- Простите за пафос, но правители приходят и уходят, а Россия остаётся.
- Приятно знать, что мы думаем схожим образом.
- Женщины, - подавлено произнёс Иван.
Он не мог поверить, что несколько мгновений назад его провели будто несмышлёного мальчишку, но сродственник из далёкого будущего весомо доказал, что это так.
Елисеев гнал прочь дурные мысли. Не хватало ещё загрызть себя за отсутствие того, что приходит только с опытом. Убедить себя не получалось.
Он посмотрел на тело, распластавшееся на земле. Жаль девку. А того, кто сие сотворил, требуется найти и наказать. Но по первой - найти.
- Говоришь, камердинер барский за ней ухаживал? - обратился Елисеев к тому, кого привыкал называть Петром, дабы самому впросак не попасть, да и сродственника не подвести.
- Точно. И зовут его Антон, - подтвердил "Петюня".
- Пойдём, на него посмотрим.
- А тело как же?
И вроде бы всем было ясно: не сбежит больше никуда мёртвая девушка, отбегалась, несчастная, но оставлять без присмотра труп не хотелось. Но и оставаться тут большого желания оба не испытывали.
- Монетку что ль кинем? - предложил "Пётр".
Огромная фигура заслонила весь проём.
- Т-э-кс, господа, и что тут происходит?
- Смертоубийство, - коротко ответил канцелярист, опознав в фигуре полицейского.
Был тот из бывших солдат. Выправка, вколоченная кулаками и палками капралов, с годами не уходит.
Увидев мёртвое тело, снял треуголку, перекрестился.
- Спаси и сохрани, Господи!
- Долго же тебя носило! - зло сказал копиист.
- Виноват, - равнодушно сказал тот и зачем-то добавил:
- Обстоятельства!
"Знаю я эти ваши обстоятельства", - мрачно подумал Иван.
От полицейского несло хлебным вином и селедкой. Толстые обветренные губы жирно лоснились. Глаза покраснели от пьянства. Но вид имел грозный и представительный.
- Не сочтите за нахальство, но всё ж поведайте, кто такие будете и по какому праву тут находитесь? - осведомился полицейский, для важности похлопав по ножнам с огромной, больше похожей на меч, шпагой.
- Чиновники из Тайной, ея величества, канцелярии, - ответил за обоих Иван и, не дожидаясь следующего вопроса, показал должные бумаги. - Грамоте хоть учён?
- Есть малость.
Документы "Петюни" полициянт досматривать не стал. Вернув бумаги канцеляристу, козырнул:
- Благодарствую. Прошу покорнейше извинить. Служба-с.
- Извиняю, братец.
Через минуту прибыл и доктор - пожилой немец, который сразу раскрыл свой лекарский чемоданчик, извлекая на свет божий разный непонятный инструмент.
Подойдя к мёртвому телу, покачал головой:
- Печально! Совсем молоденькая барышня…
Успев за короткое время обследовать труп, распрямился и сказал:
- Боюсь, в моём вмешательстве уже нет никакого смысла. Девица мертва. Смерть наступила по причине удушения около часа тому назад. Если больше, то ненамного.
"Не ошибся потомок" - почему-то удивился канцелярист, вслух велев:
- Прошу написать о сиём прискорбном событии меморию.
- Всенепременно, - кивнул доктор. - Но сначала нанесу аудиенцию хозяйке этой обители. Прислуга передала, что барыне стало дурно. Мёртвые подождут, а живым ждать некогда.
- Ступайте, - разрешил канцелярист.
- Да, - замер, перед тем как уйти лекарь. - Не знаю, будет ли вам интересно…
- Любая мелочь может пригодиться. Говорите.
- Вероятно, девица носила в себе плод.
- И как вы сие определили?
- По косвенным признакам. Да и чрево округлилось. Токмо под сарафаном плохо видно. Конечно, для окончательного вердикта нужно произвести вскрытие, но есть ли в сём необходимость?
- Нет.
