- А за четверть – четыре. Пахать надо, Соколов, па-хать! Английский надо задницей брать. В слове засомневался – открываешь Мюллера и ищешь. И тут же заучиваешь всю словарную статью. А! Что тут говорить, - она с досадой махнула рукой, - иди…
- Ну? Как?!
- На заднем дворе их много.
- Сейчас стукну! Вот дай только сапоги сниму.
- Считай до десяти, я пока спрячусь.
- Сейчас… дай только сапоги снять… сейчас… - наклонившись, мама нервно дёргает на сапожке заевшую молнию, потом нетерпеливо распрямляется и гневливо топает. - Я тебя сейчас сама между половицами спрячу, паршивец мелкий, папа потом с микроскопом не найдет! Отвечай быстро, что по русскому, литературе и английскому?!
- Три, четыре, четыре, - дурашливо вытягиваюсь в струнку и рапортую, радостно поедая глазами лицо начальства. Потом опускаюсь на колено. - Да не дёргайся, сейчас расстегну… Вот, с лаской надо, с любовью…
- Так… - мама на глазах веселеет. - Уже легче. Тему на что сдал?
- Пять, - отвечаю гордо.
- По остальным что в четверти?
- То же, что и во второй.
Мама повесила пальто и вспомнила, что хвалить – вредно:
- По русскому – три балла, стыдоба-то какая! Как жить будешь с такой грамотностью? Начальство не будет уважать, коллеги смеяться за спиной, пальцем показывать… - запричитала жалобно над моей судьбинушкой.
- Девушки любить не будут… - с тоской в голосе подхватываю скорбный перечень.
Мама сразу заметно напрягается:
- Какие девушки? Зорька твоя, что ли?
- Ну зачем обязательно Зорька… Это, даже совсем напротив, не обязательно… Вообще – девушки как биологический вид. Вот скажи, - с энтузиазмом развиваю тему, - ты в папин диплом с оценками когда заглянула, до моего рождения или после?
- Э-э-э… - ошеломленно тянет мама, - я?
- Ну да, мне-то зачем?
Она что-то такое вспоминает и розовеет.
- Ты это, кончай выдумывать, оценки какие-то…
- Есть кончать с оценками, - довольно согласился я. - И вообще, что у нас сегодня на праздничный ужин планируется?
Мама пару раз озадаченно моргнула:
- Тьфу на тебя, язык длиннющий! Совсем заболтал. Ты не думай, что я тебе эту тройку так спущу! Ты у меня учебник наизусть учить будешь…! Вот подожди, папа приедет…
И под эти ритуальные обещания мы перешли на кухню. Пройдя к столу, мама вытряхнула из матерчатой сумки добычу и азартно нависла над ней. Сероватая бумага распахнулась, и я увидел легендарную синюю птицу. Судя по застывшему в глазах выражению, она так и умерла непокоренной. Чем-то, то ли горделиво заброшенной вверх головой с топорщащимся гребнем, то ли свободно распрямленной позой она походила на непреклонно прошедшую по жизни старушку-раскольницу. На кур двадцать первого века смахивала не больше, чем жилистая дворняга на разожравшегося ротвейлера. Элегантно вытянутые тонкие синюшные лапки были обтянуты кожей с топорщащимися кое-где жесткими остьями. Сквозь неё просвечивали тугие жгуты сухожилий и мышц, накачанных, видимо, за время предсмертного перегона строем из Сибири на синявинскую птицефабрику. Судорожно скукоженные когтистые лапы молили о скорейшей отправке к задней стенке морозилки, где они упокоились в жутковатом, навевающем мысли о Дахау, штабеле себе подобных до первомайского студня.
- Ты иди и дверь закрой, я её сейчас опаливать буду, - озабоченно сказала мама, открывая форточку.
- Почем за килограмм трофея? - интересуюсь, разглядывая размашистый карандашный росчерк "два двенадцать" на углу обертки.
- Два тридцать.
- Меньше килограмма… - подсчитал я.
- А с чего им больше быть? Кормят впроголодь, а яйца всю жизнь неси. Бедняга, тощая, как цыпленок.
