К месту - рискованная аналогия. В Древнем Риме и Древней Греции боги были - почти как люди. Все - то же самое, но - боги.
А, собственно, что здесь рискованного? Аналогия - она и в Африке аналогия. Не более…
А о театре, который - тоже по гиперболе… Еще скажет один умный поэт на близкую тему: "А потом придут оттенки, а потом полутона, то уменье, та свобода, что лишь зрелости дана. А потом и эта зрелость тоже станет в некий час детством, первыми шагами тех, кто будет после нас…" Видимо, секрет Великого Барда действительно в том, что он вложил в свои пьесы столько, что театру еще черпать и черпать, да и не вычерпать. И поставленное (гениально!) завтра будет послезавтрашним гениям казаться наивным, хотя и милым. Никто ни в двадцатом веке, ни в двадцать первом, ни далее не ставил Шекспира…
(а также других титанов театра, хотя они все же - другие)…
так, как его ставили прежде. Смотритель, готовясь к проекту, помотался по времени (благо Служба давала возможность) и пересмотрел множество вариантов основных шекспировских пьес (в том числе и "Укрощения") в Англии, в России, меньше - в Америке…
(почему-то театры Англии и России оказались главными постановщиками пьес Барда. Англия - это понятно, это - колыбель, а страстная любовь России к Шекспиру загадочна, как, впрочем, все в России)…
одних вариантов "Гамлета" набрал - девятнадцать, и все - разные по трактовке. Да, бывало, бессмертный текст ужимался, перекомпоновывался, потому что зритель (который - по гиперболе) становился со временем все нетерпеливей. Да, время действия уносилось вперед, герои пересаживались с коней на автомобили, аэропланы или гравилеты. Но суть оставалась прежней - уложенной в основание театра Шекспира самим Гением. Который - как соловей: спел и не понял, что остался гением в веках. А он просто не умел - иначе…
Хотя читал текст (или проигрывал его) вполне в стиле своих коллег - самых ярких по мастерству, что ломает представление о Шекспире-актере, как о статисте на роли типа "Кушать подано", но и не выдает заложенного в пьесу подтекста. Им самим и заложенного. То есть, получается, грядущий гений - заложил, а нынешний актер - не заметил. Время не пришло. Гипербола пока низковато задралась… А Елизавета, надо отметить, не в пример ему тоньше читает, мягче, в ее игре куда больше полутонов, присущих жизни, а не сегодняшней сцене.
А какой тогда сцене присущих? Завтрашней? Если не послепослепослезавтрашней, признал Смотритель.
Хотя, коли честно, в "Укрощении" особых подтекстов он не находил. Не "Гамлет"…
Сказанное о Шекспире "Просто не умел" - это результат менто-коррекции? А как может быть иначе, спросит вас любой специалист Службы Времени, как можно вообще предполагать что-то иное, если из обычного актеришки-забулдыги-весельчака-бездельника получился - вот он! берите! - драматург-на-все-времена? Никак, ответил Смотритель.
И сам у себя спросил: а что все-таки с Елизаветой делать будем?..
Они ушли - Уилл и Елизавета. Наверно, в дубовую рощу отправились, в ту, что по дороге к Саутуорку.
Похоже, что дальше этой рощи намерения Уилла не заходят, его просто не пускают дальше рощи и дальше дверей дома на Вудроуд, принадлежащего досточтимому Томасу Джадсону. Да и при том, куда Уилла пускают, Елизавету следует считать невероятно эмансипированной для сего стыдливого века. Ну не положено юной деве шататься по улицам страшного города, где кругом - соблазны, где вокруг - недостойные мужчины с грязными намерениями, где повсюду - порок и смута. Таков ряд, не Смотритель его сочинил. А она - шатается вон, пусть даже и в облике хорошенького юноши чаще всего. Именно этот мерзкий глагол "шатается", потому что нельзя в этом мире-времени подобрать иной для девушки, ведущей себя слишком самостоятельно - как в быту, так и в суждениях, так и в творчестве… Да-да, в творчестве, следует со смирением признать сие Смотрителю, поскольку Миф о Великом-Барде-Потрясающем-Копьем создает не он один, как Службой предписано, а, извольте видеть, с напарницей. Из местных. И Служба о том не догадывается даже, что есть служебное преступление.
И все-таки вопрос, так сказать, вопрос из вопросов, Вопрос Вопросыч: а из местных ли?
Нет ответа.
Как все-таки пока нет и вопроса. Нет - по принципу: этого не может быть, потому что не может быть никогда. Информации пока для такого вопроса - кот наплакал.
Но уголок загнем - где-то в глубоком подсознании.
Пока послал нарочного к переписчику - с четвертым актом, пока пообедал (Кэтрин угодила нежнейшими телячьими почками), пока суд да дело, Тимоти появился. Усталый и недовольный. На удивление чистый.
