Два часа пути пролетели, пока я читал в газетах длинную повесть своего исторического сражения за МВВ. Некоторые пассажи журналистской братии вызвали прилив хорошего настроения: "злонамеренный образчик хищника с Уолл-стрит" - это я, "когтистые лапы, гребущие под себя все, до чего могут дотянуться" - это обо мне, "американцы похоронят европейские надежды на самостоятельный выход в космос" - это тоже про меня! Разве подобное может не радовать?
В Западном Берлине шел дождь. Над Темпельхофом, где мы приземлились, висела туча и поливала асфальт тугими струями. Теплый, майский дождь, поднявший почему-то мое настроение к самым небесам.
Мне еще не приходилось бывать в этом городе, где закончил войну мой дед. Где и был похоронен перед самой Победой. Невозможная смесь легкой эйфории и ностальгии одолела меня, настраивая на романтический лад - такого не случалось даже в Париже.
Лу быстро протащил меня через здание аэровокзала, похожее на циклопическую разогнутую подкову, оснащенное здоровенным ажурным козырьком над центральной частью, через которую пассажиры попадали на огромнейшую бетонированную площадку, где их ждали десятки самолетов. Наш Learjet 55 просто потерялся среди них, и если бы вдруг нам приспичило вернуться - мы искали бы его долго. За этим "паркингом" виднелось огромное зеленое поле, пересеченное парой взлетно-посадочных полос. Темпельхоф отличался от всех виденных мною ранее аэропортов и своей монументальностью и невероятным дизайном. Расположенный едва ли не в самом центре города, он, к тому же, давал прибывающим прекрасную возможность осмотреть весь город сверху.
Пройдя сквозь здание, мы оказались на квадратной площади, заключенной внутри фасада пристройки аэропорта. В центре возвышалась какая-то уродливая скульптура, рассмотреть которую я не успел: Луиджи задал очень высокий темп движения.
Он посадил меня в припаркованный на левой стоянке BMW E32, сам уселся рядом и бросил водителю, даже не повернувшему головы на наше вторжение - словно так и полагалось:
- Берндт, давай в отель.
Наверное мне показалось, но в зеркале заднего вида я увидел дрогнувшие губы нашего шофера, едва не по слогам беззвучно изобразившего:
- Jawohl, mein fuhrer!
Машина плавно тронулась и в окнах замелькали дома. Ничего похожего ни на одну европейскую столицу - у Берлина свое, очень запоминающееся лицо. Воплощенный Ordnung. Здесь им, кажется, даже пахло. Это вам не легкомысленный Париж или древний Рим, совсем не жаркий Мадрид и, конечно, не меркантильный Лондон. Серый бы порадовался - он любит бывать в новых, необычных местах.
Полдня мы провели в отеле с непроизносимым немецким названием, и уж тем более - незапоминаемым.
За пару часов до времени встречи пронзительно зазвенел телефон, Берндт, оказавшийся рыжеватым, конопатым парнем, поднял трубку, что-то коротко в нее пролаял и повернулся к нам:
- Встреча перенесена в Шпандау. Время то же, место я знаю.
- Мы успеем? - мне не понравилось непостоянство герра Мильке, но что толку говорить об этом исполнителю?
- Да, должны. Это недалеко и даже не придется переезжать через границу.
- Зачем тогда мы делали визу? - спросил я Луиджи.
Он пожал плечами, кинул на согнутую руку плащ и изрек:
- Кто знает его резоны? Может быть, нас проверяли? За две недели можно многое сделать. К тому же это маячок - если виза выдана, то мы в дороге. Вроде подтверждения намерений?
- Если правда все то, что о нем говорят, Лу, то мы уже несколько месяцев для него прозрачны, как сломанные кости как на рентгеновском снимке.
- И все же тебе есть, что ему сказать?
- Поехали, - вздохнул я и похлопал себя ладонью по нарождающейся плеши: - Не первый снег на мою лысую голову.
Луиджи улыбнулся и ощупал свою голую как колено макушку.
