- Доброе утро, - нестройным хором откликнулся класс, в котором то тут, то там вспыхивали похихикивания.
Построжев лицом, Биссектриса внимательно обвела всех взглядом, прислушалась к витающему шумку и решительно прихлопнула классным журналом по столу. Тут же наступила тишина. Чуть наклонив голову к плечу, учительница пару секунд вслушалась в неё и потом одобрительно кивнула головой, признавая дегустацию удавшейся.
В голове у меня приятной высокой нотой лопнуло драже с лимонно-мятным запахом, и я вспомнил происхождение её прозвища.
В начале года она как-то встала у доски, подняла к потолку слегка выгнутый указательный палец и, обведя класс шальным, каким-то ведьмовским косоватым взглядом, по секрету громким театральным шепотом поведала:
- Биссектриса – это такая крыса, которая бегает по углам и делит угол пополам.
Кличка прилипла намертво. Впрочем, похоже, ей это даже нравилось.
Я мотнул головой, отгоняя воспоминание, и углубился в решение задач.
На второй переменке я смог чуть расслабиться. Никто не кричал "ату его, ату", не задавал неудобных вопросов и не косился с подозрение. Первый этап инфильтрации проходил успешно. На геометрии отстрелялся нормально и ожидал заслуженной пятерки. Биологию я и сам мог бы вести. Думаю, наша училка узнала бы для себя много нового и интересного. Все-таки уровень изучения физиологии человека в пединституте, да даже и на биофаке университета, ниже, чем в мединституте. А сейчас и вовсе лафа будет – физра, от которой у меня освобождение. Радостно посвистывая, я направился в зал.
- Добрый день, - поприветствовал физручку, которая проворно закрывала окна после проветривания.
- Ты что без формы? - встретила меня вопросом Тамара Борисовна. - А-а-а… - понимающе протянула, заметив мой синячище.
Я молча извлек из портфеля справку и протянул ей.
- Куда-то влетел или подрался?
- Влетел. Поскользнулся, упал… - заученно повторил я.
- Садись на лавку, - махнула она рукой.
Я послушно уселся на длинную низкую скамью и опять воткнулся в темы по инглишу.
Первыми в зал ворвались ребята и сразу затеяли нечто похожее на регби, которое, похоже, искренне считали баскетболом. Ближе к звонку начали стайками впархивать девчата. С интересом изучил фигурки – трансформация в девушек началась у всех, вызывая стыдливую сутулость в попытках скрыть происходящие изменения.
Зря стесняются, конечно. Вон, пусть берут пример со Светки Кузенковой. Наша первая красавица вплыла в зал гордо распрямив спину и, как крейсер среди каботажных лоханок противника, принялась расстреливать суетливо задёргавшихся мальчишек залпами своих стервозных карих глаз. Попавшие под артобстрел ребята вздрагивали и отдёргивали взгляды, срочно начиная интересоваться всяко-разно важными вопросами – разволокненным концом каната, шнурками на кедах, баскетбольным кольцом…
Вот очередь дошла и до меня: приняв, видимо, на чистом инстинкте, максимально выигрышную при осмотре проекцию, Кузя взмахнула ресницами и влепила очередной залп из своих башенных орудий. Несмотря на всю готовность и жизненный опыт, меня слегка контузило – зачастило сердце и покраснели щёки, захотелось отвести взгляд. "Сильна, чертовка", - я постарался непринужденно облокотиться на стену и чуть насмешливо улыбнулся в ответ.
"Осечка", - недоумением отразилось у неё в глазах. На мгновение изумленно замерев, она парой лёгких шагов сократила дистанцию, чуть наклонила голову, прицельно улыбнулась и саданула в меня взглядом с прямой наводки.
Я, нагловато улыбаясь, облизал её взором с ног до головы.
Подойдя вплотную, она наклонилась, упершись ладонями в колени, и с веселым удивлением пристально осмотрела меня.
Странно, она же почти брюнетка, а у неё на носу россыпь мелких конопушек, правда, не рыжих, а тёмно-коричневых. Никогда раньше не обращал на это внимание.