Мама засунула руку в курицу и начала что-то там нашаривать.
- Да, а у нас классы объединяют. Из двух наших восьмых делают один девятый, остальные – в училища и обычные школы, - поделился я главной новостью дня.
- Чёрт! Да разве ж можно такое под руку говорить?! Разорвала из-за тебя желчный пузырь, теперь горчить будет… - мама расстроено рассматривала выдернутую из тушки печень.
- Дрогнули руки у Ивана Кожемяки и порвал он шесть воловьих шкур, - речитативом продекламировал я.
- Да ну тебя, одно расстройство… - мама, наконец, оторвалась от курицы и повернулась ко мне. - Так что там с объединением?
- На классном сегодня Тыблоко объявила. Сказала, что пройдет тридцать два лучших по среднему баллу ученика, мол, всё будет честно.
Мама небрежно отмахнулась:
- Ну, это понятно, как иначе-то?
Я задохнулся от неожиданности. Как может быть иначе?! Да легко, мать-перемать… Перед глазами внезапно поплыла красноватая пелена ярости, и я сцепил челюсти, чтобы из меня не вырвалась полыхнувшая ненависть. Вдох-выдох, вдох-выдох…
- Э, ты чего? Дюш?
- В ухе стрельнуло что-то… - для убедительности я потер правое ухо, - все, прошло. Так вот, меня сегодня с физры пораньше отпустили, и я с Тыблоком обедал. Она сказала, что у меня всё окей, если не съеду в последней четверти сильно.
- Готовься, - говорит мама спокойно, - будем три шкуры с тебя спускать.
- Всегда готов! - вскидываю руку. Учебой меня теперь испугать сложно. Так бы вот всю жизнь учился бы и учился…
Долгожданный скрежет ключа в замке раздался, когда по "Времени" показывали награждение хоккеистов ЦСКА золотыми медалями. Я, впившись взглядом в экран, рассматривал молодые лица легенд – Харламов, Жлуктов, Фетисов, Цыганков, Петров, Михайлов, Викулов, Лутченко, Третьяк…
Мама, радостно взвизгнув, опрометью бросилась в коридор и повисла на папе, я терпеливо пристроился позади. Потом дошла очередь и до меня, и я, привстав на цыпочки, вдыхаю знакомый запах трубочного табака и дивлюсь отсутствию привычной седины в бороде.
Оторвавшись, рассматриваю внимательнее. Папа молод, бодр, элегантен и окружен каким-то нездешним флером, слегка выпадая из советского антуража. Пожалуй, выражением глаз: сквозь радость встречи и облегчения от окончания дороги просвечивает лёгкое недоумение и какая-то светлая тоска по мельком увиденному, как у мальчонки-подпаска, издали посмотревшего на игры приехавших в имение на лето барчуков – ему в эту сказку попасть не светило при любом раскладе.
Память выбросила на поверхность строки: "в глазах оленей призрачных горит как дальний свет та дикая Америка, которой больше нет". Ну, нет и нет…
Я ещё раз взглянул отцу в глаза и принял на себя ещё один долг, которым так часто пренебрегал там. А для начала пусть испытает радость от дарения подарков любимым.
- Пап, пап! Мы по тебе скучали! Мама так вовсе места себе не находила – видишь, как меня в сердцах шлепнула? Признавайся, что ты нам привез?!
Папа, смеясь, обнимает нас вместе, потом пытается провести медицинский осмотр прямо в коридоре.
- Да всё в порядке уже, - уклоняюсь я. - Всё прошло, как с белых яблонь дым. Давай, сим-сим, открывайся, мама извелась вся!
- Да-да, - подключается мама, нетерпеливо приплясывая. - Иначе никакого ужина!
Папа сокрушенно потянул носом запах, потом стал, радостно блестя глазами, одаривать эксклюзивом. Ну да, по советским меркам – выше только звезды. Маме достался маленький флакончик какой-то туалетной воды, кусок ароматизированного мыла и что-то из предметов нижнего туалета. Она в ответ одарила папу восторженным поцелуем и с повизгиванием унеслась в комнату для примерки.
