37
При виде раздраженной Гермионы
Сестрица с визгом спрятала лицо
В постель… я растерялся… панталоны
Найти не мог… отчаянно в кольцо
Свернулся… жду - и крики, вопли, стоны,
Как град - и град в куриное яйцо -
Посыпались… В жару негодованья
Все женщины приятные созданья…
38
"Антон Ильич! сюда!.. Содом, Гоморра!
Вот до чего дошла ты, наконец,
Развратница! Наделать мне позора
Приехала… А вы, сударь, подлец!
И что ты за красавица - умора!
И тот, кому ты нравишься, - глупец!
Картежник, вор, грабитель и мошенник!"
Тут в комнату ввалился сам Священник.
39
"А, ты! ну полюбуйся, - посмотри-ка,
Козел ленивый! видишь, старый гусь,
Не верил мне!.. Не верил? ась? Поди-ка
Теперь ее сосватай….. Я стыжусь
Сказать, как я застала их… улика,
Чай, налицо (in naturalibus, -
Подумал я). Измята вся постелька!.."
Служитель алтаря был пьян как стелька.
40
Он улыбнулся слабо… Взор лукавый
Провел кругом… слегка махнул рукой
И пал к ногам супруги величавой,
Как юный дуб, низринутый грозой…
Как смелый витязь падает со славой
За край - хотя подлейший, но родной:
Так пал он,, пои достойный, но с избытком
Предавшийся крепительным напиткам.
41
Смутилась попадья… И в самом деле,
Пренеприятный случай! Я меж тем
Спокойно восседаю на постеле.
"Извольте ж убираться вон!" - "Зачем?" -
"Уйдете вы?" - "На будущей неделе, -
Мне хорошо: вот видите ль, - я ем
Всегда, пока я сыт; а ем я много…"
Но Саша мне шепнула: "Ради Бога!"
42
Я тотчас встал: "А страшно мне с сестрицей
Оставить вас…" - "Не бойтесь - я сильней!" -
"Эге! такой решительной девицей
Я вас не знал… но вы в любви моей
Не сомневайтесь, ангелочек…" Птицей
Я полетел домой…. и у дверей
Я попадью таким окинул взглядом,
Что, верно, жизнь ей показалась адом.
43
Как человек, который "внес повинность",
Я спал, как спит наевшийся порок
И как не спит голодная невинность. -
Довольно! - может быть, я вас увлек
На миг, - и вам понравилась "картинность"
Рассказа, - но пора… с усталых ног
Сбиваю пыль. Дошел я до развязки
Моей весьма немногосложной сказки.
44
Что ж сделалось с попом и попадьею?
Да ничего. А Саша, господа,
Вступила в брак с чиновником. Зимою
Я был у них, обедал, точно, да,
Она слывет прекраснейшей женою, -
И не дурна, - толстеет - вот беда!
Живут они на Воскресенской, в пятом
Этаже, в номере пятьсот двадцатом.
16 июня 1844. Парголово
Н. А. Некрасов
Мы посетив тебя, Дружинин...
Мы посетив тебя, Дружинин,
Остались в верном барыше:
Хотя ты с виду благочинен,
Но чернокнижен по душе:
Научишь каждого веселью,
Полуплешивое дитя.
Серьезно предан ты безделью
И дело делаешь шутя.
Весьма радушно принимаешь
Ты безалаберных друзей,
И ни на миг не оставляешь
Ты аккуратности своей.
В числе различных угощений
Ты нам охоту снарядил
Среди наследственных владений…
И лист бумаги положил
Для Чернокнижных вдохновений.
28 июля 1854
Чертово
И. С. Тургенев
РАЗГОВОР
- Мария, увенчай мои желанья.
Моею будь - и на твоих устах
Я буду пить эдемские лобзанья.
- Богаты вы? - Нет - сам без состоянья.
Один, как говорится, хуй в штанах!
- Ну нет - нельзя, - ответствует уныло
Мария, - не пойду - нет, если б два их было!
Н. А. Некрасов, И. С. Тургенев
ПОСЛАНИЕ К ЛОНГИНОВУ
Недавний гражданин дряхлеющей Москвы,
О друг наш Лонгинов, покинувший - увы! -
Бассейной улицы приют уединенный,
И Невский, и Пассаж, и клуба кров священный,
Где Анненков, чужим напоенный вином,
Пред братцем весело виляет животом,
Где, не предчувствуя насмешливых куплетов,
Недолго процветал строптивый Арапетов,
Где, дерзок и красив, и низок, как лакей,
Глядится в зеркало Михаило Кочубей,
Где пред Авдулиным, играющим зубами,
Вращает Мухортов лазурными зрачками,
Где, о политике с азартом говоря,
Ты виртембергского пугал секретаря
И не давал ему в часы отдохновенья
Предаться сладкому труду пищеваренья. -
Ужель, о Лонгинов, ты бросил нас навек?
