнулся.
- Конечно, старик, конечно.
Платикуртическое распределение
На следующий день, еще весь в синяках, я отправился в колледж.
Сидеть дома - пусть даже в компании Ньютона - мне почему-то стало тревожно. Раньше такого не было, но теперь я чувствовал себя невероятно одиноко. Поэтому я пошел на работу и понял, почему она так важна на Земле. Работа отключает ощущение одиночества. Впрочем, оно поджидало меня в кабинете, куда я вернулся, отчитав лекцию о моделях распределения. Однако у меня разболелась голова, и, признаться, я был рад покою.
Спустя некоторое время в дверь постучали. Я сделал вид, что не слышу. На тот момент оптимальным вариантом для меня было бы одиночество минус головная боль. Но стук раздался снова. И я понял, что он не прекратится. Я встал, подошел к двери и, выждав немного, открыл.
На пороге стояла молодая женщина.
Мэгги.
Дикая роза в цвету. Дева, у которой кудрявые рыжие волосы и полные губы. Она опять накручивала локоны на палец. Дышала она глубоко и как будто другим, нездешним воздухом, в котором витал таинственный афродизиак, суливший эйфорию. И еще она улыбалась.
- Ну, - сказала она.
Я минуту прождал завершения мысли, но его не последовало. "Ну" было началом, серединой и концом. Оно что-то означало, но я не знал что.
- Чего ты хочешь? - спросил я.
Она снова улыбнулась. Закусила губу.
- Обсудить совместимость колоколообразных кривых и модели платикуртического распределения.
- Ага.
- Платикуртический, - добавила она, проводя пальцем по моей рубашке от ворота к брюкам, - термин греческого происхождения. "Platus" означает плоский, а "kurtos"… выпирающий.
- Ага.
Ее палец упорхнул от меня.
- Так что, Джейк Ламотта, поехали.
- Меня зовут не Джейк Ламотта.
- Знаю. Я намекала на твое лицо.
- Ага.
- Так мы едем?
- Куда?
- В "Шляпку с перьями".
Я понятия не имел, о чем она говорит. И вообще, кто она мне или тому человеку, кем был профессор Эндрю Мартин.
- Хорошо, - сказал я, - поехали.
Это была первая ошибка того дня. Но далеко не последняя.
"Шляпка с перьями"
Вскоре выяснилось, что "Шляпка с перьями" - обманчивое название. В этом заведении не оказалось шляпы и ровным счетом никаких перьев. Только основательно накачанные алкоголем люди с красными лицами, хохочущие над собственными шутками. Место это, как я вскоре выяснил, представляло собой типичный паб. "Паб" изобрели люди, живущие в Англии, чтобы компенсировать тот факт, что они живут в Англии. Мне там понравилось.
- Давай найдем тихий уголок, - предложила юная Мэгги.
В пабе, как и в любом рукотворном человеческом помещении, углов имелось предостаточно. Обитателям Земли, как видно, было еще очень далеко до осознания связи между прямыми линиями и острыми формами психоза, чем, возможно, и объяснялось наличие в пабах невероятного количества агрессивных людей. Прямые линии натыкались друг на друга на каждом шагу. Каждый стол, каждый стул, барная стойка, "однорукий бандит". (Я наводил справки об этих "бандитах". Очевидно, они предназначены для людей, у которых восхищение мерцающими квадратами сочетается со слабым пониманием теории вероятности.) Учитывая такое обилие углов, я удивился, когда нас усадили у сплошного отрезка прямой стены за овальный стол с круглыми табуретками.
- Отлично, - сказала Мэгги.
- Разве?
- Да.
- Хорошо.
- Что будешь?
- Жидкий азот, - не подумав, бросил я.
- Виски с содовой?
- Да. В этом роде.
Мы пили и болтали, как старые друзья, которыми, наверное, мы и были. Хотя манера общения у Мэгги заметно отличалась от манеры Изабель.
- Твой член повсюду, - сказала она в какой-то момент.
Я огляделся по сторонам.
- Правда?
- Двести двадцать тысяч просмотров на "Ютьюбе".
- Точно, - сказал я.
- Впрочем, там его размыли. И скажу по личному опыту, правильно сделали.
Тут она еще громче рассмеялась. Этот смех нисколько не облегчал боли, одновременно сдавливавшей и распиравшей мое лицо.
Я сменил тему. Я спросил у Мэгги, что для нее значит быть человеком. Этот вопрос я хотел задать всему миру, но пока что остановился на ней. И она ответила.
Идеальный замок
Она сказала - представь, что ты маленький ребенок, который на Рождество получает великолепный замок. На коробке изумительная фотография этого замка, и тебе больше всего на свете хочется поиграть в него, поиграть с рыцарями и принцессами, потому что это так напоминает человеческий мир. Беда только в том, что замок не построен. В коробке находятся крошечные замысловатые детали, и хотя к ним прилагается инструкция, ты ее не понимаешь. Родители и тетя Сильви - тоже. Так что тебе остается только рыдать над идеальным замком на коробке, который никто и никогда не сумеет построить.
Куда-нибудь еще
Я поблагодарил Мэгги за ответ. А потом объяснил, что смысл, похоже, открывается мне тем полнее, чем больше я о нем забываю. Потом я много говорил об Изабель. Видимо, это раздражало Мэгги, и она сменила тему.
- А потом, - спросила она, водя пальцем по краю стакана, - мы куда-нибудь еще пойдем?
Я узнал тон этого "куда-нибудь еще". В прошлую субботу Изабель использовала точно такую же частоту для слова "наверх".
- Будем заниматься сексом?
Мэгги снова рассмеялась. Я понял, что смех - это вибрирующий звук правды, которая врезается в ложь. Люди существуют в пределах собственных иллюзий, а смех - это выход наружу, единственный мост, который они могут наводить между собой. Смех и любовь. Но между нами с Мэгги не было любви. Я хочу, чтобы вы это знали.