Удивление было таким, что Смотритель его не сдержал:
- В честь чего такой праздник чистоты?
- Тетка, козел ее задери, заставила. Я уж час назад как явился. А она: их светлость гневаются, их светлость не терпят, когда грязь. Заставила воды натаскать и сама терла. Хуже, чем палач. Штаны вон новые купила и рубаху…
- А ты сопротивлялся, да?
- Да нет, - улыбнулся Тимоти, - приятно вообще-то. Хотя и странно как-то.
- За подвиг полагается награда, - подвел итог Смотритель.
Достал пару монеток, пустил их по гладкой столешнице к мальчику.
Тот накрыл монетки ладошкой…
(Смотритель, на месте Кэтрин, потер бы его еще. Как два палача)…
и сказал со сдержанной скорбью:
- Не за что, ваша светлость. Не узнал я, куда карета с девицей ездит.
- Что так?
- Я сегодня опять дождался, когда она, Елизавета то есть, выйдет из дома на Вудроуд… она там недолго была… ну и прицепился к задку кареты. И доехал бы, но этот гад, кучер, так лошадей погонял, что я на повороте к Тотнем-Корту… там, как раз перед земляным валом, крутой очень поворот… вылетел в канаву, а в ней - грязи по макушку.
- Вот, значит, почему тетка тебя помыть решила, - сообразил Смотритель, - грязен был необычно!
- Не без того, - согласился Тимоти. - Да я, поэтому и не сопротивлялся особо. А то - что мне тетка-то?..
- Значит, к Тотнем-Корту карета шла?
- Туда. Да толку-то? До Тотнем-Корта - да, тут недалеко, пешком дойти можно, а за ним этих дорог - пучок во все стороны. Поди узнай - по какой она поехала.
- Не переживай сильно, - утешил его Смотритель, - узнаешь еще, время хоть и жмет, да терпит. Свои пенсы ты заработал честно. За падение и за мытье.
- Ясное дело, узнаю. Может, прямо завтра. Но и сегодня кое-что есть.
- Что именно? - заинтересовался Смотритель.
- Дед этот, Колтрейн, знаете кто?
- Кто? Ученый, ты сказал.
- Сказал, верно. Он природу изучает. Молнии там всякие. Как реки текут. В смысле, как в реках реки текут…
- Ты хоть понял, что сказал?
- А что тут не понять? Вода в реке - она вроде одна, а на самом деле - разная. Где течение быстрее, где медленнее, где водовороты… Да вы что, во Франции у себя не плавали, что ли?
- Плавал, - подтвердил Смотритель, изумляясь, что судьба ему подбрасывает в шестнадцатом веке встречи с людьми, весьма, скажем мягко, сообразительными для своих классов и сословий. Прав он, прав: учить парня следует. - Ну ученый он, и что?
- А то, что сейчас он - только ученый, только природой и занимается. А раньше он еще и воспитателем был. Учителем.
- Знаю, - кивнул Смотритель. - Елизавета сказала. Он ее и воспитывал.
- Насчет нее не слыхал, а вот что он был учителем в доме каких-то графов - это факт. И очень долго был. Может, ваша Елизавета - дочь какого-то из графов? Их там небось куча целая. А по пути к Тотнем-Корту - полкучи, зуб даю…
- Дочь графов, говоришь? - задумался Смотритель.
Что-то здесь могло быть, что-то, проливающее свет на происхождение Елизаветы. Что-то, что-то… Но вряд объясняющее ее появление рядом с Шекспиром. И уж тем более ничего не говорящее о ее невероятных способностях - от стихосложения и сочинения пьес…
(таких же, как и у Шекспира - сочинять с лету, с голоса, но Уилл-то - под менто-коррекцией, это все объясняет. Смотрителю по крайней мере. А Елизавета - сама)…
до абсолютно несовременного прочтения своих (и Уилла) текстов - прочтения современного скорее Смотрителю, а не графу Монферье.
Гений, не проявившийся в Истории, как персона, как личность?.. Тоже - вариант и тоже - не менее фантастический, нежели крамольная мысль об иновременном происхождении Елизаветы.
- А этот Колтрейн… он что, все время дома сидит? - спросил Смотритель.
- Не все, - почему-то обиделся за старика Тимоши. - Я, когда к вам возвращался… ну, после того, как свалился в яму… я его встретил. Он старый-то старый, но ходит, как молодой. К реке шел. Я - за ним. А он к Темзе спустился, прямо к воде, и стал кидать в реку такие… как колесики, только они плавали… а он смотрел, как они плывут, и записывал что-то.
- Как смотрел? - заинтересовался Смотритель, но вопрос задал неточно.
