– Из Зоны, дед. – Чапай фыркает в усы. – Мы все давно из Зоны.
– Это верно. Так, значит, хотите к Исполнителю сходить?
– Кто в петлю, кто в Питер… – гудит над чашкой Чекист.
– Дык там теперь вроде как озеро, – напоминает старик, словно подзадоривает.
– Сплаваем, – говорю я.
– Как рыбы?
– Зачем? – возражает Чекист. – Как люди.
– Это каким же макаром? – весело удивляется Паутиныч.
– Подводную одиссею команды Кусто смотрел?
– Однако, хлопцы, боюсь, как бы вам оттуда с пустыми руками не всплыть.
– Паутиныч. – Я отставляю чашку. – Где вход в Армаду?
И вижу: вздрогнул старик, распахнулись блеклые глаза, и совсем по-детски захлопали красноватые веки. Вот так вот, хватит дурачка валять. Чапай с Чекистом тоже поворачиваются к нему. Паутиныч переводит взгляд с одного на другого. Мы ждем.
– Вы не сможете подойти к ней, – сообщает наконец он.
– А ты научи, – просит Чапай.
– Я не умею.
– Не ври! – Чекист бьет по столу ладонью, чашки звякают.
И снова Паутиныч молча елозит по нам глазами. Долго. Жует губами совершенно по-стариковски, борода то топорщится, то опадает. Хотя он и есть старик. Сколько ему? За семьдесят, поди… Дождь терзает окно, карниз уже не гремит, а гудит не переставая. Непогода разыгралась не на шутку. Такие ливни обрушивались на Зону после выбросов. Выбросов больше нет, а ураганы, по старой памяти, бушуют регулярно.
– Мы видели, как ты выходил со станции, – поясняет резкость товарища Чапай.
– Это совсем не то, – тихо говорит Паутиныч. – Это всего лишь… Это как аномалия, понимаете? Артефакт особый – и нет проблем. А над Армадой защитное поле. К ней не подойдешь. Нужен амулет.
– Вот такой? – Я небрежно кидаю на стол заранее приготовленный кристалл.
Тут Паутиныч не удерживается, подскакивает. Черно-белый амулет, звякнув о блюдце, замирает на протертой клеенке, в самом центре нарисованного апельсина. И тут я замечаю, что она смотрит на меня. Первый раз за все время. Мне становится не по себе, я хватаю кристалл и прячу в карман. Она медленно поворачивает голову обратно. Значит, этот кристаллик – это действительно то самое! Значит, прав Чапай, утверждавший, что у стражей были особые артефакты, позволявшие проходить внутрь Армады.
– Тебе Хирург дал? – К Паутинычу возвращается дар речи.
– Так! – удовлетворенно произносит Чапай. – Давай-ка, дед, расскажи нам немного про Хирурга.
– Погоди! – отмахивается тот. – Хирург?
– Нет, – признаюсь я.
– А кто?
Хороший вопрос… Ребята на базе получили официальную версию: пошел спьяну погулять, забыл вернуться до темноты. Болваном себя, конечно, выставил. Но лучше болваном, чем умалишенным. Чапаю с Чекистом рассказал правду – и то поначалу не поверили. И даже эта пирамидка не убедила. Пока мы не выяснили, что она гасит эффект любого артефакта.
– Мужик в плаще дал, – сообщаю я Паутинычу честно. – Гулял, понимаешь, ночью по Зоне…
– Услышал, – бормочет непонятное Паутиныч. – Услышал…
Мы с Чапаем переглядываемся.
– Ну, значит, так тому и быть! – с нездоровым весельем заявляет дед.
Он вскакивает, убегает в кухонный закуток, возвращается с бутылкой водки. Мы, пусть и не понимаем, чего это он так раздухарился, синхронно заглатываем чай и сводим чашки в кучку. Выпиваем, закусываем медом. Глаза Паутиныча сразу начинают блестеть.
– А ведь это надолго, хлопцы. – Он кивает на окно, забитое непогодой. – Как бы вам не пришлось ночевать у меня.
– А у тебя еще есть? – Чекист имеет в виду бутылку.
– Найдем.
– Отчего ж не переночевать, – соглашается Чапай и плавным жестом разглаживает усы.
