Время от времени вопрос о возвращении Менисуайских островов вставал на самом высоком уровне. Находились люди, достаточное весомые в масштабах Империи, чтобы его поднять. Их позиция была понятна, слишком много они потеряли, когда это произошло.
Вот только что это даст Скардару?
Ответ Минура на мой невысказанный вопрос не заставил себя долго ждать.
– В морском порту Кенгуйо, расположенном на самом крупном острове Менисуайо, находится морская база Изнерда, единственная в тех краях. Если бы Империя вернула острова себе, Изнерд был бы вынужден увести свой флот.
Так вот, господин де Койн, могли бы вы мне пообещать уговорить Её Величество сделать такой шаг? Ведь это в наших общих интересах, – многозначительно добавил он.
– Кстати, через два дня в Империю, под охраной, отправляется торговый караван. Представляете, две, максимум три недели плавания при попутном ветре и вы дома.
Всё это хорошо и замечательно, в моих планах на будущее присутствует и хлопок, много хлопка, вот только существует одна немалая проблема. Тетлиньер давний союзник Трабона, королевства, имеющего с Империей общую границу. И Трабон вполне может ввязаться в эту войну.
В последние несколько лет только искусство имперских дипломатов удерживает Трабон от войны с Империей. Мир между двумя этими странами настолько хрупкий, что Трабону вполне хватит такой причины, чтобы разбить его даже не в осколки, в мелкую пыль. И тогда Империи придется вести войну сразу на два фронта. Возможно даже и на три, поскольку неизвестно, как поведет себя Изнерд.
И как вы себе это представляете, многоуважаемый господин дир Сьенуоссо?
Я вернусь в Империю, мы сыграем свадьбу, и после этого заведу разговор о вашей просьбе. Скажу: такой хороший дядька, так мне помог, и ещё я ему обещал. И всего-то нужно развязать войну.
Дело даже не в том, что императрица не принимает таких решений самостоятельно. Не сомневаюсь, если этот вопрос снова всплывет, найдется много господ, двумя руками проголосующих за то, чтобы послать флот к островам.
Одни сделают это потому, что много потеряли, другие наоборот, потому что много приобрели, и я так думаю, что не без вашей помощи, конечно же, как вас там, Ондириер. Вполне возможно, что в этой ситуации мнение императрицы, навязанное ей мною, будет решающим.
Империя – держава могущественная, и ей оккупация территорий не грозит в любом случае.
Возможно, Империи потерпит поражение в этой войне, и ей придется уступить часть своей земли. Но возможно и такое, что она сможет победить. Пусть её морской флот и не самый могучий в этом мире, но её сухопутные войска...
Вот только зачем всё это нужно? Нет, только не сейчас. Пять лет мира, всего пять лет. Может быть чуть больше. Или даже меньше.
В вашем мире ещё не нашлось человека, который сказал, что есть только два союзника, это армия и флот державы? Пусть эти слова были сказаны о моей родине, вот только родина у меня сейчас другая. И именно у неё только эти два союзника, а остальные так, к месту, по интересам.
Мне должно хватить пять лет, по крайней мере, на первые два этапа, задуманные мною. А всего их три. И первым этапом будет серьезная модификация того оружия, что имперская армия имеет сейчас.
Эти нововведения так просты и так эффективны, что я даже своих людей не могу пока вооружить так, как могу. Потому что возможна утечка, а мне нужно время на то, чтобы подготовиться.
И тогда и врагам Империи, и её друзьям останется только догонять. Догонять и не угнаться.
Да, я старательно не лезу в политику, и не лез бы дальше, если бы не одно. Женщина, которую я люблю – не дочь мелкого барона, седоусого капитана корабля или даже графа. И все её заботы, печали и тревоги – это и моя боль и печаль.
И мне нужно всего пять лет мира. Нужно именно мне, как бы глупо это не звучало сейчас. И я сказал:
– Нет, этого я делать не буду.
