* * *
Несколько дней спустя Лев и молодая эффектная женщина едут по знакомой дороге в Дубравы. На заднем сиденье большие пакеты и два букета: один - из крупных садовых ромашек, другой - из огромного количества разноцветных маленьких розочек.
Женщина говорит:
- Лева, я волнуюсь… Как она выглядит? Я не испугаюсь?..
- Похудела, побледнела… Но выглядит бодро… особенно последние дни. Она там какое–то открытие сделала… тайна пока. А еще я ей книгу отвез… Я говорил тебе.
- Швейцарского доктора?
- Да.
- И что?
- Ее это просто преобразило.
Женщина закрывает лицо руками:
- Ой, Анька, Анька…
- Перестань, Лена.
- Не буду, прости… Лева, ты лекарства доктору отдай, если не подойдет Анне, пусть использует для других.
- Богачка ты наша…
- Богачка… Вот если бы можно было счастья купить…
- Ты несчастна?
- Как тебе сказать?.. Ты ж меня знаешь. Я всегда всем довольна, пока не задумаюсь. Живу в работе по уши… Любви у меня уже не будет… - Она посмотрела на Льва. - Такой любви. Другой не хочу. - Она помолчала и усмехнулась. - Это ж надо!.. С таким мужчиной разминуться!
- Судьба–а–а… - Лев тоже улыбается.
- Это ты точно - судьба! Кто знает, чем бы все кончилось, встреть ты меня тогда в аэропорту… с Анной вместе. Я бы, конечно, сразу в тебя влюбилась бы. Анька тоже… Во треугольничек бы получился!.. А ты?.. Вот увидел бы ты нас двоих, вместе… кого бы предпочел?
Лев хлопает Лену по руке:
- Перестань… Ты - красивая… роскошная… Я бы смылся сразу… от вас обеих.
- Не надейся, я бы тебя не упустила! Догнала бы… А Анька бы не стала…
- Не стала бы…
- А ты умеешь догонять женщин?
- Ну Анну же догнал…
- Ой!.. Умру сейчас! Догнал! Охотник! Тигр… Лев… - Лена смеется. - Это ты называешь "догонять"?
- Я совершил абсолютно не присущий мне поступок: заговорил с незнакомой женщиной и пригласил ее… куда–то там…
- На озеро…
- На озеро - это потом. Сначала я предложил пообедать вместе.
- Однако пообедали вы гора–а–аздо позже!..
- Ну я же не знал, что до обеда влюблюсь…
- Ой, Левка!.. - Лена смеется и закрывает руками лицо.
Неожиданно ее смех переходит в рыдания.
- Лена! Лена! Ну что ты?
- Не обращай внимания, сейчас пройдет. - Она достает из сумочки платок, пудреницу и приводит себя в порядок.
Лев изредка поглядывает на нее.
Через некоторое время Лена говорит:
- А что, если Аньке забеременеть?.. Говорят, беременность творит чудеса… А если… все же… я тогда воспитаю… я смогу. - На ее лице смешанные чувства: понимание абсурдности сказанного, надежда, мольба…
- Лена… - Лев улыбнулся. - А что, если тебе самой этим заняться?
- Мне?! - Она удивленно смотрит на Льва. - Ты что?.. Ты не знаешь ничего?..
Лев недоуменно и виновато глянул на Лену.
- Ты не знаешь, что я уже однажды делала это? Ты не знаешь, что мой муженек и наши многочисленные родители заявили, что рано на третьем… или каком–то там курсе заводить детей? Убедили… Я, когда из больницы вернулась, видеть не могла моего… муженька заботливого… Так хотелось и ему… аборт сделать. Мне ж сразу тогда сказали, что это первый и последний…
- Прости, Лена… я не знал.
- Да ладно… это ты прости. - Она молчит, потом добавляет: - Я так надеялась, что вы ребеночка заведете… А вы сами друг другу как ребеночки… куда вам третий лишний?
* * *
Неделю спустя. Вечер.
Больничный двор, Лев и Анна выходят из машины и направляются к главному входу. У Анны бодрая походка, она с букетом цветов. Лев несет большой пакет. Они поднимаются в палату.