Снова раздается удар грома, и тяжелые отзвуки еще долго перекатываются прямо над головой. Как только грохот затихает, мы поднимаемся на улицу покурить.
– Погодите! – кричит от стола Паутиныч. – Давай по второй.
На улице вовсю резвится ливень. Тугие струи треплют пригнувшиеся деревья, гремят по крыше. Бочка у крыльца давно переполнилась, поверхность воды напоминает крупную терку. Буровато-серое небо висит низко-низко. Темно, как после захода солнца. Видимость заканчивается примерно у забора – дальше колышется сплошной полог воды. Где-то сверкает молния, но до нас добивают только тусклые зарева.
Дождь бьет со стороны фасада, поэтому под навесом крыльца относительно сухо. Кое-как прикуриваем, Паутиныч дымит трубкой.
– Их было трое, Стражей, – говорит он без предисловия. – Хирург, Болт и Стратег.
– Они вечные, что ли? – косится на него Чекист.
– Нет. Армада не нуждалась ни в какой охране, пока тут не появилась эта сволота со своей АЭС.
– Угораздило Станцию прямо над Армадой поставить! – вставляю я.
– Это была вовсе не случайность. Про Армаду откуда-то узнали и строили АЭС специально с целью пробраться к ней.
– Кому-то всегда неймется, – кивает Чапай.
– Видимо, там, – Паутиныч тычет пальцем в козырек крыльца, – тоже считали, что она исполняет желания. Наверное, захотели загадать коммунизм во всем мире… И устроили конец света.
– Козлы! – выносит вердикт Чекист.
– А знаете, – Чапай глубоко затягивается, – желание-то исполнилось. Можно сказать, что коммунизм действительно наступил. Все бесплатно.
Мы молчим, курим, выпускаем дым в дождь. Гром гуляет по небу, как будто скатывается что-то от зенита к горизонту.
– Паутиныч, а ты видел Армаду? – спрашиваю я.
– Нет. Откуда? Она под землей глубоко. Да я и не прошел бы через защиту.
– А со стражами как познакомился? – спрашивает Чапай.
– Дык Вовка, Болт, мы же с ним еще до Зоны дружбу водили. Он ведь тоже из Ельска.
– А как Армада их назначила?
– Само собой, говорит, получилось. Выбрала из сталкеров. Из тех, кто понравился. Позвала. Он говорил, что они с ней как-то общаются. Мысленно. Она им передает не словами, а образами, что ли…
– Что-то она мне ничего не передает. – Я снова достаю кристалл, верчу в пальцах.
– Об том и речь! – тычет в пирамидку Паутиныч. – И Хирург жаловался, что больше не слышит ее. Говорит, выкинул свой амулет.
– Так уж и выкинул, – недоверчиво качаю головой.
– Он сказал, что Армада умерла.
Мы возвращаемся в дом. Снова пьем, разговариваем про Армаду, про Зону. На столе появляется вареная картошка. Чапай достает две банки тушенки. И опять говорим. Про прошлое и будущее. Про заветные желания. Опьянение мягко шумит в ушах. Паутиныч зажигает свет. Она остается сидеть в темной комнате, и мне кажется, что это плохо. Я незаметно достаю амулет, сжимаю в кулаке – и вижу, как медленно поворачивается ее голова. Не выдерживаю – быстро убираю кристалл обратно в контейнер. И еще раз выходим курить.
Дождь уже закончился, только невидимый в ночи сад все никак не может успокоиться – шуршит каплями. Воздух наполнен послегрозовой свежестью. Гром еще погромыхивает где-то на востоке, а над нами уже мерцают звезды и висит тонкий серп луны.
– Как будто мир еще цел… – говорю, ни к кому не обращаясь.
– А? – Чапай оборачивается.
Мы сидим на лавочке напротив входа. На крыльце Чекист с Паутинычем спорят о свойствах Армады. Я чувствую себя очень спокойно. Где-то там, в далекой глубине груди, что-то остывает, расслабляется, и от этого по телу разливается уютная усталость.
– Это тебе не золотая рыбка, – втолковывает Чекисту Паутиныч. – Это тебе не Хоттабыч!
Трубка его где-то потерялась, он теперь курит толстую сигару, непонятно откуда взявшуюся.
– При чем тут золотая рыбка! – отмахивается Чекист. – При чем тут Хоттабыч!