- Надобно отразить факт, что девица понесла, в докладе?
- Обязательно отразите.
Доктор кивнул и ушёл.
Полицейский, не знавший чем заняться, вопросительно посмотрел на чиновника из Тайной канцелярии. Тот правильно истолковал его взгляд.
- Потомись тут, братец, подожди сыщика из Сыскного приказа. Как звать-то?
- Прокопием кличут.
- Хорошее имя.
Полицейский зарделся.
- Скажете тоже…
- Скажем-скажем. Ты бди, Прокопий! Никуда не отлучайся.
- Слушаюсь! Будьте покойны - с места не сдвинусь, - отрапортовал полицейский.
Оба Елисеевых отправились в барский дом - искать камердинера.
Им оказался высокий, худой будто глиста парень с круглым, на удивление чистым лицом, одетый в кафтан, явно с хозяйского плеча. Чулки на нём с золотыми нитями, пряжки сияли, на голове парик, штаны из чистого шёлка обтягивали тощие ляжки.
- Ты и есть Антон, барский камердинер?
- Точно так, господа хорошие, - лениво ответил парень, а сам глазками по сторонам зырк-зырк.
Знать, нечисто на душе у него, решил про себя копиист. Честный человек и смотрит открыто - ему бояться нечего.
- Ведомо ли тебе, что сотворилось с горничной Варей?
- Весь дом знает. И для меня сие не новость. Не стало больше Вареньки, упокой Господь её душу. Нашёл бы убивца да своими руками бы затряхнул. Всю пыль бы выбил!
Он помахал перед собой большими кулаками.
- Любил, значит, Вареньку, - осторожно поддакнул канцелярист.
- Дык кто ж её голубу не любил?! Весь дом души в ней не чаял.
- А барин как? Привечал?
- Барин… - Камердинер на миг запнулся, но быстро совладал с собой. - И барин привечал. Расторопная она была, ладная…
- А уж в постельке барской совсем, видать, хороша была, - встрял внезапно "Петюня".
"Ты чего?" - удивился в мыслях канцелярист.
"Так надо. Я этого кренделя провоцирую. Не мешай!"
Лицо у опешившего Антона стало наливаться красным. А "Петюня" продолжал:
- Прав я? Да? Небось, совсем девке проходу не давал. То за зад щипнёт, то в постельку завалит, когда супружницы дома нету. Барахтаются там, смеются, хохочут. А тебе каково - ты ж при самом барине приставлен. Халат ему приносишь, трубку табаком набиваешь, тапочки в зубах таскаешь. Ну, он при этом зазнобу твою лохматит, любо-дорого посмотреть. Верно говорю?
Руки у камердинера снова сжались в кулаки.
- Да ладно тебе, братан! Заделал барин любушке твоей дитя, осчастливил так сказать. Радости привалил - ей в подоле, а тебе полные штаны.
Будь камердинер быком, давно бы из ноздрей паром попыхивал да копытами землю рыл. А "Петюня" продолжал изгаляться:
- Женился бы ты на ней, и была бы тебе радость. А что - ночью можно спать спокойно, дитёнка делать не надо - за тебя уже расстарались. Потом бы и с другим помогли. Малышни полную хату б настрогали.
- Ты… - зашипел, словно змея Антон-камердинер, - ты!
- Я?! Причём тут я? Это любушка твоя с барином всё. Я тут ни при чем. Ты от несчастия такого пил, а они над тобой изгалялись. Небось, когда в постельке барахтались, за дверью стоял - подслушивал охи и ахи? Классно твой барин гребёт, а?
- Да я! - вскинулся Антон.
- Кушак покажи, - вдруг строго спросил "Петюня".
- Кушак? Какой кушак? - удивился сбитый с толку камердинер.
- Да твой собственный.
- Чичас, - двинулся было куда-то Антон.
- Не томи, милай!
- Чичас-чичас!
Внезапно он развернулся и нанёс кулаком страшный удар по лицу "Петюни", потом сбил с ног канцеляриста и пулей бросился на выход.