- Ты, Соколов, как я посмотрю, много думать о себе стал, - чуть склонив голову на бок, ласково пропела она обвинительный приговор.
- Что ты, - не задумываясь, откликнулся я, - как можно думать о себе, когда есть ты? Кстати, только сейчас заметил, что у тебя есть веснушки. Забавные-е-е… - с придыханием протянул я, - Кузя, зачем ты их от меня прятала, а?
Такого сопротивления от учебно-тренировочной мишени Наташа явно не ожидала, и, недоуменно заломив брови, приступила к переоценке диспозиции. Так тебе, злорадно подумал я, разглядывая румянец досады на глянцевых щечках, это тебе не безоружные конвои топить в рейдерской атаке, на каждый крейсер найдется свой линкор.
Тут в спортзал влетела Зорька и, мгновенно оценив ситуацию, пошла на сближение, словно торпедоносец-камикадзе, взявший боевой курс.
- Аларм, - сообщил я вполголоса.
Кузя быстро оглянулась, слегка кивнула головой и, величаво распрямившись, так же вполголоса сверху вниз многообещающе бросила:
- Ты у меня ещё взрыднешь, Соколов, - подарила прощальную стервозную улыбку и горделиво удалилась.
Я с облегчением вздохнул. Все-таки она создает вокруг себя слишком высокую концентрацию женского начала, как Джессика из мультика про кролика Роджера. И это всего лишь конец восьмого класса…
Света подошла, гневно раздувая ноздри, и взглядом распяла меня в перекрестье прицела. Я нервно сглотнул и молча развел руками. От дальнейших разборок спас длинный свисток начавшей урок физручки.
Минут за пятнадцать до большой перемены я почувствовал нарастающий голод и решился на просьбу:
- Тамара Борисовна, а можно я в столовую пока пойду?
- Только прямо в столовую, больше нигде не шляйся, - у нашей физручки я был на хорошем счету как спортивный мальчик.
Под завистливыми взглядами класса я стремительно дезертировал из спортзала. В буфете взял треугольный пакет витаминизированного молока на четверть литра, капустный салат и сдобную булочку с обсыпкой из сахарный пудры. Всё про всё – девятнадцать копеек. У прилавка с горячими блюдами протянул талон за двадцать четыре копейки:
- Добрый день, мне суп гороховый и бефстроганов с пюре.
- Соколов, - раздался из-за плеча смутно знакомый голос, - ты почему не на уроке?
- И вам добрый день, Татьяна Анатольевна, - повернулся я к забавному колобку на ножках и ткнул пальцем в лоб, - освобождение от физкультуры, Тамара Борисовна отпустили пообедать.
Директриса кивнула, принимая объяснение. Я забрал заказ, стянул с подноса с бесплатным хлебом один ломоть и устроился за столиком. Через минуту напротив уселась Тыблоко, и принялась возбужденно мешать чай. Чем-то она напоминала растрепанного воробья после насильственного купания в луже.
- У вас сегодня классный час последним?
- Да, Татьяна Анатольевна, - подтвердил я и, чуть помедлив, спросил. - Что-то случилось?
- Случилось, - подтвердила она, злобно бросив чайную ложку на стол, звучно хлюпнула чаем и замолчала.
- Секрет? - вежливо поинтересовался я для поддержания разговора.
- Уже нет… Всё равно сегодня на классном часе будем обсуждать. Сокращают один девятый класс в этом году, - она виновато посмотрела на меня, словно это было её решение, - будем сливать А и Б… А кто послабее – в обычные школы пойдут и ПТУ.
- Ого! Вот это новость! - изобразил я, как мог, изумление. - Неожиданно. Восемь лет углубленно изучать английский язык, чтоб потом пойти в ПТУ. Это ж сколько на нас уже потрачено средств.
- А я о чем! Я в райкоме то же самое говорила, всё бестолку… Мол, не хватает людей рабочих профессий, нечего заповедники элитные устраивать, все равны, - Тыблоко злобно пыхтела, постепенно повышая голос. - Решение принято, извольте выполнять.