Мне же торжественно был вручен брусок двухкассетного магнитофона, десять 60-минутных кассет Super chrome, кассета для чистки головки, футболка с трилистником Адидаса и пять одноразовых шариковых авторучек Bic.
- У-у-у, здоровски! Спасибо, пап, - старательно изображаю восторг, практики лицедейства у меня в последние дни было предостаточно. - Ого, израильская, - я указал на синюю шестиугольную звезду на этикетке футболки.
- Хм, - папа с сомнением разглядывает политически неблагонадежную полоску ткани, - не заметил. Спороть бы её надо…
- Зачем?
- Скажут, что экономически поддерживаем противника.
- Ага, туалетную воду от страны – члена НАТО, можно, а футболку из Израиля – нет?
- Эх, Дюш, кто может знать заранее, что этим дубам в голову придёт? На твою детскую демагогию всегда найдется демагог с тридцатилетним стажем, которой с ссылками на Маркса с Лениным как дважды два докажет, что ты – враг народа и сионистский диверсант, да так ловко, что ты и сам в это поверишь.
- Ничего у меня не детская демагогия, а самая что ни на есть настоящая… Спарывать?
Папа ещё раз взвешивает на чутких внутренних весах все обстоятельства и махает рукой:
- Оставляй. Только никому не хвастай, тогда можно будет сказать, что не обратили внимание.
- О'кей. А себе что взял?
- Да ничего. Что там брать-то на эти недельные командировочные? Да ещё подарки для работников ЦК надо купить, а то в следующий раз на конгресс могут и не послать… Хорошо хоть им немного надо, тех же авторучек Bic вязанку да шоколадку начальнице.
- Занес уже?
- Угу, сегодня прямо из аэропорта туда и заехал. Прошелся по кабинетам, поулыбался, раздал, да выклянчил у теток проездной на самолет до Ленинграда, а то бы только завтра поездом приехал. Со Старой площадью надо дружить…
Я разложил привезенные подарки на своем столе: магнитофон, стопку кассет, пучок шариковых авторучек, вражескую футболку – и стал рассматривать это, постепенно наливаясь злостью. Нет, не понимаю… С какой стороны ни посмотри, всё равно не понимаю. Ладно, были люди идеи. Но ведь многие отказались от своей страны ради возможности покупать это барахло. Похоже, нас развели, как индейцев Северной Америки, за горсть бус и несколько зеркалец.
Вскинул глаза на своё отражение в тёмном стекле. Лица не видно, только контур упрямо наклоненной вперёд ещё детской фигуры. Эх, малыш… куда ты лезть собрался? Это колесо тебя разотрет и не заметит. Может, ну его нафиг?
Я устало встал и отвернулся. It's been a hard day's night, I should be sleeping… Завтра, всё завтра…
Глава 4
Воскресенье, 20.03.1977, 9:35
Ленинград, Измайловский проспект
Отодвинув от стены "Ригонду" и разложив мануалы, я уже полчаса терзал мозг, пытаясь понять, как поженить отечественный выход CШ-5 и непонятную распайку на входе двухкассетника. С ходу запись не пошла, значит – несовместимость, надо перепаивать переходник. В гадской западной инструкции про разводку ни слова. Можно, конечно, пойти методом перебора, у СШ-5 всего три контакта используется, но всё равно вариантов получается немало.
- Воскресенье – день веселья, песни слышатся кругом! С добрым утром, добрым утром, и хорошим днем, - насмешливо пропело радио.
Я посмотрел на него недобрым взглядом и задумчиво почесал затылок. Что-то нет желания полдня перепаивать контакты… И опять хочется есть. Это просто напасть какая-то, голод приходит к молодому растущему организму по несколько раз на дню, как по расписанию. Скоро там мама завтрак приготовит? Нервно выдернул паяльник из розетки, задвинул на место "Ригонду" и, проскользнув мимо мучающего пружинный эспандер отца, пошёл на разведку.
- Ты чего пришёл? Рано еще, позову, - попыталась выдворить меня мама.