Ну что заставило тебя это произнести? Ты можешь наобещать всё, что угодно, всё. Взамен через два дня ты окажешься на борту корабля следующего в имперский порт. И через каких-то две недели при попутном ветре...
Возможно, ты больше никогда в жизни не встретишь этого человека. Но, даже если это и произойдет, тебе достаточно будет произнести всего четыре слова – "у меня не получилось". Ну и что заставило тебя произнести эту фразу?
Ведь вполне возможно и такое, что все события, о которых говорил Минур, произойдут и без того, что ты примешь в них участие.
Если Минур и испытал разочарование, на лице его ничего не отразилось.
– Это ваше окончательное решение, господин де Койн?
С самым решительным видом я кивнул головой. Решение окончательное, окончательней некуда. Мне не хочется быть пешкой в чужой игре, а сейчас получается именно так.
– Жаль, очень жаль, – сожаление в его голосе было искренним. – Почему то я считал, что мы договоримся. Ну что ж, в этом случае мне не остаётся ничего, кроме того как попросить вас задержаться в Скардаре.
– То есть, вы меня арестовываете? –
Я постарался, чтобы мой голос был весь пропитан иронией. А что мне ещё оставалось?
– Ну что вы, что вы? Как я могу так поступить? Вы же не просто граф Артуа де Койн, вы человек, в котором императрица Янианна души не чает. Более того, я прекрасно осведомлён о том, что не случись того, что с вами произошло в последнее время, вы были бы уже связаны с Её Величеством узами священного брака. Но понимаете ли в чём дело...
Минур встал, заставив меня тоже подняться, прошелся по комнате, заложив обе руки за спину. Прошёлся раз, другой, затем внезапно остановился и посмотрел мне в глаза.
Для этого ему не пришлось опускать или поднимать взгляда, мы были одного роста.
– Вы, господин де Койн, считаете, после того что произошло между вами и моим сыном, я могу оставить всё как есть? После того, как вы оскорбили его, пусть на ваш взгляд и по делу? Моего Диамуна, единственного сына и наследника? Причём отклонив единственную возможность исправить положение?
Нет, господин де Койн, так не бывает. Вам придется задержаться в Скардаре на ближайшие пару месяцев, хотите вы того или нет. Вероятно, вы задаётесь вопросом, зачем мне это нужно? Так вот, позвольте мне не отвечать. Считайте, что просто мне так захотелось. Конечно, я понимаю, что это событие может вызвать возможные осложнения в отношениях между Скардаром и Империей. Но только возможные.
Вот вы утверждаете, что являетесь господином де Койном, возлюбленным императрицы и её женихом. Где гарантия, что вы не самозванец? Кто может подтвердить сам факт того, что именно вы де Койн? Ваш слуга? Очень важное свидетельство, не отрицаю, свидетельство, которому поверят все.
И почему вам взбрело в голову, что это не вы всего лишь час назад устроили пьяную резню в борделе, убив при этом бедную девушку, которую только тяжелая болезнь матери заставила пойти работать в этот вертеп? Не менее десятка свидетелей натаивают именно на том, что девушку убили вы. Или будут настаивать, если вам угодно.
И наконец, вы спешно покинули Империю чуть ли не накануне свадьбы. Вероятно, неотложные дела заставили вас так сделать. А может быть, вы совершили нечто такое, после чего просто вынуждены были сбежать из Империи?
Скардар всегда был дружественным по отношению к Империи. И потому мы доставим вас как преступника, в кандалах. Когда всё выяснится, мы принесём свои извинения за столь нелепую ошибку, и даже накажем людей, повинных в этом.
Минур замолчал на миг, отдыхая после своей проникновенной речи, затем продолжил:
– Согласитесь, любой из этих вариантов не сулит вам ничего хорошего, но их ведь ещё можно и объединить. Представляю, как будут рады ваши недоброжелатели, которых, как я знаю, в Империи у вас полно. И как трудно будет вам объясниться перед Её Величеством. Особенно за бедную девочку, убитую вами. И вот ещё что. Едва прибыв в Скардар, вы остановились в доме Пьетроссо, от которого за лигу пахнет заговором против меня.