Анна ставит цветы в вазу, Лев выкладывает из пакета вещи и продукты, складывает в тумбочку.
Рядом с кроватью две табуретки, на одной - пишущая машинка, на другой несколько книг, бумага.
Анна раздевается, остается в пижаме. Садится на постель, поджимает ноги. Лев пристраивается рядом, обнимает ее за плечи.
- Ну что, будешь спать?
- Ты же меня доктору не сдал.
- Я зайду к нему.
Анна прячет лицо на груди Льва и говорит тихо:
- Надо все–таки было утром уезжать.
- Почему?
- Ну… Тогда было бы - после ночи с тобой… А так получается, что на ночь расстаемся.
- Ты разошлась, Белка… А я на поводу пошел.
Она смеется:
- Глупыш… Дай я что–то тебе скажу.
Она шепчет на ухо Льву что–то, что заставляет его рассмеяться своим характерным тихим смехом - сквозь плотно сжатые губы.
Анна отстраняется, смотрит на Льва:
- Да–да! Не веришь?
Он молчит и улыбается, глядя ее по щеке.
- Говорю тебе - да! Я доктору завтра скажу. Или нет, он ведь зайдет на приемо–передачу меня, я ему и скажу.
- Белка, не глупи.
- Я не глуплю. Может, это открытие в медицине.
- Тебе не достаточно одного открытия? - Лев кивает на пишущую машинку.
- Ну, во–первых, это не мое открытие… - Анна берет в руки небольшую книжку, перелистывает ее. - Осталось, между прочим, меньше половины перевести…
- Доктор читал?
- Читал. А во–вторых, я абсолютно уверена, что мне для окончательного выздоровления это просто необходимо! И вообще… когда меня уже к тебе отпустят?
- Что доктор говорит?
- Говорит - можно…
Лев смеется и прижимает Анну к себе.
- По поводу книги что говорит?
- Ценная, говорит, книга. Если найдет издателя, мне за перевод заплатят. Только… ты ведь не будешь против? Я решила гонорар больнице оставить. К тому же как они там с автором договорятся по поводу авторских?.. Впрочем, если он верующий, уверена, проблем не будет.
- С чего ты так уверена?
- Знаю верующих… Ты читал мою последнюю тетрадку?
- Читал.
- Ну вот…
Они сидят какое–то время молча. Потом Анна говорит:
- Иди, мой милый… Мне грустно. Но… Надо. Тебе ехать далеко. Уже поздно… Будь осторожен, пожалуйста.
- Буду. Ты тоже.
- И еще… включи нашу волну. Там хорошая передача будет в восемь тридцать.
- У меня и так всегда наша волна… а что за передача?
- Ну… хорошая… послушаешь.
Они целуются. В это время открывается дверь и входит доктор.
Лев смущенно говорит:
- Возвращаю… мою жену. Кажется, все в порядке. Диету соблюдали… Поправились немного… - Обращается к Анне: - Сколько ты прибавила?
- Кило восемьсот, - с гордостью говорит она. - А главное… Ну ладно, это потом, без тебя. - Она смотрит на Льва и улыбается.
- Белка… Анна… Перестань.
Доктор говорит:
- Замечательно. Что с уколом?
- Делали в шесть, второй, - отвечает Лев.
Анна перебивает:
- В двенадцать не надо… Если не проснусь и не попрошу.
- Хорошо. - Доктор смотрит на Льва: - Зайдите, когда будете уходить. Доброй ночи, Анна Владимировна. - И выходит.
Сдавая в гардеробе халат, Лев замечает Светлану и окликает ее. Они обрадованно приветствуют друг друга. Лев говорит:
- Как ваши дела?
- Слава богу! Пока все хорошо. А ваши?
- Тоже… слава богу! Вы домой?
- Да.
- Я вас довезу.
- Спасибо.
- Вот это мне нравится! А то - "нет–нет, я на автобусе!".
Они смеются и выходят из вестибюля.
На улице почти темно, начинается дождь.
Лев и Светлана бегут к машине.
В лобовое стекло хлещет ливень. Дворники не справляются с ним. Лев говорит:
- Вы не спешите? Что, если мы переждем? Думаю, это ненадолго.
- Да, конечно!
Машина останавливается. Становится слышней музыка. Лев смотрит на часы - на них 20:33. Он делает чуть громче звук и говорит Светлане:
- Белка… то есть Анна сказала, какая–то передача интересная в двадцать тридцать.
- А почему Белка? - Светлана смотрит на Льва.
- Я какое–то время звал ее Анна - Белла… а потом сократил…
Голос диджея сообщает, что передача по заявкам продолжается, и объявляет следующую песню.
- Как она сейчас, ваша Анна?
- Вот вернул ее после четырех дней домашнего режима… У нее день рождения был, отпустили. Поправилась… Колют реже - один укол в сутки сняли. Анализы лучше… И сама как–то бодрее. Книгу переводит.
- Что за книга?
- Швейцарского онколога… что–то вроде: зависимость хода болезни от отношений пациента с Богом.
- Интересно…
- Да, интересно…
Голос диджея:
"Интересно, слушает ли нас сейчас… читаю… пилот… э–э–э… "бета–джульетты"?.. Пилот "бета–джульетты" серебристо–белого цвета! Вам передает привет… белка. Тут написано с большой буквы… Белка. Ну, я уж не знаю, о чем тут речь…"
Лев закрывает лицо ладонью. Светлана смотрит, ничего не понимая, на него, но молчит.
"…Белка… "бета-Джульетта"… не знаю, ребята, надеюсь, те, кому это адресовано, поймут все сами. Итак, звучит… звучит "Ю кип он мувин"… Темно–лиловые!"
Светлана, недоуменно:
- Это вам?
Лев отнимает руку. Его взгляд устремлен сквозь стекло и дождь. На губах тень улыбки.
- Мне…
- А что такое "бета–джульетта"?
- То же, что "альфа–ромео"…
Лев заводит машину, и они трогаются. Дождь утих.
- Счастливая ваша Анна… И вы тоже… счастливый. Она поправится. Вы должны верить.
- Я верю. Она уже поправляется… Я бы дал вам ее письма почитать. Но там слишком много…
- Я понимаю… Расскажите просто то, о чем хотите сказать.
- Обязательно. И копию перевода дам. Обязательно. Помните, я приставал к вам в прошлый раз, что вы знаете о Боге?.. Так вот, там ответы на мои вопросы. И на ваши, думаю, тоже есть… Как ваш свекор?
- Спасибо, лучше. Уже о выписке поговаривает. Он без дела просто не может. Чуть зашевелился, заходил - уже о саде–огороде переживает… Я ему: вы о себе сейчас думайте. А он: это и есть я, если не смогу заниматься делом, то не я буду, зачем тогда жить, говорит…
- Я его понимаю… Ну, дай ему бог поскорее к делам вернуться… Почему вы не звоните мне, когда в Дубравы ехать собираетесь? - Лев посмотрел на Светлану.
Она улыбнулась:
- Автобусы пока ходят исправно… У вас других забот нет?
- Не говорите глупости.
- Хорошо, не буду.
* * *
Тихий зимний день.
На стоянке аэропорта паркуется белая "тойота". Из нее выходят Лев с Анной и Виктор. Мужчины берут сумки, и все направляются к зданию.
Под табло с объявлением о начале регистрации на рейс до Вены и Женевы они сдают багаж, заполняют бумаги и прощаются. Виктор уходит, изредка оборачиваясь и помахивая рукой Льву и Анне.
Анна спрашивает у Льва:
- У нас есть минутка?
Лев кивает.
Она, взяв его за руку, тянет к лестнице, ведущей в верхний зал ожидания. Там она прислоняется спиной к колонне и смотрит сквозь стекло на бесцветное небо, заснеженные взлетно–посадочные полосы, на самолеты и прочую технику, занятую своими обыденными делами.
Лев стоит чуть поодаль и смотрит на Анну.
Она снимает шапку, рыжие волосы рассыпаются по воротнику распахнутой дубленки.
- Жарко, - говорит она и оборачивается к Льву.
Лев улыбается и подходит к ней.
- Вас не утешит стаканчик чего–нибудь холодного? - говорит он.