Получилось: как смотрел, то есть - прямо, пристально, прикрывшись от солнца ладошкой… Но Тимоти понял правильно.
- В трубку он смотрел. В медную.
То есть в подзорную трубу. Не слишком распространенный в это время прибор. А смотрел, выходит, чтобы по намеченным на берегу ориентирам и времени, за которое вертушка проплывает расстояние между ними, замерить скорость течений в Темзе. И составить карту течений. Очень несложный опыт. И, судя по всему, рутинный для Колтрейна. Один экспериментальный день в цепочке многих?.. Что-то измеряет, сопоставляет, анализирует?.. Не залезал Смотритель в науку сего века при подготовке проекта, а то, кто знает, может, и отыскал бы некоего естествоиспытателя Колтрейна, вложившего свой кирпичик в здание науки… какой, кстати?., гидравлики, не исключено…
Ну да бог бы с ним, с гениальным гидравликом Колтрейном! Что с гениальной Елизаветой делать станем? Графов искать?.. Как верно заметил умный Тимоти, "их там куча целая".
- Как ты узнал, что старик был воспитателем в чьем-то богатом доме? - все же полюбопытствовал Смотритель.
И получил прогнозируемый ответ:
- Есть там один… сын экономки…
Не беда, что уровень получения информации невысок (имеется в виду ее источник): именно на таком уровне она оказывается наиболее сконцентрированной.
- Подружились?
- Еще чего!..
Тимоти внимательно осмотрел свой правый кулачок, и Смотритель понял, что информация из сына экономки буквально выбивалась.
Тоже метод.
- Он поможет узнать, кто такая Елизавета?
- А куда он денется? - Тимоти оторвал взгляд от собственного кулака и поднял его на Смотрителя: бесконечная уверенность была в этом взгляде.
12
Утром Смотритель визит Уилла и Елизаветы отменил, наказав, чтоб отдохнули. А если не терпится посочинять, то пусть сами попробуют. Без дополнительной стимуляции "спящих зон мозга", как он это впаривал Уиллу. Или пусть в сонетах попрактикуются. На пару. Пора. И, в принципе, любопытно, что из этой "самостоятельной работы" может выйти.
Правда, все подобные (известные) случаи в Истории…
(точнее все же - в истории Службы Времени)…
происходили только после долгого менто-воздействия, а Смотритель работает с Уиллом - раз-два и обчелся. Но тренировка - мать таланта. Кто это сказал? Никто этого не говорил. Говорили другое: про опыт, который сын ошибок трудных. В данном случае никакие ошибки, тем более трудные, не страшны. А опыт может иметь место.
А ему, Смотрителю, самое время было спешить в трактир "Пчела и улей" - на встречу с "кембриджской четверкой". Хотя почему "кембриджской"? Она и "лондонская", и "бельвуарская", и еще какая-то. Вот хотя бы и "пчелоульинская" - по имени сегодняшнего места старта. Старта Игры.
Они придут на встречу, уже что-то прослышав про суету или, точнее, всего лишь мельтешню пока, зародившуюся в околотеатральных кругах. Они придут с естественным вопросом, замешенном на легкой обиде: почему что-то происходит без них? Смотритель найдет убедительный дипломатичный ответ…
(тем более что сам он засветился только в театре - с Бербеджем и Шекспиром, а про письма мэтрам от некоего анонимного доброжелателя даже и не слыхал ничего)…
а не дипломатичный таков: вы, ребята, на первых порах будете вступать в Игру только по моему свистку, а кто еще, кроме вас, в Нее играет или еще станет играть, - вам знать не полагается. Потом, когда вы оцените Ее, втянетесь, начнете получать удовольствие, у вас появится куда большая свобода - свобода маневра, свобода выбора целей, свобода определения партнеров. Не исключено, я уйду в тень. Или вовсе уйду. А пока - я здесь начальник. Sic!
Он чуть опоздал - намеренно, впрочем. Все четверо уже сидели в отдельной комнате (для VIPов, сказали бы современники Смотрителя), уже разминались темным хмельным и, как и ожидал граф…
(с этого момента на сцене - только граф Монферье, Смотритель отдыхает)…
встретили его возгласами:
- Наконец-то! - это Бэкон сварливо.
- Слыхали про письма? - Это Саутгемптон заинтересованно.
- Как объяснить, Франсуа, ваш диалог со стариной Джеймсом? - Это Эссекс вроде бы незаинтересованно.
- Эй, кто-нибудь, большой бокал графу Монферье! - это Рэтленд радушно в трактирное пространство.
- Спасибо, - ответил граф Рэтленду. - Прошу прощения, дела задержали. - Это Бэкону. - Ничего не слыхал. Какие письма? Кому от кого? - это Саутгемптону. А Эссексу подробнее: - Что вам непонятно в моем диалоге со стариной Джеймсом, Роберт? И почему такое внимание к пустячной и, в общем-то случайной встрече? - И не утерпел, спросил ехидно: - Кто первый отвечает, господа?
