* * *
Гость сразу произвёл впечатление серьёзного господина. Его волевое лицо было лицом человека напористого, привыкшего повелевать, проноситься метеором, оставляя позади себя одни осколки. Такие люди прекрасно знают, что хотят, и обычно достигают цели. Он нарушил уединение землян.
Сопровождали незнакомца двое крупногабаритных горилл, чем-то напоминавших телохранителей Звездоликого, только уступавших им по размерам раза в полтора - не так уж и много. Теперь гориллы расслабленно подпирали стену у выхода, а их босс по-хозяйски распластался в кресле. Имел на это право, поскольку, похоже, и был здесь хозяином.
Внешне он походил на преуспевающего бизнесмена, одет в рубашку из дорого голографического шёлка и в брюки из суперпластика, которые не рвутся и не снашиваются - одежда соответствовала местной моде. По земным понятиям он выглядел лет на тридцать пять. Но необходимо учитывать, что усилия местных геронтологов не пропадают зря, продолжительность жизни на Химендзе растягивается до ста двадцати лет без особого труда, при этом процесс дряхления замедляется, так что можно было предположить, что он уже преодолел рубеж, на котором праздничными цветочками выложена цифра пятьдесят. Лаврушину он сразу не понравился. При соприкосновении с подобными субъектами царапаешься, как о колючую проволоку. Впрочем, у Лаврушина не вызвал добрых чувств пока ещё не один человек на этой планете. Они все были колючие.
- Ну как вам Кунан? - спросил гость негромко. Улыбка его была приветливо-угрожающая. Лаврушин в очередной раз подумал, что на Химендзе любимое национальное искусство - это нагонять друг на друга страх - жестами, взглядами, словами.
- Не слишком, - скривился Степан.
- Правильно, не слишком, - гость поудобнее уселся на диване. - Он мой старый приятель.
- Дела-а, - протянул Степан.
"Из огня, да в полымя", - подумал Лаврушин и иронически осведомился:
- Вместе в школе учились?
- Скажем, вместе начинали. Святоша всегда был шустрым. Оглянуться не успеешь, а он уже режет подмётки на ходу. Как он лихо карабкался наверх - это было загляденье. А как он сбрасывал с хвоста старых друзей - без малейших сомнений и терзаний.
Гость замолчал, притворно горько вздохнул, и продолжил:
- Это ведь нехорошо забывать старых друзей, не правда ли?
- Друзья тоже бывают разные, - буркнул Степан.
- Добрых старых друзей. Он вспоминает теперь о них лишь тогда, когда решает их сожрать.
- Простите, а с кем мы всё-таки имеем честь? - осведомился настырный Степан.
- Я Стинкольн, - небрежно бросил мужчина, не считая нужным вдаваться в объяснения. Действительно, к чему объяснения, когда и так всё ясно?
"Этому кровососу что нужно?" - подумал Лаврушин, холодея.
Стинкольна знала вся планета. Слава его донеслась до последних пещер в диких Лесах. Это имя никого не оставляло равнодушным. Оно могло вызвать ненависть, злость, преклонение, но только не равнодушие.
Стинкольн был "слугой Буйволов". Краткое пояснение - при слове "буйволы" жители Химендзы сперва вспоминают вовсе не жвачных ленивых животных, и уж конечно - не команду американского футбола - что могут знать в такой дыре о великом американском футболе? При слове буйволы на ум местным обитателям приходит длинный список легендарных дерзких преступлений, обширная география сфер влияния этой организации, чем-то схожей с мафией на Земле, но куда более могущественной. "Буйволы" были, конечно, послабее почивших в бозе "Сынов ночи", из которых вышел сам Звездоликий, но при "сынах" и ночи были чернее, и времена куда более лихие, и ситуация куда более благоприятная для неприкрытого и наглого бандитизма… И ещё одно пояснение. "Слуга буйволов" - это вовсе не значит, что человек, носящий это звание, будет мыть полы на бандитских малинах, стирать галстуки лиходеям и чистить их финские (или какие там) ножи. Скорее всё будет наоборот, ибо "слуга" - это вовсе и не слуга, а самый что ни на есть настоящий хозяин, а точнее - пахан.
