"Ты думаешь, блядун вседневный,
Кого здесь часто вижу я,
Что рок всегда мой был плачевный,
Что от рожденья я - свинья,
Что бегать в лавку за селедкой
Для девок я лишь сотворен
И сводню звать своею теткой
От колыбели осужден.
Нет, нет! Не знаешь ты Ивана!
Ты исповедь узнай мою.
И хоть теперь наебся спьяна,
Дрожи за будущность свою!
V
И я ходил в белье голландском,
И я обедал у Дюме.
И трюфли заливал шампанским,
Не помышляя о тюрьме.
Я франтом лучшего был тона,
С князьями дружество водил,
И титло громкое барона
В танцклассах с гордостью носил.
Всю жизнь кутил и бил баклуши,
Вставлять умел лорнетку в глаз,
И имя нежное Ванюши
От девок слыхивал не раз.
Беспечно развалясь в карете,
Катался по Большой Морской.
Досель в плохом моем жилете
Заметен щегольской покрой…
Узнай же все: перед тобой
Мильгофер!..
VI
Обо мне немало
Ты, верно, слыхивал давно,
О том, какой лихой был малой
Тот, кто теперь, увы! говно.
Есть грозный рок: он проявленья
Всегда различные берет.
И нас иль в горние селенья,
Или на съезжую ведет.
Однажды мне нещадный fa(.um
В лице квартального предстал
И с стражи городской солдатом
Меня под каланчу послал.
В моей беспечности блаженной
Забыл я, что успел прожить
Все то, что мой отец почтенной
Успел на скрипке напилить.
Необходимость научила
Меня займам под векселя.
И тут судьба не упустила
Мне дать внезапно киселя.
Оставлен знатными друзьями,
Тотчас Цирцеями забыт,
На смрадной съезжей дни за днями
Влачил я, потеряв кредит.
Единственный пальто дырявой
Мог прикрывать меня едва,
И я, танцклассных буйств глава,
Навек с своей простился славой.
И молча гас…
VII
Как я потом
Обрел постылую свободу,
Терпел, попал в бордельный дом,
Со сводней прожил больше году
И ею выгнан был… что в том?
Я не хочу сих ран сердечных
Напрасно снова открывать!
Довольно уж того, что вечно
Я должен здесь себя скрывать.
И пусть бы в этом заведенье
Я жил на сводника правах!
Завидно это положенье!
Но нет! я обратился в прах.
Невольник бандерши капризов,
Слуга покорнейший блядей,
Я знаю в качестве сюрпризов
Одни побои в жизни сей…
VIII
Итак, неопытный гуляка,
Да вразумит тебя пример:
Того, кто тоже был ебака,
В танцклассах первый кавалер.
Смотри, чтоб и тебе порою
О прошлых днях не потужить
И, с жизнью распростясь лихою
Бордельным мальчиком служить!
IX
Умолк! И безотрадным взором
Вокруг себя Иван довел,
Но страха этим приговором
Ни на кого он не навел.
Пред ним печальную картину
Огарок сальный озарял:
В постеле бздела Акулина
И ебарь наш во сне рыгал.
Кончено 29 октября 1852 года
СВАДЬБА ПОЭТА
Сиял уже свечами храм.
На клиросе блеяли.
Венчался с блядью гнусный хам,
Хлыщи венцы держали.
Противу двери от двора
Стояли пред амвоном
Четы позорной шафера:
Ярыжкин наш с Платоном.
Давно уж вам знаком майор,
Платон же величавый -
Брат Кукольнику, сущий вор,
Не малое укравый.
И книжников был целый клир
При бракосочетаньи;
И тот, кто днесь убог и сир,
Присущ был в сем собраньи.
О Жернаков! речь о тебе!
Блеснул ты метеором
И, смело вверяся судьбе,
Сначала не был вором.
Ты не был жертвою заклан
В те дни еще Фаддеем,
Не вовсе пуст был твой карман
И слыл ты грамотеем.