- Стой, дурак! Ты куда?! - завопил вслед копиист.
Он сумел подняться и бросился вдогонку, крича:
- Держи его! Хватай!
Но перепуганная прислуга даже не пыталась встать на пути у разъярённого камердинера. Тот мчался, сломя голову, снося, словно тараном, любое препятствие.
Вихрем вылетел на проезжую дорогу и, нелепо взмахнув руками, оказался под копытами лошадей, везших карету со знакомым гербом.
Трубецкие… Им закон не писан, вспомнил Иван слова отца.
Крики, стоны, плач… Бледный как призрак кучер, отчаянно ругающийся князь, спешившиеся гайдуки…
С раздавленной грудной клеткой, с многочисленными переломами, весь в крови камердинер отошёл на свет иной почти сразу, так ничего и не сказав.
Прибывший из Сыскного приказа сыщик счёл, что на сём дело о смерти горничной раскрыто и убивец понёс Божье наказание.
- Рад, что вы, судари, справились тут и без меня, - довольно изрёк сыщик. - Отрадно видеть, что в Тайной канцелярии даже столь молодые люди проявляют похвальное усердие и смекалку.
Иван молча кивал, изредка трогая скулу.
- Ты как? - спросил его я.
- Если в общем, то в порядке. Если в частности - зуб шатается.
Он потрогал его языком и через секунду облегчённо изрёк:
- Кажись, теперь не шатается.
Глава 17
- Бах!
Дворцовая комнатушка вмиг окуталась порохом.
Императрица, будто заправский охотник, не целясь, подстрелила пролетавшего мимо гуся. Тот закувыркался и упал в траву. На поиски весело кинулась целая толпа прислуги.
Отставила ружьё, взяла вторую фузею.
- Ай, матушка! Ну и ловка ты! - непритворно восхитился Ушаков, стоя поблизости.
Вонючий дым ел глаза, но великий инквизитор лишь усмехался. Ему, старому солдату, вспоминались прежние деньки и баталии. Много было повоёвано: и знатно, и позорно. Война без поражений - не война.
Императрица разрядила и вторую фузею. Палила просто так, в воздух. Выстрелив, недовольно промолвила:
- Я-то, может, и ловка, токмо ты, пёс сторожевой государственный, совсем дряхлым стал. Не пора ль замену тебе сыскать? В абшид да на покой…
Ушакова чуть удар на месте не разбил.
- Отчего гневаться изволишь, матушка? Нешто вина есть за мной какая? А ежли и провинился, так от усердия чрезмерного.
Дородная, высокая императрица развернулась, с высоты гренадерского росту взглянула на генерал-аншефа.
- Боком мне усердие твоё выходит!
- Оно на врага государственного направлено. Честному человеку меня бояться нечего.
- Вельможи стонут. Нет, говорят, продыху от тебя. Заместо того чтобы супостатов рыскать, им разор да расстройство учиняешь.
Задумался Ушаков, не понимая, к чему государыня клонит. Была, конечно, вина на нём всякая, но как спроведать, что гложет царицу, а узнав - отвертеться?
Решил идти по-военному, напрямик. В лоб и спросил:
- Что за расстройство такое, матушка? Я тебе обо всех делах своих ежедневно доклад делаю, эстракты пишу. Ничего не утаиваю. Коли виновен кто, так и сказываю. Верных людей не забижаю.
- Не забижаешь? Ну-ну. Пошто обыск у князей Малышевских учинил, чем они провинились? Да мало того, что дом вверх дом поставил, так ещё и имущество дорогое изъял, будто тать какой!
Ушаков облегчённо повёл плечами.
- Прости, государыня, неведомо мне ничего о сиём обыске. Нигде в делах моих князь Малышевский да родня его не проходит. Коли б была на то нужда, я б тебе сразу о том рассказал.
- Вот как?! А ты почитай тогда сию жалобу да поведай, не твои ль молодцы здесь отличились.
