- Нас послал к нему человек в синем плаще, - произнёс Лаврушин, понимая, насколько дурацки звучат эти слова. Ему вдруг стало по-настоящему жутко. Он вдруг ясно понял, в каком положении они находятся - в наполненном кошмарами городе, в чёрте каком измерении, в тёмном, переполненном бандитами, маньяками, духами предков районе, где человеческая жизнь стоит не так уж много, а жизнь двух белых пришельцев не стоит ничего.
Но неожиданно его слова подействовали. Гигант отступил и сделал приглашающий жест:
- Я буду счастлив, если белые люди разделят наше одиночество.
Внутри просторный подвал напоминал антикварную лавку. В ней тускло горели разноцветные старинные фонарики, резная громоздкая мебель заполняла всё пространство и была расставлена хаотично, из угла глядели чучела разных животных, притом некоторые из них были не напоминали никакое земное зверьё. В углу в саркофаге устроилась забинтованная мумия, напоминающая жертву авиационной катастрофы в хирургическом отделении. В центре комнаты была мозаикой выложена пентаграмма с магическими символами.
- Большой Японец ушёл, - сообщил гигант. - Большой Японец знает о вас. Большой Японец передал, чтобы вы искали его в других измерениях.
- В каких измерениях? - удивился Лаврушин.
- В других. Вы узнаете. Вы нужны большому Японцу. Большой Японец нужен вам. Вы встретитесь.
- Если живы останемся.
- Вам нужна помощь?
- Нужна. Как попасть в то измерение?
- У вас есть "пианино". У вас есть разум. У вас есть чувство. Больше не нужно ничего. Больше не знаю. Больше не ведаю. Всё сказал. Всё сделал. До свидания, - хозяин показал на двери.
- До свидания.
Вскоре друзья снова стояли в пятом тупике. Всё было плохо. Помощи они не дождались. Советам гиганта была грош цена. К "пианино", которое лежало в нагрудном кармане куртки, Лаврушин боялся притронуться после того, как оно едва не угробило их. Что дальше? Ждать, пока затопчет Годзилла, сожрут крысы-мутанты или начнётся извержение вулкана? Слишком горячее место этот Караван-сити. А есть ли здесь места спокойнее? Очень сомнительно.
- Куда теперь? - спросил Лаврушин.
- В отель. Главное, выбраться из этой дыры.
Но выбраться отсюда было не так просто. Сперва они заблудились, а все встречные отказывались говорить по-английски, немецки и русски. А потом…
Переулок был пустынный и короткий. Местных китайцев, нюхом чуявших опасность, моментом как ветром сдуло. Лаврушин остановился, не веря своим глазам, и мечтая, чтобы глаза его ошибались, чтобы на самом деле всё было не так, как видится. Но всё было именно так. Впереди выход из переулка преградил длинный чёрный лимузин.
Друзья обернулись.
С другой стороны, сложив руки на груди, стоял высокий человек в чёрном плаще. Сегодня на нём были чёрные очки. И у его ног злобно скалился огромный пёс…
* * *
Степан огляделся, присматривая вокруг какой-нибудь увесистый предмет, пригодный для самообороны. Но это было ребячеством, попыткой самообмана. А правда была одна - есть дичь и есть преследователи. Дичь настигнута. И какой волк даст ей шанс выжить?
Дверь лимузина сама распахнулась - неторопливо, будто испытывая нервы жертв.
Что ожидали увидеть друзья? Кого?
Зацокали когти по асфальту. Из машины один за другим выпрыгивали псы. Их было пятеро - братьев того, который жался к ногам человека в чёрном плаще. Они были чуть меньше его, но всё равно - неестественно огромные. Они несли с собой потустороннюю угрозу.
- Что вам надо? - крикнул Лаврушин.
Незнакомец стоял, как изваяние, и смотрел на них.
- Э, уважаемые, пропустите, - встрял Степан. - Мы не сделали вам ничего плохого.
Реплика осталась без ответа.
- Забирайте деньги, - Степан бросил на пол кожаную сумку с долларами, которую, не доверяя сейфу отеля, прихватил с собой.