Шпандау оказался то ли пригородом, то ли удаленным районом Берлина - где-то, насколько я понял, на северо-западе. Берндт по дороге называл памятные места, через которые мы проезжали, но я не запомнил, потому что запомнить все эти Кайзердаммы, Шпектебеккены и Теодор-Хойсс-Платцы неподготовленному разуму невозможно. А я еще утром не предполагал, что к вечеру окажусь в Германии.
Машина остановилась у старого трехэтажного дома и Берндт с Луиджи сбегали в кабачок, расположившийся в цокольном этаже - осмотреться. Затем Лу вернулся и провел меня вниз по узкой лестнице.
Берндт заказал нам какое-то местное разливное пиво с обильной пеной и насыщенным запахом, а я вспомнил Штирлица, что так трогательно сиживал в подобном заведении где-то совсем неподалеку. Вот уж вправду параллели - антураж вокруг практически тот же, только что нет за кадром песни про грибные дожди. Зато где-то под потолком что-то мурлычит главный немецкий романтик столетия - Томас Андерс. Что-то про "братца Луи".
Эрих Мильке зачем-то отрастил усы и нацепил на нос дымчатые очки. Годы немного согнули всесильного министра, на лице появились старческие пигментные пятна и он стал непохож на свои собственные фотографии, которые я успел отсмотреть, когда еще только задумывал эту встречу. Годы не щадят никого - сомнительной ценности истина, но даже произнесенная миллион раз она не станет ложью.
Серая шляпа на голове, простенький легкий костюм мышиного цвета, клетчатый жилет на светло-синей сорочке, шейный шелковый платок - такими я впервые увидел немецких туристов в Шереметьево и таким был стоящий передо мной старик. Забавно, что у себя дома они одевались много проще.
Его привел кто-то из доверенных людей - высокий мужчина лет сорока, в джинсовом костюме и с зонтом, владевший, как оказалось, безупречным английским.
- How do you do, mister Meinze? - поздоровался Мильке и протянул слабую, немного трясущуюся, ладонь. Его произношение было ужаснее того, которым я блистал в средней школе.
Я пожал его руку, но мне показалось, что я здорово ошибся, возлагая на эту встречу так много надежд - глава "Штази" был уже совсем не тот гроза западных разведок, обложивший всех и вся своими агентами.
Он что-то сказал на немецком, и переводчик вступил в разговор:
- Герр Эрих предупреждает, что времени на встречу у него не очень много и если нет на то какой-то особой необходимости, ему хотелось бы пренебречь официальной частью. Тем более, что о вас, герр Майнце, он немного знает - по земле уже ходит множество очень правдивых слухов.
Мильке кивнул и взялся за кружку, сказав еще одну трескучую фразу.
- Насколько оправдано присутствие этих двух уважаемых джентельменов? - перевел его спутник, показывая глазами на Луиджи и Берндта.
- Ни на сколько, - ответил я по-русски с самым сильным акцентом, на который был способен. - Если товарищу Эриху мешают эти люди, они уйдут. Только тогда нам обоим лучше отказаться от услуг перевода. Чтобы правильно понимать друг друга.
Переводчик изобразил на лице недоумение и для убедительности развел руками, показывая начальнику, что ничего не понял из моей речи.
Мильке снял очки и вынул из внутреннего кармана костюма клетчатый платок - в тон жилетке. Полминуты думал, протирая стекла, потом отрывисто что-то сказал спутнику. Немец поднялся, извинился почему-то на немецком - entsсhuldigen sie mir bitte - и вышел наружу.
- Лу, возьми с собой Берндта и покурите там вместе с этим…
- О-кей, Зак, я осмотрюсь, как там снаружи. - Луиджи почувствовал, что что-то пошло не по его сценарию, но сделал вид, что подобное ожидалось.
Едва за ними закрылась дверь, Мильке сказал на очень хорошем русском:
- Откуда вам известно, что мне знакомый этот язык?
- Пятьдесят лет назад Вы читали лекции в школе Коминтерна в Москве одному моему хорошему знакомому из числа американских коммунистов. Он о вас помнит и до сих пор тепло отзывается.
