ПРИЕХАЛ ЦАРЬ ГРОЗНЫЙ В НОВГОРОД…
Еще за наших дедов, еще Питер был не под нашим владением, был царь Грозный, Иван Васильевич. Приехал царь Грозный в Новгород, пошел к Софии к обедне. Стоит Иван-царь, богу молится; только глядит - за иконой бумага видится. Он взял ту бумагу - и распалился гневом! А ту бумагу положили по насердкам духовники, а какая та была бумага, никто не знает. Как распалился Грозный-царь - и велел народ рыть в Волхов. Царь Иван стал на башню, что на берегу налево, как от сада идешь на ту сторону. Стал Грозный на башню, стали народ в Волхов рыть: возьмут двух, сложат спина с спиной, руки свяжут да так в воду и бросят. Как в воду, так и на дно. Нарыли народу на двенадцать верст. Там народ остановился, нейдет дальше, нельзя Грозному народу больше рыть! Послал он посмотреть за двенадцать верст вершников - отчего мертвый народ вниз нейдет. Прибежали вершники назад, говорят царю:
- Мертвый народ стеной стал.
- Как тому быть? - закричал царь. - Давай коня!
Подали царю коня. Царь сел на конь и поскакал за двенадцать верст. Смотрит - мертвый народ стоит стеной, дальше нейдет.
В то самое времечко стало царя огнем палить: стал огонь из земли кругом Грозного выступать. Поскакал царь Иван Васильевич прочь - огонь за ним. Он скачет дальше - огонь все кругом! (…)
С тех пор Волхов и не мерзнет на том месте, где Грозный-царь народ рыл: со дна Волхова тот народ пышет… А где народ становился за двенадцать верст, там Хутынский монастырь царь поставил.
КАЗНЬ КОЛОКОЛА
Услышал Грозный-царь во своем царении в Москве, что в Великом Новгороде бунт. И поехал он с каменной Москвы великой, и ехал путем-дорогой все больше верхом. Говоригся скоро, деется тихо. Въехал он на Волховский мост. Ударили в колокол у святой Софии - и пал конь его на колени от колокольного звону. И тут Грозный-царь воспроговорил коню своему:
- Ай же ты мой конь, пеловой мешок (мякина), волчья ты сыть. Не можешь ты царя держать - Грозного-царя Ивана Васильевича.
Доехал он до Софийского храма, и в гневе велел он отрубить снасти у этого колокола, и чтобы пал на земь, и казнить его уши.
- Не могут, - говорит, - скоты звону его слышать.
И казнили этот колокол в Новгороде - нонь этот колокол перелитой.
ЦАРЬ ГРОЗНЫЙ И АРХИМАНДРИТ КОРНИЛИЙ
Другой раз Грозный-царь был здесь, в Опскове, когда он был ехамши под Ригу воевать. Под Ригу он ехал, на Изборск, на Печоры. На то время в Печорах архимандритом был преподобный Корнилий. Был Грозный приехамши в Печоры. Стречал его с крестом-иконами Корнилий преподобный. Благословил его Корнилий да и говорит:
- Позволь мне, царь, вокруг монастыря ограду сделать.
- Да велику ли ограду ты, преподобный Корнилий, сделаешь? Маленькую делай, а большой не позволю.
- Да я маленькую, - говорит Корнилий преподобный, - я маленькую: коль много захватит воловья кожа, такую и поставлю.
- Ну, такую ставь! - сказал, засмеявшись, царь.
Царь воевал под Ригою ровно семь годов, а Корнилий преподобный тем временем поставил не ограду, а крепость. Да и царское приказание выполнил: поставил ограду на воловью кожу, он разрезал ее на тоненькие-тоненькие ремешки да и охватил большое место, а кругом то место и огородил стеной, с башнями, - как есть крепость.
Воевал Грозный-царь Иван Васильевич Ригу семь лет и поехал назад. Проехал он Новый Городок, не доехал Грозный двенадцать верст до Печор, увидал с Мериной горы: крепость стоит.
- Какая такая крепость! - закричал царь. Распалился гневом и поскакал на Корнилиеву крепость. Преподобный Корнилий вышел опять встречать царя, как царский чин велит: с крестом, иконами, с колокольным звоном. Подскакал царь к Корнилию преподобному.
- Крепость выстроил! - закричал царь. - На меня пойдешь!
Хвать саблей - и отрубил Корнилию преподобному голову. Корнилий взял свою голову в руки да и держит перед собой. Царь от него прочь, а Корнилий преподобный за ним, а в руках все держит голову. Царь дальше, а Корнилий преподобный все за ним да за ним… (…) так царь ускакал из Корнилиевой крепости в чем был, все оставил: коляску, седло, ложки… кошелек с деньгами забыл. Так испугамшись был… После того под Опсков и не ездил.
