– Ее улучшенный аналог, государь. Беркутов разработал. Получилось отлично. Сил от привода берет самую малость, зато воду подает на изрядную высоту. Мы в мастерских с помощью медных труб еще и водопровод сделали. Установили несколько кранов, чтобы было удобнее обмыться после работы или просто ополоснуться в жару. Ты не подумай, государь, мы это все за свой счет сделали, для своего удобства, ну и чтобы порадовать жен и детишек.
– Представь смету, Андрей Константинович, я все оплачу. А коли помпа и впрямь так хороша, так еще Беркутову и за новаторство приплачу. И когда только успели? – восхитился Петр. – Ну что же, пошли, будешь хвастаться достижениями. Не зря же вызывал.
– Государь, может, сначала отобедаешь? А после обеда как раз соберется большое собрание, как у нас по субботам заведено. Делимся, кто чего добился за неделю, у кого какие возникли сложности. Нередко бывает, что помощь приходит от занятых на иных направлениях.
– Хм. Я вообще-то думал, что ты мне сам доложишь обо всем в краткой, так сказать, форме. Знаю я вашу ученую братию, уже через пять минут забудете, что перед вами император, и начнете спорить о своем, глядишь, и вовсе о пустом. А я тут еще осмотреться хотел, обойти все хозяйство. Завтра нужно быть в столице, знакомец твой, Яков Тимофеевич, обещался удивить.
– Государь, дозволь начистоту.
– Только так и дозволяю, Андрей Константинович.
– Мы живем здесь, ни в чем не зная нужды, можно сказать, на всем готовом. Вон даже нашу собственную задумку ты тут же на свой счет принял и решил возместить наши затраты. Но, как говорится, не хлебом единым жив человек. Пятьдесят выпускников университета добровольно согласились принять такую затворническую жизнь. Кто-то уже успел кое-чего добиться, но, соблюдая интересы России, вынужден о том молчать, а не хвалиться достигнутым на весь свет. Они должны знать, что все это не зря. Людям нужно уделить внимание.
– Понимаю. Но мне будет куда более понятно, если каждая группа сопроводит меня по своим лабораториям, мастерским и опытным участкам да покажет наглядно и обскажет. А в том гвалте, который, верю, поднимется, я что-то могу и упустить.
– Тогда просто посети собрание. Внимание окажи. А мы проведем все как обычно. Главное, твое присутствие.
– Присутствие недоучки?
– Государя, – покачав головой, возразил Нартов.
– Ладно. Убедил.
Как и предполагал Петр, чинно начавшееся собрание очень скоро превратилось в гвалт. Поначалу господа новоявленные ученые вели себя очень даже степенно. Но мягко отстаиваемое мнение постепенно отстаивалось уже более решительно. Вскоре собравшиеся в просторной аудитории с рядами парт, расположенными амфитеатром, разделились на стихийные группы.
Страсти так накалились, что император даже стал опасаться, что ученые мужи передерутся. А вот Нартов взирал на все это как-то уж очень спокойно. Разве только с искренним сожалением поглядывал на Петра. Мол, не виноват я, они же, по сути, еще мальчишки. Угу. Мальчишки и есть. Самому младшему двадцать четыре, старшему тридцать. Недоросли, словом.
– Андрей Константинович, а ты уверен, что в подобном споре действительно может родиться истина? – взирая на эту бурю эмоций, поинтересовался сидящий за столом рядом с кафедрой Петр.
– Уж поверь моему опыту, Петр Алексеевич. Поначалу-то я их в ежовых рукавицах держал. Вздохнуть лишний раз боялись. – Вот уж во что верилось с легкостью. Насколько выяснил Петр, Нартов отличался весьма жестким характером. – Но потом понял, что подобный подход только душит инициативу.
– Разумеется, я тебе доверяю. Просто сомнительно, что они вообще друг друга слышат. По-моему, только себя любимого.
– Посмотри, государь. – Нартов, так чтобы не привлекать внимания, указал пальцем влево от себя.