Мильке недовольно скривился, всего лишь на миг, но я заметил.
- Хорошо, допустим так. А откуда этот язык узнали вы?
- Это важно?
- Это важно, - отрезал министр безопасности.
- Бабушка с русскими корнями, колледж, Толстой, Достоевский…
- Я вам не верю, мистер Майнце. Вы говорите слишком правильно. Не как в школе правильно, а как говорят русские. И говорите вы на том русском, что был в ходу во времена Достоевского.
Старый шпион замечал все, и, наверное, на самом деле было глупо, неосмотрительно и самонадеянно решить, что смогу долго валять перед ним дурака. Однако ж, если он приехал и сидит передо мной, следует донести до него свою мысль.
- Давайте сделаем вот как, герр Эрих. Я вам расскажу о целях, которые надеюсь достичь этой аудиенцией, и если мы добьемся взаимопонимания, то с радостью поведаю вам о корнях своих филологических познаний. Ведь если мы не договоримся - мне нет никакого смысла открывать перед вами свои тайны. Не так ли?
- Резонно, - Мильке водрузил на переносицу свои тяжелые очки. - Итак?
- Итак. Безусловно, вы навели справки обо мне, иначе бы вас здесь не было. Вы знаете, что я кое-чего стою, и разговор для вас может быть интересным и полезным. Отталкиваясь от этих посылок, я задам вам вопрос… Вы, конечно, смотрите иногда телевизор?
- Я даже иногда там выступаю.
- Тогда вы видели сегодняшний репортаж из Афганистана о начале вывода советских войск?
- Ja.
- Две недели назад в Польше демонстрация "Солидарности"? И наш Конгресс официально выделил в помощь их лидерам миллион долларов. Месяц назад, нет, уже полтора, в Чехословакии массовая антикоммунистическая демонстрация? В Союзе официально основана еще одна партия - демократическая госпожи Новодворской? Зимой в Сибири студенческие забастовки против военизации университетов? Постоянные националистические выступления по всей территории Большого Брата. Вы понимаете, что это значит?
- Продолжайте, - Мильке демонстрировал абсолютную невозмутимость.
- Это значит только одно - запущен процесс демонтажа социалистической системы. Вы понимаете последствия этих событий? В той части, в которой они касаются Германии?
- Соединение с весси? Этого не будет. Мы уже слишком разные! Уже выросло два поколения…
- Будет, герр Эрих. Непременно будет. Наш старик Ронни год назад не зря призывал Горби разрушить вашу стену - он знал, что говорил, все просчитано. Хотя сказать честно, для наших политиков это самый большой кошмар - сильная Германия в центре Европы. Гораздо худший, чем две враждующие между собой Германии. Но объединение Германии на условиях упразднения социализма - это очень сильный символ, которым нельзя пренебрегать. Рейган знал, что Горби послушается, вернее, у него не будет выбора, не будет силы и возможности противодействовать. Посмотрите на Россию - они ищут расположения Запада изо всех сил, потому что уже очень скоро им не на что будет содержать свои танки и нечем кормить свой народ. Берлинская стена будет разрушена - слишком велик соблазн для толпы, для политиканов. Несмотря на все достижения СЕПГ вроде тотальной социальной справедливости и самых высоких в мире студенческих стипендий. Вам ли не знать, как просто управлять толпой? Ни вы, ни ваш друг и начальник Эрих не готовы залить кровью половину Берлина. И значит, вы проиграете. СССР падает, а ваша маленькая Германия не удержится одна в центре Европы. Вокруг NATO. И в отличие от стран Варшавского договора, тоже не ангелов, но…
- За подобные разговоры совсем недавно у нас посаживали в тюрьму. Надолго. А некоторым и рубили головы.
- Перестаньте, герр Эрих, уже лет двадцать никто никому не рубит головы. Мы с вами в Западном Берлине, не так ли? Это, скорее, моя территория, чем ваша. Странно слышать такие угрозы. Но даже встреться мы в Потсдаме, я сказал бы то же самое. Никто уже не рубит головы, особенно за такие разговоры. На любой кухне Берлина только об этом и говорят. Вы многое знаете о Западной Германии, об Америке, говорят, даже прослушиваете телефоны герра Коля, но о том, что происходит у вас под носом, вы просто не желаете знать. Остался год-два, потом станет поздно что-то делать! Очнитесь!
