– Разве друзья забивают себе голову подобными мелочами, Шарль? – оскорбился фельдмаршал. Но вы ведь приехали по какому-то делу?
– Э-э-э... – Талейран лихорадочно искал способы исправить допущенную ошибку. – Скажите, а господин Фуше часто бывает в этом кабинете?
Михаил Илларионович построжел, став похожим на мраморное изваяние:
– Мне кажется, что привычки министра полиции являются его личным делом, и не могут служить предметом публичного обсуждения. Давайте вернёмся к нашим баранам... Вы явились по поручению своего императора?
Талейран предпочёл не заметить небрежно завуалированное оскорбление:
– Совершенно верно! Его Величество желает знать, что у вас происходит в Персии.
– У нас или в Персии? Друг мой, старайтесь изъясняться точнее.
– А-а-а...
– Ах, вот вы о чём! Можете передать императору, что в данный момент Россия не ведёт никаких войн, а всё происходящее на её южных границах и за их пределами – не более чем инициатива частных лиц.
– Но говорят о полноценных боевых действиях со штурмом городов и применением тяжёлой осадной артиллерии.
– Кто говорит, англичане и турки? Первые лгут от природной ненависти к Франции и России, а вторые могут искренне заблуждаться.
– И, тем не менее, мой император хотел бы лично посетить Санкт-Петербург, чтобы в беседе с Его Императорским Величеством Павлом Петровичем обсудить сложившуюся ситуацию, а так же договориться о перспективах совместной политики касательно Европы.
– Так пусть приезжает, какие проблемы? – тут лицо Кутузова приобрело странное выражение. – Но почему в Санкт-Петербург? Великий Наполеон должен непременно увидеть Москву! Сердце России и всё такое... Ну, вы понимаете? Вид на город с Воробьёвых гор, прогулки по Кремлю, пожары... Пардон, я хотел сказать, иллюминация с фейерверками. Сегодня же отправлю депешу! Нет, поеду сам, подготовку таких грандиозных событий нельзя пускать на самотёк или доверить дилетантам!
Министр решил не мешать сборам и поспешил откланяться, но на выходе из посольства был перехвачен адъютантом фельдмаршала, капитаном Сергеем Викторовичем Акимовым:
– Позвольте бесплатный совет, месье?
Искусство дипломатии учит не упускать из виду любую, пусть даже незначительную мелочь, поэтому Талейран с готовностью кивнул:
– Премного меня обяжете.
– Знаете, месье... У нас хотя и просвещённая страна, но некоторые азиатские обычаи удивительно живучи. Отголоски былого варварства, что поделать... И один из таких обычаев – любовь к богатым подаркам.
– Богатым в каких пределах? – деловито осведомился француз.
– Чаще всего – за любыми пределами.
Министр уехал в глубокой задумчивости...
Глава 11
Санкт-Петербург. Михайловский замок. 24 декабря 1802 года.
Вот незаметно и Рождественский сочельник подошёл. Так не успеешь оглянуться, а вся жизнь куда-то... вроде была, и нет её. Работа, работа, и ещё раз работа – как проклятый, ей-богу! Даже сегодня, когда все приличные люди идут в церковь, а потом садятся у ёлки за праздничным столом, я склонился над картой, и всю ночь в окошке не погаснет свет. Трубку завести себе, что ли?
Стоп-стоп-стоп, не в ту сторону вас потянуло, дорогой Павел Петрович. Не будет никаких бдений до утра – скоро распахнётся дверь, и рассерженная Мария Фёдоровна с порога заявит, что семейный праздник есть дело святое, что дети ожидают очередного чуда, и единственный раз в году можно позабыть о государственных заботах. Кажется, императрица заучила эту речь наизусть, потому как выслушивая её каждую неделю, не нахожу отличий от первоначального текста. Но супруга права – на делах не свет клином сошёлся, а усталой душе требуется отдых.