Один из молодых людей отделился от группы спорщиков и, присев за парту, начал что-то быстро писать, сияя как начищенная медяшка. Наконец закончив, он внимательно просмотрел написанное и, уверившись в своей правоте, вернулся к товарищам.
Человек десять тут же прекратили спорить и уставились на представленную запись, налезая друг на друга и нещадно толкаясь. С минуту они изучали написанное, потом кто-то начал усиленно почесывать затылки или носы, пожимать плечами, а кто-то с явным удовольствием похлопывал по спине и плечам поставившего точку в споре. Один же завладел бумагой и, усевшись, начал более детально знакомиться с содержанием, как видно стремясь найти закравшуюся ошибку.
– Ой. Простите, ваше императорско-ое-э… – пролепетал, покраснев как рак от смущения и, чего уж там, страха, парень лет двадцати пяти.
Угу. А он что говорил. Хорошо хоть, пихнув, обратили внимание на то, что он вообще здесь присутствует. Это отличилась группа человек из шести, оккупировавших доску, нещадно черкая ее куском мела. Увлеклись малость, вот молодой ученый и споткнулся, да едва не опрокинул Божьего помазанника.
– Ничего-ничего, занимайтесь, – положив руку на плечо побагровевшему Нартову, произнес Петр.
Понять ректора можно. Одно дело, когда царит рабочая обстановка, пусть и кипят нешуточные страсти. И совсем другое, когда, позабыв обо всем, начинают вести себя бесцеремонно в непосредственной близости от государя.
А тут еще и Михаил, дернувшийся от двери, что медведь, готовый порвать любого. Но этому хватило одного строгого взгляда, чтобы сделать те самые три шага в обратную сторону и опять подпереть дверной косяк.
– Андрей Константинович, а давай отойдем вон в тот угол. По-моему, мы там будем в безопасности.
– Государь…
– А вот это уж нет, Андрей Константинович. Ты же сам сказал, что душить инициативу нельзя. И потом, кто виноват, что я влез в процесс познания? Я так понимаю, здесь действуют свои законы и традиции. Даже если они только начинают складываться.
– Всему есть предел, государь, – все же последовав предложению Петра, пробурчал Нартов.
– Есть. Вот если они превратятся в пустозвонов, тогда он и настанет. Но пока ведь это не так. Ты же вызвал меня, чтобы похвастать своими достижениями.
– Может, пройдем в мой кабинет, и я, как ты и хотел, государь, вкратце поведаю о достигнутых успехах?
– Знаешь, судя по взглядам, которые кое-кто из них бросает на меня, складывается впечатление, что либо они хотят понять, насколько я неглуп, либо затеяли все это с одной-единственной целью – обратить на себя внимание. Так что мой уход тут же будет замечен. А тогда теряется смысл твоей идеи поддержать у них высокий дух моим присутствием.
– Хм.
– Не смущайся, Андрей Константинович. Час я еще выдержу. Если они не выдохнутся раньше.
– И не надейся, государь, – вздохнул ректор.
Как ни странно, но на этот раз Нартов оказался не прав. Как видно удовлетворившись произведенным впечатлением или все же сообразив, что ведут себя несколько некрасиво, господа неименитые ученые вскоре все же успокоились.
Петр воспользовался временной передышкой и перехватил инициативу. Говорил он недолго, но тем не менее успел высказать свое удовлетворение увиденным. Суть его выступления сводилась к тому, что вот эти молодые люди являются залогом процветания России. Всегда лестно осознавать, что от тебя зависит ни много ни мало будущее страны. Тем более если эти слова звучат не просто из уст императора, но от государя, столь любимого в народе.
Все именно так. Чудесное исцеление, вера людей в справедливого царя, да еще не просто помазанника Божьего, а его избранника, делали Петра весьма популярным в народе. Все искренне верили в то, что государь спит и видит, как бы осчастливить своих подданных. А главное, он уже давно это сделал бы, да подлое дворянское семя не дает ему осуществить прекрасные замыслы.