Они топчутся на крыльце, то вступая в пятно света от распахнутой двери, то ныряя в ночь.
– Что ты думаешь, я ребенок? – Чекист размашисто жестикулирует. – Ты сам говорил, что эта Армада – она что-то вроде мозга планеты. Значит, она может управлять своим телом, Землей то есть.
– Так в том-то и дело! Я тебе про то и толкую битый час, пень ты развесистый!
Паутиныч тоже горячится, он наседает на Чекиста, тычет его в грудь. Выглядит это комично: маленький бородатый старичок против здорового молодого бугая. Однако дед берет не силой, а настырностью. Он умудряется вытолкнуть Чекиста в темноту и единолично располагается в полосе света.
– У тебя тоже есть мозг! – Паутиныч тычет узловатым пальцем во мрак. – Я хочу в это верить. Вот прикажи своему телу взлететь! Что? А, не можешь! Вот так! И Армада не может того, чего не может.
– А откуда ты знаешь, чего она может, а чего не может? – Чекист снова вырывается на свет.
– А ты знаешь? – кричит отторгнутый в ночь Паутиныч.
Жирный уголек его сигары описывает в темноте какие-то неприличные восьмерки.
– Я не знаю! Я не такой самоуверенный, как некоторые пьяные старики.
– А желание ему исполни! – ехидничает темнота.
– Да вот, исполни! И исполнит!
– Она тебе исполнит! Не боишься?
– Чего мне бояться?
Паутиныч снова спихивает Чекиста со сцены и трагически выдает:
– Если Армада – мозг, то этот мозг, судя по всему, сошел с ума!
– Сам ты сошел с ума! Старый пень, – огрызается под покровом ночи Чекист.
– А ты не выражайся! Давай рассуждать логически…
Месяц поднялся уже высоко, он висит над самым коньком крыши. Мокрая жесть чуть видно серебрится на фоне черного провала неба. За спиной шуршит сад. А больше вокруг ничего нет: только этот дом, эти деревья и это звездное небо. Даже Зоны нет, ее не видно и не слышно.
– Мы пойдем с тобой, – чуть слышно говорит Чапай.
– Спасибо.
– Где взять еще амулеты?
– У Хирурга должен быть один.
– Надо два.
Паутиныч с Чекистом уже перешли к обсуждению проблем восстановления цивилизации на принципах гуманизма и взаимного уважения.
– Паутиныч! – властно вторгается в их беседу Чапай. – Что стало со Стражами?
И спор сразу обрывается. Чекист отходит в сторону, шумно отдувается, прикуривает, на миг осветив подпорку крыльца. Паутиныч подходит к перилам, чмокая, дымит огрызком сигары.
– Хирург у вас, значит, – выдает он, поразмыслив.
– Это мы поняли, – напоминаю я. – Остальные двое.
– Понятия не имею, – невозмутимо заявляет старик.
– Нам нужно их найти.
– Его, – поправляет Паутиныч. – Второй сам тебя нашел.
– Кто второй?
– Болт, видать.
– Почему так решил?
– Он в плаще ходил. Похож по описанию.
– Надо у него спросить, где его товарищ.
– Спроси, спроси. – Паутиныч невесело хмыкает и выпускает из бороды целое облако дыма.
– Чего такое?
– Болт погиб при Взрыве, парень. Во всяком случае, он находился в то время в том месте, где выжить просто не мог. Так говорит Хирург, а ему врать незачем.
– Значит, я встретил третьего, как его… – возражаю я.
– Нет, Глок. Ты встретил Болта. Потому что Стратега встретил я. Через неделю после Взрыва. На берегу озера.
– И? – Чапай подается вперед.
– Стратег стал шатуном, хлопцы. Вряд ли кто знает, где он теперь. И жив ли он вообще.
Плывет месяц, оставаясь на месте. Шумят деревья. Холодно. Паутиныч курит, глядя в сторону.
– Сожрали его давно, – подает голос из темноты Чекист.
– Твари не нападают на Стражей, – говорит Паутиныч. – Наверное, из-за амулетов.
– Ну сам помер. Жрать-то там нечего.
– Хирург рассказывал, что эти амулеты даже мертвых оживлять могут.
