Они выбежали за ворота и кинулись в овраг. Всё вокруг было против них. Земля скользила. Ставшая жёсткой трава цеплялась за ботинки. Лес пришёл в движение. Деревья махали ветками, будто жалея, что не в силах вырвать корни и шагнуть на тропу. Из чащи разносились чавкающие звуки, в которых сквозило ожидание и ненависть. Внизу серебрилось озеро, и от него исходила самая большая угроза. Над ним метались светлые, страшные силуэты и плыл тонкий зов - он тянул к себе песнями сирен.
Дыхание сбивалось. Сердце готово было вырваться из груди. Наконец, не в силах больше бежать, Лаврушин остановился и упал на колени.
- Не могу, - простонал он.
- Поднимайся. Погоню могут выслать.
- Вряд ли. Нечисть напугана больше нас.
- Куда нам дальше?
- Вперёд по дороге. В лесу нам не выжить.
Лаврушин сам себя пытался убедить в том, что за ними не будет погони. Но был уверен в обратном. Единственно, надеялся, что неразберихи, посеянной в таверне, хватит на некоторое время.
Дорога раздваивалась, петляла, растраивалась. Неожиданно лес кончился. Оборвался, как обрезанный. В свете полной луны открылись посеребрённые поля. Горизонт вздымался вверх чёрными неприютными горами. Космически звёздное небо рассекал готическими стройными линиями сказочный замок с высокими башнями и шпилями.
- Не хочешь попросить приюта? - спросил Лаврушин.
- Что-то неохота.
Друзья остановились, пытаясь прикинуть дальнейшее действия.
И тут ночная тишина наполнилась топотом лошадей, звоном стали, гиканьями. Отовсюду - из-за невидимых глазу укрытий, из-за холмов как по волшебству появлялись всадники, которые казались в лунном неверном свете призраками былых сражений и походов. Зазвенела сталь. Захрипели лошади. Послышались отрывистые команды.
И бежать было некуда. И сил уже не осталось. И выхода не было никакого.
Друзей окружили. Вспыхнули жёлто-красные факелы. Одни всадники держали наготове пики, другие целились в друзей из арбалетов. На грациозном гнедом коне гарцевал их старший - высокий, с прямой выправкой, худой рыцарь в тёмных доспехах. Его пышные светлые напоминали меховую шапку.
- Добро пожаловать, - его голос был звонок. - Мы любим гостей, - он захохотал.
Лаврушин потянулся к "пианино", торчавшему из его кармана.
- Как дотронется, стреляйте без промедления, - велел рыцарь, и арбалетчики напряглись. Зазор между их решимостью стрелять и поводом для этого действия был очень невелик.
Лаврушин нехотя оторвался от "пианино". И поднял руки, демонстрируя, что не наделает глупостей.
- Не бойтесь, - сказал рыцарь. - Я приглашаю вас в мой замок. Будьте моими гостями.
- Вы всегда так приглашаете зазывать гостей? - начал заводиться Степан, впадавший в своё знаменитое состояние души, которое именуется: "А по фигу мороз! Стреляйте, гады!"
- Зато действенный, - небезосновательно заверил рыцарь. - Хорошие гости ныне редки. Приходится потрудиться.
- С кем имеем честь? - спросил Лаврушин, всё ещё не опускавший руки, поскольку пальцы арбалетчиков лежали на спусковых скобах.
- Граф Дракула.
- О-е-ей, - покачал головой Лаврушин.
- Вас смущает это имя?
- Ещё как.
- Понимаю. Дурная репутация… И всё-таки вы мои гости…
* * *
Замок был огромен и прекрасен. Его тонкое изящество сочеталось с военной надёжностью и мощью. Острые ажурные башни подпирали небо. Толстые зубчатые стены наверняка выдержали не одно нашествие неприятельских орд. Камни были обветрены ветрами, обклёваны ядрами и таранами, исчернены горящей смолой. Это было древнее сооружение. Здесь не просто жили многие поколения. Здесь они бились не на жизнь, а на смерть, защищая свои земли.