Первым пошел Эссекс и сразу - с козырей:
- Вы начали Игру, Франсуа. Начали, не поставив нас в известность. Как это понимать? Мы же договорились посмотреть некие тексты - сначала, и только после этого решить: начинаем Игру или нет. А вы уже и Шекспира в нее ввели!.. Вы нарушили договоренность, это не по-джентельменски…
- А вы меня вызовите на дуэль, - усмехнулся граф Монферье. - На шпагах, например. Или кто кого перепьет - смертный исход тоже реален… А если серьезно, Роберт, то я не начинал никакой Игры. Я просто поделился с Бербеджем неким знанием. Как и с вами, впрочем, - там, в Кембридже. Но и в Кембридже и в "Театре" я сказал лишь крошечную толику того, что знаю, или того, что предполагаю узнать. В Кембридже - потому что все говорить пока рано, вы просто не готовы воспринять все. И это упрек не вашему уму, а вашему, как ни грустно, снобизму, я уже упоминал сие славное качество. Увы, наше сословие действительно весьма грешит им. Что же до "Театра" - так там я и не собираюсь раскрывать никаких подробностей, и вас от этого закляну, если вы присоединитесь к Игре… А теперь - об Игре. Вот перед вами три акта пьесы, которая называется "Укрощение строптивой", каждому - по экземпляру. Еще будет два акта. Вы их получите через день-два. Но и по трем, я уверен, вы поймете, что в английский театр пришел неожиданный и яркий талант. Или ожидаемый, не уверен в определении. Прочитайте. Соберитесь снова. Хотите - со мной, хотите - без меня. И решите - стоит прочитанное вами Большой Игры или не стоит. Я настаиваю: именно Большой. Длинной. Такой, чтобы после нас… мы все смертны, господа, к несчастью… мир уже не играл в нее, а жил ею и принимал Игру за Великую Реальность… Нет, не так, "принимал" - не точное слово! Просто - жил, потому что время несомненно превратит Игру в Реальность, таковы его железные законы. А начнет превращать сразу после ухода со сцены тех, кто начал играть. Кто придумывал правила Игры, кто определял ее участников, кто сочинял для них мотивы поведения. Иначе - свидетелей. Живых. То есть нас, господа.
Он аккуратно, стараясь не намочить в пролитом на стол пиве, разложил свернутые в трубки рукописи перед каждым из собеседников. И каждый поступил до уныния одинаково глупо: взял трубочку и заглянул в нее одним глазом. Будто хотел увидеть: что это там за талант такой неожиданный спрятался, не машет ли приветственно ручкой смотрящему?.. Никто ничем не махал.
- А что вы имеете в виду под Большой Игрой? - спросил Саутгемптон. - Если есть действительно талантливая пьеса, если автор не собирается ограничиваться сочинением только ее одной - зачем Игра? Все пойдет само собой: спектакли, успех, книги, любовь власти и народа…
- Отвечу, - сказал Монферье. - Только сначала ответьте вы, Генри. О каких письмах вы только что говорили?
- Неужели не слышали? Странно, - удивился Саутгемптон. - Мне казалось, Марло всем сообщил… Дело в том, что вчера поутру наши четыре мэтра… ну, вы поняли, о ком я: Марло, Кид, Нэш и Лили… получили по письму. Вероятно, абсолютно идентичные письма и все - анонимные. Неведомый автор, не взявший для приличия даже простенького псевдонима, сообщает всем четверым, что у них появился некий конкурент, мнящий себя куда более гениальным, нежели все адресаты вместе взятые…
(Смотритель тут же отметил, что молва в этом городе, как всегда и везде, быстронога и лжива: о "вместе взятых" в письмах ни слова не было)…
и, главное, он назвал себя Потрясающим Копьем, что очень созвучно фамилии вашего приятеля Уилла, Франсуа, которого вы прошлый раз определили в гении. Случайно ли так совпало, дорогой граф?
- Абсолютно! - быстро сказал Смотритель-Монферье. - Уж не думаете ли вы, господа, что это я сочинил письма нашим замечательным мэтрам?
- Конечно, нет! - вразнобой и хором заверили его все.
Может, слова заверения были и иными - различными, но в хоре Смотрителю услышался именно такой смысл. Ситуация походила на древнюю анекдотическую - про то, что "джентльмены в карты играют только честно, их слово дороже золота"…
Смотритель на нее и рассчитывал.
- Значит, кто-то еще - знает, - выделил голосом.
- Шекспир?
- Вряд ли. Да какая разница - кто? Мэтры перепугались?
- Пока возмущены. Хотя испуг, не исключаю, тоже есть.