Человек снял очки.
Глаза его сверкнули, как сверкают во тьме глаза кошки, на которые упал свет автомобильных фар.
Это был не человек.
Это было нечто похожее на человека. Но куда хуже, чем любой из людского рода-племени.
Он выкрикнул какое-то незнакомое слово на незнакомом языке. Оно было каркающим и угрожающим. Громкий и шуршащий голос звучал, как испорченная телефонная трубка.
Повинуясь приказу, собаки сорвались с места.
Они мчались огромными прыжками, беззвучно. Они были не от поднебесного мира. Они пришли с Той Стороны, где живут страхи, где тешится своими тёмными делами сама ТЬМА.
- Господи, - Лаврушин зажмурился. Ещё пара секунд - и на его шее сомкнутся страшные челюсти.
Рука его инстинктивно ухватила "пианино".
Он нажал на клавишу. Вырвался тонкий звук. Нажал ещё на две клавиши, извлёк из "пианино" варварский скрежещущий аккорд.
Перед ним возникла чёрная морда. Оскаленная пасть горела, из неё вываливался красный, огненный язык. Но дохнуло из пасти не огнём, а морозом.
Лаврушин закрыл лицо ладонью и упал на колено, рефлекторно нажав ещё на одну клавишу.
Секунда прошла. Стальные челюсти не рвали его горло.
- Вам помочь? - услышал он рядом с собой голос и почувствовал, что ему помогают подняться на ноги…
Часть третья
Ночные кошмары
Караван-сити не было. Он затерялся в неведомых далях других измерений. Здесь же был вечер. Был сквер с деревьями, асфальтом и скамейками. И здесь говорили по-русски. Здесь упавшим людям помогали встать на ноги.
- Спасибо, - сказал Лаврушин, поднимаясь.
- Не за что? Я вам ещё нужен? - спросил молодой человек, всё ещё поддерживающий Лаврушина за локоть.
- Я в порядке.
Молодой человек кивнул и быстрым шагом удалился.
- Где мы? - спросил Степан, державшийся за ствол дерева и трясущий головой, не в силах поверить в неожиданное спасение.
- В России. А вот какое время…
В сквере было безлюдно. Лишь на лавочке в глубине сидела парочка.
- Ох, как же хорошо, - томным голосом вещала девушка.
- Да, дорогая.
- Слышишь, - прошептал Степан. - Натуральная тяжёлая эротика. Скорее всего, тут Москва девяностых.
Между тем женский голос продолжал ворковать:
- Как же прекрасно.
- Да дорогая.
- Какое счастье жить в стране победившего социализма!..
Скверик выходил на Волхонку.
Ни храма Христа Спасителя, ни даже бассейна Москва видно не было. На их месте возносился ввысь гигантский Дом Советов с тридцатиметровым Лениным с протянутой рукой на крыше. Здание освещалось прожекторами.
Тёплый вечер. Стрелки часов на столбе показывали одиннадцать. Было довольно многолюдно. По асфальту мягко шуршали шины "Побед" и автобусов.
- Пятидесятые годы, - оценил Лаврушин.
Друзья вышли на набережную. Они присматривались к прохожим и прислушивались к их разговорам. Там людей было ещё больше. По большей части парни в мешковатых костюмах и кудрявенькие девушки в ситцевых платьицах. На всех лицах была несмываемая печать воодушевления и оптимизма.
Опершись о гранитный выступ, всматривалась вдаль, где вздымались знакомые и незнакомые высотки и огромные сталинские дома, женщина. Она держала в руках ребёнка-негритёнка.
- Не поеду обратно в США, - на ломаном русском говорила она широкоплечему, румяному - кровь с молоком - детине.
- И правильно! - воодушевлённо восклицал румяный.
- В Америке стыдно иметь чёрного ребёнка.
- У нас это не стыдно. Для нас цвет кожи не имеет значения. У нас государство рабочих и крестьян…
- Бозоны и мю-мезоны… Уравнение Люциева-Фруктуса, - пылко балабонили два очкарика, рукава их белых рубах были закатаны…
Ещё двое пареньков рабоче-крестьянского вида грустно вглядывались в маслянистые чёрные воды Москвы-реки, в которых кривились неспокойными зигзагами огни фонарей.
- Мы оба любим одну девушку, - долдонил один. - Ты мой друг. И я уступаю тебе её.
- Нет. Ты мой друг, и я уступаю тебе её, - пылко возражал другой.
- Нет, я так не могу, так не поступают комсомольцы. Женись на Наташе и живи счастливо.
Так они препирались долго, пытаясь всучить друг другу ту самую таинственную Наташу…
- Масса солнца составляет сто пятьдесят квадрильонов тонн, - нудила очкастая женщина в строгом костюме высокому статному мужчине, шедшему за ней.
За ними шествовала ещё одна парочка - худой, с противным лицом парень лет двадцати и девушка с пламенным взором, в цветастом платьице и белых носочках. Похоже, оба были недовольны друг другом.
- Ты хочешь тихого счастья, - строго выговаривала девушка.
- Да, да… Я хочу. Хочу ковёр с лебедями на стене. Хочу семь слоников на шифоньере. Хочу, хочу, хочу, - капризничал парень.
- А жизнь - это борьба. Я презираю твой тихий мещанский мир, - презрительно кинула девушка.
Всё что-то нудили, кого-то воспитывали, что-то долдонили. Это был мир нравоучительных трепачей.
- И что дальше? - спросил Степан, присаживаясь на гранитный парапет. - Без паспортов. Без денег.
- Придётся опять играть, - Лаврушин вытащил "пианино". Погладил пальцами его неровную поверхность. У красной клавиши в краску врос волосок от кисти. - Эх-хе-хе, - вздохнул он, понимая - ничего не получится. Не нашла на него та волна. Не "интуичится", хоть волком вой.
- Никак? - сочувствующе спросил Степан.
- Близко ничего.
Всю ночь они прошатались по знакомому и незнакомому городу. Это была Москва, но немножко не та, а прилизанная, стерильная, с незнакомыми циклопическими величественными зданиями. А вот памятников архитектуры поубавилось. Эту Москву взялись перестраивать куда более активно, чем ту, в которой жили Лаврушин и Степан.
Над городом заструился рассвет. Вышли поливальные машины. Потянулись первые троллейбусы. И вот весёлые люди с радостью пошли на работу, как на праздник. Весело напевая, рулили шофёры. Улыбаясь, клали кирпичи каменщики. Воодушевлённо торговали яблоками продавщицы.
"Куда идёт не знает весёлое звено", - радостно пропел промаршировавший отряд пионеров.
В этом городе у всех всё было отлично. Это был мир простых и ясных чувств, простых решений. Мир надуманных проблем, где всё разложено по полочкам. Все прекрасно знали цель и смысл жизни, а кто не знал, того незамедлительно учили этому. Или справедливо наказывали. У всех всё было изумительно. Только Степан и Лаврушин, злые, голодные, неприкаянные, брели незнамо куда и зачем по Фрунзенской набережной.
- Поедем в Сибирь, - заорали рядом так, что Лаврушин отпрыгнул и настороженно заозирался.
- В Сибирь, где мощно катят свои воды могучие реки. Где человек в великом порыве побеждает и покоряет природу, и природа начинает служить ему, - обнимая барышню радостно орал парень, отбрасывая прядь непокорную со лба и смотря вдаль, видимо, пытаясь разглядеть там сибирские просторы.
- В Сибирь, - счастливо кивала барышня.
- Правильно, в тайгу её, - прошептал Степан, оглядываясь на них.
Друзья уныло побрели дальше.
- Сигарет почти не осталось, - Степан вынул пачку, руки у него дрожали, так что одну сигарету он смял и яростно отбросил от себя. Засунул в рот другую и щёлкнул зажигалкой.
Они, погруженные в невесёлые думы о невесёлых перспективах, безалаберно не замечали слежку, которая велась за ними уже час…
* * *
Ученики пятого "Б" Гена и Валера пошли на невиданное - на пропуск уроков. Они рисковали проработкой на пионерском собрании. Но решили, что есть дела поважнее, чем уроки.