И ты весь в бархате, в бобрах,
О Ольхин! был во храме.
Служил ты прежде в сторожах,
Женился вдруг на даме,
Открыл богатый магазин,
И зажил припевая,
Прохлад и нег роскошный сын,
Невзгод не ожидая.
Но днесь, увы, объявлен ты,
Друг, злоственным банкротом.
И не спасен от нищеты
Булгарина оплотом.
И ты, на эскимосский лад
Французский прощелыга,
Плюшардий! был бы уж богат,
Да погубила книга.
В ее ль семнадцати томах
Лежат твои приходы?
Не в двадцати ль борделях, ах!
Их прожил ты в те годы?
И он, и он был в их строю,
Лисенков оный смелый,
Кто пал с Булгариным в бою
На щит осиротелый.
Меж них и твой тюрбан блистал,
Кондратьевна Жанета,
Кого наш век лишь сводней знал,
Но блядью - древни лета.
Твоей бордели наш поэт
Амалией обязан
И к алтарю ее ведет,
Навеки с нею связан.
И ты, Вернет, там предстоял
И видел все в тумане,
Как будто ты предузнавал
Судьбу свою заране.
Но чья седая голова
Виднеется во мраке?
Кто движется в толпе едва
В мундирном новом фраке?
Как лучезарная звезда,
Ланит румянец яркий, -
Чело, как бритая <пизда>
Дряхлеющей татарки,
Все, все вещает в нем гостям:
Грядет во храм вельможа!
И шлет поклон по сторонам
Предательская рожа.
Се тот, кто сочетать решил
Видока с Совестдралом
И бездну мерзостей успел
Вместить в сем теле малом.
Се ты, любимцем русских муз,
Булгарин необъятный,
Пришел благословить союз
Четы сей благодатной!Почетной стражи целый строй
Явился за Видоком, [Фаддеем]
То тли был необъятный рой,
Назвать ее посмеем:
Алеша Греч, меньшой из чад
Гнезда пчелы поганой.
И телом, и душою гад
Вонючий и засраный.
И мелкий червь из-под Москвы
Межевич - цвет собранья -
С задором, но без головы,
Пустившийся в писанье.
Другие… но пора давно
Вернуться нам к герою.
Мы в сорта высшего говно
Должны ступить ногою.И вот уж начался обряд.
Терзаемый изжогой,
Бросает Нестор гордый взгляд
На лик Жанеты строгий.
Невеста чуть жива стоит,
Упреков ожидая:
Увы! теперь ей предстоит
Обязанность иная.
Теперь, вступая в высший свет,
Супруге Бригадира,
Ей посетить уж льготы нет
Приют любви и мира,
Где сладко жизнь вела она
В кругу блядей здоровых
И, вечной кротости полна,
Е<бла>сь за пять целковых.
И вот похабная чета
Меняется перстнями,
И се - священные уста
Разверзлися словами:
"Раб Божий Нестор обручен,
Обручена Амалья!"
И забасил "аминь!" не в тон
Ярыжкин наш каналья.Вокруг налоя молодых
Ведут рука с рукою,
И вдруг разнесся сзади их
Какой-то смрад струею.
Бежит церковный с тряпкой страж -
И вдруг узрели что же?
Произвести такой пассаж:
Ни на что не похоже!
Ярыжкин, выпуча глаза,
В неслыханной натуге,
Как будто получив туза,
Блевал на шлейф супруги.
Но все счастливо обошлось,
Страж вытер все тряпицей,
И поздравленье началось
Сей притчи во языцех.Тогда почетный гость Фаддей
Ступил на середину
Благословить своих детей:
Они согнули спину,
А он над ними длань простер,
Как патриарх маститый,
И, чмокнув их, пошел на двор
С своей достойной свитой.Теперь перенесемся в дом
Близ церкви Вознесенья,
Где страшный поднялся содом
Во славу обрученья.
