- Да. Не знаю. Нет, - ответила Эдит, - те парни сказали, что мне позвонят из больницы. А при таких обстоятельствах дела у Конни идут хорошо. Так они мне сказали. Когда мимо пробегал врач и я хотела с ним заговорить, они мне не дали.
- И как же эти типы выглядели?
- Как служащие, - ответила Эдит. - Очень крепкие, совершенно гражданские. И по одежде тоже.
- Молодые?
- Может, чуть старше тридцати.
- Они вам угрожали?
- Когда я сказала, что не собираюсь ехать домой, а сяду на скамейку и буду ждать здесь, один из них сказал, что, если я немедленно не исчезну, то он сам отведет меня вниз, посадит в такси и позаботится о том, чтобы меня больше не пускали в больницу.
- Но такого не может быть! - сказала Ирина растерянно.
- До этого я тоже так думала, - ответила Эдит. - Но, как видите, бывает. Я отказалась уйти со скамейки, тогда один из парней действительно схватил меня, потащил к выходу, посадил в такси и дал водителю этот адрес.
- Но это же должны были видеть какие-нибудь люди в больнице?
- Только врачи и сестры. Все больные были уже в кроватях. А посетители давно ушли.
- И что? - спросил я.
- И ничего, - ответила Эдит. - Сестры и врачи даже не пикнули. Они делали вид, что не видят меня и этого парня. Тогда я в первый раз испугалась и за свою жизнь, понятно? А потом еще больше.
- Потом - это когда?
- После того, как поговорила с обоими этими свидетелями, и они мне все рассказали. Домой я, конечно, не поехала. То есть, поехала, но не сразу. Я сказала шоферу, что хочу сначала на Эппендорфер Баум, 187. А он там должен подождать. - Она задрожала.
- Еще? - спросил я и снова потянулся за бутылкой виски.
- Нет, спасибо, больше не надо. - Слезы снова потекли по красивому лицу Эдит. - Не могу забыть кровь. Кровь на дамбе. Уже давно стемнело, горели уличные фонари. Кто-то засыпал кровь опилками, но во многих местах она проступила, темная и блестящая… - Она откинула голову назад. - Тогда я отыскала обоих свидетелей.
- Откуда вы вообще о них узнали? - спросил Берти.
- Когда мне звонили в первый раз, полицейский сказал мне что-то о двух свидетелях. Он еще не был проинформирован.
- Еще не был проинформирован о чем?
- Ну, о… Я тоже не знаю, о чем… А вы знаете?
Берти покачал головой.
- Нет, - сказал я.
- Но тут же явно что-то происходит… Я имею в виду, ведь это ненормально, как со мной поступили! - воскликнула Эдит.
- Да, - сказал я. - Это ненормально.
- Тайна, - сказала Эдит. - Вся эта история покрыта тайной. А что я ничего не должна об этом узнать, этот полицейский еще не был осведомлен. Так ведь?
- Очевидно, - согласился я. - Так вы нашли обоих свидетелей?
- Конечно. Иначе я не знала бы того, что сейчас рассказала вам. Об этом я узнала от них. Но номера тех двух машин они не рассмотрели.
- Кто эти двое?
- Один - портье в доме 187, другой - продавец антиквариата. У него в том доме магазин. Мы беседовали у него в квартире, мы втроем. Поляк боялся, что меня увидят с ним.
Я видел, что Ирина вздрогнула.
- Какой поляк? - тихо спросила она.
- Ну, этот портье, - ответила Эдит.
- Портье - поляк? - задал я идиотский вопрос, потому что все еще не мог поверить, да и Ирина, я видел, тоже. Мы оба подумали о фройляйн Луизе и о том, что нам рассказал о ней и ее друзьях пастор Демель.
- Я же говорю. Портье - поляк. Что вы на меня так смотрите? Продавец антиквариата, кстати, тоже иностранец. Француз.
- Поляк и француз, - сказал Берти. Теперь он уже не улыбался.