Ну а как же иначе? Уже в первый год после своего исцеления он издал указ о трехдневной барщине. Ходили слухи о том, что он даже щедро одаривает крестьян землей. Просто развернуться во всю ширь ему не дает знать. В стране время от времени случались бунты, и подавлялись они войсками безжалостно. Однако ни разу не прозвучало хулы в адрес императора.
В научной среде молодой император также пользовался уважением, а уж в Саглине и подавно. Щедрое финансирование, забота о быте, поступление всех самых новейших трудов. Разумеется, в первую очередь все шло сюда, в исследовательский институт. Однако люди не были заперты здесь и имели возможность общаться со своими коллегами в университете и академии, поэтому знали, что широкую поддержку приобрела наука в целом. Иноземные ученые, не нашедшие понимания на родине, всегда могли рассчитывать на гостеприимство российского императора. Ну и как саглиновцы должны были относиться к Петру после всего того, что он делал?
– Андрей Константинович, ты все так же уверен, что мне необходимо посещать ваши собрания? – когда они наконец оказались в кабинете ректора, поинтересовался Петр.
Вообще-то собрание еще не закончилось, но Петр предпочел удалиться, сильно подозревая, что его присутствие и спровоцировало столь бурную дискуссию. Вместе с ним ушел и Нартов, препоручив обязанности председательствующего своему заместителю.
– Прошу прощения за случившееся, Петр Алексеевич. Но я осмелюсь настаивать на твоем присутствии и в дальнейшем. Им просто необходимо зримое подтверждение того, что их дела оценены по достоинству.
– Ладно. Пусть будет по-твоему. Да не вздумай никого хулить.
– Не буду, Петр Алексеевич.
– Тогда хвастай, чего успели добиться. Ну что опять не так-то? – Видя, что Нартов замялся, Петр в возмущении даже откинулся на спинку кресла.
– Петр Алексеевич, а нельзя ли сделать так, чтобы те, кто добился успеха, сами тебе обо всем и доложили?
– Опять за свое? Или ты не в курсе, чего твои молодцы напридумывали?
– Отчего же, в курсе, – насупился Нартов.
– Андрей Константинович, ну не могу я каждый раз терять время, чтобы лишний раз похвалить твоих подопечных.
– Ты меня неправильно понял, государь. Конечно, доброе слово и кошке приятно, и это возымеет свое влияние на крепость духа и подстегнет усердие. Но главная причина не в этом. Порой у нас появляются некоторые вопросы, в решении которых ты мог бы оказать помощь.
– Я-а? – Петр от удивления даже задохнулся. – Ты ничего не путаешь, Андрей Константинович? Как я могу помочь разрешить какой-либо вопрос, когда любой из них в науках превзошел меня во много раз?
Петр едва сдержался, чтобы не сказать, что чем дальше, тем пропасть будет расти с еще большей быстротой. Молодой император решил сосредоточиться на делах государственных, окончит уж как-нибудь университет, и хватит…
– Ну как-то же у тебя все эти идеи появились, – и не думал сдаваться Нартов.
– Андрей Константинович, ты меня еще гением назови. – Петр замахал на ректора руками. – Да я и сам не знаю, как они, клятые, появляются. То приснится что-то, то вдруг взгляну, и тут же мысль появляется.
– Вот видишь. Тебе только подумалось о ткацкой махине, а сколько всего это притянуло за уши. Я когда еще винторезную махину измыслил, а применения ей так и не нашли. Я слышал, будто как только махиностроительный завод заработает, ему уж и заказ готов, мол, хочешь при каждой верфи токарные мастерские устроить. Да на оружейных заводах ввести такие же. Да чтобы по единому стандарту.
– Есть такое дело. Но тут моей-то заслуги никакой. Еще дед всю армию к единому стандарту привел. Я просто делаю, как и он, только не в армии, а на заводах.
– Так отчего же покойный Петр Алексеевич до того не додумался?
– Ну… не ко времени ему было. Шведа, турок да персов бить потребно было.
– Ладно. А все иное? Та же огненная махина, которую ты предложил?