– Это единственный дом в Скардаре, что предложил мне своё гостеприимство, – успел вставить я.
– Да что вы такое говорите? – изумился Минур. – Надо же так, именно этот дом является самым большим моим врагом. И как же всё совпало, просто невероятно!
Следующие слова он произносил ровным холодным тоном:
– Вы задержитесь в Скардаре, уверяю вас. Прежде всего, вы публично, я повторяю – публично извинитесь перед Диамуном, и, даже если он нанесёт вам пощечину, примите это как должное. Затем...
– Извините, господин Ондириер, но перед вашим сыном я извиняться не буду. Даже то, что Диамун ваш сын и наследник, не позволяет ему разрешать себе подобные выражения, и вы об этот отлично понимаете. Вы можете обвинить меня в заговоре против вас, во всех нераскрытых в Абидосе убийствах за последние полгода, ничего не изменится – извиняться я не буду. Прошу меня простить, но это будет так.
Самый тяжелый момент во всём нашем разговоре. Если сейчас Минур закусит узду и начнет настаивать на моих извинениях, это может далеко зайти, очень далеко.
Следующая минута была заполнена довольно тягостным молчанием Минура. Всё что хотел, я сказал, и остальное теперь зависело от реакции правителя Скардара.
Я даже не стал оглядываться по сторонам, присматривая вещи, что могут пригодиться в качестве оружия, если дело пойдёт совсем худо. Мои люди и так уже пострадали от того, что пошли за мной, а сколько их уже погибло... Так что самое время отвечать за всё самому.
Минур поднялся на ноги, зашел за спинку кресла и облокотился на неё, глядя мне в глаза.
Но когда встать попытался я, нетерпеливо махнул рукой – сидите.
– А как вам такой вариант развития событий, господин де Койн? Ваши спутники, как я слышал, сбежали из изнердийского плена. Но сейчас я засомневался, а так ли это? И мне внезапно пришла в голову мысль, уж не шпионы ли они? Тогда так легко объяснить факт вашего чудесного спасения от вчетверо превосходящего противника. Со шпионами у нас разговор короток: существует славный старинный скардарский обычай – лишать их головы. Нет, лично вы окажетесь не причем, случайные попутчики.
Судя по вашему отношению к людям, к которым вы чувствуете себя ответственным, неплохой ход с моей стороны, согласитесь. Ведь даже из-за этой маленькой... – Минур поморщил лицо, удерживая на языке слово, о чьем значении нетрудно было догадаться, – вы создали себе столько проблем, так что же говорить о людях, которые с вами столько прошли.
Словом, мы договорились – вы остаетесь. Остаетесь хотя бы потому, что путь морем сейчас чрезвычайно опасен, а отправить корабли в сопровождение, у меня возможности нет. Так что будем считать, что это во имя вашей же безопасности.
Следующая фраза Минура застала меня врасплох, я ожидал чего угодно, но только не её.
– Господин де Койн, вы не откажете мне в любезности составить компанию поужинать? Никак не могу отказаться от привычки есть перед сном.
Голос у него при этом звучал чуть ли не извинительно.
Нет, господин дир Сьенуоссо. После всего услышанного от вас, я решительно откажусь, хоть и голоден. По дороге в дом дир Пьетроссо загляну в какую-нибудь харчевню и поужинаю там. Не хочется в столь поздний приставать к слугам в доме Иджина с подобными просьбами.
Никаких особых яств на столе правителя Скардара не было. Ни тебе паштета из соловьиных язычков, ни даже из голубиных почек. Холодная отварная телятина, нарезанная крупными ломтями, сыр, зелень, овощи, вино.