- Да, Господи, Боже мой, да! - вспылила Эдит. - Поляк и француз! Живые люди, не моя выдумка, не призраки, можете их сами навестить. Или вы считаете, что я выдумываю? Вы что, мне не верите?
- Верим, - ответил я. - Конечно, верим.
- Так что же в этом необычного? - спросила Эдит Херваг. - В Гамбурге масса иностранцев. Всех национальностей! С тем же успехом я могла попасть на китайца и негра.
- Но встретили поляка и француза, - произнесла Ирина Индиго и посмотрела на свои туфли.
Эдит вдруг снова сильно занервничала.
- В чем дело? - спросила она. - Может, вы их обоих знаете? Вы что-то знаете и скрываете от меня?
- Нет-нет, - ответил Берти.
- Тогда я не понимаю, чего вы волнуетесь, - сказала Эдит. - Двое очень милых, очень приветливых людей. Они как раз стояли на улице, когда это случилось. Кстати, француз болен, он чувствовал себя не совсем хорошо.
- А что с ним? - спросил я.
- Астма, - ответила Эдит Херваг.
8
"Нет-нет, не большие артишоки! Вот эти маленькие, нежные, в масле, пожалуйста…"
"И еще триста граммов смешанной нарезки…"
"Сегодня утром получили, милостивая госпожа! Очень рекомендую, отличный омар…"
Франкфуртский магазин "Деликатесы Книфалля" находится наискосок от здания издательства. Сюда тоже долетают шум и грохот от строительства метро. "Деликатесы Книфалля" - самый любимый и знаменитый магазин деликатесов во всем Франкфурте. Просторный зал выложен белым кафелем, сплошные ряды самых разных отделов: мясо, живая рыба в бассейнах, колбаса, сыр, овощи, пикантные салаты, спиртные напитки, хлеб, консервы. У Книфалля есть все, любые деликатесы! И все высшего качества! И все дешевле, чем у других! Огромный оборот у этого толстого, проворного господина Вальдемара Книфалля. По заказам он высылал первоклассных официантов и симпатичных официанток со сказочными холодными буфетами к людям, устраивавшим вечеринки. Его желание расширять сферу своих услуг, его инициатива и предприимчивость не знали границ.
Позади этих многочисленных разнообразных отделов огромного магазина глава клана (сыновья, дочери, его жена и два зятя тоже работали вместе с ним, так что это было настоящее семейное предприятие) распорядился оборудовать стойку бара с табуретами, установить на стойке кофейную машину для эспрессо, за ней - витрину с бутылками спиртного, а перед стойкой - пару столиков со стульями. Блестящая идея! Домохозяйки могли здесь присесть и поболтать, выпить кофе, погрызть чего-нибудь, пока выполняется их заказ; к середине дня приходили деловые люди, работающие по соседству, служащие, продавщицы, брали аперитив, бутерброды, легкие, приятные (и недорогие!) закуски, от которых не полнеют и не клонит в сон. В обед здесь всегда было набито битком. Многие рестораны могли только мечтать о таком наплыве посетителей и о таком обороте. Тем более, что это продолжалось практически без перерыва с обеда до вечера. Здесь заключались соглашения, проводились переговоры (магазин деликатесов Книфалля имел частную автостоянку, теперь машины заезжали на нее по улицам Гроссе Галлусштрассе и Кирхнерштрассе, так как спереди, с Кайзерштрассе, это было невозможно), постоянно везде сидели и стояли люди, всегда что-то происходило.
В такой ранний час здесь, конечно, было еще пусто. Только один человек сидел на стуле со стаканом в руке, лицом к стене - я.
- Повторите, пожалуйста, фройляйн Люси!
- Но у вас и так уже двойной, - с несчастным видом начала молодая симпатичная фройляйн Люси, стоявшая за стойкой бара, но я прервал ее:
- Не беспокойтесь. Я свою норму знаю.