Граф Дракула провёл гостей в оружейную, в которой было всего навалом - пик, луков, арбалетов, самых различных доспехов. Половину помещения занимали старинные пушки. В углу синим пламенем пылал камин, но, казалось, даёт он не тепло, а холод. В замке было достаточно прохладно.
- Пусть гостям приготовят комнаты, - приказал граф, бросая плащ на руки расторопному слуге.
Ещё двое слуг бросились к нему, освобождая от отливающих синевой тяжёлых доспехов.
- Итак, кто вы? - спросил граф Дракула, усаживаясь в тяжёлое деревянное кресло и камина и приглашая гостей последовать своему примеру.
- Путешественники, - ответил Лаврушин, устроившись в страшно неудобном кресле в спину и мысленно выругавшись в адрес средневековых краснодеревщиков, считавших неприличным делать удобную мебель, зато поднаторевших на пыточном инвентаре.
- По измерениям? - усмехнулся граф.
- Ваша осведомлённость вызывает уважение, - произнёс Лаврушин, невольно переходя на возвышенный стиль общения.
- Что вы такого натворили, что Чернокнижник объявил вас в розыск? Такой чести удостаиваются немногие.
- Мы не знаем. Мы вообще не понимаем, что творится вокруг.
- Впрочем, что я спрашиваю, - граф скользнул взглядом по "пианино".
- Вы знаете, что это такое? - Лаврушин осторожно притронулся к инструменту.
- Предполагаю.
- И что?
- Не лучший предмет для разговора. Есть вещи, о которых безопаснее не поминать всуе.
- Кто такой Чернокнижник?
- Колдун. Ещё в семнадцатом веке его приговорили к сожжению. Сатанинская сила перекинула его через времена. А потом он попал в Ледовую Церемонию.
- Куда? - удивился Лаврушин.
- Вы и этого не знаете? - в голосе графа скользнуло недоумение.
- Нет.
- Тогда щажу вашу безмятежность. Некоторые знания лучше постичь как можно позже… Не затруднит вас поведать о ваших приключениях, которые наверняка достойны перьев самых достойных летописцев?
- Не затруднит, - Лаврушин решил, что секрета из их истории делать нет никакого смысла. И рассказал всё, как на духу.
- Чернокнижник достиг своего, - заключил граф, дослушав рассказ о бое в чернушной Москве.
- Что вы имеете в виду? - спросил Лаврушин.
- Он заманил вас в мир, где у вас нет ни малейшего шанса.
- Сюда?
- Да. Это его мир.
- Что нам теперь делать?
- Пока вы мои гости, вам не о чем беспокоиться. Располагайтесь в комнатах. А потом - ужин.
- С кровью? - хмыкнул Степан.
- Я похож на тех, чьи манеры дурны и кто не ведает о правилах гостеприимства?
- Покорно прошу прощения.
- Тогда жду к ужину…
* * *
Звучала изумительно красивая, с мягкими переходами, грустная, какая-то потусторонняя музыка. Да и оркестр был не от мира сего. Бледные, полупрозрачные пальцы бегали по клавишам клавесина и сжимали смычки едва угадывающихся скрипок. Через призрачные фигуры музыкантов проходил неуверенный, трепещущий свет свечей.
Стол ломился от изысканных яств. Здесь были жареные соловьиные языки, гусиные паштеты, дичь, ну и, конечно, розовые и белые старые добрые вина. У пищи был особый вкус. Это была сказочная гурманская гармония - нечто удивительное, похожее на вкус земной пищи, но и неуловимо отличающееся от неё. По залу скользили молчаливые тени - слуги приносили всё новые блюда.
Во всём здесь было очарование полутьмы, размытых теней и неясных бликов. Странный, притягательный, сладостный мир бесплодного, но прекрасного томления духа.
Граф ничего не ел. Перед ним стоял полупустой кубок с кроваво-красным вином, но он едва пригубил его. Он блестяще владел искусством светского разговора. Обтекаемые фразы, вежливые обороты - кажется, в них есть что-то важное, но на самом деле - из них не извлечёшь ничего. А у Лаврушина было немало вопросов. Наконец, решив нарушить правила хорошего тона, перед тем, как подали сладкое, он произнёс:
- Здесь все твердят о мобилизации.