– Ну вот, значит, и Болт твой… – с облегчением заключаю я.
– Пепел нельзя оживить, – говорит Паутиныч. – Пошли в дом, холодно.
– Будем искать этого Стратега, – заявляет Чапай, поднимаясь.
И снова сидим у стола, заваленного картофельной шелухой и полупустыми консервными банками. Опять какой-то невнятный, перескакивающий с одного на другое разговор. Заканчивается четвертая бутылка, это даже для нас, молодых мужиков, немало, но Паутиныч еще держится. Крепок старик. Она все так же сидит на своей кровати, не реагируя ни на что, и я замечаю, что мои товарищи уже даже перестали коситься в ее сторону, привыкли. Как к самовару на столе или вон буфету у стенки. Встаю, выхожу на улицу, усаживаюсь, просунув ноги между балясинами перил. Курю. Смотрю в темноту.
Небо абсолютно черно – настолько, что кажется, будто его нет. И висят на невидимых нитках, покачиваясь от ветерка, острые, как иголки, звезды. Я всю жизнь прожил в городе, всегда вокруг были источники света, марающие ночь. А теперь, когда города потухли, – небо раскрылось во всей красе. Ни малейшей засветки, только очень далеко на северо-востоке торчит чуть наклоненный в сторону луч прожектора с нашей базы.
Подходит Чекист, с кряхтением присаживается рядом. Нюхает воздух.
– Найдем, думаешь, этого Стража? – спрашивает, слегка пихнув локтем.
– А ты точно хочешь идти?
– Я за любой кипеш, лишь бы польза была.
– Как ты там Паутинычу втолковывал: новый Золотой век человечества?
– Ну я это образно, – смущается товарищ. – Они и без меня обойдутся.
– Ну-ну…
– Ладно. – Окурок Чекиста оставляет на темноте оранжевую царапину. – Давай спать. Хозяин нам у окна телогреек накидал. Царское ложе, Чапай уже храпит. Присоединяйся.
Он уходит, машинально прикрывает за собой дверь. Наступает полная тьма. Тихо и холодно – и голова проясняется не столько от холода, сколько от этой тишины. А я ведь безумно тоскую по цивилизации, признаюсь себе. По городам, полным людей, по бестолковой суете, по вони моторов и тупой рекламе… Три года ничего этого не нужно было. Три года ходил по Зоне, наслаждался свободой от общепринятых законов и норм. Но стоило это отнять…
Я нащупываю в пачке последнюю сигарету, закуриваю. Сижу, вдыхаю осенние запахи. И то ли звезды разгораются ярче, то ли глаза все больше привыкают к темноте: небосвод теперь буквально усеян яркими точками.
На память приходит позавчерашняя ночь… Болт – так, значит, его зовут. Точнее, звали. Мысль о том, что я повстречался с мертвым человеком, оставляет равнодушным. В Зоне насмотрелся и не такого. Тут дело в другом. Как он выманил меня? И выманил ли? Что я еще готов вытерпеть ради любви к цивилизации? Да нет, конечно, цивилизация тут совершенно ни при чем. Просто у меня теперь есть мечта…
Я осторожно, чтобы не скрипнули доски, встаю, тихо приоткрываю дверь.
В горнице витает густой спиртовой дух и гремит храп. Я почему-то уверен, что это старается Чекист. Чапай – человек на порядок воспитаннее.
Я вижу их. Паутиныч повыключал везде свет, но глазам, привыкшим к ночи, хватает отсветов звездного неба из окна. Два бугра возвышаются над полом у стены.
Иду, медленно перенося вес со ступни на ступню. Обхожу стол. Дверь в комнату Паутиныча закрыта. У нее тоже. Хватаюсь за ручку, толкаю, постепенно усиливая нажим. Створка с еле слышным скрипом подается.
Она сидит, не изменив позы. Силуэт на фоне окна выглядит произведением искусства. Нога наступает на мягкое – коврик перед кроватью. Сажусь на пол, прямо напротив нее. Пару секунд набираюсь смелости, потом поддеваю крышку контейнера на ремне – и зажимаю амулет в ладони.