Любезнейший поэт и редкий человек!
Не ожидали мы такого небреженья.
Иль мало мы к тебе питали уваженья?
Иль полагаешь ты, что мы забыть могли
Того, кем Егунов был стерт с лица земли,
Кто немцев ел живьем, как истый сын России,
Хотинского предал его родной стихии,
Кто верно предсказал Мильгофера судьбу,
Кто сукиных сынов тревожил и в гробу,
Того, кто, наконец, - о подвиг незабвенный -
Поймал за жирный хвост весь причет наш священный?
Созданье дивное! Ни времени рука,
Ни зависть хитрая лаврового венка
С певца Пихатия до той поры не сдернет,
Пока последний поп в последний раз не пернет!
И что же! нет тебя меж нами, милый друг!
И даже - верить ли? - ты нынче свой досуг
Меж недостойными безумно убиваешь,
В купальне - без штанов - с утра ты заседаешь,
Кругом тебя сидят нагие шулера,
Пред вами водки штоф, селедка и икра.
Вы пьете, плещетесь и пьете вновь до рвоты!
Какие слышатся меж вами анекдоты!
Какой у вас идет постыдный разговор!
И если наконец вмешаешься ты в спор,
То подкрепляешь речь не доводом ученым,
А вынимаешь член и потрясаешь оным!
Какое зрелище! Но будущность твоя
Еще ужаснее… Так, вижу, вижу я:
В газетной комнате, за "Северной Пчелою",
С разбухшим животом, с отвислою губою,
Среди обжорливых и вялых стариков,
Тупых политиков и битых игроков
Сидишь ты, то икнешь, то поглядишь сонливо…
"Эй, Вася! трубочку!" - проговоришь лениво,
И тычет в рот тебе он мокрым янтарем,
Не обтерев его прилично обшлагом.
Куря и нюхая, потея и вздыхая,
Вечерней трапезы уныло выжидая,
То в карты взглянешь ты задорным игрокам,
То Петербург ругнешь, за что не знаешь сам…
А там, за ужином, засядешь в колымагу -
И повлекут домой две клячи холостягу -
Домой, где всюду пыль, нечистота и мрак,
И ходит между книг хозяином прусак.
И счастие еще, когда не встретит грубо
Пришельца позднего из Английского клуба
Лихая бабища - ни девка, ни жена.
Что ж тут хорошего? Ужели не страшна,
О друг наш Лонгинов, такая перспектива?
Опомнись, возвратись! Разумно и счастливо
С тобою заживем, как прежде жили, мы.
Здесь бойко действуют кипучие умы:
-Прославлен Мухортов отыскиваньем торфа,
Из Вены выгнали барона Мейендорфа,
Милютина проект ту пользу произвел,
Что в дождь еще никто пролеток не нашел,
Языкова процесс отменно разыгрался:
Он без копейки был - без денежки остался.
Европе доказал известный Соллогуб,
Что стал он больше подл, хоть и не меньше глуп,
А Майков Аполлон, поэт с гнилой улыбкой,
Вконец оподлился - конечно, не ошибкой…
И Арапетов сам - сей штатский генерал,
Пред кем ты так смешно и странно трепетал,
Стихами едкими недавно пораженный,
Стоит, как тучный вол, обухом потрясенный,
И с прежней дерзостью над крутизной чела
Уж не вздымается тюльпан его хохла!
А. В. Дружинин и Н. А. Некрасов
ПЕСНЬ ВАСИНЬКЕ
Доброе слово не говорится втуне.
Гоголь
Хотя друзья тебя ругают сильно,
Но ты нам мил, плешивый человек.
С улыбкою развратной и умильной
Времен новейших сладострастный Грек.
Прекрасен ты - как даровитый странник,
Но был стократ ты краше и милей,
Когда входил в туманный передбанник
И восседал нагой среди блядей!
Какие тут меж нас кипели речи,
Как к ебле ты настраивал умы,
Как пердежом гасили девки свечи…
Ты помнишь ли? - но незабудем мы!
Среди блядни шуток грациозных,
Держа в руке замокнувший гондон,
Не оставлял и мыслей ты серьезных
И часто был ты свыше вдохновлен.
Мы разошлись… иной уехал в Ригу,
Иной в тюрьме, но помнит весь наш круг,
Как ты вещал: люблю благую книгу,
Но лучшее сокровище есть друг!!!
О дорогой Василий наш Петрович,
Ты эту мысль на деле доказал,
Через тебя ерливый Григорович
Бесплатно еб и даром нализал.
* * *
Тот, кто умел великим быть в борделе -
Тот истинно великий джентльмен.
Еби сто раз, о друг наш, на неделе,
Да будет тверд твой благородный член.
Пускай, тебя черня и осуждая,
Завистники твердят, что ты подлец.
Но и в тебе под маской скупердяя
Скрывается прещедрый молодец.
О, добр и ты!.. Не так ли в наше время,
В сей блядовской и осторожный век,
В заброшенном гондоне скрыто семя,
Из коего родится человек.
Н. А. Некрасов, И. С. Тургенев
ОТВЕТ ЛОНГИНОВА ТУРГЕНЕВУ
Тургенев! кто тебе внушил
Твое посланье роковое?
Я здесь беспечно ел и пил,
Пердел устами и дрочил,
Позабывая все земное.
И вдруг - послание твое
В купальне круг наш так смутило,
Как будто всем нам копие
Воткнули в жопу или шило!
Тебе ли пьянство осуждать
И чернокнижные поступки,
Которым суждено блистать
От Петербурга до Алупки.
(Читатель ждет за сим залупки.
На, вот, бери, ебена мать!)
Тебе ль, кто, жив лет тридцать пять
Доныне не окреп в рассудке,
Стыдиться нагишом плясать
И всенародно хуй встрясать
Под видом грациозной шутки?
Скажи, ебал ли ты ежа,
Его в колени положа,
Как действуют сыны России?
Любил ли водку всей душой?
И в час похмелья - час лихой,
Алкал ли рюмки, как Мессии?
Хвала тому, кто без зазору
В грязи, в говне, на груде вшей
Паршивейшую из блядей
Готов уеть во всяку пору!
И тот велик, кто по утрам,
Облопавшись икрой и луком,
Смущает чинных светских дам
Рыганья величавым звуком.
Блажен, кто свету не кадит,
Жеманных дам не посещает,
Купаяся, в воде пердит
И глазом весело глядит,
Как от него пузырь всплывает
И атмосферу заражает
Но наслажденью не вредит!
А. В. Дружинин
ПАРГОЛОВСКИЕ ИДИЛЛИИ
Насрал я в тени сикоморы,
Подтерся лопушником я
И слышал кругом разговоры,
Что я и подлец, и свинья.
Прошел тут какой-то ядрило.
Меня он свирепо ругнул.
Но сам, поскользнувшися, рыло
В мое изверженье воткнул.
Казалось, и самые птицы
Бежали картины сея,
Лишь робко младые девицы
Глядели на кончик хуя.
А с розой шиповник шептался,
Зефиры порхали кругом.
И к небу, - виясь, поднимался
Лопушник, покрытый говном.
1850
ПОСЛАНИЕ КНЯГИНЕ БУТЕР
Мы, плебеи, пришли издалека
Поглядеть на владенья твои.
Нет в кармане у нас ни бойока,
Но здоровы и толсты хуи.
Покажи нам дворец твой блестящий,
Где так много чернил и статуй.
Мы ж за то тебе - вечно стоящий
Обнаружим ядреный наш хуй.Ты стара и богата не в меру,
Мы же в бедности гнусной живем.
Наеблась ты Полье и Бутеру,
А теперь мы тебя заебем.
ПОДРАЖАНИЕ ДАНТУ
(писано в Парголове в бурный вечер)
Из всех людей, пристрастных к жепендясу,
Один лишь поп, подняв бесстыдно рясу,
Ебет при всех, за небольшую мзду.Давно уж он в борделях не бывает,
И женский род открыто презирает,
И бранию рыгает на пизду.Не знает он, что по законам русским
Того, кто тычет хуй по жопам узким,
Во всех церквах проклятью предаютИ, повестив печатно всю Европу,
Спустив порты и оголивши жопу,
Треххвостником на площади дерут.Когда ж во ад отыдет подлый грешник,
Пятьсот бесов, церковный взяв подсвечник,
В широкий зад преступника воткнут.И, накалив металл его докрасна,
Беснуясь и ликуя велегласно,
Подсвечник тот там трижды повернут.Смотреть на казнь смердящей сей особы
Все дрочуны придут и жопоебы.
И весь в огне предстанет Вельзевул.И лопнет зад - и будут своды ада
Исполнены зловония и смрада,
И крикнет поп: миряне, караул!
АЛ. ДМ. Г.Щ.Н В ЭЛЕГИЧЕСКОМ
РАСПОЛОЖЕНИИ ДУХА
Элегия
Однажды наш любезнейший Сатир
Вошел в бордель с Кирилиным Андреем
И, портеру хватив, вещал: "Наш мир
Стареется, и сами мы стареем!
Друзья, друзья! полезли вы в чины
(Хоть чин высокий нездоров для хуя!),
И прежние лихие блядуны
Трудятся для наград и почечуя!
Увы! увы! согнувшися, сидит
За картами Каменский наш плешивый.
Мантилии он больше не винтит.
Он стал Штабе-Рат и дилетант спесивый!
Заходится лишь ухо у него тогда,
Как де Лагранж отдернет трель синицей,
В бездействии висит его елда,
Зато болит всечасно поясница!
Где Лонгинов, сей сердцу милый хлыщ,
Достойный бард бордельного лакея?
Умчался он от клуба и блядищ
В Москву, отчизну водки и елея!
А Пейкер? Уж его не обвинит
Наш Федька-дрянь в деяньях непристойных!
О милый друг, не лучше ль во сто крат
Быть прежним безалаберным Андреем?
О милый друг, не лучше ль по ночам
Иль в бурный день являться средь столицы,
С банкротами ходить по хересам
И оставлять платки свои девицам?
Хвала тебе, Степан Струговшиков!
И ты, меньшой из канцелярских братий!
Дружинин наш, любитель портеров,
Так оба вы пример для всех собратий!
И молоды обоим лета вам.
И с дракой бал, и кегли средь Туннеля,
И нагишом кадриль среди борделя.
И блядовство по грязным Чердакам!
На зло годам, на зло вестям из Крыма,
Собачий кляп Судьбе сулите вы,
Так блядуны воинственного Рима
Перед судьбой не гнули головы!
Враги чинов и с ними почечуя,
Вы любите веселие одно!
Зато ваш дух бодрей монашья хуя:
Цветете вы - а мы - давно Говно!!"
* * *
Ушел Сатир. А вся бордель рыдала,
Кирилина блевало в уголку.
И тень Ждановича привет свой посылала
Любезнейшему старику!
2 ноября 1854
М. Н. Лонгинов
БОРДЕЛЬНЫЙ МАЛЬЧИК
Поэма
Посв. И. И. Панаеву
Nejsum maggior dolore
Che ricordarsi del tempo felice
Nell a miseria.
Dante
I
Уж ночь над шумною столицей
Простерла мрачный свой покров.
Во всей Мещанской вереницей
Огни сияют бардаков.
В одном из этих заведений
Вблизи Пожарного Депа
Уж спит от винных испарений
Гуляк наебшихся толпа.
Из них один лишь, нализавшись,
Не спал, как истинный герой;
С распутной девкой повалявшись
И поиграв ее дырой,
Оставил он ее в постеле,
Уселся возле на диван,
Решился ночь провесть в борделе
И принялся за свой стакан.
Все окружавшее нимало
Его теперь не занимало:
В постеле, заголив пизду,
Развратная, как Мессалина,
И недоступная стыду,
Лежала девка Акулина.
Две титьки, словно две мошны,
Величиной, как два арбуза,
Блевотиной орошены,
У ней спустилися до пуза.
Огарок сальный у окна
Бросал на все свой блеск унылой…
Но наш герой, хотя без сна,
Не видел сей картины милой.
И задремал он наконец…
В дверях, рисуясь в полумраке,
Пред ним стоял в дырявом фраке
Борделя сумрачный жилец.
II
Откуда он? Никто не знает,
Живет уж он в борделе год
И никому не доверяет
Своей минувшей жизни род.
Носились слухи, что близ Банка
Со сводней он когда-то жил,
Но выгнан был, потом ходил
Он с тамбурином за шарманкой.
Что б ни было. В борделе той
Ему был хлеб не даровой.
Его заслуживал он потом:
У девок вечный был фактотум
И не роптал на жребий свой.
Он ставил в кухне самовары,
В бордель заманивал ебак,
С терпением сносил удары
Лихих бордельных забияк.
Когда ж все в доме было пьяно
И сонм блядей плясать хотел,
Для них играл на фортепьяно
И песни матерные пел!
Под скромной кличкою Ивана
Скрывался незнакомец сей,
И никому он даже спьяна
Не вверил повести своей.
III
И так Иван, глядя угрюмо,
Стоял насупившись в углу,
И грустная мелькала дума
По бледному его челу.
И, видно, тяжкое страданье
Не мог он больше превозмочь:
Он сделал к ебарю воззванье
И начал вдруг повествованье.
Вот вам слова его точь-в-точь:
IV