Это были симпатичные московские пацаны в шортах по колено, белых рубашечках, сандалиях и выглаженных, любовно повязанных пионерских галстуках.
- Смотри, Валерка, мимо урны окурок бросил, - прошептал Генка, из-за ларька с мороженым разглядывая загадочных субъектов.
- Советский человек мусорить в городе не будет, - глубокомысленно произнёс Валерка.
Когда таинственные субъекты, от которых за версту разило какой-то "ненашестью", "несоветскостью", пошли дальше, Валерка подобрал сломанную и выброшенную одним из них сигарету и присвистнул:
- Смотри, Генка. А сигарета-то не наша.
- По английски написано! "Марлборо".
- И куртиочки у них не наши. Видишь, у того здорового на рукаве по иностранному выведено.
- Точно, враги! Все, Валерка. Сами не справимся. Надо за помощью.
- Надо бы дальше за ними проследить, - горячо воскликнул Валерка. - Вскрыть их змеиное логово. А потом преподнести их тёпленькими милиции - берите, мол, мы за вас уже всё сделали. Представляешь, нас же всем в пример приводить будут. И в "Пионерской правде" напишут: "бдительные пятиклассники изобличили шпионов". А ты - за помощью!
- Не по-пионерски ты мыслишь, - посуровел Геннадий. - Будь сознательным.
- Ладно, - горько вздохнул мальчишка, которому на миг расхотелось быть сознательным, а хотелось поиграть в шпионов и чекистов.
Они подошли к высоченному румяному милиционеру в белой форме. Его новенькая портупея поскрипывала, а на боку висела кобура с табельным ТТ. Это был старшина Стёпкин - член партии, принципиальный и выдержанный человек, гроза хулиганов, воров и нарушителей.
- Дяденька, тут такое…
- Почему не в школе? - осведомился строго Стёпкин. - Прогуливаем?
- Товарищ милиционер, мы нашли врага народа.
- Врага? - старшина сурово сдвинул брови.
- Врагов… Курят иностранные сигареты. Выглядит подозрительно.
- Да?
- И одежда не наша. Иностранная.
- Ну-ка, посмотрим.
Милиционер в сопровождении пионеров догнал Степана и Лаврушина:
- Ваши документы, товарищи.
- А? - уставился на милиционера Лаврушин, понимая - вот они, неприятности.
- Документики.
- Дома, - наивно моргая глазами, изрёк Степан. Для убедительности он похлопал себя по карманам и сказал: - Оставил с утра.
- Ах, дома, - рука милиционера легла на кобуру. - А ваши?
- Мои, - Лаврушин тоже начал хлопать по карманам. - Надо же. Тоже забыл. Бывает же…
Он хлопнул ещё раз себя по бокам, будто выбивая пыль. Из кармана вылетела зелёная бумажка и глупой птицей порхнула на землю.
- И где же ваш дом? - саркастически осведомился милиционер, кинув взгляд на подобранную пятиклассником Валерой стодолларовую купюру.
- На Большой Переяславке, - сказал Лаврушин.
- Посмотрим, на какой такой Переяславке…
Теперь ТТ был в руке милиционера. И предохранитель опущен. И в глазах решимость - уложить врагов к чёртовой матери.
А вскоре и машина подкатила - глухой синий фургон с надписью "милиция".
* * *
- Когда, где, с какой целью перешли границу? - строго вопрошал старшина Стёпкин.
- Какая граница? - искренне возмущался Лаврушин.
- Мы свои. Русские, - вторил ему Степан.
- Свои? Нет, господа. Ваши на Западе капиталистам прислуживают.
- Да я вообще членом партии был, - обиженно воскликнул Степан.
- Не трожь святое! - отрезал старшина Стёпкин. - Только чистосердечное признание и искреннее раскаянье облегчит вашу тяжёлую вину перед трудовым народом.
- Не в чем нам признаваться.
- Ваша карта бита. И песенка спета. Игра проиграна, грязные наймиты. Пора признать поражение.