Она смеется, обнимает Льва.
В его памяти мелькают картины пятилетней давности: этот же зал, за окнами знойное марево, разлитое по полю, Анна в легком шелковом костюме, прислонившаяся спиной к колонне; они в машине, застрявшей в пробке на выезде из аэропорта, смотрят друг на друга сначала смущенно, потом с откровенным интересом и недвусмысленными чувствами; лесное озеро, закатное небо, они лежат обнаженные по плечи в воде, разговаривают и смеются, потом обнимаются…
Лев возвращается в реальность. Смотрит на бледное осунувшееся лицо Анны, в ее горящие глаза и говорит:
- Как ты себя чувствуешь?
- Замечательно!
- Звучит жизнеутверждающе.
Она снова смеется и прижимается к нему щекой.
- Это мое словечко! - говорит она.
- Вот и прекрасно. С удовольствием оставляю его в твое безраздельное пользование.
СОЛНЕЧНЫЙ ДЕНЬ, ПАСМУРНЫЙ ВЕЧЕР
Часть первая
Я заметила его в первый же день, в день приезда. Ничем особенным он не выделялся - в смысле внешности или одежды. Чуть выше среднего роста, широкоплечий, худощавый… И все, пожалуй. Не совсем, нет. Его лицо… какое–то не наше. Не знаю.
Женщина рядом. Совсем обычная. Невысокая, полная, все время улыбается. А он словно отстранен от нее… от всех.
Потом, через несколько дней, я снова его увидела.
Я сидела за столиком кафе в саду - мы с мужем обнаружили, что здесь замечательно готовят кофе по–восточному. Сидела одна - муж ушел на три дня в горы. Их отвезут к перевалу, который они преодолеют и спустятся сперва на лыжах, а после - на лошадях назад к морю. Осталась по двум причинам: не переношу горных серпантинов и отсутствия элементарных удобств. Этот поход входил в программу путевки, и муж предвкушал его заранее. Когда я сообщила, что остаюсь, он готов был пожертвовать удовольствием, и мне стоило больших трудов уговорить его отправиться без меня.
И вот я сижу с чашкой кофе и смотрю на улицу, где начинается карнавал по случаю дней города, который продлится неделю.
Народ подтягивался к решетчатой ограде сада, и вскоре я видела одни только спины. От нечего делать я оглянулась по сторонам. Тогда–то я и заметила его.
Он сидел через два столика от меня и тоже потягивал кофе. И тоже один. Вероятно, поджидал жену, отправившуюся за покупками. Его лицо было обращено ко мне, но за зеркальными стеклами очков не было видно глаз. Я отвернулась.
Меня тянуло снова посмотреть в его сторону. Я выждала и, как бы ища кого–то, скользнула взглядом по нему.
Я надеялась, что он уже не один. Но он по–прежнему сидел в одиночестве. Точнее, рядом расположились два парня с бокалами пива, но жены не было.
Он поставил чашку. Снял очки и посмотрел на меня. Взгляд был прямым и словно немым: он ничего не выражал - ни вопроса, ни приветствия. Если бы он улыбнулся, я бы ответила, а так… Я смутилась и не знала, как себя вести. Все, что подсказывало мне мое неискушенное в вопросах отношений с мужчинами воображение, это не дать ему догадаться, что он меня каким–либо образом потревожил. Я посмотрела в чашку, сделала последний глоток и поднялась с места.
За решеткой и перед ней началось оживление, послышались звуки марша. Я подошла поближе, мне уступили место.
В конце улицы показалась колонна марширующих барабанщиц. Они были как на подбор - стройные, хорошенькие, в неимоверно нарядных костюмах. Они выделывали своими палочками замысловатые движения, извлекая из узких сверкающих барабанов сложные ритмические пассажи. Это завораживало.
Сзади перестали толкаться и давить. Я заметила две мужских руки, опиравшихся на прутья решетки по сторонам от меня: смуглая кожа, густые волосы на запястьях и широкие рукава рубахи в знакомых ярко–синих пальмах.
Повернув голову, я поймала устремленный на меня все тот же немой взгляд.