Я задумчиво дегустировал суп – вкусно, однако, хоть добавку бери.
- Сейчас начнется, - задумчиво протянул. - Дикая природа, борьба за жизнь.
- Ну, тебе-то особо беспокоиться нечего, если в последней четверти не съедешь по успеваемости… А так – да, начнется, родители побегут… она опять злобно шваркнула ложкой по столу и, помолчав, добавила с тоской. - Ещё этот вопрос национальный, проклятущий…
Я поднял бровь, прося разъяснений.
- Ну что, ты не понимаешь? - с полтычка завелась она, - сколько у вас евреев на потоке? И слабых детей среди них нет. У меня запросили средний балл по ученикам восьмых классов – они все по оценкам проходят. Восемь человек на тридцать два места! Двадцать пять процентов… она с досадной махнула рукой, - и что мне теперь делать? Кого не брать из твоего класса? Левицкую? Сам знаешь, лучшая ученица, первое место на городе по русскому языку. Резника? Дыскина? Они не сильно далеко от Левицкой. Симцевич? Так в объединенный класс проходит с десяток хуже её по среднему баллу. Оценки им за национальность я срезать не буду. Я так в райкоме и сказала.
Я с уважением посмотрел на директрису. Во тетка дает, ей же до пенсии ещё лет десять пахать.
- Хм, - я задумчиво подёргал себя за нос, припоминая историю класса. - У меня для вас есть радостные новости. По слухам, - я акцентировал последнее слово, пристально взглянув в глаза собеседнице. - Симцевич собирается уходить в музучилище. Хочет заниматься музыкой, а талантища, чтобы с этой фамилией без вопросов поступить в консерваторию, нет. Смысла сидеть здесь ещё два класса для неё нет.
- Это точно? - впилась в меня директриса.
- По слухам, - повторил я. - Но похоже на правду. Это раз.
Я сделал паузу, и отправил в рот пюре с подливкой.
- Что, есть и два? - не поверила своему счастью Тыблоко.
- Угу, - промычал я, наслаждаясь ситуацией. Хорошо быть благим вестником, директриса смотрит влюбленным взглядом… Главное, паузу не затянуть, а то у неё на дне глаз белым ключом начинает закипать раздражение. - Есть и два. Дыскин хоть и не Валдис, но в точных науках силен. Просто на фоне Чапелля он выглядит бледно, а так – вполне готов для математической спецшколы. Так что у нас не только Валдис уходит, но и Миша. По слухам!
- Ху, - выдохнула директриса с облегчением, как после стопарика водки. - Это совсем, совсем другой коленкор. Спасибо, Андрей, помог. Тогда, - закатила она задумчиво глаза к сводчатому потолку подвала, что-то подсчитывая, - тогда всё складывается, и овцы целы, и райком почти доволен…
Где-то вдали прозвенел звонок, и мы быстро засобирались. Сейчас начнется половодье из оголодавших школьников, могут и в пол втоптать.
- Ты только, Андрей, это… - директриса замялась, подбивая слова.
- Могила, - заверил я.
- Ага, молодец, понимаешь. Особенно насчет евреев, никому.
- Понимаю, Татьяна Анатольевна, - кивнул я.
- Хорошо, беги.
Я прыснул в кулак:
- А можно, пойду?
- Хорошо, - заулыбалась Тыблако. - Иди.
И я пошел, осторожно, вдоль стены, чтоб меня не снесли ломящиеся наперегонки в столовую, как стадо обезумевших гамадрилов, ученики. Вперёди инглиш, а у меня так и не появилось ни одной убедительной идеи, как мимикрировать под уровень знания восьмого класса.
Хоть и говорят, что напоследок не надышишься, но я решил использовать спокойную обстановку в пустом классе для последнего прогона текстов. Первые пятнадцать минут именно этим и занимался, пока за моей спиной не заняла своё место Тома.
Я замер, уткнувшись невидящим взглядом в страницу, потом собрался с духом и обернулся. Тома повторяла темы, наклонив голову, и солнце бликовало яркой медью в её чуть завивающихся каштановых волосах. Почувствовав взгляд, она оторвалась от тетрадки и вопросительно посмотрела на меня.