Колбаски, похожие на охотничьи, к которым, кстати, Минур даже не притронулся. Немного непонятной кашицы зеленого цвета в глубоком блюде, как оказалось, соуса, очень острого и непривычного на вкус.
За ужином скардарский Ондириер, как ни в чем не бывало, завёл следующий разговор. По его словам, мне не стоило скучать всё это время на берегу. Было бы весьма неплохо, если бы я на захваченном "Буревестнике" присоединился к скардарскому флоту, которому в ближайшее время предстоит ряд морских сражений. Ещё лучше было бы, если на корабле будет развиваться имперский флаг.
Нет, отвечал я, у меня нет на это права. Да и зачем всё это нужно? Ответа я снова не получил.
Не понимал я логики в словах и действиях правителя Скардара, а это случается, когда тебя играют втемную. Какой ему смысл задерживать меня здесь? По чьей либо просьбе? Но кто мог знать, что я окажусь именно в Скардаре? Что и кому это дает? Он не пожелал отпустить меня, судя по его же словам, из соображений безопасности, но в тоже время предлагает принять участие в войне, что делает риск погибнуть ещё большим... Не понимаю.
Когда я спросил, что помешает мне покинуть берега Скардара, намекая на то, что попытаюсь сбежать, Минур ответил:
– Как это что? Ваше слово, де Койн, ваше честное слово. Насколько я знаю, в таких вопросах вы очень щепетильны.
Причем лицо у него приобрело удивлённое выражение.
И как всё это понимать?
Минур ел с аппетитом. Видимо, прислуживающие за столом люди отлично знали его вкусы, потому что он не давал им никаких указаний, поглощая то, что перед ним ставили.
Мне же поесть так и не удалось. Стоило только отправить в рот кусочек чего-либо, сразу следовал вопрос, на который обязательно нужно было отвечать. Не знаю, делал ли он это преднамеренно, но после пары таких действий я отказался от следующей попытки что-то проглотить и просто отхлебывал из кубка, наполненного напитком темного цвета, вкусом отдаленно напоминающего грушевый компот. Вопросы сразу же прекратились, и больше всего это походило на утонченное издевательство.
К дому Иджина я возвращался снова пешком, в сопровождении трех стражников, вооруженных короткими пиками.
"Ладно Минур – думал я. – Я побуду здесь некоторое время. Но черт бы меня побрал, если ты когда-нибудь сам не пожалеешь о том, что заставил меня остаться".
Фред фер Груенуа ещё не спал. Не спали и Клемьер, и Иджин. Прошка вертелся неподалеку, со слоновьей грацией стараясь быть незамеченным.
Фред находился в возбужденном состоянии.
– Я знаю, – махнул рукой в ответ на его сообщение о том, что буквально на днях в Империю отправляется целая флотилия, и на одном из кораблей нам обязательно найдется место.
Знаю я об этой флотилии, вот только мне с ней не по пути.
Затем я сел писать письмо Яне. Письмо получилось длинным, и на это ушла почти целая ночь. Понятно, что письмо не единожды перлюстрируют и даже тщательно скопируют по его дороге в Империю, так что написать лишнего я позволить себе не мог. А сказать хотелось так много.
Понимаешь милая, я у тебя такой, какой есть. Но будешь ли ты любить меня, если я изменюсь и стану другим?
Глава 26
Её императорское величество
Утро началось так же, как и всё последнее время – с взгляда на пустующую половину постели. И она по-прежнему пустовала. Яна уже много раз представляла себе встречу с несостоявшимся мужем, как она будет смотреть, как себя будет вести, что говорить. Она устроит ему такой теплый и ласковый прием, что он надолго его запомнит.
"Если он еще жив, – мелькнула паническая мысль, – если он еще жив".
Затем она вспомнила их встречу после его поездки на север, свою холодность, что чуть не кончилась для них разрывом. Да она была уверена в том, что про него наговорили, но всё же следовало дать ему шанс объясниться.