В стену было вмонтировано зеркало, и я с отвращением рассматривал себя в нем. Утром, когда брился, я ведь тоже смотрел в зеркало. Как бы я хотел вернуть то отражение!
Внезапно я стал выглядеть как совсем другой человек. Уж точно не красавец, ей-богу! Лицо посерело, погасли искрящиеся весельем глаза, которые у меня еще были, когда я печатал продолжение, исчезло эйфорическое настроение утра. Я, который с циничным видом и с уверенностью в победе еще недавно стучал на пишущей машинке, сидел теперь в сумраке маленькой закусочной "Деликатесов Книфалля", ожесточенный, без сил, упавший духом.
Девушка Люси, светловолосая, темноглазая, двадцати лет, в чистой белой курточке, поставила передо мной на маленький столик новый стакан виски и бутылку содовой. Мы познакомились уже давно, и она была довольно сильно в меня влюблена, эта Люси. Я это ясно видел, да и другие тоже. Она плохо умела скрывать, хотя очень старалась. Я пишу это без гордости, видит Бог, не для того, чтобы похвастаться этой победой. Люси в меня просто втюрилась. Как я уже говорил: "Tout les femmes sont folles de moi. К сожалению".
Люси уже два года работала во Франкфурте, в "Деликатесах Книфалля", родом она была из Брандоберндорфа, местечка в Таунусе. За эти два года у Люси был один-единственный друг, с почты, такой симпатичный, что все девушки оборачивались ему вслед, он развозил экспресс-почту на желтом "фольксвагене". Любил Люси, обманул Люси. Деньги у нее он тоже забрал. Тогда она рассталась с ним. С тех пор она жила в полном одиночестве в огромном городе Франкфурте. Это было нелегко для молодой девушки. Жить в полном одиночестве нелегко для любого человека - даже для святых. Даже те считали, что это трудно.
А как Люси беспокоилась обо мне! Я точно знал, что она думала: "Почему он всегда злой, когда приходит сюда? Почему всегда пьет виски до обеда?"
"И еще сыра… Дайте мне камамбер, горгонцолу, гервес…"
"Креветки! Наконец-то снова креветки!"
"Свежие, только что получены, милостивая госпожа…"
- Ваше виски, господин Роланд, - буркнула Люси.
Я поднял взгляд, кивнул и криво улыбнулся. Люси тут же улыбнулась в ответ, но я видел это только в зеркале, потому что снова опустил голову, приготовил себе напиток и сделал огромный глоток. "Шакал" вдруг объявился снова. Близко. Совсем близко.
"Что это с этим Роландом, - наверняка ломала себе голову Люси. - Все время что-то бормочет про себя. Как будто ругается".
Ну, да, именно это я и делал.
"Живу как свинья! - бормотал я. - Дрянь паршивая, абсолютная дрянь. Господи, Боже, как же я испоганил свою жизнь!"
Теперь я только нечленораздельно мычал. Я думал: "Мне тридцать шесть лет, можно подводить итоги. Промотал, растранжирил, растратил я свою жизнь. Зарыл свой талант. А ведь я был когда-то одарен, о да! Тогда я писал вещи получше. Прошлогодний снег!"
- Тьфу, черт! - сказал я вслух.
Девушка Люси посмотрела на меня из-за стойки, где мыла стаканы, долгим взглядом. Нижняя губа у нее вздрагивала.
- Дерьмо! - громко выругался я, а про себя добавил: "Писатель-ас, зарабатывающий и просаживающий целые состояния, счастливчик, которому все завидуют". Такого рода невеселые мысли посещали меня именно в этом сумеречном, прохладном месте уже в течение семи лет - постоянно, снова и снова. Я сидел здесь, когда Люси еще не было, а была другая девушка, а перед той еще одна и еще одна другая, так много девушек, разве их всех упомнишь?! Но постоянным было не только место моего самобичевания, но и время: раз, иногда несколько раз в неделю, по утрам - с девяти до половины одиннадцатого. Могло затянуться и до одиннадцати. Собственно, дело было так.