Да, они всё такие же двухцветные. В прошлый раз мы оказались глаза в глаза слишком поздно, за неделю до выпускного бала, и все последующие годы сожаление о несбывшемся порой накрывало меня как волна, с головой, отправляя в чёрную депрессию. Я улыбнулся:
- У тебя глаза разного оттенка, один ярко-зелёный, второй – зеленовато-серый. Знаешь?
- Только сейчас заметил?
- Угу, дурак был.
- Самокритика – это хорошо, у нас это приветствуется.
- Правду говорить легко и приятно, - с достоинством отвечаю я.
Тома чуть прищурилась и впервые посмотрела на меня с интересом:
- Читал?
- Многократно.
- "Посев"? - лукавая улыбка с ямочками.
Ну да, ямочки на щечках – это мое слабое место, знаю и ничего поделать с собой не могу. Да и не хочу.
- Приличная советская девушка не должна знать таких ругательств.
Тома закусила губу, пытаясь сдержаться, но не выходит, и она смеется во весь голос, откинув голову назад.
- Да, надо запомнить, дома повеселю, - лёгким движением она отбросила свалившуюся на левый глаз челку.
Я с какой-то щемящей грустью рассматриваю милую линию её шеи и подбородка, слегка розовое на просвет левое ушко. Помнится, у неё хрящики там мягкие как тряпочки, и при сильном ветре ушки забавно трепещут в потоках воздуха.
- Ты чего? - встревоженно спросила она.
- А? - отрываюсь от созерцания, - а, любуюсь красивой девушкой.
- Дурак, - отрезает Тома, заливаясь краской до самого белоснежного воротничка, и отгораживается от меня листами с темами.
- Наверное, да, дурак, - помедлив, признаю я и медленно отворачиваюсь. Точно – дурак. Привык к общению с нагламуренными стервами за сорок…
Эльвира шла строго по алфавиту, и до звонка осталось заслушать только меня и Чистякову. Кошмар моих школьных лет сидел через парту от меня, нахохлившись, как небольшая злобная птичка, готовая задолбить своим острым красным клювиком любого оступившегося на тропе знаний. Сегодня она была очевидно нездорова, и болезненный цвет носика объяснялся тем, что его ежеминутно терзали скомканным и безнадежно мокрым носовым платком. Воспаленные глаза, казалось, вот-вот затянутся белесыми перепонками, и она упадет со стула на пол, воздев к потолку окоченевшие лапки. Однако это всё никак не происходило, время шло, очередь опрашиваемых сокращалась, а англичанка, собрав силы в кулак, продолжала методично потрошить нашу группу. Вот закончила запинавшаяся на последней трети текста Ирка Родина.
Эльвира качнула головой, позволяя сесть, поморщилась и после короткой паузы резюмировала:
- Four. Not confident and sequence of tenses as usual.
Короткий взмах пера, и вот моя очередь идти на Голгофу.
- Moscow is the capital of our country, the Union of Soviet Socialist Republics… - бодро начал я тарабанить выпавшую тему.
Англичанка ушла в себя, лишь изредка подёргивая бровями на каких-то значимых для неё ухабах.
Две страницы печатного текста уложились в пять минут, и, финишировав, я опасливо замолчал. Эльвира сфокусировала на мне взгляд и, задумчиво пожевав нижнюю губу, выдала:
- Sit down.
Авторучка нависла над журналом и, не ужалив страницу, легла на стол. Учительница с чувством высморкалась, чертыхнувшись вполголоса, и уставилась в окно. Класс тревожно молчал, наблюдая за сбоем в программе. Наконец, что-то для себя решив, она оторвалась от панорамы города за окном, и перешла на русский:
- Соколов, задержись на перемене. Чистякова, go on.