Юркий секретарь подскочил, вынул свернутую трубочкой бумагу.
"Донос? Интересно, чем же я Малышевского зацепил? Нет у меня к нему вопросов… Пока нет".
- Дозволь, матушка.
Не дожидаясь ответа, Ушаков взял из рук секретаря бумагу, вчитался в текст:
"Всемилостивейшая государыня императрица. Всенижайше прошу не по моим достоинствам, но по единой своей природной милости, которую неисчислимо своим верным рабам матерински оказывать изволите: успокойте вернейшего раба вашего дух, который и умирать будет спокойно, несумненно уповая, что ваше императорское величество своим проницательством правосудно покажете, есть ли в чём моя вина за то, что в доме моём служивыми людьми Тайной канцелярии был учинён всяческий разор под предлогами мне неведомыми, а я до последнего издыхания моего пребуду вашему императорскому величеству всевернейший и радетельнейший раб…"
К жалобной грамотке прилагался обширный перечень утраченного имущества.
Великий инквизитор покачал головой:
- Нет, государыня. К сему мои люди касательства не имеют.
- Не имеют, говоришь? Пусть так оно и есть. Отложу обиду Малышевских в сторону. Поведай тогда, свет Андрей Иванович, с кой стати фельдмаршала Миниха разобидеть велел?
- Миниха?! - поражённо воскликнул Ушаков.
- Яво самого, Бурхарда Христофоровича. Карету его ухари твои остановили под предлогом обыска учинения. Ну да Миних у нас орёл еройский. В драку кинулся. - Императрица усмехнулась, явно одобряя подвиги фельдмаршала. - Двоих кулаками положил, да потом насели на него скопом, связали, весь скарб ценный отобрали, велели радоваться, что в крепость не повезут. Дескать, приличествующих улик не нашли. Чем Бурхард Христофорович провинился? Какая нужда тебе в том разоре была? Сумлеваться я стала в полезности учреждения твоего. Много воли взял, Андрей Иванович!
Генерал-аншеф низко склонился:
- Ежли считаешь, что моя в том вина - секи сей же час голову. Токмо я правду говорю - не по моему ведомству Малышевские с Минихом проходят. Не давал я на их счёт никаких указательств. Другой кто-то пошаливает да мной прикрывается. Дай срок - отыщу самозванцев!
Елисееву было грустно. Вторая увиденная им за сегодняшний день смерть, к которой вдобавок оказался причастен его потомок, сильно переменило его настроение. Оставаться в доме Трубецких он больше не мог. Наскоро уладив с сыщиком все дела письменные, засобирался в Тайную канцелярию для доклада Ушакову.
"Пётр" дотоле ни во что не вмешивавшийся, отвёл в сторонку, спросил тихо:
- Слушай, пока маза сама в руки прёт, переговори с полицаем: пусть паспорт мне выпишет. А то привяжется без тебя кто-нибудь и загремлю я в Сибирь или в солнечный Магадан.
- Магадан?
- Это, братишка, такое далёкое место. И лучше б тебе не знать, где это.
Копиист кивнул. Мысль потомок высказал здравую. Подошёл к сыщику, перекинулся несколькими словами, объяснил, что да как приключилось со сродственником, в конце молвил главное:
- Сделай милость, помоги хорошему человеку.
Сыщик удивился:
- Вот те раз. А я думал, что он с тобой, по вашей канцелярской части.
- Может, и возьмёт его к себе Андрей Иванович. Особливо после сегодняшнего.
Сыскной чиновник согласился:
- Должон взять. Толковый у тебя, Иван, братец. А то может к нам его пристроишь? В приказе завсегда людишек недохват. Лишним не станет.
- Ежли в канцелярии не сладится, так мы чрез тебя место поищем. Но пока хотелось бы вместе служить. Не чужие, чай.
- Вам решать, неволить не стану. Не волнуйся, Елисеев, о бумагах я похлопочу. Паспорт к завтрему выправим. После полудни в приказ приходите. Спросите Чиркова Бориса, это я.
