Генералы и сенаторы подумали: царь-то черт с ним, одного убьют - другой будет, а самим-то умирать не хотелось. Вот несколько сенаторов ползком выбрались из дворца, их никто не заметил, они переоделись: кто в монаха, кто монашкой, и выбрались из города. А за городом в казармах стояли еще полки. Солдаты и офицеры те ничего не знали об восстании. Сенаторы вызвали генералов тех полков, порассказали им, что на дворец бунтовщики напали. Те полки сдуру взяли да и скорехоньким маршем ко дворцу на помощь царю. Напали они сзади на восставших и такую смуту сделали, такую заваруху заварили, что не поймешь, кто кого бьет.
Бунтовщиков-то было не так много, а на подмогу царю пришло несколько полков. Дрались бунтовщики крепко, но не выдержали, начали разбегаться. Тут-то многих князей и графов из бунтовщиков поймали да сразу в крепость. Долго они сидели в каменных курятниках под землей, некоторые из них ослепли, многие сгорбились.
Самых главных зачинщиков царь приказал повесить. Их повесили. Несколько князей и графов сослали к нам. Тут, в Петровском заводе, они в тюрьме сидели, потом вольно поселились и жили до самой смерти. Добрые люди они были, старики о них рассказывали и нахвалиться не могли.
Вот так-то эти князья и графы пострадали из-за царя-кровопийца. Потом народ этому царю за все отплатил. Царя не вспомянешь добрым словом, а тех князей и графов, что у нас страдали, народ помнит и доброе слово о них говорит.
КНЯЗЬЯ-КАТОРЖНИКИ
Лет так сто назад здесь, около Нерчинска, на каторге работали разные князья и графы. Их сюда привезли из Петербурга. Они против царя восстали. За то и в каторгу попали. Жили они все в одном старом бараке. Зимой у них головы к подушкам примерзали, а летом их дождь обливал. Несчастным графам и князьям после петербургских хором этот каторжный барак хуже смерти казался. Вот утром выгонят их на работу, построят около барака, кандалы на руках и ногах звенят, а они стоят смеются. Стража на это сердилась и говорила промеж собой, какую же им кару придумать, чтобы они перестали смеяться.
Сколько лет они в этих бараках жили, и каждый день перед бараком, куда их выгоняли, народ собирался, чтобы на них посмотреть. Глядит на них, бывало, народ и говорит: "За что же этих родимых сюда пригнали? Раз они против царя поднялись, значит, тот заслужил. Такие люди зря не поднимутся, голова у них на месте".
А при народе им веселее было, одному-то в горе труднехонько. Погонят князей в шахту, а люди за ними валом валят. Стража их отгоняет, палками бьет, а они все следом за ними идут. Вечером, когда работа кончалась, народ снова к шахтам шел и провожал несчастных до барака. Каторжное начальство боялось, как бы их народ не освободил, и стало оно людей с того места переселять подальше от каторги политических. И это не помогло. Люди и из дальних мест к тем князьям-каторжникам на поклон приходили.
А когда к ним жены, сестры да невесты приехали, народу и того больше около каторжных собиралось. Тогда начальство испугалось, донесли они царю обо всем, и царь приказал перевести князей в Петровский завод. Там для них темную тюрьму построили, и прожили они в этой тюрьме, как затворники, до самой смерти.
КЮХЕЛЬБЕКЕР И ИРКУТСКИЙ ГУБЕРНАТОР
Царь знал, что ссылкой бунтарей не смиришь. Жили в то время те бунтари по всей Сибири и тут народ против царя настраивали. Узнал об этом царь и издал указ, чтобы всех бунтарей в Россию вернуть и здесь над ними строгий надзор учинить. В Сибири-то над ними не углядишь, а около себя спокойнее будет, тут тебе и сыщиков целая армия, и жандармов хоть пруд пруди.
Получил иркутский губернатор указ, чтобы ссыльного Кюхельбекера из Баргузина в Петербург домой отправить. Значит, вольную будто ему царь дарует, помилует. Поехал сам губернатор в Баргузин к Кюхельбекеру и говорит:
- Можешь домой ехать, царь тебе милость послал.
- Да мне и тут неплохо. - А сам подумал: "Чего я там не видел? Опять на проклятого царя смотреть, что ли?"
Видит губернатор, что с неохотой он весть принял, и снова говорит:
- Царской милостью пользоваться надо, а ты вроде на то сердишься.
- Дай мне срок. Вот десять воробьев на дорогу поймаю и снаряжусь в путь.
Губернатор согласился.
Проходит год, а ссыльный ни с места. Губернатор снова в Баргузин приехал и видит, что Михайло воробьев ловит. Тут он спросил его:
- Сколько ты поймал?
- Да вот, господин губернатор, ежели этого словлю, то еще девять останется.