Всё равно виновники персидского переполоха застряли в Нижнем Новгороде и раньше Крещенья в Петербурге не появятся, а об остальных мелких новостях доложит Бенкендорф. Или решит рабочим порядком, спихнув на канцлера. Да, точно, пусть канцлер и отдувается, а я не намерен как раб на галерах без выходных ишачить. Разве подвести краткие итоги уходящего года? Пожалуй...
Вроде год получился относительно спокойным и мирным. Послал бы Господь пару таких лет, и мы окончательно встанем на ноги. Нет, богато жить пока не получится, но люди вздохнут чуточку свободнее. Парадокс – закручиваю гайки туго-натуго, а дышать становится легче. Может, это из-за того, что под удар попадают дармоеды и захребетники? Не слышал хоть об одном разорившемся в результате моих реформ промышленнике или купце. Торговцев щепетильным товаром, вроде модных табакерок и перьев страуса, во внимание не принимаем – они сами виноваты. Новая экономическая политика подразумевает постепенный отказ от импортных товаров, и кёльнская вода не входит в список жизненно необходимых предметов. Мыться нужно чаще, господа!
Ладно, поехали дальше, на очереди крепостное право. Настоящий большевик и на царском троне останется настоящим большевиком, поэтому по мере скромных сил стараюсь с ним бороться. Не с троном, разумеется, а с крепостным правом. Недавно по России прокатилась эпидемия самоубийств – лишённые средств к существованию бездельники стрелялись из пистолетов, вешались, топились, травились ядами... Идиоты, да в армии возможность прилично умереть предлагается за весьма достойное жалованье. Что бы не послужить? Нет, не хотят.
Избавившись таким образом от дураков, сельское хозяйство значительно оздоровилось и испытало некоторый подъём. Какой именно, сам не скажу, так как в сём вопросе ни уха ни рыла, но Мишка Варзин опытным крестьянским взглядом видит неплохие перспективы и даёт хороший прогноз на пару ближайших лет.
Армия. Тут тоже всё сдвинулось с мёртвой точки и движется в нужном направлении. Несколько полков и одна дивизия обмундированы и вооружены по новому образцу, и если достанет средств, то дойдёт очередь и до остальных. Тут многое завязано на Кулибина и его программу индустриализации, им самим называемой механизацией промышленности. А уж денег жрёт детище Ивана Петровича... бездонная бочка! Плюс расходы на фабрично-заводские училища. Пока обходимся привлечением к военному производству грамотных солдат под руководством офицеров – тут ещё свежи предания о Петре Великом, не гнушавшемся топор в руки взять и у токарного станка постоять, так что не ропщут. Два дня, подавая пример, я сам отработал на клёпке орудийных лафетов. Ничего, не переломился.
Проведённая силами МГБ операция "Синяя тревога" принесла в клювике двести шестнадцать смертных приговоров, около десяти тысяч работников на казённые стройки. И внушительную сумму в сто восемьдесят два миллиона рублей золотом. После продажи конфискованного имущества она должна удвоиться, как минимум. И никаких угрызений совести не наблюдаю – сон хороший и на аппетит не жалуюсь. Лес рубят – щепки летят. Или я это уже говорил?
Звон колокольчика – дежурный офицер в приёмной дважды дёргает за шнурок, извещая о приходе императрицы. Вообще-то она обычно появляется через свои покои, благо есть общая дверь, но сегодня всё торжественно, празднично и официально.
– Павел, семейный праздник есть дело святое...
– Дорогая, перебиваю патетический монолог в самом начале. – Я уже иду.
– Все давно собрались и ждут только тебя.
Мария Фёдоровна слегка ошибается, говоря о всех. Ждёт она сама и наши младшие – Николай с Михаилом. Остальные почитают себя достаточно взрослыми и самостоятельными, улизнув встречать Рождество со сверстниками.
– Павел, не пререкайся!
Со стороны наверняка смотрится забавно – конвоируемый супругой император идёт впереди. А та бдительно сторожит, справедливо опасаясь, что всегда найдётся сволочь с известиями о срочных и неотложных делах.