Истории известно, что на самом деле Стинкольн начинал с Кунаном в клане "Сынов ночи". Став первым человеком Джизентара, Звездоликий начал разделываться со своими бывшими врагами и друзьями, соратниками и конкурентами. Он не хотел больше не видеть их, не слышать о них. Ему не нужна была ничья власть рядом со своей. Он хотел быть хозяином везде - начиная от дворцов и офисов и кончая самыми глухими улицами.
Потом выяснилось, что и Звездоликому бандиты могут быть очень даже полезны. Главное - найти балланс различных общественных сил. В этом состоит искусство мудрого управления. Получалось, что править Джизентаром куда проще, имея под боком этих кровожадных диких хищников. Хотя бы потому, что кланы составляли противовес силам сопротивления, "Союзу Правдивых". Да и в народном сознании нетрудно было отождествить одних с другими и вызвать к ним одинаковую ненависть. Кроме того, держать в руках "сельву" - это сплошная головная боль, отвлечение сил и средств, которые нужны диктатору для другого. Необузданные стада оборванцев и бродяг из "сельвы" куда сподручнее пасти с помощью диких псов. Кунану удавалось манипулировать всеми этими силами. Он был мастером противовесов. Он умело ограничивал рамки деятельности кланов, направлял их в нужное русло.
Причина, почему Звездоликий не отправил к праотцам своего старого друга Стинкольна, была загадочна. Уж кто-кто, а старые друзья диктатора были несчастными людьми и на этом свете не заживались. Совсем их, бедолаг, не осталось. Вот только Стинкольн ещё коптил небо. Одни считали, что благодаря своей неуловимости. Другие - по причине каких-то тёмных связей с Кунаном. А ещё ходила легенда, что диктатору предрекли - его успех и жизнь Стинкольна есть вещи мистически взаимосвязанные и взаимообусловленные. Если "Слуга Буйволов" погибнет по милости диктатора, нить оборвётся. Свой же успех Звездоликий берег, относился к нему с почтением.
- На этот раз пришлось наступить старому приятелю на больную мозоль, - произнёс Стинкольн.
- Не боитесь, - осведомился Степан, - что перепадёт от друга?
- Нет, - Синкольн приветливо улыбнулся. - На меня он не подумает. Решит, что это проделка дурковатого Комсуса рен Таго.
- Ну а вам-то мы зачем? - устало осведомился Лаврушин, уже привыкший к тому, что их скромные персоны пользуются повышенным спросом.
- Вы хотите это знать?
- Ещё как.
- То, что я говорю вам, не выйдет из этих стен. Узнай о нашем разговоре Кунан - мне конец. Когда я расскажу вам всё, любая, даже слабая попытка выйти из игры, будет расценена как дезертирство. Ясно?
- Куда яснее, - проворчал Степан.
- Конечно, я не слуга, а король. У меня есть королевство. За мной - сила. Но кроме меня есть ещё короли. Пусть послабее, но всё-таки короли. Они могут объединиться, и тогда будут сильнее меня. А если их объединю я?
- То станете сильнее многократно, - кивнул Лаврушин.
- У моего друга Звездоликого не всё так гладко, как он хочет представить. И поход всех королей ночи, их согласованный мощный удар может выбить его из седла.
В глазах Стинкольна сейчас горела ненависть. Лютая, застарелая, не знавшая выхода долгие годы ненависть. Так можно ненавидеть только друга, который стал врагом и достиг того, о чём ты не можешь даже мечтать. Желание сместить диктатора у него было таким же всепоглощающим, как у Кунана мечта отомстить Содружеству. И таким же бесполезным. Подними Стинкольн хоть всех бандитов планеты, Звездоликий ему не по зубам.
"Умеют же они искренне ненавидеть", - подумал Лаврушин, вспоминая выражение на лице диктатора, когда тот говорил о Тании.
- Выбивайте, мы не против, - пожал плечами Степан.
- Для этого мне нужны вы.
- Зачем?
- У Кунана есть архив, где забита вся информация о "королях". А мне её так не хватает. Имея её, я приберу к рукам всех недругов, они станут слугами. У меня будет империя. Мощная. Непобедимая империя. И тогда ни один Звездоликий мне не страшен.
- Пожалуйста, мы не против, - произнёс Лаврушин.
- В архиве очень сложная система электронной защиты. Охрану мы можем взять на себя, но вывести из строя электронику не в состоянии. Вы, танинане, можете создавать вокруг себя биополя, парализующие электронные системы.
- Что? - Лаврушин изумлённо уставился на него.
- Не скромничайте, - бандит посмотрел на вовсе не горящие воодушевлением лица землян. - Вы сделаете это. Если хотите жить.
Степан хотел что-то возразить, но Лаврушин предостерегающе стиснул его руку.
- Через три дня в это же время я приду сюда. Постарайтесь быть готовыми. Мы идём на большое дело.
- Постараемся, - кивнул Лаврушин.
У выхода мафиози обернулся и произнёс сурово:
- Предупреждаю - двери блокированы. Если вам всё-таки удастся их открыть, у моих ребят приказ - стрелять без предупреждения.
- Мило.
- Они умеют стрелять. У вас не будет шансов.
- Мы верим, - кивнул Лаврушин, ставший в последнее время специалистом по шансам.
Дверь закрылась.
- Везёт нам на радушных хозяев, - пробормотал Степан.
- Уж куда больше.
- Один жабе скормить мечтает. Другой - "стреляем без предупреждения".
Лаврушин задумчиво начал скрести пальцем пластиковую обивку кресла. Потом заявил:
- Боюсь, мы не сможем выполнить его просьбу.
- Да что ты говоришь! - хмыкнул Степан. - Если честно, я знаю один безукоризненный способ выводить из строя электронику.
- Какой? - заинтересовался Лаврушин.
- С кувалдой в руках.
* * *
Время тянулось медленно - как запряжённая ленивым ослом арба тянется по бесконечной горной тропе. На душе у землян было так гнусно, будто туда крысы из окрестных переходов-проходов нагадили.
Ничто больше не способствует власти над человеком дурных мыслей и тёмных предчувствий, чем вынужденное безделье. С целью вынырнуть из глубоко колодца, где чёрной жижей плещется отчаяние, Лаврушин нашёл себе занятие. Он углубился в изучение сложенных стопкой газет и журналов - в них тут недостатка явно не ощущалось.
Интересного в периодике было мало. Обнажённые девицы в объятиях компьютзавров, фривольные рекламы, рассказы, которые от явной порнографии отделяла тонкая жёрдочка. Первые полосы всех без исключения печатных изданий - будь то хоть биржевой листок, хоть журнал для раскрасок, были заполнены бравурными передовицами. В них бойкие перья бодро и с подъёмом призывали крепить верность диктатору, закалять веру штудированием Книг Дзу. Путь к изобилию и стабильности, к счастью и благоденствию, к равенству и братству - в уничтожении врагов Звездоликого, а вместе с ним и его друзей, поскольку из старых изданий (беспорядочная подборка охватывала почти десятилетие, некоторые листы уже пожелтели) выходило, что сегодняшние враги - это часто вчерашние друзья. И со всех первых полос взирал ОН, Звездоликий. Звездоликий - на встрече с главами коропораций космического комплекса. Звездоликий - на конгрессе психиатров. Звездоликий - в солдатских казармах, с деятелями искусств, с малолетними преступниками. Звездоликий, Звездоликий, Звездоликий. Его сверхновая звезда затмевала слабый блеск других звёздочек. ОН излучает щедро отеческую любовь к подданным. ОН улыбается ласковым утренним солнышком. ОН высок. ОН красив. В конце концов, ОН - это просто ОН. Звездоликий - разве этого слова недостаточно, чтобы поблекли все иные слова.