- И неудивительно, - на лице графа появилось недовольное выражение.
- Что такое мобилизация?
- Призыв на войну, что же ещё.
- Но о какой мобилизации говорили в "Таверне у сухой речки"?
- На большую войну.
- О мобилизации долдонят во всех измерениях.
- Значит, это очень большая война, - усмехнулся граф Дракула.
- Большая война - большая беда.
- Всё зависит от точки зрения, - пожал плечами граф.
- И вас тоже касается мобилизация?
- Меня? - граф улыбнулся неуместности такой постановки вопроса. - Граф Дракула стоит особняком. Он не играет в холодные игры. Его не трогает наступление льдов.
- Льдов?
- Вам и это неизвестно?
- Нет.
- Завидую вам. Как это прекрасно - находиться в полном неведении… Ещё вина!
Вино было лёгкое и лишь слегка туманило голову. И его хотелось всё больше.
- Вы слышали о Большом Японце? - начал напирать Степан.
- Его здесь нет, - губы Дракулы тронула усмешка.
- И не бывает?
- Бывает, - с таинственной многозначительностью произнёс граф.
Лаврушин удивлялся своему аппетиту. А ещё больше удивлялся, что не ощущались, как он обожрался, будто последний свин. На желудке было легко. И на душе - тоже.
Лунный свет струился в стрельчатые окна. И свечи горели не жёлто, а холодно, голубовато-серебристо. В вампирьем замке было что-то магнетическое, притягательное. И это пугало.
Трапеза была нарушена самым наглым образом.
Послышался резкий хлопок, будто рванула хлопушка. И рядом со столом возник Чернокнижник. Он был в том же одеянии, в тех же чёрных очках, только без своего любимого барбоса. Он удовлетворённо произнёс:
- Здесь.
Лаврушин поперхнулся розовым вином. А Степан сжал обеденный нож, которым вполне можно было забить кабана.
- Не помню, чтобы направлял вам приглашение, мой друг, - сказал граф. - Но всё равно спасибо, что решили скрасить моё одиночество. Присаживайтесь.
- Мне нужны они! - Чернокнижник ткнул пальцем в Лаврушина.
- Мои гости?
- Но не мои. Это мой мир, граф. Вы знаете об этом.
- Но ведь и вы знаете, что Дракулы никогда не нарушали законов гостеприимства.
- Когда-то надо начинать. Я забираю их с собой.
- Вы ошибаетесь. Вы не возьмёте их.
- Нет, тут вы ошибаетесь, граф, - Чернокнижник извлёк из кармана два вырванных человеческих глаза, и они, зашевелившись, уставились на Дракулу. Зрелище было не для слабонервных.
- Битва? - спросил граф.
- Зачем? Просто отдайте их мне.
- Нет.
- Мои слуги сейчас под стенами вашего замка.
- Под неприступными стенами, Чернокнижник.
- Да? Но там мобилизованные из многих миров.
Лаврушин медленно повернул голову. Ох, как ему не хотелось её поворачивать. И не хотелось глядеть в окна.
За окнами копошилась тьма. Мерцали бледные огоньки, они хаотично перемещались. И там будто бугрилось что-то огромное, неизмеримо мерзкое.
- Будем биться! - резко воскликнул граф.
- Вы не одолеете эту орду. Никаких чар не хватит, чтобы сдержать её! - Чернокнижник произнёс эти слова торжественно. - Мобилизованные! Кто может противостоять их напору? Что может сдержать стихию их ненависти? В какие рамки вместишь эту злобу?!
- Ох, сильно-сильно подерёмся. Хорошо, - послышался тоненький голосок. В зале материализовался ещё один человек - или нечеловек, кто их разберёт. Он был мал, чуть больше метра высотой.
- Большой Японец! - поразился Чернокнижник.
- Ваша правда, - Большой Японец метрового роста, сложив лодочкой ладони на груди, вежливо поклонился.
* * *
Сюрпризы-сюрпризы. "Ни часа без сюрпризов" - такой лозунг начертал бы Лаврушин на своём фамильном гербе.
Лицо Чернокнижника на миг изменилось. По нему волной прошла судорога. А потом появилась неуверенность. Но она быстро сменилась торжеством.