Мильке поднял кружку, стоявшую перед ним, отхлебнул, причмокнул губами и внимательно посмотрел на меня:
- Допустим так, что все обстоит так, как вы мне здесь обрисовали. Не хочется верить, но вы во многом правы. Я не пойму одного - какой есть ваш интерес в этих событиях? На что вы рассчитываете? Разве объединение Германии сможет вам дать больше, чем вы имеете уже? Вы же баснословно богаты уже сейчас? Кое-кто считает, что даже самый богатый человек на свете. И зачем вам я и моя бедная Германия? Купить меня не выйдет даже за все те деньги, которыми вы обладаете. Да и не стою я столько.
Кажется, до него все же что-то дошло. Хотя, откуда мне знать, что творится в его мозгах? Ведь вряд ли я открыл ему глаза на действительность? Каким бы фанатиком коммунизма он не был, но он не слепец. Та информация, что к нему стекается, дорогого стоит. Глава одной из сильнейших разведок не знает, что творится у него под носом? Не смешите меня. Так не бывает. Знает, только почему-то не хочет бороться. И не хочет уйти, оставив место тому, кто будет бороться. Нет никого в окружении достойного? Может быть. Вряд ли ему заплатили - Серый рассказывал, что восточно-немецких лидеров Объединенная Германия судила. Они позволили объединиться стране и их судили, а наши развалили империю - и никто против них даже не вякнул, будто так и должно быть. Наверное, немцы были честны со своим народом и неподкупны для внешних сил - потому и судили. Когда случается наоборот, главная сволочь обычно становится героем. Вроде "лучшего немца всех времен".
- Знаете, герр Эрих, мне кажется, вы уже наслушались подобных разговоров и успели устать от них. А мне очень нужно, чтобы вы мне поверили. Мне совсем не хочется, чтобы вы вышли из этого кабачка и забыли обо мне. Мне нужно ваше содействие. И для этого я дам вам кое-какие проверяемые факты, о которых вы пока не знаете. Но сможете проверить и понять, что со мной можно иметь дело и я не разбрасываюсь ерундой. Проверьте информацию и тогда поговорим на основах взаимного доверия. Договорились?
- Валяйте, мистер Майнце.
Я собрался с мыслями.
Ну что ж, герр Бальфингер, несложившийся Джеймс Бонд, выручай!
- Вы слышали об операции "Гладио"?
Мильке, не изменяя скучающего выражения на лице, снова стянул с носа очки и положил их перед собой:
- Говорите еще.
- Когда в Европе отгремела большая война, а Берлин еще не был поделен пополам, у господ Даллеса, Гелена и у некоторых других "патриотов" вроде Андреотти возникла замечательная идея о противодействии коммунистам. Коммунисты зализывали раны и пока что никуда не собирались, а по всей Европе начали формироваться тайные подпольные армии противодействия большевистскому вторжению. Во всех странах NATO. Закладывались склады с оружием, продовольствием, амуницией и радиостанциями. Пароли-явки, ну вы понимаете… Большевики еще даже не думали ни о каком "железном занавесе", а работа шла. Финансируется это мероприятие парнями из Лэнгли. В составе партизанских армий множество народу и готовы они сделать все, что угодно - вплоть до провокаций уровня захвата радиостанции в Глейвице или пуска торпед в Тонкинском заливе. В Греции эта тайная армия NATO называется LOK, в Дании Absalon, в Бельгии SDRA8, в Швейцарии Р26, в Италии - "Гладио", в Турции, Нидерландах, Финляндии, Норвегии, Португалии, Западной Германии, Франции, Испании - они есть повсюду. Они могут стать источником терроризма, напряженности, народных волнений. Взорвать бомбу на площади Барселоны и свалить ответственность на какие-нибудь "красные бригады" - плевое дело. В Италии, в начале пятидесятых и шестидесятых, когда страна была готова стать коммунистической безо всякого вторжения Советов, именно эти силы ввели дестабилизирующие факторы, позволившие балансирующим над пропастью властям прижать к стенке бунтующее население под видом заботы о нем же. Взрывы на площади в Милане, в Брешии, похищения людей - это все "Гладио". Если вам недостаточно этого, я готов поделиться сведениями об операции "Нордвудс" и…
Я замолчал, ожидая ответной реакции. Если тема ему неинтересна или он о ней знает - мне будет в сто раз труднее добиться от немца расположения. Не подкупать же его, в самом деле?