Пришли. Свечи на ёлке горят, накрытый стол, но детей трое. Откуда лишний?
– Дорогой, – Мария Фёдоровна немного смущена. – Я подумала, что в Рождественскую ночь мы просто обязаны накормить голодного сиротку. Вышла на улицу и...
Угу... если под улицей подразумевается внутренний двор Михайловского замка, а под оголодавшим сиротинушкой сержант в мундире гусарского полка особого назначения, то всё правильно.
– Устав забыл, отрок?
– Третьего Особого гусарского Полку сержант Нечихаев!
– Сиди уж. Помню я тебя, чай сам награду вручал. Но о дисциплине помни.
– Так точно, Ваше Императорское Величество! – орёт Нечихаев, вызвав восхищённые взгляды Кольки и Мишки.
– Оглушил, вояка бравый. В наказание получишь самую большую ложку. Мороженое любишь?
– Люблю, государь, только не пробовал ни разу, – признался сержант.
– В таком случае обрати внимание вон на то ведёрко, обложенное льдом. Ну что, в атаку, господа гусары?
– Ура!
К великой радости детворы официальная часть ужина оказалась скомкана и позабыта. Они не замечали сердитых взглядов матери – отец, в кои-то веки разрешивший начать со сладкого, в данный момент был куда как главнее.
Вкусив хлеба насущного, народ возжаждал зрелищ:
– Папенька, расскажи сказку!
– Про Колобка!
Хм... вот про Колобка не буду. Вообще эта сказка ходила в нескольких вариантах, отличавшихся лишь размерами разрушений, причинённых главным героем проклятой Англии. А вот версия для взрослых, напечатанная тайно неизвестным дельцом, разнилась существенно. Там Лондон сгорел в адском пламени, а беднягу короля использовали содомским способом его же подданные. Срамота, одним словом... Я даже от гонорара отказался, оставив на память десяток авторских экземпляров.
– А песню хотите?
– Хотим! А какую?
– Про ёлочку.
– Страшную? – уточнил младший сын.
– Ёлочки страшными не бывают.
– А песенка страшная?
– Добрая.
– Тогда можно.
Незатейливую мелодию Мария Фёдоровна заучила неделю назад, а слова я хорошо помнил:
В лесу родилась ёлочка,
В лесу она росла,
Зимой и летом стройная,
Зелёная была.
Метель ей пела песенки:
– Спи, ёлочка, бай-бай!
Мороз снежком укутывал:
– Смотри не замерзай.
А теперь пойдёт чистая импровизация.
Но в лес пробрались злобные
Английские стрелки.
Оставили от ёлочек
Лишь щепки да пеньки.
В детских глазах испуг. Переживают, и это правильно.
Но на защиту ёлочек
Поднялся весь народ.
И подлым англичанишкам
Дал полный укорот.
Чу! В чаще ружья кашляют
И пушечки палят,
Проклятых англичанишек
Чихвостят егеря.
Вот вороги развешаны
На веточках висят,
А ёлочку зелёную
К нам в дом принёс солдат.
И ёлочка нарядная
На праздник к нам пришла,
И много-много радости
Детишкам принесла.
Смолк рояль, и в зале наступила тишина. Цесаревич Николай, с уважением посмотрев на зелёную лесную красавицу, негромко произнёс:
– Так вот ты какая, оказывается.
Мария Фёдоровна, не слышавшая слов песни до сего момента, с подозрением прищурилась:
– Павел, это твоё сочинение?
– Душа моя, ну как ты могла такое подумать? Песня народная, и я совершенно не притязаю на чужую славу. Своей хватает, однако.
– Точно-точно?
– Да чтоб прямо на этом месте провалиться!
Императрица посмотрела под ноги, словно ожидая немедленного исполнения обещания. Никто не проваливался.
– Но против опубликования в газетах возражать не будешь?