Мне ничего не оставалось, как продолжить наблюдать за происходящим. Но интерес к уличному действу был потерян.
А по мостовой уже двигался цирк: акробаты, жонглеры, дрессировщики с животными - все это ярко и шумно. Народ бурно выражал восторг. Мой добровольный телохранитель, видимо, больше не в силах был сдерживать натиск любопытных. Я почувствовала спиной его тело: мышцы груди, живот, бедра, колени. Его кофейное дыхание на своем плече. Это привело меня в смятение. Спокойную, выдержанную женщину приводило в смятение нечто совершенно непонятное… Этого не может быть, просто потому, что этого не может быть никогда. Во всяком случае, никогда не было прежде. Поэтому, что с этим делать, я не знала.
В голове всплыл разговор с дочерью, который произошел у нас несколько месяцев назад. Даже не всплыл, он постоянно крутился в моей голове последнее время. Но сейчас мне показалось, что тема его как–то перекликается с ситуацией…
Часть зрителей потянулась за процессией, другие возвращались за столики. Мы остались одни - он и я. Я повернулась к нему лицом. Он опустил руки и отступил. Мы медленно пошли вдоль ограды к выходу.
Есть только здесь и сейчас, говорила дочь.
Здесь, в маленьком южном городке, утопавшем в цветах и дивных пряных ароматах буйной растительности, устремленном узкими улочками с зеленых гор к синему морю, сейчас было лето, середина июля, полдень. И я рядом с незнакомым мужчиной.
Я не испытывала ни обычных для меня рефлексий по поводу затянувшихся пауз, ни необходимости что–либо объяснять. Я постаралась "быть прозрачной". Это тоже цитата из моей дочери.
- Где ваша жена? - Вопрос прозвучал неожиданно. Я словно услышала его со стороны.
- Там же, где и ваш муж. - У моего спутника был низкий голос. Очень подходящий к его внешности, подумала я.
- Откуда вы знаете, где мой муж? - Я посмотрела на него.
Он словно ждал, когда я повернусь, и тут же накрыл меня своим взглядом.
- Я провожал их сегодня утром.
- Правда?.. А я не нашла в себе сил встать в пять часов…
- Вы не любите раннее утро?
- О нет. Не представляю, что могло бы заставить меня встать раньше девяти утра… кроме трудовой дисциплины.
- А рассвет над морем?
- Я люблю только закаты… В любой точке горизонта.
- Вы только поэтому не поехали с мужем в горы?
- Не только. Я не люблю гор.
- А море?
- Море я предпочитаю всему на свете.
- И карнавалу?
- В первую очередь. Карнавалы и цирк я даже в детстве не любила.
- Тогда, может быть, пойдем на море?
- С удовольствием.
- На городской пляж или на дикий?
- Я не знаю пока диких пляжей, мы здесь впервые.
- Это не близко.
- Я хороший ходок и никуда спешу.
Мы шли почти молча - трудно было разговаривать, пробираясь по узким скалистым тропам, - и минут через тридцать вышли к небольшой лагуне: крутые берега, желтый песок и множество кустов, торчащих из расселин.
- Осколок рая… Возможно, один из последних, - сказал мой спутник.
- Очень похоже, - сказала я.
Я попросила его дать мне возможность переодеться в купальник.
Он сказал, что в раю не носят купальников, и вообще, море и солнце нужно принимать в обнаженном виде.
- Я еще не настолько свободна, - сказала я и добавила: - Увы.
- Ваше "увы" вселяет оптимизм. - Он посмотрел на меня и впервые открыто улыбнулся.
- Моя дочь сказала бы то же самое.
- Ваша дочь воспитывает вас в духе отказа от условностей и прочей чепухи, мешающей жить здесь и сейчас?
- Откуда вы?..
Мое лицо, вероятно, отразило неподдельное удивление.
Он засмеялся:
- У меня есть сын. Ему двадцать два.
Я тоже засмеялась:
- Моей двадцать пять.
Было легко и хорошо. Его взгляд, смягченный улыбкой, стал понятней.
Мы долго плавали, потом лежали на солнце. Мы почти не разговаривали. И в этом тоже не было ни неловкости, ни напряжения.