- Нет. - ответил Виктор. Ему вдруг захотелось показать старшему лейтенанту, чего он добился, тренируясь вместе с ефрейтором Цыганком. - Товарищ старший лейтенант, у меня получается. Хотите посмотреть?
- В другой раз. - Малко взглянул на часы: - О-о, я опаздываю к замполиту, - и сбежал по ступенькам вниз.
Он удалялся быстро, широко размахивая руками, в одной из которых была зажата тетрадь с конспектами. На ходу открыл ее и начал что-то писать.
Цыганок заметил:
- Видал. Витяга, на ходу конспекты правит...
Время, отведенное для самостоятельной подготовки, подходило к концу. Они убрали учебные пособия, зачехлили приборы. Цыганок объявил:
- Теперь перекур!
В квадратике для курения сели на скамейки. Настроение у Виктора упало после того, как Малко отказался посмотреть, чему он научился, тренируясь сегодня в классе. "Может, решил объявить взыскание? - подумал Виктор о своей самовольной поездке к матери. - Давно пора". Он знал, что взыскание на провинившихся солдат накладывается тотчас же, как только произведено расследование. Но его почему-то не вызывают. "Неужели отец вмешался, прикрыл сыночка?" Он взглянул на Цыганка, и ему показалось, что Костя знает о его проступке и сейчас тоже думает: почему сошло? "Сын командующего, такому все позволено". Настроение совсем испортилось.
Цыганок заметил это, спросил:
- Ты чего скис?
- Не был я на квартире у комвзвода. Не был! - Он ближе подсел к Цыганку. - Зря вы так считаете: сын командующего, такому все позволено. Неправда это!
Цыганок привстал, бросил окурок в бочку с песком:
- Погоди, погоди. Витяга, что-то я не пойму: ты о чем говоришь?
- Неправда это! - вскрикнул Виктор и, поднявшись, хотел было идти в казарму.
Цыганок остановил его:
- Садись!.. Все знают, что ты тогда задержался на квартире у старшего лейтенанта Малко. И меня приглашали. Сам командир части угощал чаем, в шахматы играли. Что ж тут плохого?
- Не был я на квартире... В ресторане слушал дядю Якова, выпили немного. Потом понесло на электричку, к матери... Пусть меня накажут, но не трогайте отца. Он тут ни при чем.
Цыганок не сразу нашелся, что сказать Виктору, лишь немного погодя глухо произнес:
- Компот, настоящий компот...
- Почему меня не наказывают? Сам комвзвода говорил, что за такой проступок посадят на гауптвахту. Простили, что ли? А с другими бы так поступили?
- Вон ты какой! - сказал Цыганок. - Сам просишься на губу. Впервые вижу такого шутоломного. Все ведь прошло, и радуйся. - Костя хитрил, распаляя Виктора, ему хотелось знать, чем кончится бунтарство того. - Радуйся! - повторил он.
Виктор еще больше вспылил:
- Чему радоваться! Поблажка? Отец сам по себе, я сам по себе, он генерал, я - солдат. Понимаешь, рядовой, как все. И что положено рядовому - пусть совершится. Для него же лучше будет...
- Для кого? - спросил Цыганок.
- Для папы. Мама разнежила его, вот он, наверное, и позвонил.
- О, какой смелый, генерала критикуешь! - подхватил Костя. - Вот и напиши ему, папе: чего балуешь, потом плакать будешь...
- И напишу.
- Не осмелишься!
- Ты не смотри, что я такой тихий. Скажешь: в тихом болоте черти водятся? Нет, Костя, чертей во мне нет, правда - живет. Я даже чувствую ее музыку, тона строгие и нежные...
Цыганок скривил лицо, как при зубной боли.
- Прорвало, понесло. Мне твоя музыка как для Пашки Волошина бесконечно малые величины, не разбираюсь я в ней. Валяй без музыки, понятней.
Виктор поднялся. Теперь он стоял перед Цыганком таким, каким знают его все, - тихий и робкий, внешне немного сонный.