- Я тебя не звал, Великий Чак. Ты сам пришёл. Ты сам выбрал погибель. Ты - в ловушке!
- Ваша правда, - ещё раз поклонился Большой Японец.
- Как ты посмел прийти сюда, в запретный для Солнечных Воинов мир? - спросил Чернокнижник. И опять засмеялся. Смеялся победно.
- Очень-очень хотелось.
- Тебе хотелось погибнуть? Ну что ж, Верхние Хозяева Больших Льдов любят души самоубийц!
- Очень хотелось их спасти, - Большой Японец поклонился в сторону Степана и Лаврушина.
- Ты глупее, чем я думал. Их нельзя спасти. Они мои. Моё воинство за порогом готово разорвать их на куски!
- Музыкант. Сам себя спасёт, - продолжая кланяться, заверил Большой Японец.
- Какой это Музыкант? Крыса! Жалкий неудачник! Поздно, - Чернокнижник сделал жест, и послышался скрежещущий вой из десятка тысяч нечеловеческих глоток за стенами замка. - На приступ, мои слуги! На приступ, тёмная рать!
Дракула шагнул к стене и снял висящий рядом на гобелене двуручный меч.
- Так дрался я против полчищ сарацинов! - крикнул граф с отчаянной радостью воина, дождавшегося горячего дельца. Он взмахнул мечом, со свистом рассекая воздух, и устремился на Чернокнижника.
В руке чёрного колдуна возник амулет в форме семиконечной звезды, вспыхнувший ярким пламенем. И противники сошлись в ожесточённой схватке. В их лице в бою сошлись огромные силы, наполняемые из единого источника, название которому - Тьма.
А рвы замка уже волной цунами пересекала нечисть. Мерзкие, жаждущие разрушения создания карабкалась по стенам, сметая защитников - призрачных воинов и солдат из плоти и крови. Рыкали пушки, лязгал металл, скрежетали когти. И витал надо всем этим дикий визг боли, ужаса, торжества - он без труда пробивал толстые стены.
Дракула и Чернокнижник закружились в странном танце, их начал окутывать светящийся белый кокон.
- Давно-давно они хотели драться, - пояснил Большой Японец, на лице которого не было и намёка на беспокойство. - И дерутся наконец.
В окна грудью бились огромные чернильно-чёрные птицы, заслонявшие звёзды и разрубающие крыльями большой серебряный диск полной Луны. Их клювы долбили по крепкому стеклу, от чего по нему начала расползаться паутина трещин.
- Я вас отсюда не возьму, - сообщил Большой Китаец. - Силы нет.
- Мы погибнем! - воскликнул Лаврушин.
Этот крик души слишком часто вырывался у него последние дни.
- Сила есть, - японец не уставал кланяться. - Не у меня. У тебя. Ты имеешь инструмент. Ты прошёл испытания. Ты играй.
- Нет! Я не умею!
- Иначе умрём. Плохо умрём. Мне без вас тоже не уйти. Я в ловушке. Это холодный мир.
- Холодный мир?
- Воин солнца не должен сюда лезть. Кто влез - не уйдёт. Совсем не уйдёт.
- Почему?
- Холодный мир хранят семьсот ифритов и восемнадцать чёрных птиц Тота. Они пропускают сюда всех, но не выпускают никого. Только Музыкант может открыть здесь ворота.
Стекло треснуло. Осыпалось. И в зал ворвался поток чёрных птиц.
Они закружились - осознанно, слаженно, едино. Казалось, будто под сводчатым потолком ворочается мельничное колесо. И оно спускалось всё ниже.
Защитники замка не выдержали напора нескончаемых полчищ. Враги преодолели силы заклятий и сталь мечей защитников. Нечисть с рёвом и визгом перевалила стены, хлынула во дворы, покатилась по коридору, погибая сотнями, но в порыве злобы останавливаясь лишь для того, чтобы рвать когтями и зубами трупы - неважно, своих или чужих.
И вот тяжёлые топоры уже впиваются в толстые, окованные медью и железом двери обеденного зала!