Кроме того, почти везде присутствовали сводки с описанием боевых успехов на тайных и явных фронтах. Судя по ним, от сопротивления и Лесной Федерации уже не должно остаться ничего, кроме незначительных группок воинствующих и бандитствующих фанатиков. Но эти группки что-то зажились на свете - десять лет назад о них писали теми же словами и предрекали скорую гибель.
Научные новости, анекдоты, стишки, жуткие криминальные истории - тут уж местные газетчики изощрялись не хуже земных, - всё это тоже присутствовало. Одно стихотворение запало в пасмять. Оно удостоилось первой полосы детского журнала, сочинила его пятнадцатилетняя девочка, за что получила невиданную награду - письмо самого Звездоликого, написанное чернилами. Одна строчка расплылась - на неё капнула слеза расчувствовавшегося правителя, и фотография этой строчки обошла все газеты.
На русский Лаврушин перевёл стихотворение как подстрочник, без попытки сохранить стиль или позаботиться о рифме. Оставил только смысл:
"Разная любовь есть на свете.
Есть любовь матери к ребёнку, но она ограничена.
Она направлена на одного.
Нет выше любви той, которую озаряешь ты нас,
Звездоликий.
Ибо ей озарён каждый из нас".
- Отлично, - высказался Степан, выслушав перевод. - Из тебя переводчик, как из меня жар-птица.
Степан разглаживал на столе газету с большим, в пол-листа портретом Звездоликого, посетившего приют для бездомных кошек. Ткнув диктатору в лоб, он вздохнул:
- Ну и друзья у тебя, Лаврушин.
- Какие есть.
Степан взял карандаш и аккуратно пририсовал Звездоликому рога, затем пластырь крест-накрест на щеке. Решил, что изображение приобрело должный вид, удовлетворённо причмокнул, затем скомкал плод своего творчества и бросил в угол.
Покончив за сутки с газетами, Лаврушин принялся за книги. На их страницах царило то же уныние, что и в прессе. В детективах и боевиках доблестные "тигры", проявляя чудеса изобретательности, не щадя живота боролись со злобными, тщательно замаскированными и принявшими личины внешне добропорядочных граждан агентов Лесной Федерации или киллеров из "Союза Правдивых". Противники режима имели простые и ясные цели - устроить экологическую катастрофу, рвануть забытый склад ядерного топлива, или, надо же, покуситься на САМОГО! Встречались и исторические произведения - вся история разделялась на "ДО" и "ПОСЛЕ". До того, как на планету обрушилось благотворное правление Звездоликого все жили во мраке и озлобленности. А потом всё изменилось. Всё развитие планеты имело только один смысл - оно вело к появлению ЕГО. Лучше всего были изданы книги с мистическими откровениями и туманными предсказаниями Звездоликого и отлично изданные, в переплётах из кожи, разного формата сборники избранных цитат.
Эпопея с биографическим романом о жизни Кунана занимала восемь томов, из них пять описывали Большой Поход против Лесной Федерации - тогда сама Птица Дзу своим дыханием вдохновляла бронетанковые и мотопехотные дсоединения. Писатель, писавший первые два тома, усердно тянул дохлого осла бульдозером за уши. Получалось, что клан "Сынов ночи", из которого вышел диктатор, состоял из истинных патриотов, романтиков с большой дороги, мечтавших о светлом будущем.
- Как же они классно выворачивают мозги, - сказал Лаврушин, откладывая очередной том. Читал он по методике быстрочтения, проглатывая целые страницы и по привычке научного работника высокого класса выделяя самое главное. - Тебе это ничего не напоминает?
- А, везде, во всей Вселенной мозги затирают одинаково, - отмахнулся Степан. - Народ - дурак.
- Хор льстецов, - Лаврушин кивнул на книгу. - А Кунан сдохнет - они его так же добросовестно костерить будут.
- Ещё как будут, - согласился Степан. - Теми же языками, которыми зад лизали, труп до косточек сотрут.
- Мерзкая скотина. Возьми Землю. Сталин железной рукой строил сверхдержаву. Гитлер мечтал о том, чтобы его любимые арийцы владели всем миром, перекраивая его по заветам предков. Кунан не мечтает ни о чём. Плюёт на экономику. Презирает свой народ. Власть и только власть на уме. Власть ради власти.