Семь лет назад в "Блиц" пришел новый главный редактор, этот самый Герт Лестер. Лестер был один из тех бойких и ловких tough-boys с их молниеносной карьерой, локтями, жестокостью и пронырливостью - каких теперь повсюду: в экономике, в промышленности, в издательствах встречают с распростертыми объятиями. В свои тридцать семь Лестер стал главным редактором "Блица". Между им и мной с первого взгляда возникла сильнейшая антипатия. Но ни один ничего не мог поделать с другим. Так что мы оба стали изображать дружбу и гармонию.
Лестеру еще довелось поучаствовать в последней войне. И уже четверть века он рассказывал всем и каждому, что это было лучшее время его жизни. Все, что было связано с армией, вызывало у него восторг. Униформа и женщины - это то, что должен любить настоящий мужчина, считал Лестер, который сам, естественно, был настоящим мужчиной. С тех пор, как он пришел к руководству "Блицем", в журнале определились две основные темы: война и секс. Начали с войны, Лестер был на ней совершенно помешан. Прошло уже ровно двадцать лет после ее окончания - повод вспомнить о бравых парнях! Так что все было заново реанимировано в огромных сериях (и написано мной, "писателем-звездой"): "Ответный огонь с четырех сорока пяти!" (Польша); "Танки на запад!"; "Немецкая кровь в песках пустыни"; "Имперский военный флаг над Кавказом"; "Акрополь-экспресс"; "И все-таки вы победили!" (Сталинград); "На Западе есть новости" (высадка десанта); "Фронтовой город Берлин"; "До последнего патрона". А потом о военной авиации - Люфтваффе: "Бомбы сбросить!" И еще о подводных лодках: "Потому что мы идем на Engelland!" И о судьбах боевых кораблей "Бисмарк", "Принц Евгений", "Граф Шпее"! После пятой серии о кораблях со мной случился нервный срыв. Ничего страшного, чего не вылечишь с помощью сна, гип-гип, ура!
"Нет, лучше crab-meat, крабы всегда такие соленые…"
Телефон у стойки зазвонил. Люси подняла трубку и тут же сказала:
- Вас, господин Роланд!
- Что, уже пора? - Я сильно побледнел.
- Нет, это просто дама…
Я встал и пошел к телефону. Стакан я взял с собой. Сначала назвался, потом допил и с привычным жестом отправил стакан через стойку симпатичной Люси, которая грустно кивнула. Здесь тоже имелась "моя" бутылка "Чивас". Из трубки донесся прекрасный берлинский диалект:
- Привет, Вальта. В издательстве они мне выдали, чтоб звонила в "Книфалль".
Шофер Кушке в лагере. Уборщица Райнке. А теперь еще по телефону моя старая приятельница. Невероятно, сколько берлинцев на моем пути в этой истории! Кажется, полгорода перебралось в Западную Германию. Действительно, с ума сойти!
- Доброе утро, Тутти, - сказал я приветливо. - Что стряслось?
Благодаря моей работе знакомишься со многими людьми. Тутти я знал по документальному репортажу о проституции во Франкфурте. Обворожительная девушка. Ее звали Гертруда Райбайзен, но она называла себя Тутти, потому что имя Гертруда казалось ей безобразным. Сейчас моя старая приятельница ответила всего одним словом:
- Ляйхенмюлла.
- Ах, Ляйхенмюллер! - воскликнул я. - Так он у тебя!
- Ага, у меня, - услышал я в ответ. - И не хочет уходить. Каждый раз тот же спектакль! Но этт последнее представление! Если он ище раз сюда заявится, Макс тут же вытряхнет из него душу!
- А что он делает?
- Макс? Стоит рядом со мной. Дать ему трубку? Подожди-ка, я…
- Да нет, не твой Максе, Тутти! Ляйхенмюллер!