- Учиться, - соврал я, не моргнув глазом, потихоньку прокрадываясь к столу с вареной колбасой, - а то только и умею, что чайник вскипятить, макароны сварить и консерву открыть. Давай, говори, что делать.
- Куда руки потянул, проглот! Аппетит испортишь, положи, поло… Все, больше не бери. Иди сюда, на, три сыр.
- Мой аппетит невозможно испортить, на нём знак качества негде ставить, - довольно жмурясь, я проглотил кружок колбасы и пристроился к терке.
Мама тем временем поставила на огонь большую сковороду и бросила на неё добрый кусок сливочного масла, грамм так на сто. Поверх мягко легла сероватая гора крупнокалиберных макарон. Божечки мой… Где ты, здоровое питание, в каких далях?
Дзинь… Доставка. Ага… У нас в СШ-5 схема 2-3-5, земля, левый и правый, а там 2-1-4 стандартно должно было. В голове проявилась схема распайки переходника. Па-ня-тно…
Меня начала бить крупная дрожь, пришлось бросить сыр и вцепиться в столешницу. Невидяще смотрю на мелкие потеки масляной краски на стене и считаю про себя от десяти в обратном порядке. Уф-ф-ф… Покосился на маму – ничего не заметила, увлеченно строгает в стопку бутерброды. Взял сыр и начал сосредоточенно тереть. Вжих… вжих… вжих. Очень медативное занятие, но руки всё равно дрожат.
Заработало! Восторженно матерюсь про себя, по лицу ползет довольная улыбка. Мать-мать-мать, брейнсерфинг заработал…
Захлопнул за родителями дверь и, повернувшись, прислушался к пустой квартире. Ни-ко-го. Отлично, никого не хочу сейчас видеть и слышать. Пусть родители катаются себе на катке, час до стадиона Ленина, час оттуда, там ещё часа три. Замечательно, а мне надо причесать мысли.
Влетел в свою комнату и попытался набросать план первоочередных дел. Ни фига не получилось, мысли скачут, как стая растревоженных белок. Чертыхнувшись, полез под душ. Минут пять массажа горячими жесткими струями – и я уже почти человек. Ладно, план подождет, это я погорячился, сначала надо определиться с целью. Пока не было брейнсерфинга, думать об этом было рано, но теперь пора.
Заварил по правилам, до пенки, краснодарский чай и, устроившись с ногами в кресле, погрузился в воспоминания.
Перестук колес, полутьма купе, запахи затянувшейся вечеринки. Колышутся неясные тени, напротив – самый главный собеседник в моей жизни.
- Во-первых, я не кто, а что. Явление в процессе… - он покрутил кистью в воздухе, подбирая слово, - …самосборки. Я – тень, которую отбрасывает в прошлое одно вероятное явление, частью которого может стать человечество.
- Забавно… - подумав, откликаюсь я. - А парадокса в такой самосборке нет?
- Нет. Способность к самосборке – это мой атрибут, поэтому парадокс не возникает.
- Шулерство какое-то… - ворчу я.
- Это только так кажется. Впрочем, это не особо и важно. Суть в другом. Одним из условий моей реализации является формирование человечеством определенной общественной формации. В этом – мой интерес. К сожалению, это маловероятный исход. Поэтому я инициирую запуск альтернативных временных потоков, пытаясь достичь результата хотя бы в одном из них – этого будет достаточно.
- То есть они все-таки есть, альтернативные временные потоки?
- Да, когда я их создаю.
- Хм… - приподнял я бровь. - И, наверное, вы хотите предложить мне поработать на вас в одном из таких потоков… Так?
- Вы поняли абсолютно верно.
- Осталось понять, хочу ли я, чтоб эта редкая формация случилась. Может человечеству лучше обойтись без нее?
Собеседник грустно усмехнулся:
- Если человечество не погибнет, то это формация обязательно возникнет. Проблема в том, что пока не получается не погибнуть. Но решение возможно, иначе бы я здесь сидеть не мог.
- Погодите, погодите, не понял… - я потрясенно замотал головой. - Что значит "не получается не погибнуть"?