Губернатор рассердился на Кюхельбекера, махнул рукой. Так ссыльный Михайло до самой смерти прожил в Баргузине, и никто его оттуда не мог выжить.
КАК КАРЛОВИЧ КРЕСТЬЯНКУ ВЫЛЕЧИЛ
Приходит одна баба к Карловичу и говорит:
- Помоги, мой родимый, замучилась, головы на себе не чую, ноги с трудом волочу.
Посмотрел на бабу Карлович, стал во весь рост, подошел к ней и спрашивает:
- А давно вы перестали головы не чуять?
- Как чай не попила, так голова турсук турсуком, так и отламывается.
Приложил свою руку Карлович к бабиной голове, а баба и заговорила:
- Рука-то у тебя, Карлович, холодна, адали лягушку только из рук выпустил.
Карлович рассмеялся и говорит бабе:
- Значит, голову-то чуешь, раз говоришь, что рука холодная.
Бабе стало неловко от этих слов, и хотела она уйти, но Карлович ее задержал, дал ей осьмушку байхового чаю и сказал:
- Поправитесь - придете скажете.
Баба ушла.
Много прошло дней, пьет баба чай душистый и хвалит Карловича. А Карлович запечалился, думал, на самом деле баба захворала, раз не идет к нему. Не утерпел он и пошел к ней.
Заходит в дом и видит: баба куда с добром, квашню мешает и на лице красный цвет.
- Как здоровье? - спросил Карлович.
- Спасибо тебе, родимый, вылечил ты меня. Карлович достал из курмы четвертушку цейлонского и дал бабе. Вот оно, бабье лекарство-то.
КАК ЧЕРНЫШЕВСКИЙ ЦАРСКИЕ ЗАГАДКИ ОТГАДЫВАЛ
Чернышевский умный человек был. Схватится спорить с царем, так царь всегда отступал, и против Чернышевского он в дураках оставался. Царю это не в понраву приходилось: как это так, какой-то простой Чернышевский да будет слыть умнее самого царя. Взял царь собрал себе во дворец всю знать, посадил за стол, тут на самом видном месте усадил он и Чернышевского. Вот, думает царь, сейчас я тебя так опозорю, что на веки вечные забудешь меня оспаривать.
Царь с царицей заняли тронное место, и задает ни с того ни с чего вопрос:
- Ответь мне, господин Чернышевский, почем ноне свинина?
Все удивились, некоторые даже громко ахнули, а Чернышевский встал и как ни в чем не бывало отвечает:
- Ежели свиньи такие, как ты с царицей, то нипочем.
От такого ответа царь с царицей в обморок упали.
Чернышевского сначала за это посадили в крепость, а потом осудили и в Сибирь на каторгу привезли.
ЧЕРНЫШЕВСКИЙ И ЦАРЬ
(…) Чернышевский был самым главным и умным сенатором при царском правительстве. Как только надо царю что-нибудь сделать, он вызывал к себе сенаторов и в первую очередь самого Чернышевского. Вот у них начинался спор. Царь - свое, а Чернышевский - свое.
Однажды они до того доспорили, что Чернышевский сказал ему:
- По наружности ты царь, а по уму - баран.
Царь сразу же позвал стражу, заковали сенатора в цепи и в Сибирь. А с дороги видит Чернышевский, что его везде с лаской встречают, он и отписал царю: "Доброго человека и цепи украшают, а барана и в золоте не уважают". А весь спор-то, говорят, между царем и сенатором шел из-за того - нужен народу царь или нет. Чернышевский говорил, что народу нужен царь, как попу гармонь али рыбке зонтик, а царь говорит сенатору - без царя, что без бога, не дойдешь и до порога.
Хоть и пострадал за это Чернышевский, а он был прав. За то народ ему почесть отдавал.
МИФОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОЗА:
Былинки, бывальщины, псевдобылички, легенды
О лешем
СВЕТИ, СВЕТИЛО
Нашински мужики не однова в лесу лешего видали, как в ночное ездили. Он месячные ночи больно любит: сидит, старик старый, на пеньке, лапти поковыриват, да на месяц поглядыват. Как месяц за тучку забежит, тёмно ему, знашь, - он поднимет голову-то да глухо таково:
- Свети, светило, - говорит.
ЛЕШИЙ И РЫБАК
Дед мой был рыбаком. Рыбачил он на реке. Речка не так большая.
Вот в одну прекрасную ночь ехал с лучом и встретил лешего: стоит одной ногой на берегу, второй - на другом.
Дед вынужден был проезжать между них, между ног этих, и говорит:
- К этим бы ножищам да красные штанищща - был бы молодец!
Леший перешагнул реку, пошел в лес и захахал с повторением:
- Ха-ха-ха! К этим бы ножищам красные штанищща - был бы молодец!