Первый натиск двери выдержали. Но напор не ослабевал. По ним колотили с нечеловеческой силой. И вот уже топор пробил в дереве первую дырку. Теперь оставалось недолго ждать, пока дыери разлетятся в щепки, и завоеватели ворвутся сюда.
Птичье колесо продолжало снижаться. Оно теперь было над головами, так что приходилось пригибаться. Хлопанье крыльев оглушало. Птиц было несметное количество. Ещё немного, и это страшное колесо обоймёт людей. И тогда…
- Изыдите, крылатые и клювастые! - закричал Большой Японец.
Он вскинул руки. И круг стал терять устойчивость. Теперь птицы двигались не так слаженно.
- Из тьмы пришли, во тьму уйдёте! - изрёк Большой Японец торжествующе.
Круг начал подниматься.
Но ненадолго.
- Я не сдержу его долго, - сдавленно произнёс Большой Японец, когда птицы снова начали снижаться.
- Что делать? - на грани истерики крикнул Лаврушин.
- Играй! - приказал Большой Японец.
- Я не могу!
- Можешь играть! Играй, играй.
Лаврушин провёл пальцами по клавишам. Нажал на одну, опасаясь, что мир разлетится.
Но "пианино" молчало.
Он нажал на клавишу ещё раз.
Снова молчание.
- Испортилась! - воскликнул Лаврушин.
- Играй, - Большой Японец стоял, подняв руки, и был напряжён, как атлант, держащий небо. Он пока ещё сдерживал птиц.
Брешь в двери стала больше. В неё просунулась волосатая лапа, по размерам больше походящая на слоновью ногу, и зашарила в поисках засова.
Лаврушин снова нажал на клавишу.
- Ничего!
- Из тишины рождается всё! - крикнул Большой Японец. - "Пианино" слушает тебя. Давай!
Он не выдержал, рухнул на колени, согнулся, и круг начал опускаться всё быстрее. Волосы ерошил воздух от хлопающих крыльев.
Степан вскрикнул. Когти птицы проехались по его щеке и легко вспороли кожу.
Лаврушин нажал на клавишу.
Дверь вылетела. Орда неописуемых уродов ворвалась в зал. Они торжествующе и алчно взревели.
Лаврушин вдруг уверенно пробежал по клавишам.
И зазвучал хрустальный, чистый звук.
Лаврушину наступил ещё в детстве медведь на ухо. Он умел немножко брать три аккорда на гитаре и петь неуверенным голосом туристские песни, но только те, которые не требовали даже минимума слуха.
Но сейчас в нём жила прекрасная музыка. Она истекала из глубин его души, она проходила через пальцы и входила в "пианино", которое выпускало её наружу.
И вместе с этой варварской мелодией проникали в мир силы, вспарывавшие время и пространство, буравящие перегородки между Вселенными.
Чернокнижник был уверен, что попавший в Мир Холода не вырвется никогда. Прав ли он?
Кокон вокруг Чернокнижника и Дракулы распался. Граф согнулся, опершись о меч. Чернокнижник стоял, раскачиваясь и подвывая, как зверь. Он был обессилен.
- А-а-а! - злобно взвыл он, услышав музыку иных миров.
И твари, его слуги, взвыли, как от боли.
И распался птичий круг.
В центре зала возник провал, переливающийся радугой.
- Туда, - приказал Лаврушин.
В этом провале была тьма, в которой копошились ужасы. Там ждали беглецов чудовищные адские создания. Туда не было пути.
Но и назад пути тоже не было. Лаврушин толкнул туда Степана, и он пропал в провале. За ним последовал Большой Японец. Последним уходил сам Музыкант.
Лаврушин летел в бесконечный туннель. Вокруг творилось что-то невероятное. Дикое. И ни с чем не сравнимое. Здесь властвовали порождения самых безумных кошмаров, терзавших человечество. Здесь жила кристально чистая злоба и ненависть. Здесь было собрано всё самое отвратительное и мерзкое, что создала Вселенная. Здесь жила болезненная, мерзкая, сужая воля, разщбитая на вожделение, старсть, похоть и жажду крови миллионов существ.
Чудовищные нетопыри, штурмовавшие замок, были просто мультипликационными добрыми игрушками по сравнению с кошмарами, жившими здесь.