ВОЦАРЕНИЕ БОРИСА ГОДУНОВА
Собрались все российские бояра в каменной Москве и советуют о том, как будем царя выбирать. И удумали бояра выбирать его таким положением: есть у Троицы у Сергия над воротами Спаситель и перед ним лампада; будем все проезжать чрез эти ворота, и от кого загорится свеча пред лампадой, тому и быть царем на Москве над всей землей. Так и утвердили это слово. По первый день с самых высоких рук пущать людей в ворота, по другой - середнего сорту людей, а по третий и самого низкого звания. Пред кем загорится лампада против Спасителя, тому и царить на Москве.
И вот назначен день для вышних людей ехать к Троице: едет один барин с кучером своим Борисом.
- Если я, - говорит, - буду царем, тебя сделаю правою рукою - первеющим человеком, а ты, Борис, если будешь царем, куда ты меня положишь?
- Что попусту калякать, - отвечал ему конюх Борис, - буду царем, так и скажу…
Въехали они в ворота в святую обитель к Троице - и загорелась от них свеча на лампаде - сама, без огня. Увидели вышние люди и закричали:
- Господие, бог нам царя дал!
Но раздробили, кому из двух царем быть… И решили, что по единому пущать надо. На другой день пускали людей середнего сорта, а по третий и самого низкого сорта. Как зашел конюх Борис в святые ворота, глаза перекрестил по рамам - и загорелась свеча на лампаде. Все закричали:
- Господие, дал нам бог царя из самого низкого сорта людей!
Стали все разъезжаться по своим местам. Приехал Борис-царь в каменну Москву и велел срубить голову тому боярину, у которого служил он в конюхах.
ЦАРИЦА МАРФА ИВАНОВНА
Эта царица сослана была на Выгозеро, в пределы Беломорские, в Челмужу, в Георгиевский погост. (…) Для житья ее велено было устроить бочку трехпокойную, чтобы в одном конце держать овес, а в другом - вода, а в середине - покой для самой царицы.
А в этом Челмужском погосте был поп Ермолай - и сделал он турик с двумя днами; поверх наливал в него молоко, а в средине между днами передавал письма и гостинцы, посланные из Москвы.
Тын и остатки ее жилья видны были до последнего времени. Поп Ермолай с восшествием на престол Михаила Федоровича вызван был в Москву и определен к одному из московских соборов, а роду его дана обельная грамота, которая и поныне цела, и в этой грамоте пишется о радении попа Ермолая.
НА ОВЕС И ВОДУ, ИЛИ ДЬЯК ТРЕТЬЯК
(…) Их деды (Ключаревых) тут лесом торговали. Их наградили полями, лесами.
А вот наша деревня - это там Верховье, - дак там ничего не было дано им, а просто всё эти бояра властвовали…
Сослали Марфу-царицу на воду да овес, а у дьяка Третьяка было сделано двудонное ведро. Значит, вниз он положит продукты там хорошие, а наверх насыпет овса, а в другом ведерочке несет ей воду, как будто ю кормили овсом да водой. А продукты-то внизу. Такое деревянное ведро было сделано. Ну, в общем, он ухаживал за ней, дьяк Третьяк (дьяк Третьяк называли его). Кто он был такой, дьякон ли он был или кто он такой, - не знаю уж об этом сама (…).
ОБЕЛЬЩИНА
В Обонежскую пятину, в Егорьевский погост, сослана была инока Марфа Ивановна: "Овсянкой кормить, водой поить". Когда сын ее, царь, проведал об ней, то достал ее в свою местность, а потом потребовал с Егорьевского погоста к себе на лицо кормителей и поителей.
По день и по другой были собраны сходки, но никто не смел объявить о себе, и не смели идти к царю: опасались, что будут казнить; или повесят на виселицу, или отрубят голову; думали, что будет худо, а не знали, что сделается добро. Только самые отчаянные вызвались на сходе идти к царю, порешивши, что чему быть, то будет, что двух смертей не будет, а одной не миновать.
Когда явились они в Москву, Марфа Ивановна встретила их с радостью такими словами:
- Здравствуйте, приятели мои, любители, кормители! Что вам угодно? Деньги ли, али одежа, али житье светло? (…)
Они ответили:
- Милосердная государыня, дай нам сроку на три дня подумать.
Она дала им сроку подумать на три дня.
И вот они ходят по городу, день, другой и третий. Видит один купец-старичок их, ходящих по городу, и говорит:
- Ну, что вы, старички, ходите по городу третий день; ничего не купите и не продаете?
Они рассказали ему, в чем дело. Купец им дал такой совет:
- Ну, старички, если деньги возьмете - деньги пройдут, одежу возьмете - одежа сносится; а возьмите, я советую, светлое житье: чтобы никаких повинностей с вас не спрашивали, ни податей, ни дорог и прочее - из роду в род свой.
Старички сделали по совету купца: спросили себе светлое житье, и Марфа Ивановна выдала им грамоту.
МАРФА РОМАНОВА И КЛЮЧАРЕВСКИЙ РОД
(…) Наше село старинное. Лет десять когда мне было, в то время праздновали трехсотлетие царствования дома Романовых. С Повенца на пароходе привезли такую икону Николая-чудотворца, да всё; одним словом, эдак торжественно провожали трехсотлетие.
Прежде было: царь Годунов праздновал (он, кажется, зять еще государя был, этот Борис Годунов), было Смутное время тогда на Руси. Ну и вот бояра видят, что тут Борис Годунов худо царствует, да всё да, Смутное время все такое было, ну вот и решили выбрать своего царя, своего местного царя. Ну и, так сказать, пожелали выбрать из родовитого боярского племени. И вот в то время был знаменитый, значит, Филарет, митрополит Филарет был. У него был сын Михаил, шестнадцатилетний. И вот бояра решили выбрать этого Михаила царем.
А этот, Борис-то Годунов, как узнал, что Михаила Федоровича выбирают царем, он взял сослал его в Псковскую губернию, в ссылку сослал. Отца, Филарета, в Девичий монастырь сослал. А мать ихну (Марфа Посадница называлась) сослал сюда: за Онегом - вот Толвуя, Шуньга, Кузаранда - эта земля называлась Заонежская пятина. И вот в эту Заонежскую пятину он, так сказать, сослал мать Михаила Федоровича. Ну, она (как Чёлмужи - это ближайшее село) приезжала сюда, в Чёлмужу.
А здесь была церковь, вот и сейчас существует, Петра и Павла церковь, вот уже четыреста лет теперь скоро будет этой церкви. При ней был ключарь такой (не знаю, уж староста ли он был ли церковный или кто такой, но ключарь был). Он заведовал этой церквью. Дак он приглашал эту мать Михаила Федоровича Романова, кормил сигами (здесь рыбы много ловилось), кормил ю.
Прадедом-то этим всем боярам Ключаревым (что вот в той деревне Ключаревы-то есть) вот этот самый ключарь-то и оказался: им Ключаревы фамилия, сейчас восемь хозяйств их осталось, а тогда один был.
А церковь вот эта, что сейчас существует, - Петра и Павла, в то время существовала тая церковь…
Ну, ладно. Потом, значит, когда уже Михаила Федоровича бояра-то выбрали царем и мать отсюда доставили в Москву, и как раз мать-то в награду за то, что этот ключарь ее кормил, оберегал - всё, за это она ему дала вотчину. Вотчину - вот это крестьян нашей деревни Кручихи, Верховья, значит, - дала этому ключарю в награду. И он стал уже боярином.
С тех пор вот эта Боярщина-то и существует. Слово "боярщина" - это такое название, а настоящее им - деревня Исаковская. А боярам, - как бояра, - дак Боярщина и есть.
И наградила этого ключаря этой вотчиной-то. И вот наши крестьяна до периода, когда царь Александр Второй освободил этих крестьян от помещиков, - в тот момент и наши крестьяна освободились от бояр (…).
Боярам была дана обширная дача лесная, потом земли, покосы - все ихно было, все было ихно. Крестьяна у них работали в батраках; у них, у бояр, работали эти крестьяна.
Ну, одним словом, тот-то, не знаю, как жил этот ключарь, а потомство-то было, значит, такое, что они как бояра да жили на крестьянской шее, да тут жили да всё да, конечно, вели себя тоже уже как хозяева, так сказать; ну, очень заносились зтым своим положением.
Ну, рассказывают старушки вот это наши, прабабушка рассказывала, что как утро:
- Эй, на работу!..
И шли на работу к им в то время.
Ну вот, и с тех пор, так сказать, вот эта Боярщина оказалась. Они оказались бояра, а наши вот прадеды оказались у помещиков подчиненныма (…).
А вот я говорю, как в кучке накладут эти деньги, как бояра получат за дачу, за лесную дачу получат деньги, дак по кучкам раскладут, какому боярину сколько, да потом гребут к себе в шапку деньги-то со стола (…).