А речка была примерно с Петровский канал шириной. Свободно леший мог переступить и бывшую Мариинскую систему…
ПЕНИЕ ЛЕШЕГО
А после заката уж. Мы домой идем, а я частушки пою, девушкой - молода была. А за рекой так длинно, дли-и-инно, очень длинно так запело. И так запело, песни не знает, а даже заунывье берё. И еще пуще. А мама мне и говорит моя:
- Замолчи!
- Что тебе, жалко? Крещены песни поют, а ты жалеешь петь.
- Я говорю, замолчи.
- Ну, мама, вот уж я не знаю.
А никого ведь близко нет, никого, все дома, в деревне, за десять километров. А батюшко удит, покойный родитель. Я еще попела, мама у меня строго глазами мне:
- Я тебе говорю, что замолчи.
- Мама, а кто поет это?
- Замолчи.
- А мама, скажи, кто поет?
- Я тебе говорю, замолчи.
Я забоялась. Там еще маленько попело. Я замолчала - и затихло.
Батюшко приходит:
- Где заводим сено?
А мама - та и говорит:
- Тут слыхали байканьё, тут лешего водительство есть, тут, - говорит, - байканьё и плач ребячий слыхали, тут жительство есть за рекой. Ну, ему нужна река, промежка.
Да я забоялась, на дороге стою, дак не смею, что леший унесё. И припустили. Да что делать…
Пришли, надо ночевать там. За водой идти - не смею и в хате оставаться не смею - леший унесет. И болей никого не видала, вот только слыхала.
ХОЗЯИН ЗВЕРЕЙ ЛЕСНЫХ
А то раз заночевал человек в лесу. Сидит у костра да шаньгу ест. И вдруг слышит и треск, и гром - идет кто-то. Посмотрел это он: а лесовик идет, а перед ним, как стадо, и волки, и медведи, и лисы бегут. Так и лоси, и зайцы, и всякое зверье лесное. Как же он испугался - и боже мой, а тот к нему подходит:
- Что, - говорит, - человек, шаньги дай кусочек.
Дал он ему шаньги половину. Тот давай ломать да зверям давать, так и шаньга у него не меньшится. И волки сыты, и медведи сыты, и зайцы сыты. Вот лесной и говорит:
- Ты домой иди, не бойся, если волки тебя стретят, ты им скажи: шаньги моей кушали, а меня не трогайте.
Ну, он и пошел, а звери за ним. Тот человек тоже домой пошел - жила у него вся дрожала. А бегут ему стрету волки, таки страшенны - сейчас съедят. А он и скажи:
- Мою шаньгу кушали, а меня не троньте.
Ну, они и убежали. Так он и домой пришел. И зверя никакого не боялся.
ЛЕСНОЙ СТАРИК И ОХОТНИК
Вышел один охотник рано утром, еще до солнца, на чучела (т. е., стрелять тетер на чучелы, из будки), а будка-то у него была очень далеко от деревни. Своротил он с дороги и идет на свое место. Пришел, поставил на березу чучело и стоит.
Слышит: шум в лесу и все ближе к нему двигается. Он за сосну и спрятался. Вот и видит: мимо сосны этой старик с вицею в руке гонит стадо лисиц - штук этак с тридцать. Увидал это мужик да и своим глазам не верит "Постой, - думает, - одну подстрелю". Только что он подумал это, а старик и грозит ему хворостиной. Мужик опустил ружье и говорит:
- Дедушко! Дай мне одну.
- Нельзя-нельзя! Это отданы уж, а тебе чрез неделю на этом месте двух уже дам - приходи! - отвечал старик.
Старик ушел и лисиц угнал.
Через неделю мужик приходит опять на это место и смотрит: прибегает лисица - он выстрелил в нее. Не успел этой подобрать, смотрит: другая прибежала - он и эту убил.
СУД ЛЕСОВОЙ
В некотором царстве, в некотором государстве, именно в том, в котором мы живем, в одном поселке жил охотник. Только это не сказка, а быль.
Однажды пошел он в лес охотиться, добывать пушнину.
Все уже разошлись по своим зимовьям, а он даже никакой белочки не добыл. С такой обидой и пошел домой. А на каждый день такая дула пурга - белого света он не видел. За всю осень солнышка даже не увидал. Старуха дома на него напала:
- Все добывают белки, соболя, то, друго - а ты ничего не добыл! Только продукты тамака ходишь жрешь в зимовье.
- Ты пошто такая чудная, старуха-то? Ты сходи-ка в лес, посмотри, чо там творится-то! Убежала бы в первую же ночь.
- Ну, тогда не ходи и на вторую осень. Тебе там делать нечего.
- Попытаю счастья, может, погоды не будет.