"Вспыхнул и погас, такой не напишет, не осмелится", - подумал Цыганок: он считал проступок Виктора уже прошлым, и стоит ли "приглашать трубочиста, коль дом сгорел". Но он не высказал этого Виктору, лишь сказал по дороге в казарму:
- Что-то зябко мне стало от твоего рассказа, Витяга.
Через два дня они вновь встретились в техническом классе. Цыганок вспомнил о письме.
- Написал, - сказал Виктор. - Сказано - сделано.
- И послал?
- Для этого и писал.
- Зря, надо было бы показать мне. Крутой он, твой папахен. Чувствую, теперь подкинет нам горючего, заревут моторы на предельных оборотах...
- Мне стало легче, - признался Виктор. - Что положено солдату - пусть совершится.
- Совершится. Витяга. обязательно совершится, - подхватил Цыганок. - На то и армия, чтобы совершалось то, что положено солдату. Расчехляй макет - начнем соревноваться.
IV
Письма от Елены чаще всего приходили прямо в часть, но Бородин предпочитал читать их дома: разденется, ляжет на диван и читает не спеша, комментируя вслух почти каждое предложение: "Это, значит, задание, хорошо, куплю", "Нет. Елена, ты не права, скучаю самым серьезным образом", или: "Да, да, свободного времени действительно нет, жмут старшие начальники, да и сами мы горючего не жалеем, подбрасываем, чтобы крутились без передыха".
Письмо, которое он получил сегодня после политических занятий, хотелось прочитать сразу, здесь, в кабинете. Но едва он опустился в полумягкое кресло, едва взглянул на настольный календарь (на листке были его пометки, чем он будет заниматься во второй половине дня), застрекотал телефон. Звонил из города Громов. Он просил прислать в горвоенкомат грузовую машину с офицером или со старшиной Рыбалко, чтобы принять там курсантов, прибывших на стажировку; с хлопцами он, Громов, виделся, и будто бы парни подходящие, и "это надо сделать сейчас же".
Пришлось отложить письмо, хотя конверт был уже надорван. Бородин вызвал посыльного солдата, велел сходить в гараж, передать Рыбалко, чтобы тот немедленно приехал на грузовой машине в штаб. Посыльный ушел, и Бородин поспешил прочитать письмо. Оно было написано на одной страничке маленького листка, размером не больше портсигара. Это удивило Бородина: раньше Елена писала не меньше как на шести - восьми тетрадных страиичках. Он прикрыл письмо ладонью, встревожился, страшные мысли хлынули в голову, в воображении мелькнула Елена почему-то на операционном столе, потом грузовая машина, окровавленный Павлик. С минуту он боялся поднять руку и прочитать письмо, потом отодвинул ладонь так, чтобы увидеть первые строчки.
"Дорогой Степан, не сердись, что так мало пишу. - И, вскочив с кресла, разом прочитал остальное: - Он родился, Степушка, он - это наш сын... Павлик здоровенький. Я поправляюсь. Скоро приеду. Писать много не могу, окрепну, тогда уж...
Целую, Е л е н а."
"Он родился!" Все заботы вдруг отодвинулись далеко-далеко, и в мыслях остался только он, маленький живой человечек, его и Еленин сын, братик Павлика. Бородин шагал по кабинету, ходил из угла в угол, вокруг стола. Обыкновенные вещи - стол, чернильный прибор (Бородин им никогда не пользовался и несколько раз собирался выбросить, ибо писал только авторучкой), старое полукресло, облепленное инвентаризационными штемпелями и металлическими бирками, несколько стульев, некрашеных и напоминающих своим видом голых уродцев, план политической работы, любовно написанный цветными карандашами самим Бородиным, с пестрящими галочками - знаками о выполнении мероприятий; список соревнующихся подразделений с кратким описанием социалистических обязательств, шкаф с книгами и полочка-вешалка, на которой сиротливо лежала его фуражка. - все эти простые пещи показались ему необыкновенными и чуть ли не живыми существами, способными понять охватившее его чувство. Он дотрагивался до них с нежностью и все повторял: "Слышал, теперь у меня два сына - Павлик и он", или: "Ну что ты скажешь на это? A-а, завидуешь! Елена скоро привезет его, Елена!"
Он даже не заметил, как открылась дверь, и в кабинет вошел Рыбалко, чуть прихрамывая на правую ногу. Когда тот заговорил о поездке в горвоенкомат, Бородин не сразу его понял, схватил старшину, начал тискать своими огромными и крепкими руками. У Максима аж потемнело в глазах, и он пытался вырваться, но Бородин держал его цепко, таская по кабинету и шепча: "Ах, старина, старина, что-то ты ослабел. - И вдруг, освободив Рыбалко, воскликнул: - Хочешь поехать на юг, в санаторий? Путевку достану, вместе с женой!"
Рыбалко поднял с пола упавшую с головы фуражку, опасливо поглядывая на Бородина, подвинулся к выходу. "Неужели свихнулся? Ведь днюет и ночует в части!" - промелькнула у Рыбалко тревожная мысль.
- Самим вам надо в санаторий, товарищ подполковник.
- Мне? Что ты, Максим! Сейчас я могу сто лет без отпуска служить. A-а, давай я тебя еще помну...
- Нет, нет, - поспешил Рыбалко и показал на ногу: - Болит...
- Что с ней?
- Осколок наружу просится...
- Надо в госпиталь лечь. Я сейчас позвоню...
- Потом, товарищ подполковник... А вообще-то, Степан Павлович, мне пора штык в землю - и на отдых. Двадцать шесть лет грохнуло, как я среди пушек и теперь вот - ракет. - Он вынашивал эту мысль давно ("и годы не те, и знания не те, чтобы состязаться с молодежью"), но ни с кем не делился ею и сейчас в душе ругнул себя за те слова, что сорвались. "С замполитом творится что-то непонятное, глаза горят, как у малярика, конечно, переутомился... А я со своей хворобой".
Бородин подержал в руке телефонную трубку, потом легонько опустил ее на рычаг.
- Ладно, потом зайдешь ко мне. Поезжай в горвоенкомат, там ожидает тебя Громов, пополнение нам дают. Поезжай. Нет, погоди одну минутку. - Бородин взял его за руку, подвел к окошку/- Посмотри на меня, - сказал он, вскидывая голову. - Каков красавец! Ты на виски не смотри, я знаю, что их тронул иней. В глаза гляди... Ну? Что-нибудь заметил?
- Горят. Может, к врачу вам сходить?
Бородин расхохотался азартно, по-детски.
- Сын у меня родился, Елена скоро приезжает, а ты меня к врачу посылаешь!
- Неужели?! - заулыбался Максим. - Вот в чем дело. Разрешите поздравить? А я-то думал, заболел наш замполит. Признаться, струхнул немного... Так вы меня придавили, что до сих пор боль чувствуется в плечах. Теперь понятно. Дело знакомое, нечто подобное со мной тоже бывало.
- А ну, ну, расскажи, - заинтересовался Бородин. - расскажи, расскажи, старина.
- Я хотел сына, не знаю почему, девчонок с малолетства не терплю. Дело было в Белой Церкви. Легла Устиша в роддом. Теща моя сразу стала на боевую вахту, как солдат: ни шагу от родильного дома. Ее и прогоняли: "Иди ты, бабка, отсюда, не волнуйся, наша фирма работает без брака". Но разве тещу можно убедить, разве ее успокоишь, когда речь идет о внуке или внучке! Под окнами спала, но дождалась. Приезжает домой рано-рано, я еще спал, трясет за плечо: "Слышишь, артиллерист, проснись, пушкарь, с дочкой тебя, зятек". - "Как, говорю, почему с дочкой?" - "Да так, с дочкой, и все... Беги, говорит, в этот дом, там в вестибюле столбик имеется, на нем - списочек новорожденных. В списочке и значится: "У. А. Рыбалко - девочка, пять кило весом".
Конечно, побежал, - продолжал Рыбалко, поглядывая на Бородина, скрестившего на груди руки. - Выскочил за ворота военного городка, а тут полковник Водолазов на машине. Его шофер сержант Микола был моим дружком. "Вы куда?" - спрашивает командир. "В родильный дом, на дочку посмотреть". Водолазов говорит: "Микола, свези туда и обратно. Такое происшествие не у каждого бывает" .
Летим на самой высокой скорости. У Миколы имелся сынишка, два годика пузырю в ту пору было. И Микола мне говорит: "Это хорошо, что дочь, может, - еще и породнимся. Славка у меня мужик - во, серьезный": А у меня на душе кошки скребут: девочка! Микола свое: "Сватьями будем, Максим".
Подъезжаем к этому дому, выходим из машины. Микола называет меня уже сватом, говорит: "Сват Максим, я с тобой". Заходим в вестибюль, народу - не пробьешься, побольше, чем у касс стадиона. Лег я на брюхо и между ног прополз, добрался до столбика. Действительно, висят списки. Шарю глазами, ищу свою Устишку. Читаю и не верю своим глазам: мальчик! Мальчик, и пять кило весом. Обращаюсь к одному гражданину: "Это как понимать? Что здесь написано?" Он читает: "Мальчик, вы что, неграмотный?"
От радости дух перехватило, хочу позвать Миколу и не могу слова сказать. Потом как закричу: "Микола! Я тебе не сват! Мальчик!"
Микола услышал, открыл с улицы окошко и спрашивает: "Так что ж, Максим, у тебя появилось, какое дите?" - "Мальчик, говорю, мальчик. Перепутала теща, не спавши ночь..." Во как бывает, Степан Павлович. Дело знакомое. Разрешите ехать в город?
Бородин хохоча толкнул Рыбалко в спину:
- Ха-ха-ха, поезжай, поезжай, ха-ха-ха...
Он положил Еленино письмо в карман, хотел было приняться за работу, но не мог: его душил смех. "Наверное, и со мной могло так случиться". Он отодвинул книгу.
Ожидание скорой встречи с женой, Павликом и тем, которого он еще не знает, но которого сильнее всех ждет, вновь охватило его. Он попытался представить родившегося сына, и опять в его воображении возник розовенький шевелящийся комочек. "На кого он похож? На Елену или на меня? - Он подошел к полочке-вешалке, посмотрелся в зеркало. - Так себе, нечто среднее между калмыком и донским казаком. Пусть будет похож на Елену". Теперь он думал только о жене. Вспомнил вокзал. Собственно, он не хотел ее отпускать к матери, а она не знала этого. Признался только в купе, когда до отхода поезда оставалось пять минут и проводник уже торопил провожающих. "Это верно, Степа?" - спросила она. Он наклонился, прижался своим крепким лбом к ее нежному, без единой морщинки лбу, прошептал: "Видит бог... Мне трудно без тебя. Я так хочу, чтобы ты была всегда рядом".
Руки его тогда чуть-чуть дрожали. Она удивилась, что у такого великана могут дрожать руки. "Слабенький ты, Степа", - пожалела Елена. "Только перед тобой... одной". Она погладила его по жестким волосам. Когда выпрямился, увидел: ее темные глаза были наполнены слезами. Но она как бы не чувствовала этих слез, улыбалась безмерно счастливой улыбкой...
Бородин тряхнул головой, чувствуя, что хорошо у него на душе и что он сейчас готов гору сдвинуть. Потребность что-то делать привела к мысли переставить книжный шкаф, который показался не на месте. Он передвинул его в угол, поправил книги. И уже принялся переставлять стол, как в дверях появился Малко.
- Разрешите? - Старший лейтенант с завидной лихостью щелкнул каблуками и застыл у порога.
- Проходите, вот садитесь на мое место, - показал Бородин на полукресло. - Садитесь, садитесь, не стесняйтесь...
- А вы, товарищ подполковник?
- Мне хочется постоять, поразмяться.
Малко сел.
- Как идут дела во взводе? - спросил Бородин.
- Идут, товарищ подполковник, - с грустью отозвался Малко и про себя отметил: "Настроение у замполита вроде бы хорошее, вовремя пришел".
- Что так отвечаете? Или компот, как говорит сержант Добрыйдень обнаружился? Давайте выкладывайте, слушаю...