ЦАРЬ МИХАИЛ ФЕДОРОВИЧ И АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ
Когда царил на Москве государь царь Михаил Федорович, понеслась его супруга благоверная и родила наследника престолу царскому. Посылают гонца от женской палаты поведать царю, что родила царица наследника престолу царскому. Приходит гонец в царскую палату, крест кладет по-писаному, поклон ведет по-ученому, на две, на три, на четыре на сторонки поклоняется, а царю великому в особину. Сам говорит таково слово:
- Михайло-царь Московский, великий государь, родила царица тебе наследника царскому престолу.
Царь ответу не давае. Второй раз проглаголал гонец:
- Царю! Царица родила наследника царскому престолу.
Третий раз глаголет гонец:
- Царю! Родила царица сына - наследника царскому престолу!
Глаголет царь Михаил Федорович в ответ таково слово:
- Ай же, гонец, не царскому престолу явился наследник: родилась душам пагуба.
Ростит Михайло-царь наследника до совершенных лет. Пристарел он, государь, в каменной Москве - у царского престола и начал писать рукописание, дописал до такого-то году и месяца, до такого числа и часу: в таком-то секунде явится человек трехглавый - отрубить ему голову (…).
Однажды среди темной нош взял государь-царь рукописание отца своего царя Михаила Федоровича - в свои руки царские: сидит он на царском троне, с скипетром и в жезлах царских и читает родительское рукописание и недоумевает, что будет в таком-то часу и в таком-то секунде; услезился он, утер слезы на своем лице белом и не знает, что делать. И сказано у родителя в рукописании: "Оденься в одежду и в шлем, стань к воротам, подойди ближе к дверям, обнажи саблю из ножней, и явится тебе змей трехглавый - отрубить ему голова".
Встал государь-царь Алексей Михайлович с ложи царской, облачился в одежду, вынал саблю из ножней и стал к дверям хрустальным: "Господи, повеждь, что написано у родителя моего, не могу в голову взять".
Как приходит тот секунд, государь-царь поднял саблю и хочет тому, кто отворит дверь, отрубить голову. Вдруг отворяет ворота - на пяту патриарх Никон. Государь обрадовался и не знает, что делать. Тут забыл он и родительское завещание и стал слушать Никона.
О государственных деятелях России
ПЕТР И ПЛОТНИК
Царь приезжал в Воронеж корабли строить, за то ему и памятник в Воронеже поставлен. Сказывали, что он иногда вроде как рабочим был: сам рубил и пилил.
Созвали в Воронеже лучших плотников и всех к работе приставили. И был среди них лучший из лучших мастер. Вот начали работать, работает с ними и Петр. А мастеру и невдомек, что с ним работает сам царь, думал: какой-нибудь новичок из приезжих. Посмотрел он, как Петр плотничает, и выругал его крепким словом: то не так, другое не эдак. Стал ему показывать, и Петр быстро все перенял. А когда стали шабашить, он и говорит мастеру:
- Хоть ты меня и крепко ругал, но я зла на тебя не имею, спасибо за науку.
Снял со своей руки кольцо и отдал мастеру.
- Носи, - говорит, - да вспоминай, что науку царю преподал.
ЦАРЬ ПЕТР И СОЛДАТ
Был царь Петр в Воронеже, и захотелось ему на охоту сходить. На охоте он приотстал. Идет по лесу, дорогу ищет, а навстречу ему солдат.
- Откуда, служивый? - спрашивает Петр.
- Да вот, батюшка, на побывку ходил. А ты кто будешь?
- Да я дальний, - говорит Петр, - вот заблудился, помоги выбраться на дорогу.
Ладно. Идут они вместе, а Петр и пытает солдата, как ему живется, доволен ли службой.
- Служить, - говорит солдат, - согласны; трудновато, да обтерпится, одно плохо: начальники - скоты и уж дюже круты, о солдатские спины палки ломают, зубы вышибают, а сам знаешь - солдат в неволе, что хлеб без соли, ешь, но не в охотку.
- А вы, - говорит Петр, - царю бы жаловались.
- До царя-то, - отвечает солдат, - далеко. Вот десять лет служу, а царя так и не видел.
- Хорошо, - говорит ему Петр, - исполнится твое желание.
Спросил он у него полк и как зовут его, все записал. Приходит солдат к себе в казарму, а его требуют к царю.
- Ну, - думает солдат, - пропала моя голова.
Привезли солдата и велели ему в сенях подождать, а потом и в горницу позвали. Входит солдат, а перед ним сам царь стоит, а с лица точь-в-точь как тот человек, что в лесу повстречал.
- Вот, - говорит ему Петр, - ты и царя увидел. Правду ты мне сказал. Проверил я - большие у вас непорядки.
Наградил Петр солдата и отпустил.