- Поэтому его и снесут рано иди поздно, - хмыкнул Степан. - Сверхдиктаторы без искренних сверхидей обречены.
- Если только он не развернёт систему прямого психоконтроля за населением. А до этого рукой подать. И тогда вся эта идеологическая мишура окажется ненужной. Люди и так будут счастливы, даже если станут жить в ямах и питаться отбросами.
Телевизор принимал все восемьдесят четыре стереопрограммы. Треть времени занимали молитвы. Это было удивительное зрелище, режиссёры и мастера спецэффектов, художники-компьютерщики хлеб ели не зря. В центре великолепного буйства света и звуков царил он - Верховный Жрец, Звездоликий. Телепрограммы являлись повторением газетных статей. Фильмы - повторением книг.
Раз в час по телевизору показывали информацию Службы спокойствия. Тогда земляне могли полюбоваться своими лицами. Лаврушин узнал о себе, что он налётчик, террорист, подложил бомбу в рейсовый авиалайнер, связывавшей Джизентар с океанской базой "ЮГ", в результате чего самолёт рухнул в пучину с двумястами пассажирами. Дальше шёл длинный список преступлений - поджоги, убийства. Послужной список Степана отличался немногим, разве только в нём было два изнасилования малолетних.
Сюрприз землянам преподнёс именно телевизор. Степан сидел перед ним и, зевая, смотрел фильм о разоблачении диверсии на термоядерной станции. Неожиданно фильм оборвался. На экране возникли парящие в вышине птицы, похожие на птеродактилей - символ вечности.
- Кто-то из сподвижников Кунана в ящик сыграл, - отметил Степан, глубоко изучивший местную символику. - Интересно, кто?
Замогильный голос начал вещать о великой утрате, постигшей народ Джизентара.
- Кто-то близкий Звездоликому, - сказал Лаврушин.
- Наверное. Ты посмотри, как горестно соплями обливаются.
Лаврушин присвистнул. В глубине экрана возникло знакомое лицо. Когда смотришь на голову в стереоэкране, кажется, что это голова профессора Доуэля или кого-то из его клиентов - отсечённый главный орган человека, живущий и мыслящий вне зависимости от своего тела.
- Друвен, - кивнул Степан.
Друвен в телевизоре не отличался его коронным ледяным взором. Не было брезгливо сжатых губ. Были стандартные целеустремлённость и пыл - черты, которые научились мастерски придавать местные компьютерные ретушёры.
- А ведь раскрутил правитель с своего главного советника, - сказал Лаврушин.
- Силён Звездоликий, - с уважением произнёс Степан.
Диктор скорбно уведомил, что по предсмертной воле усопшего тело не будет, как положено по традиции, десять дней висеть в силовых полях в Храме Вечности, а подлежит немедленному сожжению.
- Видать здорово его изуродовали, если даже тело выставить не могут, - сказал Лаврушин.
- Знатные тут заплечных дел мастера, - Степан зябко поёжился, вспомнив фильмы, которыми из пичкали в тюрьме.
Итак, насмерть ужален ещё один скорпион в банке. Лаврушин неожиданно горько вздохнул. Он видел Друвена лишь два раза, и эти встречи вряд ли могли вызвать симпатию к соратнику диктатора. Но всё равно в глубине души невольно возникло неуместное в подобных случаях чувство - жалость. Ах эта жалость, как же ты любишь сжимать в своих мягких, но крепких объятиях податливые сердца.
Лаврушин раздражённо вдавил кнопку на коробочке с пультом домашнего компьютера, экран погас. Как же всё надоело! Но ничего. Скоро всё завершится. Завтра заявится в сопровождении человекообразных головорезов Стинкольн, и карьера землян в качестве супершпионов завершится так, как и должна была - бесславно и пусто.
- Заговоры, тюрьмы. Улыбчивые гангстеры! Надоело! - воскликнул Лаврушин.
- Угу, - буркнул Степан, тоже погружавшийся на глазах в меланхолию.