Собирается на следующий год. Приходит в тайгу. И на каждый день все погода, погода, погода. Опеть вторая осень проходит, опеть с одним пустым варежкам дед идет домой.
Старуха еще того тошней на него напустилася:
- Да ты чо? Потешь, наверное, лежишь в своем этом зимовье?! Тебе лень ходить охотиться! Почему-то все другие-то с пушниной!
- Дак, а погода не везде, - говорит, - где какая речка или ключик - там и погода. Где нет ключей, там и погоды нет. Вот так.
Попытаюсь на третью осень сходить, а ничего не будет - брошу! И совсем охотиться не буду. Так чо-нибудь работать буду.
Подходит третья осень. Только заходит в тайгу - снова погода! Но! День, два, три, неделя! "Эх, погодка ты погодка! Докуда ты будешь дуть, - говорит. - Я тебя сейчас проучу!"
Снимает ружье - бах! В погоде стон пошел. Ага! - думает, мне то и надо. А погода тише, тише, и стон этот скрался. Ясное небо стало. "Эх, надо было мне сначала это дело провернуть!"
А время было уже в под вечер. Приходит в зимовье, сварил ужин, разувается, ложится спать. Слышит: бряк, бряк, бряк! Чо это такое? Потом слышит: "Тпру-у-у!" Потом: стук, стук, стук!
- Хозяин, можно, нет зайти?
- Пожалуйста, входите. А кто вы такие будете?
- Да кто такие? Охотники, как и вы! Ты вот нашего охотника подстрелил, собирайся теперь на суд. Да ты не бойся - ничо тебе не будет, а ему еще дадут нотацию, этому охотнику.
Старик давай обуваться, собираться. Выходят, садятся в глухую повозку. Поехали - только горы мелькают.
Приехали. Идет ихний суд, лесовой.
- Ну-ка, расскажи, в чем дело? Зачем ты нашего охотника подстрелил?
- А вот еще в третьем годе я ходил, все время пурга была. Как нарочно! Хоть один день был бы хорошим! Я проходил так и с простым варежкам домой вышел.
На другую осень снова пошел, думал, может, на другую осень добрая погода будет. И на каждый день снова идет все погода. Опеть я с простым варежкам выхожу. Все остальные добывают как добрые охотники, а я с пустым варежкам. Хоть бы нарочно какая белочка была бы. Ну, чо сделаешь? Решился - попытаю третью осень. Ничо не выйдет - бросаю этот лес и больше и заходить не буду туда. И вот целую неделю проходил впустую. Меня вынудило, снимаю ружье и бах - в погоду. Слышу стон, и погода стихла. Думаю: давно бы мне надо было это дело провернуть. Прихожу в зимовье, чай сварил, попил, лег спать. Слышу - колокольцы: бряк, бряк, бряк. Думаю: так чо-нибудь, в ушах, может, шумит? Слышу - кони: топ, топ, топ. Потом "Тпру!" - у дверей. Потом подходит: стук, стук, стук. И вот я здесь и вам словами объясняю.
- Садитесь. Ну, а теперь вы, охотник, из-за чего это все ему натворили.
- Дак чо? Так и так.
- Так не так, а отвечай так, как надо. Арапы тут наши глаза не замазывай. Ты каждый день ему солишь. А зачем ты ему солишь? Ему пушнину надо, а ты ему не даешь ничего. За твою ахинею ты ему поплатишься соболями, лисицами, горностаем и белочкой. А вы, дед, можете свободным быть.
Как приедешь, вырубай прут подлинней, открывай боковушку и вставай за дверью. А мы погоним тебе зверей. Один за одним звери пойдут. Первым табуном пройдут белки, вторым пойдут горностаи, третьим - соболя, потом лисицы пойдут. Сколько ты сможешь хлыстать прутом, кого хлыстнешь - останется твой. Кого не успеешь - уйдет.
Ладно. Приехал в зимовье, уже развянуло. Раскрывает боковушку, приготовил кнут и давай хлыстать. Хлыстал, хлыстал. Сколько-то нахлыстал белки, горностаев, соболей, лисиц - набил кучу подходящую.
Слышит голос:
- Ну, чо? Хватит?
- Хва-атит.
- Смотри, не обижайся. Пушнину эту отвезешь, высушишь. И больше тебе в этом лесе делать нечего! И не заходи. Твоей белочки больше здесь нет. А если зайдешь, так и останешься навечно в этом лесе.
- Ладно, - говорит, - мне и этого навеки хватит.
Вот они уехали, он давай снимать эту пушнину. Снимать, сушить ее. Вытаскал ее до дому, манатки свои собрал кое-какие.
- Ну, до свиданья, - говорит, - лесочек. Больше я не приду сюда!
Потом он набрал вина, меня созвал, мы с ним выпили. А на дворе у него стоял колодец, там рыба елец, - и моей были конец!