- То и значит, - он устало откинулся назад. - В базовом, нулевом потоке, и во всех временных потоках, которые я уже создавал и наблюдал, человечество погибает примерно на этой стадии развития. Мой опыт подсказывает, что и здесь опять произойдет нечто подобное в течение ближайшей сотни-полутора лет.
На слова о "ближайшей сотне-полутора лет" первой выскочила радостная мыслишка "на мой век хватит, не так много мне и осталось". Я гадливо стряхнул её и внимательно посмотрел на Владимира. Что я могу знать о его мотивах? Говорит ли он правду? К чему меня подталкивает? Зачем?
- Два вопроса. М-м-м… Даже не знаю с какого начать… Первый – если вы имеете возможность активно вмешиваться, то что мешает вам действовать самому? Судя по всему, ваши возможности весьма велики. Ведь так? И второй вопрос – от чего человечество гибнет? Есть какая-то единая причина или всякий раз по-новому?
- Увы. Мои возможности фундаментально ограничены. Я не могу лично оказывать значимое воздействие на события в созданном мною временном потоке. И не могу, кстати, создавать произвольное количество реальностей. Число возможных альтернативных реальностей зафиксировано одной из констант универсума. Да, оно значительно, несколько десятков тысяч, но около восьмидесяти процентов попыток мною уже использовано. Безрезультатно.
Он помолчал, задумчиво подвигал рюмашку, и тихо продолжил:
- Я каждый раз присутствую при конце. Каждый конец ужасен по-своему. Видел, как фанатики конструировали и запускали абсолютно летальные вирусы со сверхдлинным инкубационным периодом и воздушно-капельным путем заражения. Традиционные ядерные Армагеддоны, я наблюдал их тысячи раз. Климатическое и сейсмическое оружие, вышедшее из-под контроля. Эксперименты, пошедшие не так, в результате которых кора планеты сминалась, как пластиковый стаканчик под колесами машины. Локальные изменения физических констант или метрик пространства. Человечество очень изобретательно в поисках новых видов сеппуки. Единственное, что оно не может – это выжить.
Он быстро кинул в себя содержимое рюмки, чуть поморщился и поднял полный страдания взгляд:
- А я… Все, что я на самом деле могу в каждом отдельном временном потоке, помимо его запуска – это шунтировать информацию против градиента времени. Перенос личностной матрицы в прошлое – это информационное шунтирование. Предоставить возможность из прошлого обращаться к знаниям будущего – тоже. Все. На этом мои возможности заканчиваются.
- И все-таки…, - концентрируюсь на четкости формулировки, - изменю вопрос: каждый раз, как я понял, катастрофа носит случайный характер. Но тысячекратно произошедшая случайность – это закономерность. Должна быть общая причина тому, что на данном этапе социального и технологического развития реализуется именно этот исход. Вы не могли об этом не думать… Итак, ваше мнение?
- Вы делаете ошибку, думая обо мне как о личности, - сидящий напротив грустно усмехнулся. - Я – пока не личность, я – возможное явление, потенциально более высокого масштаба, чем отдельная личность. Разговаривая с вами, я лишь имитирую разум. На самом же деле, я использую уже существующие в этом мире логические конструкции и аргументы, личностные маски. К сожалению, я не могу создавать новые аргументы и умозаключения, иметь собственную личность. Пока.
- Однако… Тест Тюринга вы бы прошли успешно… Поздравляю, - я задумался, ища возможность выдоить дополнительную информацию. - Хорошо, предположим, что это так… Но, наверняка, в других временных потоках катастрофы не были в большинстве случаев абсолютно неожиданными. Наверняка были их предощущения, и мыслители искали ответ на мой вопрос. Какие были выдвинуты концепции?
- Увы, ответ на этот вопрос был бы информационным шунтированием из других временных потоков. Я не могу это делать, есть фундаментальное ограничение. Только из вашего текущего настоящего в ваше прошлое. Зато я могу делегировать управление этим шунтом. Используя здешние метафоры, можно назвать такую способность брейнсерфингом.
- Что за зверь? - я заинтересованно наклонился вперёд. Плюшки? Это я люблю.