И загремел венчальный пир
С приправой жирных брашен:
Но брюху русскому сей жир
Отраден, а не страшен.
Портвейн от Фохтса заиграл
Вслед русской кулебяки,
Хозяин пьяный закричал:
"Долой штаны и фраки!"
Развеселил собою Брант
Своих собратий мрачных.
Элькан пропел хвалебный кант
Во славу новобрачных.В углу возник горячий спор
Меж пьяными гостями,
И поселился вдруг раздор
Меж сими господами.
Ругнул нечаянно Вернет
Жандармов благородных
И закричал, что в мире нет
При них идей свободных.
Ярыжкин крикнул: "Не болтай,
Ты их узнаешь силу!" -
И как-то дернул невзначай
Смирновского по рылу.
Смирновский громко возопил
И, яростью пылая,
Хватил майора со всех сил.
Куда и сам не зная.
Майор схватился за м<уде>
И дал туза кому-то.
И драка вдруг пошла везде
В единую минуту.
И все слилось в какой-то сброд
Каких-то харь разбитых,
Расквашенных носов, бород
И фонарей подбитых.
К скандалам не привыкнув сим,
Кондратьевна Жанета
Кричала с ужасом тупым:
"Где, где моя карета?"
И невзирая ни на что,
Хоть драка унялася,
Она сыскала свой пальто
И тотчас уплелася.
Когда волненье унялось,
Тот тер виски и ляжки,
Другой примачивал свой нос,
Иной чинил подтяжки.
И вот настало наконец
Священное мгновенье,
Когда Гимена новый жрец
Изыдет на служенье.
На брачной комнаты порог
Ступили молодые
И преклонилися до ног
Перед Фаддея выей.
Но, выпив с лишком полведра,
Не мог жених подняться -
И на полу он, как гора,
Был принужден остаться.
Майор позвал скорей людей,
И Нестора подняли,
С трудом сташили до дверей
И на постель расклали.
Меж тем Амалия вошла
В дезабилье красивом,
К супругу робко подошла
В неведенье счастливом.
И вдруг… о ужас! перед ней
Свершилось в очью чудо:
Внезапно появилась ей
Облеванная груда.
О ложе неги, ное<бк>ов
И всяческих даваний!
Тебе ли местом быть блевков
И бзд<ох>ов и рыганий?
Но долг супруги превозмог:
Амалия решилась
И, кое-как в постель, близ ног
Супруга поместилась.
Как провели супруги ночь
В облеванной постели
И как е<блись>? о том точь-в-точь
Сказать мне не сумели.
Но это, право, все равно
И им, и вам, читатель:
Амалию уж е<б> давно
До свадьбы наш приятель.
Он с ней теперь семь лет живет
И, блядь свою целуя,
Ее он маменькой зовет:
Так посулим им <хуя>!
20 января 1853 г.
А. П. Шувалов
ОРФЕЙ
Баллада
Как тень блуждает он и дико
На всех глядит,
Певец, просравший Евридику,
Твой жалок вид.
Там во владениях Плутона
Она живет.
И тот, тайком от Персефоны,
Ее ебет.
Орфей, тоскуя о супруге,
Взмолился так:
- О боги! гибну от натуги,
Стоит елдак.
Изнемогают мои силы,
Мне не стерпеть,
К тебе стремлюся, призрак милый,
Чтобы поеть.
К мольбам моим не будьте строги,
Хочу я жить.
Мне возвратите ее, боги,
Чтоб не дрочить! -
Певца печали боги вняли,
Быть по сему.
За Евридикой пропуск дали
В Аид ему.
К чертогам мрачного Плутона
Орфей плывет
И, сидя в лодке у Харона,
В мыслях ебет.
И пред Плутона грозны очи
Орфей предстал.
И изо всей, что было, мочи
Ему сказал:
- Грозных богов ареопага
Слушай приказ,
Вот в доказательство бумага,
Чтобы тотчас
Была отпущена обратно
Моя жена,
Тоска моя тебе понятна.
Она должна
Опять со мной соединиться
И быть моей.
- Богам я должен покориться!
Слушай, Орфей:
Я Евридику возвращаю.
Словам внимай,
Еть до земли я запрещаю,
В том клятву дай,
Что на нее даже и взгляда
Не кинешь ты,
Осуществишь за то в награду
Свои мечты.
Сольешься с нею в грешном мире,
Здесь не дерзай.
И путь обратный свой на лире
Пой и играй. -
Но не пришлось сдержать Орфею
Свои слова,
Рассудка страсть была сильнее
И божества.
Презрев завет, на Евридику
Он кинул взгляд,
И вмиг она с ужасным криком
Умчалась в ад.
Орфей с досады, то понятно,
Словца загнул
И всех родителей тут внятно
Он помянул.
И дал обет, прокляв Плутона,
Баб не иметь
И в жопу стал против закона
Мальчишек еть.
И стал отцем педерастии
Певец Орфей,
Те семена дошли благие
До наших дней,
И вот теперь по всей вселенной
И там и тут,
То знает всякий несомненно,
В жопу ебут.
И так кончаю я балладу
И слова жду,
Что вы мне скажете в награду:
"Ступай в пизду!"
Тени твоей на утешенье,
О, сквернослов,
Я посвящаю сочиненье,
Иван Барков.
Играя пусть в загробном мире
Среди теней,
Вновь воспоет тебя на лире
И мой Орфей.
1898
Сочинено на званом обеде у Бахрушина
ПЛУТОВКА НАДЯ
Поэма
I
Месяца три подбирал я квартиру
Ближе к аптеке, пивной и трактиру,
Пусть хоть каморка и будет мала,
Ссудная касса чтоб рядом была.
Но наконец на одном из окошек,
Где красовался герань и горошек,
Мне удалось со стараньем прочесть
"Для одинокого комната есть".
II
Я позвонился… Является дворник,
Грубой политики явный поборник,
- Что тебе надо? - он дерзко спросил,
Я ему дело свое объяснил.
- Эта туда, под ворота налево! -
Он мне ответил почти что без гнева. -
Там ты, милейший, найдешь коридор,
В нем тебе дверка придется в упор.
Это и будет 13-й номер,
Муж ейный будет полгода как помер.
III
Я зашагал и нашел эту дверь.
Помню ее я отлично теперь!
Через минуту сидел я на стуле.
Но ожиданья меня обманули,
Вместо подержанной хилой вдовы
Я увидал… не поверите вы!
Шельму какую-то, прелесть, плутовку,
Точно художника греза, головку.
Тут уж плохая из скверных квартир,
Где бы отсутствовал даже сортир,
Будет роскошною княжеской виллой,
Иначе надо Быть разве гориллой.
IV
Вдовушка тотчас меня повела,
Упомянув, что плохие дела,
Комнату съемную вмиг показала -
В целую сажень квадратное зало,
В месяц просила она пять рублей,
Я бы и десять отсыпал, ей-ей.
- Как ваше имя? - спросил я любовно.
Мне отвечали: - Надежда Петровна!
- Значит, Надежда Петровна, я - ваш,
Лишь через час притащу свой багаж.
V
- Рада за то я, что есть постоялец,
Мне веселее работать у пялец.
Пять-то рублей на полу не найдешь,
Нынче так дорог разломанный грош. -
Я переехал и с вдовушкой вскоре
Время делили в пустом разговоре.
Правда, сначала для этого слов
Труден, как водится, был наш улов.
Темой служила нам речь о погоде
Или подобное в этом же роде,
Крикнешь из комнаты, сморщивши лоб:
- Видите, тащут по улице гроб! -
Или с серьезною миной, бывало,
Скажешь, что сильно мука вздорожала.
И, занимаясь работой в тиши,
С Надей мечтал я сойтись от души.
VI
Ночью бывало особенно гадко, -
Как-то досадно, и грустно, и сладко.
Это, конечно, постигнете вы,
Если поймете соседство вдовы.
Время ли спать наступает Надюше,
Слышат мои навостренные уши,
Как по подушке раздастся: хлоп, хлоп!
Как отворяется дверь в гардероб.
VII
К маленькой щелочке я припадаю
И в полутьме кое-что разбираю:
Платье долой и кладется на стул,
Юбка за ним… а потом караул:
Вот поднимается правая ножка
И обнажается тело немножко,
Вот и другая - ботиночек нет!
Надя снимает роскошный корсет.
Из-за сорочки торчат буфера,
Их описать не жалею пера!
Пара каких-то огромных бананов,
Что превращает мужчин всех в баранов!
Вот до чулочек доходит черед,
Ручка чулочек за пятку берет,
И открывается пухлое тело,
Мысль между ножек как будто узрела…
Нет! Не могу я всего передать,
Это все надо самим увидать.
VIII
Как-то проснуться мне ночыо случилось,
В ту же минуту, как Надя мочилась.
Слыша журчание Надиных ссак,
Мигом вскочил мой огромный елдак.
Смолкло журчанье - урыльник убрали,
Но возбужденно колени дрожали.
Разве забывши и совесть и честь,
Силой что надо себе приобресть.
Я ведь совсем не безумный ублюдок.
Женская честь в наши дни предрассудок.
Мысль растерялась, бессилен и ум
Сделать оценку бесстыднейших дум.
IX
Часто решался я двинуться к двери
С остервенением дикого зверя,
Но по дороге стояла вода,
Выпьешь глоток - и поможет всегда.
Дальше да больше - и время настало,
Надя ко мне кой-куда забегала,
Или же я, оставляя свой груд,
К ней заходил на 15 минут.
Помню, один раз с кухмистерской утки
Я приобрел возмущенъе в желудке,
Сиречь донельзя здоровый понос,
Скверно мне в этот денек привелось.
Только успеешь засесть за работу,
Пернешь уныло, подобно фаготу,
Значит, беги поскорее туда,
Где обнажаемся мы без стыда.
X
После обеда раз десять до чаю
Опорожнился примерно я, чаю,
Только успеешь вернуться назад -
Снова бежать я обратно уж рад.
Даже, поверьте, устали и руки
С задницы стаскивать модные брюки,
В это-то время случился скандал:
Надю в сортире я как-то застал!
XI
Наш "кабинетик" лишен был запора.
Он не боялся вторжения вора,
Правда, в нем нечего было и взять,
Если с бумагой кулька не считать.
Только покинул я вонь кабинета,
Снова бурчанье и вздохов ракета.
Я снова [резво] туда поскакал,
Опорожниться я вновь пожелал.
Дверь отворил… и явилась картина:
На стульчаке восседала Надина.
Ноги раздвинуты… между же ног
Нади пизденку увидеть я мог:
С черной, кудрявой, лохматой опушкой,
Мне показалась пиздушка игрушкой,
Секель торчал из-за розовых губ,
Сверху виднелся кокетливый пуп.
Надя смутилась, как рак покраснела,
Сзади у Нади витушка висела.
Я не смущаясь урыльник схватил,
Тут же при Наде в него навалил.
XII
После того мы побольше недели
Весть разговоров взаимных не смели.
Мало-помалу забылся скандал,
Я уж Надюше. конфект покупал,
В комнате с ней проводил вечерок:
Надя вязала ажурный чулок,
Я же читал ей любовный роман,
Сев на просторный Надюшин диван.
Раз я прочитывал ей Поль де Кока,
Томные глазки раскрылись широко,
Слушала Надя "Веселенький дом",
Этот пикантный игривенькмй том.
Мы, прочитавши, вели разговоры,
Страстью дышали взаимные взоры.
XIII