– Ну-у это… Подумалось просто, когда мне объяснили, как английская огненная махина работает… Да я тебе рассказывал.
– Рассказывал, Петр Алексеевич. Но никто не подумал, а ты подумал.
– Получилось? – Петр даже приподнялся с кресла.
Нартов вынужден был заговорить. В конце концов, перед ним все же император, и его терпению есть предел. К тому же он прибыл сюда именно затем, чтобы услышать новости, а его уж четыре часа томят, так и не удосужившись поделиться этими самыми новостями…
– Кхм. Касаемо огненной махины. И Силин, и Новиков получили действующие модели. Конечно, они малосильные, да что там, маховики пальцем останавливаются без особой натуги. Но уже сейчас ясно, что махину Ньюкомена они превзойдут.
– Та-ак. Только из-за этого стоило сюда ехать и даже дальше. Все как мне виделось? Рассказывай.
– Петр Алексеевич… – Нартов собирался в очередной раз попросить о том, чтобы на все вопросы отвечали разработчики, но понял, что лучше хотя бы часть рассказать самому, и после заминки продолжил: – Да, все как тебе и виделось. Но подробности обсуди с Силиным и Новиковым. Прошу, государь.
– Ладно, чего уж. Потерплю. Только недолго. Вот часок пусть еще погорланят, а потом обоих ко мне. Еще что есть?
– У Терехова со штуцером получилось. Не сразу. Несколько переделок оказались откровенно провальными. Но теперь утверждает, что все готово. Конечно, потребуются испытания…
Едва услышав об успехах Терехова, Петр не выдержал и поднялся из-за стола, строго взглянув на Нартова. Да сколько можно?! Ему хочется все пощупать своими руками да посмотреть в деле, а тут сиди и жди. В конце концов, император он или погулять вышел?!
– Не хотел я с себя начинать, ну да ладно, глядишь, ребятки не осерчают.
Петр вопросительно взглянул на Нартова:
– Ты это о чем, Андрей Константинович?
А что, уточнить совсем даже не лишнее. От Нартова можно ожидать чего угодно. Вон после общения с Батищевым он походя внес предложение по коноводным судам. Предположил, что лошади гораздо меньше устанут, если будут не вращать кабестан, а, оставаясь на месте, приводить в движение поворотный круг под их копытами. Тут же, на коленке, совместно с Яковом Тимофеевичем вчерне составили схему. И ведь работает!
– Довел я до ума ткацкий стан, Петр Алексеевич. За месяц полотна наткали, что твоя мануфактура. Один стан делает полотна в два раза больше, чем стан с челноком-самолетом.
– А отчего так долго-то? Ты как выдал тот челнок, так я думал, дело сделано. А ты молчишь и молчишь, все на трудности ссылаешься да твердишь, что не выходит ничего, – уже направляясь к двери и показывая, чтобы Нартов вел его к своему детищу, посетовал Петр.
– А чего было хвастать, Петр Алексеевич, – заходя вперед и показывая дорогу, начал объяснять изобретатель. – Сам посуди. Бывает такое, челнок не пролетает через зев между нитями. Если это на обычном стане, так ткач его пропихнет в нужное положение и дальше работает. А здесь махина продолжает работать, батан ударяет по застрявшему челноку, и выходят сплошные беды. Нити рвутся, все запутывается, мороки не на один час, пока все в норму приведешь. Значит, нужно думать, как сделать так, чтобы махина останавливалась, если челнок застрял в зеве. Далее, уток оборвало или нить на челноке закончилась, махине снова нужно останавливаться. Иначе она будет продолжать работать, наматывая на барабан не полотно, а только нити.
До мастерских не так чтобы и далеко. Прошлись по парковой дорожке, вышли за ограду. Еще немного, вот и район мастерских, где наработки института приобретали материальный облик. Нартов повел императора к одному из каменных строений. Петр категорически был против любых деревянных зданий, даже сараев.
Наконец император смог воочию увидеть первый механический ткацкий стан. Не хотелось называть его махиной. Возможно, по той простой причине, что в основе был все тот же древний, как мир, ткацкий станок, разве только куда более совершенный.