Ее голова медленно поворачивается ко мне. Страшно – я не вижу ее глаз, слишком темно – но все равно страшно. Она все ближе. Вот уже и туловище приходит в движение, как будто заваливается на меня. От нее пахнет то ли свежим дождем, то ли слезами. Я держусь из последних сил. Она полностью заслонила окно, и теперь не видно ничего, я даже не знаю, на каком она расстоянии. Может быть, вот прямо сейчас она коснется меня! Тихий скрип матраса прекращается. Она впритык ко мне – я чувствую на лбу ее медленное дыхание.
– Ты слышишь меня? – говорю тихо, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Слышишь? Мне нужен сталкер по имени Стратег. У него есть такой же амулет, что и у меня. Амулет. В моей правой ладони. Мне нужен еще один такой. Где он?
Дуновение воздуха. Пытаюсь сообразить, что происходит, но пружины матраса однозначно скрипят: она встает! Я снова различаю ее контур. Вскакиваю, как подброшенный, забыв про осторожность, отступаю с дороги. Она проходит мимо. Идет к выходу. Двигаюсь следом.
– Глок! – шепот от окна.
Узнаю голос Чапая. Как некстати!
– Глок! Ты охренел? – По голосу понятно, что он сомневается в моей вменяемости.
Значит, все слышал.
– Совсем с катушек съехал? – шипит Чапай. – Не мог ее днем спросить?
– Да как-то само собой вышло.
– Само собой… Пойдешь за ней?
От мысли, что сейчас придется опять идти по ночной Зоне, бросает в холод. А что, если остановить ее? Но в следующий раз может не получиться. Да и как ее остановишь…
Чапай возится на полу, спешно цепляет снарягу. А она уже у выхода, слепо водит ладонью по двери, ищет ручку. Высокая, стройная, в висящей до бедер вязаной кофте. Белые подошвы кедов как будто светятся на фоне пола.
Чекист рвет глотку в раскатистом храпе. Со стороны Паутиныча тишина.
– А на что ты готов ради мечты? – спрашиваю подошедшего Чапая.
– Для начала надо бы вспомнить, как это – мечтать.
Она нащупывает ручку, нажимает – вместе с ночными шорохами в дом врывается сырой ветер. Она замирает на пороге, вроде как прислушивается. Машинально нащупываю кобуру на поясе. Что толку от пистолета? А что толку даже от гранатомета? Ночью. В Зоне.
– Оставайся, – шепчу Чапаю.
– Паутиныч сказал, что амулет отпугивает тварей.
– Паутиныч сегодня много чего говорил.
Она переступает через порог, мы бросаемся к двери. У самого выхода замираем. Чувствую, как, огибая меня со всех сторон, в дом просачивается студеное, полное тихих шорохов дыхание Зоны.
– Ну? – шепчет Чапай.
– Hectorem quis nosset, felix si Troja fuisset?
И мы ныряем в черноту дверного проема.
Глава 13
14 октября 1943 года. Позиции 1078-го стрелкового полка
У товарища замполита, толстого, гладковыбритого майора с лицом сонного хомяка, при каждом шаге подпрыгивала кобура на покатом боку. Это почему-то раздражало. Так же как и его голос – писклявый, почти женский.
– Возможно, я недостаточно информирован, чтобы в должной мере оценить действия лейтенанта Зуева? Тогда сделайте одолжение, просветите! – На этих словах, произнесенных несколько пафосно, майор Дерюгин остановился ровно напротив сидящего за столом шефа.
Сука ты, полковой комиссар, думал я, разглядывая этого толстого низенького человечка. Он был совсем круглый – что спереди, что сбоку – и ремень портупеи, перекинутый через плечо, казался не столько элементом формы, сколько предохранителем, ограничивающим дальнейший рост этого тела. Бритая шарообразная, под стать туловищу, голова делала майора Дерюгина похожим на снеговика.
Мощин, кряхтя, поднялся. Тоскливо оглядел землянку. Взгляд пробежал по заваленному бумагами столу, переполненной пепельнице, спрыгнул на чисто выметенный земляной пол, на секунду замер на корешке книги, оставленной Сан Санычем поверх лежанки, и вернулся к выжидательно замершему замполиту.
– Действия лейтенанта Зуева обусловлены моими распоряжениями, – ровно сказал шеф и, отодвинув ногой табуретку, вышел из-за стола.
– Действия лейтенанта Зуева тянут на трибунал, – так же ровно ответил майор.