Супруга в ненависти ко всему английскому порою переступает грань разумного, и готова говорить об этом даже сегодня ночью.
– Да сколько угодно, пусть печатают.
Удовлетворённо кивает. Кажется, она стала русской более меня самого. Однако и у этого есть свои плюсы – введённые Марией Фёдоровной в моду старинные фасоны благородно сказались на облике и благонравии высшего света. Почему столь странное сочетание? Всё объясняется просто – выглядевшие в немецких или французских платьях страшными толстухами, в новом наряде женщины превращались в сдобных особ, а сарафан лишь подчёркивал приятную дородность фигуры. Метаморфозы... Известные безудержной блудливостью дамы приобретали вид невинных дев, и подступиться к таким с недвусмысленными предложениями стало чревато расцарапанной в кровь мордой. Примеров тому немало.
Где-то через час, заполненный игрой в фанты, томной итальянской арией в исполнении императрицы, и показательной рубкой свечей с канделябров сержантом Нечихаевым, Мария Фёдоровна спохватилась:
– Боже мой, детям давно пора спать!
Пожалуй, я поторопился с определением степени русскости. Нет пока в ней должной широты души и слишком глубоко въелась немецкая любовь к излишнему порядку. Глядя на погрустневшие мальчишечьи лица, решительно возразил:
– Команды "отбой" сегодня не будет!
– Ура! – в интонациях всё равно чувствуется неуверенность. – Ура?
– Гип-гип ура! Хочу кататься на коньках!
– Павел! – возмущается супруга.
– Царь я, или не царь? – хорошее настроение захлёстывает с головой, и тянет подурачиться. – Ну, что молчим?
– Царь! – подтверждает Николай.
– Царь-батюшка, – соглашается с ним Михаил.
– Императорское Величество! – поправляет обоих Нечихаев.
– Вот! – победно смотрю на Марию Фёдоровну. – А потому самодержавной монаршей властью объявляю сегодняшнюю ночь волшебной, с исполнением заветных желаний.
– Ура! – опять кричат дети.
Глаза императрицы вспыхивают загадочными многообещающими огоньками, и спешу поправиться:
– А кое для кого всё заветное откладывается на утро!
– И утром я найду под ёлкой настоящий пистолет?
– И шпагу?
Кажется, сыновья восприняли обещание перенести часть волшебства на потом слишком буквально. Ладно не попросили чего-то несбыточного – оружие в нынешнее время для детей не игрушка, а часть жизни, причём немаловажная. Не забыть бы только спрятать подальше расписных деревянных лошадок на колёсиках... обидятся.
– Все на каток! Где мои царские коньки?
Появление императорской семьи на льду Фонтанки вызвало некоторый интерес, переходящий в нездоровое оживление. Зачем? Не люблю суеты и с удовольствием остался бы инкогнито. Но нет, постоянно забываю о двух взводах охраны, которые и мешают сохранить тайну.
Так, а это что? Пустое, сделаем вид, что не заметили полуштоф, выпавший из-под полы енотовой шубы прилично одетого господина. Водка вовсе не под запретом, как уверяют некоторые недобросовестные недоброжелатели, просто очищенная с казённых заводов отнесена к предметам роскоши и облагается чудовищным налогом. Этот тип или на самом деле богат, или получил взятку бутылкой. Пусть его... в такую ночь мелкие грехи прощаются.
Коньки мы принесли с собой – удивительно, но они нашлись в кладовых Михайловского замка, причём и не искали долго. Попросил, и принесли. Поначалу боялся ступать на лёд. Сколько не катался? Но оказалось не так страшно, как думалось. На велосипеде точно так – один раз научился, и на всю оставшуюся жизнь. Кто говорит, будто велосипеды ещё не изобретены? Неправда ваша, прошлым летом видел нечто подобное не то в Ярославле, не то в Рыбинске. Сам на громадное деревянное чудовище залезать не стал, но люди ездили без трагических последствий.