Потом была эта поездка на побережье, когда она молила всех известных ей богов, чтобы он не успел ещё уехать. И она вздрогнула, зябко передернув плечами, вспоминая, как тогда волновалась.
В общем, утро началось так же, как и всё последнее время.
Яна опустила ноги с постели, осторожно поставив их на пол. Обвела взглядом огромную спальню и прыснула от смеха, вспомнив, как он в ней заблудился. Заблудился в спальне! Какой же у него тогда был озадаченный голос!
Прыснула ещё раз, тут же схватившись за живот, в котором билась новая жизнь, напомнившая о себе очередным толчком.
Он был огромен, её живот. Доктора, слушавшие его через свои трубки, озадачено крякали и сообщали, что вполне возможно, у ее величества будут близнецы. И где он пропал, этот негодяй, сейчас, когда он особенно нужен?
Настроение опять испортилось, и она коротко звякнула в колокольчик, призывая служанок.
Сейчас их налетит целая куча, убеждающих в том, что она великолепно выглядит, и что все будет хорошо.
Затем весь день ей придется делать вид всезнающей, все понимающей и всемогущей императрицы, и вряд ли удастся хоть немного поплакать в укромном уголке. Да и где найдешь его во дворце, и кто её в нём оставит наедине?
Страшно, хотя все доктора в один голос уверяют, что все будет хорошо, и роды пройдут удачно. А до них осталось так мало сроку. И как бы соглашаясь с этим, в животе в очередной раз шевельнулся ребенок, её ребенок.
Как же он сейчас был нужен, Артуа! А его где-то носит. Была бы сейчас жива мама...
Она все понимала, и умела успокоить и приласкать. Отец всегда был суров, она даже побаивалась его немножко. И только после их смерти она поняла, что это была маска, маска, которую он вынужден был носить. Она и сама носит такую маску, носит с утра до вечера, и только с Артуа позволяла себе её снимать.
Яна почувствовала, как глаза её наполняются слезами. Артуа тоже умеет и пожалеть и приласкать. Да так, что иногда трудно понять, жива ли она ещё или уже нет. Это называется сладкой смертью, она знает.
Артуа. Первый раз, когда она его увидела, когда он вошел в бальную залу... Нет, первый раз был ещё раньше, и она говорила ему об этом. А он так и не спросил ни разу, когда же это произошло.
А как он на неё смотрел!
Она привыкла, что мужчины на неё обращают внимание, давно уже привыкла, но так смотрел только он. Такой интересный взгляд был у него, где восхищение перемешано с болью, такого она больше ни у кого не видела.
Сначала она даже не понимала, почему так, и только потом догадалась: так смотрят на то, чем восхищаются, но понимают, что получить не смогут никогда.
А как забавно он смущался после случая с Бобсом, собакой, которого он принял за чудовище, пытаясь спасти от него. Яна снова прыснула, чувствуя, как с ресниц слетели слезинки.
Перепады настроения в последнее время для нее стали обычны, как и тошнота, от которой один вид любого из блюд вызывал дурноту.
Дверь открылась, пропуская служанок. Все, нужно одевать маску, которую можно будет снять только вечером, перед сном, в постели, когда никто не сможет увидеть её слёз.
Сейчас начнется обычная рутина дел. И первым из них будет встреча с Кенгрифом Стоком, возглавляющим Тайную стражу. Сначала он сделает доклад о текущих делах, а в конце разговора извиняюще разведёт руками: нет, ваше величество, по-прежнему ничего не известно.
В конце длинного широкого коридора, заставленного с обеих сторон фигурами рыцарей в полных доспехах, показалась чья-то фигура, и у императрицы часто забилось сердце. Неужели это он, он всегда объявлялся внезапно после своих отлучек? А она в таком виде...
И пусть все вокруг говорят, что она по-прежнему прекрасна, но ведь зеркало-то не обманешь.
Нет, это не он, и как она могла ошибиться? Даже ничего общего нет.