- Ах, этт! Отдувается в постели и говорит, что не уйдет, что хочет еще раз. - Голос Тутти помягчел. - Я без попрека, Вальта! Ты ж ничего не можешь поделать. Звоню же только потому, что ты сам велел, если Ляйхенмюлла опять будет у меня выкрутасничать.
- Я тебе очень благодарен, Тутти. Так трогательно с твоей стороны.
- Да ладно те, кончай! Ты ж мне нравишься, а чё ты ко мне не приходишь? Слушай, Вальта, этот Ляйхенмюлла торчит у меня с пятницы. Макс говорит, я должна помалкивать, парень хорошо платит и значит все о’кей. Как будто пенунзы - это все! О моей бедной ракушке никто не думает!
- Так он у тебя с пятницы?
- Ну, уж три дня как! Ладно бы на пару часиков. А то мне уж кажется, что я - хомбрека!
- Кто-кто?
- Ты ж знаешь, Вальта. По-английски. Так ведь называется, хомбрека, не? Ну, баба, которая разрушает брак. Этт парень должен в выходные быть дома с семьей, не? А он тут вместо того раз за разом и все ему мало. Слушай, это уж не мужик, а бык какой-то! Не говоря уж о Гансике.
- Что еще за Гансик?
- Ну, моя канарейка. Он уж совсем не поет. Потому что мне некогда дать ему хоть бы пару листиков салата. Да и утром он долго сидит накрытым, потому как этот проклятый Ляйхенмюлла затрахает меня до полусмерти, а я потом не могу встать.
- А что Макс не может принести салата и открыть Гансика?
Макс Книппер был сутенером Тутти, душа-человек.
- Дак он же меня ревнует к этому кенарю! - заявила Тутти, поставив ударение на последний слог.
- Ревнует? К птичке? Почему?
- Потому как я всем сердцем привязана к этт крошке, - ответила Тутти. - Моя птичка по крайней мере никогда не бьет меня по морде! - Я услышал неразборчивый мужской голос. - Ага, так оно и есть, можешь себе слушать, Макс, когда-то я должна была это сказать! Ну, так что, вызывать полицию?
- Нет, - сказал я. - Пожалуйста, не надо. У меня есть предложение получше. Передай Ляйхенмюллеру, что ты мне звонила, и я тебе сказал, что в пятницу Лестер торжественно поклялся…
- Кто торжественно поклялся в пятницу?
- Лестер. Главный редактор.
- Ах, так.
- Так вот, он торжественно поклялся, что уволит Ляйхенмюллера без предупреждения, если это еще хоть раз случится, и если парень не будет сидеть сегодня в десять часов в редакции.
- Этт что - правда? - в ужасе воскликнула Тутти.
- Конечно, нет. Он не решится. Такого специалиста! Но это единственная возможность без скандала доставить Ляйхенмюллера в офис. К счастью, он слабый человек.
- Разве? Я этого не заметила!
- Не в твоей области. Во всех остальных.
- И ты уверен, что это поможет?
- Обязательно. Только ты должна очень серьезно и драматично рассказать об увольнении и что я глубоко озабочен и уже списал его. Тогда он точно придет!
- Твое бы слово Богу на ухо! В любом случае, я щас этт так впарю твоему Ляйхенмюлла, что у него шляпа дыбом встанет, а не только его дурацкий сучок! Если кто уж поимел и, видит Бог, хорошо поимел, и не хочет свалить, хоть и видит, что я дошла до ручки, так я того терь на дух не выношу! Пока, Вальта. Если у меня не получится, я те опять позвоню. Не уходи!
- Нет-нет, я еще здесь. Но у тебя получится! До свиданья, Тутти. Привет Максу.
- Передам. So long, Вальта! - И Тутти отключилась, а я со вздохом положил трубку на рычаг и вернулся к столику.
Бедная Люси уже подала новую порцию виски. Я сделал большой глоток.
- Плевать на парня, - сказал я.
- На Ляйхенмюллера? - с любопытством спросила Люси. - А кто это? Ну, и фамилия!