Фонтанка освещена горящими в больших железных жаровнях кострами, а на чугунной ограде набережной неизвестный эстетствующий благодетель развесил разноцветные фонарики. И всё это сверху украшено крупными звёздами неожиданно ясной ночи.
– Лови! – игриво шлёпаю императрицу по... хм... будем считать, что безадресно шлёпаю, и бросаюсь прочь. – Догоняй!
Дети с визгом возглавляют погоню, но Мария Фёдоровна на провокацию не поддаётся – чуть поддерживая рукой длинный подол, она катится неторопливо, как и подобает царственной особе. Это я, в бекеше с мерлушковой выпушкой и сбитой набекрень мохнатой папахе, больше похож не на императора, а на сбежавшего от строгого присмотра семинариста. В неверном свете возраст точно не разглядеть, а росточком не вышел, чего уж скрывать.
А где мои загонщики, отстали? Ну, правильно, куда им угнаться за опытным конькобежцем. Но вместо них откуда-то слева выныривают две подозрительных личности. Ой, зарвался ты, твоё бестолковое величество, покушение не впрок пошло? Сейчас сунут нож под рёбра...
– Сударь, не желаете ли выпить с приличными людьми? – личности пьяны до изумления, и покушаются лишь на мою трезвость.
– Водку?
– Как можно? – удивляется первый, удерживающий себя на коньках с помощью роскошной трости с набалдашником из слоновой кости. – На честные капиталы водку пить зазорно, а воровать совесть не позволяет.
Второй если и потрезвее, то самую малость. Он заговорщицки подмигивает:
– Мы с братом на заводике нефть перегоняем для нужд военного ведомства, а уж сообразить сделать из дешёвого лафиту что-то более-менее приличное... Вам, сударь, это любой аптекарский ученик изготовит, а уж нам, образованным промышленникам, сам Бог велел.
– Не поминайте всуе.
– Да, вы правы, – согласился первый и достал из кармана запростецкого овчинного тулупчика бутылку. – Позвольте представиться – Модест Иванович Кручинин. А это мой брат – Амнеподист Петрович Вершинин.
– А-а-а...
– Мы двоюродные, – успокоил нефтезаводчик. – С кем имеем честь?
– Романов, – в свою очередь пришлось представиться мне. – Павел Петрович. Я, так сказать, по государственной части...
– Вот как? – восхитился Модест Иванович. – И государя-императора тоже так зовут.
За спиной захрустел лёд под коньками – кто-то на большой скорости остановился с разворотом, обдав нас веером брызнувшей снежной пыли, и очень знакомый голос произнёс:
– Боюсь вас огорчить, господа, но это и есть Его Императорское Величество.
Странная тишина, нарушенная стуком выпавшего из рук штофа. Я повернулся к подъехавшему так неожиданно Бенкендорфу:
– Александр Христофорович, вам не стыдно перед людьми за испорченный праздник?
Этого не спутаешь ни с кем – небрежно наброшенная на плечи шинель не скрывает ни мундира с орденами, ни пистолетов в поясных кобурах.
– Я им сочувствую, государь. Прикажете арестовать для полноты картины?
– Зачем? – смерил разом протрезвевших братьев оценивающим взглядом. – Лучше пригласите их ко мне для беседы. Ну, скажем так, послезавтра. Господ образованных промышленников устроит такая дата?
– Не нужно приглашать, Ваше Императорское Величество, мы сами придём, – за обоих ответил Амнеподист Петрович. По всему видно, что от падения на колени его удерживают лишь опасения более не подняться. – Прямо с утра и придём!
– К обеду, – надо поправить, а то и в самом деле припрутся ни свет ни заря. – И доложитесь у дежурного офицера. А теперь не смею больше задерживать, господа!
– Придут? – с сомнением спросил Александр Христофорович, глядя в спину удаляющимся нефтепромышленникам.
– Думаю, явятся обязательно. Знаете, мне они показались вполне приличными и честными людьми.
– Каспийские промыслы? – догадался Бенкендорф.