Мильке шмыгнул носом, еще раз прихлебнул из кружки и отчетливо произнес:
- Вы желаете меня убедить, что "холодную войну" начали не мы? Я это знаю. Мальчик, мне восемьдесят лет, я уже устал бороться с этой нечистью. Надоело. Я ничего не говорю Эриху, и он думает, что все происходящее в России и Польше - просто неурядицы. Мне бы его безмятежность. Он ездит на своей "Чайке" и счастлив наблюдать довольные лица немцев. А их так мало осталось - довольных. И очень много приходится работать, чтобы он были счастливыми. Но я все равно ничего ему не скажу. Хорошо, допустим, я вам поверил. Допустим так, ваши разговоры - не провокация. Что вы хотите от меня?
Я выдохнул воздух - это уже что-то, с чем можно работать.
- Я бизнесмен, герр Эрих, меня в первую очередь интересуют деньги и прибыль. И в этой связи у меня есть предложение. Герр Эрих, Горбачев обещал вывести войска из Афганистана к 15-му мая. Но, как обычно это делают русские - долго запрягал, пропустил все обещанные сроки и только начал вывод пятнадцатого. И вы наверняка очень хорошо осведомлены о том, как это происходит: бросается имущество, лагеря, дороги, заводы, городки, что понастроили в Афгане красные… Но Советы пробыли там всего-то восемь лет - немного успели сделать, больших потерь не будет. А вот здесь, в Восточной Германии, они успели настроить много. Целые города с нефтебазами, железными дорогами, аэродромами, складами, бункерами, полигонами. Все это будет брошено русскими так же как в Афганистане - потому что не будет возможности и средств содержать все это хозяйство, и планово вывозить в Россию. Имущество будет брошено, - повторил я, - и присвоено федеральным правительством. А у федерального министерства финансов ФРГ не сильно забалуешь.
- Возможно, так и будет, мистер Майнце, мне какое дело до вашего бизнеса?
Вот же упрямый гриб!
- Я хочу от вас хлопка дверью напоследок. Чтобы герра Эриха Германия запомнила не пускающим слюни стариком, а настоящим бойцом!
- Вы меня агитируете? - он даже не усмехнулся. - Бросьте. Так что вам нужно на самом деле? Вы все ходите кругами и мне трудно вас понять.
- Когда все рухнет, советские генералы начнут избавляться от ненужного, обменивая не принадлежащее им на доллары и марки. Я хочу забрать все и развернуть на месте прежних танковых полигонов современные предприятия. Это будет полезно для немцев. Сколько сейчас людей занято обслуживанием советской армии? А представьте, что им некого обслуживать? Это все - потенциально безработные, озлобленные люди. Я же дам им работу, хлеб, время привыкнуть к новой жизни. Но как бизнесмен я хочу снизить издержки. И думается мне, что иметь рычаги влияния на красных генералов будет не лишним. И поможет мне оптимизировать свои расходы на покупку. В общем, я уверен, что в вашем ведомстве скопилось достаточно материалов на всех армейских начальников, что прошли через советские войска в Германии. Мне они нужны. Может быть, я ошибаюсь, и это честнейшие люди, но я не могу пока в это поверить, потому что ничего подобного никогда не видел. Мысль проста: можно заплатить за все, что здесь останется пятьдесят миллиардов и все равно ничего не получить, а можно десять и забрать все. Понимаете?
Мильке хмыкнул и добро так улыбнулся: