- И кто, ты думаешь, это был? - Малко прошелся по комнате. - Баянист, хромоногий мужчина лет сорока! Заиграл он на баяне. Мой Виктор сразу замер, стоит, и ни с места. "Что с тобой?"-говорю. "Тихо, тихо, товарищ старший лейтенант, это же баян", - шепчет он и тянет меня в толпу. Пробились мы к хромоногому. У Виктора глаза, как у малярика, горят огнем. "В чем дело?" - спрашиваю. "Здорово! - говорит мне. - Сказка!" А сам весь - дрожит. Яков заметил и говорит: "Ты что, солдат, играешь? Ну-ка попробуй". И Виктор мой рванул мехи. "Подходяще", - похвалил его Яков.
- Теперь он проходу мне не дает, - продолжал Малко. - "Товарищ старший лейтенант, отпустите в "Голубой Дунай", и только. Оказывается, тот Яшка-баянист устроился в этом кабачке "Голубой Дунай". Ему хочется послушать. Как ты думаешь, отпустить?
Малко, рассказывая о солдате, любовался женой. Вообще он был доволен Анкетой, доволен тем, что умеет она занять себя, когда он задерживается на службе, и не ропщет, когда сигналы срочного сбора отрывают его от семьи: доволен и тем, что вопреки его ожиданию оказалась приятной "крохоборкой": в квартире появились новые вещи - в углу красуется трельяж, вдоль стены - диван, на котором удобно спать, для мужа купила карманный будильник. Собственно, идею приобретения такого будильника выдвинул сам Малко: он часто забывал в служебной крутоверти сделать то, что планировал на день, иногда опаздывал то на занятия, то на различные совещания. Теперь побудка всегда при нем: затрещит, и Малко спохватывается - пора. О будильнике в части никто не знает, однако уже говорят: "Малко точен, как часы"...
- Что я скажу, Мишель? - Аннета подвинула к себе столик с рисунками. - Ты кого готовишь, баяниста или ракетчика?
- Одно другому не мешает! - возразил Малко. - Осенью состоится смотр солдатской художественной самодеятельности. И представь себе такой финал: я выставляю от своего взвода рядового Виктора Гросулова. Кто такой этот солдат? Первогодок, троешник. И вдруг он на смотре, как тот бродяга Яшка, покоряет жюри. Ему объявляют благодарность, награждают ценным подарком. Ты что же думаешь, папу это не тронет? Конечно, тронет. Разумеется, генерал вспомнит и командира этого солдата-лауреата... Кто он, этот командир?! Старший лейтенант Малко!..
Аннета вздохнула:
- Перед отъездом из Москвы я заходила к твоим родителям. Папы, конечно, не было дома, он, как всегда, в министерстве. Но Раису Петровну, твою мамочку, я застала. Она сразу догадалась, зачем я пришла. Вам врозь жить нельзя, говорит, вы чем-то похожи друг на друга, вы обязательно должны быть вместе. Мишель долго там не задержится. С неба звезд не срывает, а вот сюда. - показала она на плечи, - на погоны, знает, как кладутся звездочки.
Малко замахал руками:
- Что она говорит! Я о них и не думаю... Вот чудачка, все, видимо, мамы такие! - Он посмотрел Аннете в лицо и, поняв, что она ему не поверила, робко спросил: - И ты, наверное, так думаешь обо мне?
Она рассмеялась громко, заразительно. Он смех этот понял, сказал:
- Компота не будет, Аннета! Мишель твой умненький...
Она сразу погрустнела. В комнату вбежала Руфочка. Аннета взяла ее на руки.
Малко сказал:
- Виктора я не отпущу слушать баяниста.
- Почему?
- Электричку сегодня пустили. Два часа на ней - и он дома, у своей мамы. Выпьет в ресторане, потянет к мамаше. Зачем мне лишние неприятности?
- Значит, ты ему не веришь? Смотри, тебе виднее... А вообще людям надо доверять...
- Да, доверять. - Он схватил фуражку, выбежал, как всегда, с шумом скатился по лестнице.
"Людям нужно доверять... Аннета права, тысячу раз права. Права, права". Ему было приятно повторять эти слова, приятно потому что они убеждали его в том, что он поступил правильно: Малко еще утром оформил Виктору Гросулову увольнительную записку, солдат отпускался до двадцати двух часов, а с женой он говорил о нем для того, чтобы лишний раз убедиться в правильности своего решения. И выходит - не ошибся.
"Не спорь с женой, хоть ты и прав стократ. Жена - и прокурор и адвокат", - пришла на ум услышанная когда-то шутка. Он не помнил, кто и когда это сказал, но шутка ему понравилась. "Да, да, прокурор и адвокат".
Будильник стрекотнул во внутреннем кармане тужурки. Малко спохватился:
- Савчук ждет!..
Комната секретаря партийного бюро оказалась на замке. "Интересно, куда мог уйти Захарыч?" - затревожился Малко. Он хотел было постучать в кабинет Бородина, но, заметив проходящего мимо штаба старшину Рыбалко, догнал его, спросил:
- Майора Савчука не видели?
- Вас искали, товарищ старший лейтенант. Где вы были?
- Обедал, немного задержался. Сегодня суббота, вроде совещаний никаких не намечалось. А что случилось?
- Сам приехал...
- Генерал Гросулов?
- Он. Собрал всех офицеров под навес, под тот, что в новом парке...
- И что же? Разгон устроил?
- Нет. Нынче он веселый, солдат хвалил. Вспомнил про Цыганка, говорит: я его знал, когда он еще был рядовым, говорит, шутник, но свое дело знает крепко... Потом, конечно, серьезный разговор пошел. Говорит, очень уж международная обстановка дрянная, требуется постоянная бдительность и высокая боеготовность... Короче говоря, товарищ старший лейтенант, через месяц, кровь из носу, быть готовыми к боевым пускам! - воскликнул Рыбалко. - Вон его машина, - показал он на черную "Волгу", блеснувшую в лучах солнца у спортивного городка.
Машина шла к воротам. Малко бегом обогнул здание штаба, оказался у проходной. Ему очень хотелось, чтобы генерал заметил его, остановился, поговорил.
Гросулов узнал старшего лейтенанта.
- Здравия желаю, товарищ генерал! Старший лейтенант Малко!
- Здравствуйте, Михаил... кажется, Савельевич?
- Так точно, товарищ генерал, Савельевич!
Малко стоял перед Гросуловым с развернутой грудью. Все на нем было по росту, наглажено, вычищено. "Красавец!" - восхитился Гросулов, разглядывая старшего лейтенанта и не решаясь спросить о сыне. И может быть, так и промолчал бы, но Малко вдруг, козырнув, сказал:
- Разрешите доложить? Ваш сын рядовой Виктор Гросулов получил сегодня увольнение в город. - И, уже совсем осмелев, добавил: - Молодой парень, пусть погуляет...
Вольность Малко не понравилась Гросулову. На его щеке дернулся шрам, дернулся и замер.
- Отпустили? - И громче: - Не рано ли, старший лейтенант?
- Никак нет, товарищ генерал, заслужил он!
- До свидания. Поехали, Рогов.
У Малко что-то оборвалось в груди. Он даже не заметил, как скрылась машина. Скрип железных ворот вернул его к действительности, и он, вспомнив о майоре Савчуке, зашагал в штаб.
XX
Пять дней Цыганок готовил программу вечера отдыха солдат. Хотя дежурил он в кафе не первый раз, однако пришлось изрядно покрутиться и поволноваться. Ну чай, само собой, повар приготовит, Пашка подаст. Чай - это для солдат не главное. Чай на любителя. Другое дело, если не будет "гвоздя", - полный провал. "Гвоздь" нашелся, причем случайно. Как-то прослышал Цыганок от Виктора Гросулова о том, что жена его командира старшего лейтенанта Малко сделала серию рисунков к роману известного писателя и что эти рисунки будут отправлены в Москву. "По-моему, сумела раскрыть души солдатские", - увлекательно рассказывал Виктор. Каким-то чутьем Цыганок угадал: интересно будет посмотреть эти рисунки, послушать художницу. Поделился своими мыслями с лейтенантом Узловым, тот - с Шаховым, Шахов - с секретарем партийного бюро... И пошло. Замполит доложил Громову. Узнал об этом и Малко: "Все понятно! Будет сделано".
Рисунки заняли целый простенок. Цыганок не понимал, как же такая уйма их может поместиться в книге? Он пришел в кафе раньше всех. Опробовал телевизор - работает нормально. Взял баян, растянул мехи - колесный скрип! Впервые удивился тому, что Виктор, тихоня с виду, может выжимать из этой коробки такие звуки, что душа то млеет, то воспламеняется, то клокочет в гневе. Поразительно!
Он положил баян в футляр, вновь начал рассматривать рисунки. На большом куске ватмана был изображен ефрейтор. "Как же тебя в книгу втиснут?" - подумал Цыганок. Рисунки заинтересовали. Костя немного отошел назад, скособочил голову: ефрейтор будто ожил. Лицо его было обращено в сторону ракетной установки. Взгляд пытливый, проникновенный. На щеках - капельки пота, под мышкой - книжка, на обложке которой виднеются две буквы - "эл...". "Учебник электроники! - догадался Цыганок. - Штурмуешь технику в поте лица? Понятно. Одолеешь, по лицу вижу - одолеешь. Как живой, только не разговаривает". Рисунок показался Косте до того знакомым, что он начал припоминать, где же видел этого солдата. Чуть не вскрикнул: "Вот тебе и фокус: похож на меня!.. Книжку так держал и так думал: покоришься, заиграешь в наших руках. Только я не потел, потому что никогда не потею... Может, Пашку нарисовали? Он потеет. Похож и на Волошина. Пожалуй, это он. А конопушки где? Неточно нарисовали... Конопушек нет. Значит, не он, другой кто-то", - с обидой заключил Цыганок.
Пришел Виктор Гросулов. Цыганок посмотрел на часы, обратил внимание, что на Викторе выходное обмундирование, спросил:
- Что так рано вырядился? Или увольнительную схлопотал?
Виктор взял баян, приготовился играть.
- Угадал, Костя. Послушай "Амурские волны". - Он склонил голову, тронул клавиши легко, будто шутя.
- Артист!
- Нет. Вот дядя Яков из "Голубого Дуная", тот действительно артист.
- Дядя Яков! - ревниво заметил Цыганок. - Он профессионал, а ты рядовой солдат. Понимать надо! - Костя вытер суконкой пыль на подоконнике, нахмурился. - В город отпустили?
- Да...
- Зря...
- Почему? Скоро год, как я служу. Разве таких, Костя, еще не пускают в увольнение?
- Пускают. Они не рыжие...
- И я не рыжий.
- Нет, рыжий, ты выделяешься в части, значит, рыжий.
- Чем я выделяюсь? Конечно, еще не отличник, сам-то сразу в передовики попал?
- Нет! - воскликнул Цыганок. - Все было: и двойки, и наряды вне очереди. Помучился со мной старшина Рыбалко, прокудой называл. Вызревал я трудно. Часто получалось так: думал, вот теперь я отличился, а мне по загривку - бац! Поспешил, значит, не в ту мишень попал... И поделом!.. Ты заметен, Виктор, своим папой. Генерал! Командующий! Может, поэтому и получил увольнительную? Подумай. Вон Пашке лейтенант Узлов отказал, говорит, вечерком с тобой в техническом классе посидим. А у Пашки четверка по технике. Четверка, а не тройка, как у тебя...
Виктор никогда не видел таким Цыганка, он смотрел на него с удивлением и некоторым страхом: весельчак, баешник, и вдруг такая строгость...
- Гля, какой ты товарищ ефрейтор. - растерянно произнес Виктор. - У меня есть свои командиры, им я и подчиняюсь... Очень хочется баяниста послушать.
- Самый настоящий компот!. - взорвался Костя. - Хочется! Я два с половиной года мучаюсь по Тоне. Два с половиной года она шлет поцелуи и горячие объятия. Терплю же! A-а, не об этом я, Витяга! - махнул рукой. - Опять я вроде не в ту мишень пальнул. Сбил ты прицел. - Костя почесал за ухом, сел у окошка. - Сам-то понимаешь, тянешь ты на увольнительную или нет? Молчишь, значит, не тянешь!
- Я только посмотрю и тотчас обратно...
- Мне хоть всю ночь сиди. Вижу, присох к музыке - не оторвешь...
- Мечта у меня, Костя, - повеселел Виктор. - Отслужу и устроюсь в ансамбль русских песен. - Он растянул мехи баяна. - Слышишь раздолье степей... Вот шумят, голосят... А это кузнечик. Шмель садится на цветок. Цветок розовенький. Слышишь? У каждого цвета - своя мелодия.
Цыганок заметил, как по лицу Аннеты пробежала тень. Художница взяла Малко под руку и отвела в сторону, что-то сказала ему. Старший лейтенант засмеялся:
- Тронутый! - захохотал Костя. - По-твоему, цвета издают звуки...
- Л как же! Я их слышу. Только бы разработать пальцы. У меня мама страшно любит цветы!
- А папа?
- У него свои цветы и звуки. Он весь в службе. Армия - это его музыка. Мне кажется, он может нюхом определить, кто и как относится к своим обязанностям... Когда-нибудь напишу о нем музыку: сухая строгость и где-то глубоко, в душе человеческая нежность... Таким представляю его...
Цыганок слушал Виктора с предубежденностью: может быть, у генерала и есть человеческая нежность - почему бы и не быть! Но он, Цыганок, знает лишь вот эту "сухую строгость", о которой слышал не раз, да и на себе испытывал раньше. Нежность, конечно, должна быть у каждого человека, но в данном случае генерал не проявит ее, ибо, по мнению Цыганка, Виктор получил увольнительную в город не так, как другие солдаты, кто-то проявил к нему снисхождение. В другой раз Цыганок не стал бы об этом говорить: получил, и хорошо, пусть солдат погуляет. Раньше он и сам умудрялся попадать в список увольняемых в город в то время, как по всем статьям нужно было посидеть за учебником, а то и чистить картофель на кухне. Но Виктору сегодня следовало бы, по крайней мере, остаться в городке, побыть в солдатском кафе. "Ведь схватил ты, Витяга, тройку... Могут подумать: балуют генеральского сынка".
- Не каждой увольнительной радуйся. - сказал Цыганок. - Узнает отец - будет и тебе, и твоему командиру музыка.
Виктор повертел увольнительную записку, положил в карман:
- Часок послушаю... Не волнуйся за меня...
- Это почему же? Ты не прав, я в какой-то степени отвечаю за тебя. Или ты по-другому понимаешь соревнование?
Виктор промолчал. Он, по существу, еще и не понимал это соревнование: старший лейтенант Малко настоял, чтобы вызвал лучшего оператора-вычислителя, он так и сделал. Потом понял, что соревнование неравное, но был доволен помощью Цыганка и в душе благодарил веселого черноволосого ефрейтора.
Пришел Малко с женой. Цыганок доложил старшему лейтенанту программу солдатского отдыха. Аннета принесла с собой новые рисунки. Малко забегал по кафе, распоряжаясь, как лучше расположить работы жены.
- Живопись прежде всего должна смотреться. - Он сам приладил рисунок на щиток и, отойдя, сказал: - Вот в таком порядке. Все понятно? Рикимендую и остальные так выставить.
Цыганок заметил, как по лицу Анкеты пробежала тень. Художница взяла Малко под руку и отвела в сторону, что-то сказала ему. Старший лейтенант засмеялся:
- Какая разница, важен смысл... Товарищ Гросулов, вы получили увольнительную?
- Получил, товарищ старший лейтенант.
- Учтите: быть в казарме без опозданий!
- Слушаюсь, товарищ старший лейтенант.
Малко обошел все столики, заглянул в шкафы, покрутился возле буфета и куда-то выбежал, на ходу говоря:
- Я сейчас вернусь.
Вслед за ним ушел и Виктор.
Аннета спросила:
- Во сколько придут солдаты?
Цыганок ответил не сразу: его мысли еще были заняты Виктором - ушел, не смог убедить. Ему хотелось догнать товарища, но вопрос художницы задержал его.
- Через полчаса, - сказал Цыганок и выскочил на веранду. Виктор был уже далеко. Хотел окликнуть, но лишь махнул рукой: "Ладно, Витяга, обойдемся нынче и без баяна. - Немного погодя вздохнул: - Зря волнуюсь, кажись, не подведет... "Когда-нибудь напишу о нем музыку..." Композитор! Напиши, послушаем, если ты действительно такой".
Цыганок видел Аннету всего один раз, в офицерском клубе. Она показалась ему тогда слишком чопорной. Поэтому в первые минуты, когда они оказались вдвоем, он чувствовал себя неловко.
- Вы всегда такой молчаливый? - спросила Аннета, прикалывая к щитку рисунки.
"Нашла молчаливого", - улыбнулся Цыганок, стараясь не смотреть на художницу.
- Скажите, вам эта работа нравится? - Она показала на портрет, в котором Цыганок узнавал себя.
- На Пашку Волошина похож. - сказал Цыганок, все еще стараясь не смотреть на Аннету.
- Ну-ка станьте сюда. - Она взяла Цыганка за руку, подвела к щитку, расправила ему плечи. Отошла к столику и начала смотреть то на Цыганка, то на рисунок, слегка наклонив голову. Он не знал, куда деть свой взгляд. "Вот мука адова, - думал Костя. - Красивая", - взглянул он мельком на Аннету.
- Стойте прямо, пошире плечи. На меня не смотрите, вот в окошко... Вообразите, что там пусковая установка.
"Да, хорошо ей говорить... не смотрите. - Цыганок обмяк. Вдруг почувствовал, как по щеке поползла капелька пота. - Взмок, вот так штука. Потею!"
- Вообразили? Теперь о чем вы думаете?
Цыганок шевелил губами, стараясь сдуть проклятую потинку. Наконец он выговорил:
- Сейчас ни о чем, Аннета Григорьевна. - Он полез в карман, достал платок. Она все смотрела, склоняя голову то вправо, то влево. Потом подошла, сняла рисунок.
- Кажется, он не удался мне. - Достала из портфеля карандаш и хотела перечеркнуть рисунок, но Цыганок, сообразив, в чем дело, вскрикнул:
- Не надо!.. Не трогайте!..
- Почему?
- Он похож на одного нашего солдата...
- На вас?
- И на меня, и на Пашку Волошина... Больше на Волошина, только конопушек не хватает...
"Конопушки" рассмешили ее. Теперь Аннета не казалась Цыганку чопорной, напротив - простой, как Узлов, что ли. Она начала рассказывать содержание той книги, которую иллюстрирует. Боялась, что рисунки не понравятся автору, что ей не удались некоторые образы романа.
Не все из того, что она говорила, Цыганок понимал. Однако он радовался тому, что сегодня она расскажет обо всем этом ребятам и, конечно же, они останутся довольны.
Цыганок не ошибся. Ее слушали внимательно, с интересом. Потом посыпались вопросы. Отвечая на них, она, в свою очередь, о многом спрашивала. Цыганок заметил, что Аннета Григорьевна умеет слушать. И когда ей нравился ответ, она восклицала: "Вот это мне и надо!"
Затем она делала эскизы. Первым позировал сержант Добрыйдень. Она сделала лишь набросок, но всем показалось, что рисунок завершен, что на нем сержант как живой. Когда нарисовала Цыганка, он сказал:
- Не похож.
Но Волошин не согласился с ним и на удивление всем изрек:
- Ты сам себя не видишь, а мы видим. - И расхохотался, говоря: - Наш Костя - балагур, того и гляди, что-нибудь выбросит.
Наконец пришел Малко.
- Вот вам, товарищи, и академия живописи. Рикимендую познакомиться с работами передвижников, - сказал он, и все сразу почувствовали, как в зале воцарилась официальность. Аннета тоже это уловила и начала собирать рисунки.
Цыганок объявил вечер закрытым.
Уходя, Малко сказал:
- Это не последняя встреча. Я уговорю Аннету Григорьевну выступить еще. Все понятно? - повернулся он к жене и, взяв ее под руку, направился к выходу.
- Умные ребята, - сказала Аннета, подходя к дому. - Многое подсказали мне. Толковые!
- Толковые, - с иронией произнес Малко. - Отпустил генеральского сыночка, а теперь дрожу. Оказывается, генерал Гросулов находится в городке. Вдруг заглянет в ресторан, влетит и сынку и мне! И не отпустить не мог. Понимаешь. Аннета, как жизнь устроена, кто-то должен за тебя словечко замолвить...
- Михаил, нехорошо ты поступаешь, нехорошо.
Малко вспыхнул:
- Тот режиссер лучше поступал... Помолчала бы.
Она вскрикнула:
- Что ты говоришь! - и закрыла руками лицо, уронив портфель.
Он подобрал портфель, сказал:
- Извини, больше не буду.