- Вообще-то ничего особенного не случилось, - поднялся Малко.
- Сидите, сидите...
- Я, товарищ подполковник, зашел проинформировать вас о ходе социалистического соревнования во взводе, - начал издалека Малко.
- Это хорошо. Молодец... - весело похвалил Бородин. - Так обязан поступать каждый командир, не ждать, пока вызовут.
Малко похлопал по карманам.
- Можно курить, -- сказал Бородин и положил на стол пачку сигарет.
- Прикинул я сегодня, кто и как выполняет свои обязательства. Общая картина вроде бы неплохая. Но вот оператор у меня не тянет. Боюсь, завалит он взвод. А я понимаю, товарищ подполковник, что социалистическое соревнование тогда чего-то стоит, когда все подразделения разом выходят на рубеж обязательств, без отстающих.
- Верно, Михаил Савельевич, именно без отстающих, - радостно подхватил Бородин.
- Есть у меня просьба к вам, товарищ подполковник. Это даже не просьба, а предложение. Помните партийное собрание? Вот я и зашел... Все мы трудимся ради общего дела - боевой готовности. Наша копилка - это готовность всей части, - подчеркнул Малко. - Не посмотреть ли нам на расстановку сил в подразделениях? Может быть, действительно где-то слишком жирно со специалистами, а где-то бедно. Ну, скажем, в подразделении лейтенанта Узлова все специалисты имеют классность. С таким составом легко попасть на Доску отличников. А вот с таким оператором, как рядовой Гросулов, дальше проработки на партийном собрании не уйдешь.
- Что вы конкретно предлагаете? - нетерпеливо бросил Бородин. Слово "проработка" ему не понравилось, и он насторожился.
- Для начала ефрейтора Цыганка перевести в мой взвод, а рядового Гросулова - во взвод Узлова. Он там среди хороших специалистов быстро подтянется. Надо же все-таки учитывать и то, что рядовой Гросулов не просто солдат. Генералу, наверное, не безразлично, как его сын служит... Ругайте меня, но я часто говорю: этого солдата мне не поднять выше тройки.
- Н-да. Может, вы и правы, - подумав, сказал Бородин. - Но пойдет ли Цыганок к вам, согласится ли на это Узлов? Как проявит себя в новом коллективе Гросулов?
- А приказ? Приказ, товарищ подполковник, - закон для подчиненного. Ведь это будет произведено ради общей копилки. - снова загорячился Малко, - не ради моей славы, а ради того, чтобы вся часть разом вышла на намеченный рубеж... До боевых пусков осталось немного...
- Да, да, именно так. Позвольте-ка мне сесть на свое место, здесь мне как-то ловчее решать дела...
Малко поднялся, тайком посмотрел на Бородина: замполит уже не казался ему таким веселым, как в начале разговора. "Неужели не поддержит?" - затревожился старший лейтенант.
- Значит, вы просите перевести к вам оператора Цыганка, а рядового Гросулова направить во взвод Узлова? Так я вас понял?
- Так, товарищ подполковник... Я в смысле общей копилки...
- Не пойму я вашу копилку, - скривился Бородин. - Не пойму главного: для чего вы ее придумали?
- Как предложение, товарищ подполковник...
- А может быть, для того, чтобы заполучить себе лучшего специалиста? - в упор поглядел Бородин.
- Это вам, товарищ подполковник, показалось...
- Очень рад, если показалось. Что у вас еще?
- Все, только это предложение...
Бородин потер лоб, сказал:
- Н-да, значит, Гросулов не может подняться выше тройки?
- Не может... Вот на баяне... он и на пятерку потянет...
- Так что ж делать? Может быть, Михаил Савельевич, устроить ему небольшую стажировку во взводе Узлова? Пусть он там потрется среди хороших специалистов, посмотрит на работу того же Цыганка. Я поговорю с командиром части, он предоставит возможность. Как вы смотрите?
- Это идея! - приободрился Малко. - Пусть потрется, пусть посмотрит. Хорошая идея, товарищ подполковник.