Так ничего и, не узнав, расстроенный таким упорством наймитов, Стёпкин отправил их в камеру.
Камера была чистая, стерильная, только фикусов в горшках не хватало. Хорошая камера. Мечта уркагана. И всего на двоих.
- Почему так получается? Все наши путешествия - то тюряги, то подвалы, то допросы, - с некой озадаченностью произнёс Степан.
- Судьбинушка горькая.
- Во влипли, Лаврушин.
- Влипли.
- А я, дурак, зарекался ведь в твоих экспериментах участвовать. И угораздило с тобой, шарлатаном связаться.
- Пьянствовать надо меньше.
- Всё-таки ты несерьёзный человек, Лаврушин. Солиднее надо быть. Всё-таки доктор наук.
Отдохнуть им не дали. Через час выводные вывели их из камеры. И вскоре арестованные снова сидели напротив сурового старшины Стёпкина. Перед ним было разложено всё изъятое у "шпионов" - несколько пачек стодолларовых бумажек, четыре российских купюры по тысяче рублей, пачка "Мальборо", зажигалка с немецкой надписью. И "пианино".
- Итак, явки, адреса, задание? - начал тут же напирать старшина.
- Опять то же самое, - вздохнул Лаврушин.
- Денежки-то интересные, - Стёпкин потёр пальцами тысячную купюру. - Тысяча рублей. Одной бумажкой. Финансовая диверсия?
- Да вы что? - возмутился Степан. - В каком магазине у вас такую купюру примут?
- Точно, - недоумённо протянул старшина Стёпкин. - Не наши денежки-то.
- Точно, не ваши, - сказал Лаврушин. - Мы из другого мира. Из Москвы, но другой.
- Ваньку валяем?
- Нет.
- Тогда отвечать быстро - явки, адреса, объекты диверсий.
- О, Господи. Опять.
- Ничего, сейчас вами займутся товарищи из Министерства государственной безопасности.
На столе Стёпкина зазвонил внутренний чёрный телефон с массивной эбонитовой трубкой.
- У аппарата старшина Стёпкин… Прибыл товарищ из Управления МГБ? Да, задержанные у меня. Удостоверение проверили?.. Не один? Проводите… Вот, - он положил трубку. - За вами.
- С Лубянки?
- С Лубянки? С площади Дзержинского! Сразу видно чуждое воспитание.
И вдруг Лаврушин почувствовал какой-то озноб. Приближалось нечто куда более худшее, чем этот милиционер, Лубянка с площадью Дзержинского, и вообще вся эта кутерьма. Вокруг будто растекалась тёмная, зябкая сила.
И ещё он ощутил, как на него снисходит вдохновение. Проснулось сверхчувствование. Открылась дверца в кладезь информации. Только бы успеть…
- Входите, - крикнул Стёпкин на стук в дверь. Он приподнялся, пригладил белую форму, поправил портупею и приготовился рапортовать товарищу с площади Дзержинского.
Дверь распахнулась… На пороге стоял старый знакомый - человек в чёрном! Рядом с ним возвышалась сгустком тьмы собака.
Стёпкин с подозрением посмотрел на пришедшего. Таких сотрудников МГБ он ещё не видел. Но, с другой стороны, там всякие встречаются - работа тяжёлая, приходится бить везде и всюду грязных наймитов капитализма и подлых предателей. А документы у него проверили в дежурке. Нет места сомнениям. Стёпкин сам звонил в МГБ, и ему обещали, что человек приедет. И вот он… Но что-то всё-таки было в пришедшем, от чего старшине стало вдруг внутри холодно-холодно, будто накормили его парой кило льда. Он почувствовал, что не может оторвать от пришельца взгляда.
- Они, - удовлетворённо кивнул человек в чёрном, шагая в комнату.
Лаврушин рывком притянул к себе "пианино".
- Стоять! - заорал гость.
Собака прыгнула на Лаврушина.
Но пальцы уже пробежались по клавишам.
Возник вихрь.
И на миг всё потонуло в жёлтом мареве. Вокруг завертелись бескрайние, гигантские и в то же время неизмеримо меньше электрона пространства…