– Андрей Константинович, я, конечно, понимаю, что ты любишь всюду красоту, но, по-моему, это лишнее, да и к удорожанию ведет, – повысив голос, так как запретил останавливать стан, произнес Петр, указывая на резьбу, которой был украшен агрегат.
– На красивой махине и работать приятно, и подход к работе иной, – насупился Нартов.
– Андрей Константинович, спасибо тебе огромное за работу превосходную, но все же от излишеств нужно избавиться.
– Как прикажешь, государь.
– А отчего стан деревянный? Он же будет расшатываться, при такой-то работе.
– Так и есть, государь. Время от времени приходится все протягивать.
– Тогда нужно подумать, как все это изготовить в металле. К примеру, лить из чугуна, благо литье освоено изрядно.
– Обязательно над тем подумаем. Это же модель, а с деревом работать проще. Поэтому все, что можно, из дерева и сделано. Вот только стан из металла еще дороже выйдет.
– Зато прослужит дольше, – возразил Петр, энергично взмахнув рукой, словно подводя черту под сказанным.
– Тогда прошу, не торопи, государь. Дай еще время поработать над станом. Хотя бы еще пару месяцев отработаем на нем, чтобы все недостатки выявить.
Последние слова Нартов произнес уже не напрягая голоса. Стан вдруг остановился, и помещение погрузилось в тишину. Петр с недоумением взглянул на изобретателя, мол, что за непорядок. Тот посмотрел на ткача, робко замершего в сторонке.
– Кхм… так это, уток закончился, – прокашлявшись, доложил работник.
Подчиняясь жесту Нартова, он сноровисто извлек из коробки уловителя челнок, заменил катушку, подвязал нить и вновь запустил машину. Петр довольно покачал головой и направился на выход.
– Я тебя, Андрей Константинович, торопить, конечно, не хочу, но фабрику нужно ставить как можно быстрее. Доходы кое-какие появились, положение понемногу выправляется, но все одно времени не так чтобы и много. Некогда нам раскачиваться.
– Обязательно потороплюсь, Петр Алексеевич. Но и ты пойми, мы ведь не бездельничаем. Опять же, пока суд да дело, прялку механическую соорудили. Тут мы с Батищевым на пару расстарались. Ему для канатного завода нужно было, а принцип-то один. Иные махины мануфактурные переработали, чтобы и лучше, и быстрее. Я же говорю, ты только о ткацком стане со мной разговор имел, а за ним потянулось столько, что впору за голову хвататься. И ведь на все нужны работники.
– Станы-то для махиностроительного завода когда закончите мастерить? – оборвав рассуждения ректора, поинтересовался император.
– Уже почти закончили, Петр Алексеевич. Еще месяц, и отправим последнюю махину. Но опять же скоро результата не жди, государь. Снуров, что в училище при строящемся заводе, докладывает, что ученики вполне прилежные и науку постигают со старанием, но, чтобы до настоящего дела допустить, ему еще год потребен.
– Да что же так долго-то? – Петр резко остановился и обернулся к Нартову.
– Петр Алексеевич, махины поступают не сразу, а постепенно, у каждой свое предназначение. К каждой нужен особый подход. Опять же людей нужно обучить не только маховики вращать, но и чтобы они понимали, как и что работает, отчего нужно поступать так, а не иначе. Чтобы руку набили, чтобы глаз наметан был. А по-другому не мастера выйдут, а халтурщики. По-хорошему, так двух лет и мало будет. Попомни мои слова, пока нужную сноровку приобретут, еще столько дров наломают, что не раз ругаться станешь. Покойный Петр Алексеевич, помнится, указ издал, чтобы науке мастеровой семь лет обучались, а мы всего-то в два года уложиться хотим.
– Ты не обращай внимания, Андрей Константинович, – беря себя в руки и шумно вздохнув, произнес Петр, – то во мне молодость и неопытность говорит, все быстрее хочется, с налету.