- Спасибо, сударь!
- Полноте! Вы меня от большой обузы спасли. Убивца отыскали и разоблачили. Как вас не отблагодарить, да такой малостью?! Чирков добро помнит!
Покидая дом Трубецких, сыщик забрал с собой полицейского. Тело погибшей горничной и её убийцы увезли на телеге в церковь: отпевать да хоронить.
Елисеев поведал о договорённостях потомку, тот обрадовался:
- Не зря, получается, с тобой сходил.
- Что есть, то есть. Лихо ты злодея под монастырь подвёл.
"Пётр" задумчиво почесал затылок:
- Знаешь, Вань, чем больше я на эту тему размышляю, тем всё больше сомневаюсь. Не складывается у меня.
- Что не складывается?
- Знал бы, так сказал. Вроде все улики одна к другой: и повод был - ревность к барину, и улику оставил - кушак. Даже понять могу, почему он его прошляпил, с собой не захватил. Не профессиональный же убийца, чтобы хладнокровно следы заметать. Сначала грохнул, потом запаниковал. Девяносто девять человек из ста так проколются. Ещё и при допросе сбежать попытался, хотя никто его ни в чём не обвинял. Как ни крути - цельная мозаика. А вот всё равно: сомнения в печёнку вгрызлись и жрут меня, сволочи. Упустили мы с тобой что-то. Но вот что?
Копиист пожал плечами. Дескать, ты спросил, тебе и ответ держать. На мой-то взгляд, всё как надобно сложилось.
Потомок продолжил:
- Дорого б я за то заплатил, чтобы узнать. Вдобавок, как подумаю, что из-за меня мужик тот под лошадь попал, так совсем в узел связывает.
- Совесть, братец, это хорошо. Без совести быть - в паскудстве пребывать. Но напраслину на себя не возводи. Камердинер убился не по твоей вине. На дорогу глядеть было надобно. А уж стрекача давать от служителя государева совсем невместно.
- Вань, у тебя на квартире водка есть?
- Брось, Петя. Не в прок сие лекарство.
Елисеев отвёл потомка на квартиру, а сам снова отправился в крепость.
К Ушакову его допустили быстро, лишь Хрипунов задержал перед аудиенцией.
- Ты, Вань, смотри, будь осторожнее.
- С чего бы?
- Не в духе начальство наше.
- Случилось чего?
- От матушки-императрицы выволочку сёдни получил. Прискакал из дворца злющий, всем хвоста накрутил, да ругался матерно.
- За что - ведомо?
- Кто-то за спинами нашими злодействует. От имени Тайной канцелярии преступления творит.
- Дела-а-а, - протянул канцелярист.
Андрей Иванович был мрачнее тучи. Не глядя на Елисеева, спросил:
- Сыскал утрату?
- Никак нет. Сего дня возможности не представилось.
- И как сие приказываешь понимать? - удивлённо вскинулся Ушаков.
От него исходили столь явные эманации злости, что Елисеев, опасаясь вспышки гнева, быстро-быстро заговорил.
Генерал-аншеф слушал внимательно, вопросами не перебивал. Иногда кивал, иногда хмурился. Лишь потом, когда Иван закончил, спросил:
- Выдал, значит, себя душегубец.
- Чирков из Сыскного приказа к такому разумению пришёл, - осторожно произнёс Елисеев.
- Молодцы вы с братом. Нос сыскарям утёрли, - обрадовался Ушаков. - Хучь одно приятное известие за весь день.
- Дозвольте вам Петра на очи представить, - попросил Елисеев. - Таланты в брате моём имеются, что пользу Отечеству могут принесть.
В голове мелькнуло весёлое от потомка, который наблюдал за происходящим на расстоянии глазами канцеляриста:
"Ага, а ещё я вышивать умею… крестиком! Только я ведь ещё никакого желания горбатиться на твою контору не изъявлял".
"Жить-то как собираешься? В солдаты загребут, не спросят".