Последним из класса, бросая на меня сочувственные взоры, вымелся Паштет. Дверь хлопнула, отсекая меня от воздуха свободы. Эльвира ещё раз высморкалась, с некоторой неуверенностью покрутила в руках авторучку, как будто не знала, как приступить к разговору, потом решилась:
- За тему – пять, - и, после ещё одной короткой паузы перешла в решительное наступление. - Однако меня смущает один момент. У тебя изменилось произношение. За три дня! Мы в нашей школе ставим кембриджский вариант, а у тебя вдруг стало проскальзывать много американизмов. Я учу английскому уже двадцать пять лет и никогда о таком даже не слышала. Чем ты это можешь объяснить?
Она испытующе уперлась в меня гипнотическим взглядом. Ну да, чуда не произошло, пора извлекать из кармана заготовленную нелепицу.
Я замялся, изображая неловкость, разорвал взгляды и уставился в окно. Из нашего расположенного на чердаке класса открывается шикарный вид на город, как не полюбоваться.
- Ну, Андрей, я жду.
- Эльвира Хабибульевна… - уныло проныл я.
- Это я знаю, меня так уже полвека зовут. Дальше.
Хм… Может быть немного лести поможет? Я изобразил удивление:
- Да не может быть! Я думал – значительно меньше… - и невинно захлопал глазками.
Эльвира болезненно поморщилась:
- Соколов, я не в том сейчас состоянии, чтоб твое пустословие слушать.
- Извините, - покаялся я.
- Дальше, дальше.
Я проковырял пальцем парту, шмыгнул носом и поднял на неё полные мольбы глаза:
- Эльвира Хабибульевна… Тут такое дело… Мне бы очень не хотелось, чтоб об одной моей проблеме узнали в школе и родители. Я могу рассчитывать, что сказанное мною никуда не уйдет?
- Это будет зависеть от сказанного, - ожидаемо ответила англичанка, впившись в меня взглядом, - говори, Андрей, говори, переменка короткая.
Я ещё раз ковырнул парту, глубоко вздохнул, понурился и начал излагать:
- Видите, - ткнул пальцем в шишак, - сильно ударился головой. У меня появилась ретрогадная амнезия.
- Ретроградная, наверное?
- Да, точно, ретроградная. К примеру, забыл, где и с кем сижу в классах, имена-отчества частично, клички… Но память постепенно восстанавливается. Периодически всплывает то, что забыл. Что-то аккуратно вопросами выясняю. Пока никто ничего не заметил. Мама об этом не знает, папа в командировке. В школе только один человек ещё знает. Вот… я оторвал взгляд от парты и вперился в зрачки Эльвиры, - судя по всему, английский тоже пострадал. И на это наложилось, что мне вдруг стало интересно слушать радиостанции на английском языке, всякие – новости, про культуру, науку, спорт… Я три дня, пока на справке был, "Ригонду" слушал – голос Америки на английском в основном. Видимо, особенности произношение легли на временно освободившиеся места в памяти. Больше ничем это объяснить не могу…
- Хм… англичанка задумалась, вертя в руках авторучку, - интересная версия. И что ты там узнал, например?
- Э-э-э… После убийства Джумблата ливанские друзы вырезали жителей христианской деревни, около которой он попал в засаду. Убито около ста человек, в основном женщины и дети… Вчера в Конго президента убили… Сложно имя такое, не запомнил… У нас ещё об этом не объявляли. Председатель конголезской партии труда. Какого-то Натана Щиранского всё упоминали в связи с заседанием конгресса по советским евреям…
- Достаточно, достаточно, - торопливо остановила меня Эльвира. - Понятно. Хм.
Она ненадолго задумалась, болезненно щуря глаза.
- Ладно, - решительно подвела черту. - Будем выбивать. Даже интересно, - и она окинула меня хищным взором, словно решая, с какого места прямо сейчас начнется то самое "выбивание".
Я невольно поежился. Впрочем… Пусть выбивает, от меня не убудет. Кембриджское? Ха, нашли, чем испугать. Я робко улыбнулся:
- Эльвира Хабибульевна, я пойду? Звонок скоро…
Эльвира поиграла бровями, шмыгнула ещё раз, полистала свой журнал и напоследок зловредно сказала: