Ушкуйники, перекрестившись, оттолкнулись вёслами от деревянного причала. Судно подхватило течение. Парус поставили да на вёсла сели. Ход получился хорошим. Александр постепенно втянулся в работу веслом. Работа на вёслах должна быть слаженная, дружная. Сбился один, весь борт с ритма собьётся. К полудню ладони натёр. У мужиков ладони плотными мозолями покрыты, к гребле привычные. Александр себя неженкой и белоручкой не считал, получалось – ошибался. На фарватере судов полно, кто к Новгороду идёт, другие к Ладоге. Кормчему внимание нужно, чтобы другое судно не задеть. На ночёвку приставали к берегу, ещё засветло, чтобы успеть набрать валежника, сварить кулеш, пшённую кашу с салом. Готовится быстро и сытное блюдо. По берегам с обеих сторон места ночёвок. Для судна подход удобный, сваленное бревно вместо лавки, кострище. Варил кулеш и мыл после еды дежурный, его назначал по очереди кормчий. На последней ночёвке, в устье Волхова, перед впадением реки в озеро, только расположились, мужчина в чёрном подряснике подошёл. Сильно худ, бородка аккуратно оправлена. То ли монах, то ли послушник монастыря, одним словом – чернец.
– Вечер добрый! – поздоровался он. – Куда путь держите?
– Во Владимир на Клязьме.
– С собою возьмёте ли?
– А деньги у тебя есть, чернец?
– Нет, но я отработаю, не впервой. Кашеварить могу.
– Зачем тебе во Владимир?
– Владыка новгородский послал с поручением.
– Ну если так, считай – уговорил.
– Благодарствую.
Чернец присел на бревно. А кормчий продолжил расспрос:
– Сюда-то как попал?
– С Новгорода на когге ганзейском. Но им к Балтике идти, здесь высадили.
Поев, спать улеглись, кто где. Одни на палубе ушкуя, другие вокруг догорающего костра. У костра теплее, а на улице с воды сыростью тянет, зябко, особенно к утру.
Утром после завтрака в Ладогу вышли, от берега не удалялись. Погода на Ладоге переменчива, в случае приближения шторма надо успеть к берегу пристать. А лучше – Ладогу пройти успеть. Шли под парусом и вёслами, торопились. Послушник Фотий на носу сидел, место не самое комфортабельное, брызги достают. А на небольшом ушкуе и места нет. На банках, как лавки называют, гребцы сидят, на корме кормчий за рулевым веслом. Но, видимо, чернец к лишениям привык, терпел стоически. К вечеру на ночёвку пристали, огонь развели, возле него вся команда собралась. Пока гребли, тепло было. А как на берег вышли, показалось холодно. Поели кулеша, на берегу спать никто не захотел. Кутались в дерюжки, куски парусины. Конец сентября не самое лучшее время на Ладоге. Земля ещё хранила летнее тепло, но ветер северный дыханием своим извещал – зима скоро. Ещё месяц-полтора, и реки и озёра льдом покроются. Тогда судоходство до весны встанет, потому из Новгорода спешили суда выйти, до своих земель добраться. По осени поздней, когда дороги развезёт, на повозке не проехать и на санях рано.
Глава 8
"Послушник"
Судя по погоде, для ушкуйников последняя ходка в этом году. Потом ушкуй в корабельный сарай затаскивают по каткам, всей командой под дружное "эй, ухнем!". И к новому сезону готовят – борта и днище смолить, парус новый сладить, у кого пообтрепался, деревянные части заменить, если погнили.
Дошли до Белоозера, к берегу причалили, развели костёр. Чернец Фотий кашеварить стал. Только кулеш поспел, сели есть в кружок, ложками по очереди варево таскают из котла, как к берегу, на огонёк, ладья подошла. Лодейщики высадились со своего судна, подошли чинно:
– Добрый вечерочек! Позвольте на стоянку встать?
– Места много, становитесь, – пожал плечами кормчий.
Ушкуйники поели уже, Фотий пошёл к берегу котёл мыть. Лодейщики валежник в костёр подбросили, свой котёл на треногу подвесили. Разговорились. Лодейщики из Владимира сами, из Новгорода идут с товаром. Их кормчий похваляться стал, как он выгодно товар купил. Впереди зима, судоходство встанет, и если товар попридержать в амбаре, цены вырастут, получится сам-три, а то и четыре. Александр мысленно чертыхнулся. Зачем хвастаться? Оба кормчих после ужина уединились на берегу, им было о чём поговорить.
Улеглись спать. Александр завернулся в дерюжку, лёг немного в стороне от всех, теснившихся к костру. За полночь кто-то тронул его рукой. Саша подумал – пора вставать. С трудом разлепил глаза – вокруг темно. А рядом чернец, в чёрном подряснике его не видно, только верхняя часть лица белеет. Фотий приложил палец к губам:
– Тс! Отойдём.
Интересно, что такого послушник может ему сказать? Цитату из Евангелия вспомнил? Но отошёл молча. Раз Фотий хочет сохранить разговор в секрете, значит, есть основания. Отошли шагов на десять, Александр остановился:
– Чего тебе?
– Ушкуйники на владимирцев хотят напасть.
– Зачем? Вроде скандала не было.
– Да ограбить же.
– Тебе приснилось?
Александр поверить не мог. Были разговоры на уровне слухов, что ушкуйники не прочь пограбить другие суда или обозы.
– Сам слышал, как Савелий ушкуйникам говорил лечь вместе. А он под утро, когда сон крепок, сигнал подаст.
Александр задумался. Слова Фотия серьёзные. Владимирцы, как и новгородцы, конечным пунктом плавания имеют Владимир. Если ограбить, они на обидчиков в столице челобитную подадут, новгородцам не поздоровится. За разбой земляная яма грозит лет на десять-пятнадцать либо виселица. Если осмелятся напасть, значит, будут убивать, чтобы свидетелей не было. Участвовать в злодеянии он не хотел, да Савелий не говорил ему, видимо – опасаясь новичка. Что делать? И тут же Фотий:
– Что делать будем?
– Ты почему меня спрашиваешь? Я тоже ушкуйник.
– Уж прости, харя у тебя человеческая, не разбойничья.
– Хм. Тогда вот что. Постарайся потихоньку их кормчего разбудить, отведи в сторону, предупреди. А я на ушкуй.
Александр стоянку по бережку обошёл, забрался по трапу в ушкуй. Вытащил из форпика свой мешок с пожитками, перенёс на берег. Оделся по-боевому – кольчуга, шлем, щит, на поясе меч. Подумал – надевать накидку? Не стал, она белая, выделяться будет. Лёг на прежнее место, на дерюжку, лицом к стоянке. А там какое-то шевеление, но тихое. Потом несколько теней к ушкую двинулись, едва слышно звякнуло железо. Ага, за саблями направились. Тени вернулись к стоянке. Костёр почти догорел, слегка курился дымом, но света не давал. Кто-то подбросил в костёр валежника. Александр догадался – чтобы при свете пламени своего не задеть, не ранить. И тут же крик Савелия:
– Бей лодейщиков!
Но те и сами вскочили, ощетинились ножами и саблями. Зазвенело оружие. Ушкуйники, не застав лодейщиков врасплох, решили довести свой злодейский замысел до конца. Александр обнажил меч, двинулся к схватке, зашёл с тыла к владимирским. Один из лодейщиков услышал, к нему повернулся.
– Я не враг, не бойся.
Но лодейщик не верил: Александр был с ушкуя, одна шайка-лейка – новгородец. Саша ещё пару шагов сделал. У костра один из владимирских лежит, за живот руками держится, корчится от боли.
– Савелий, ты что же злодейство учинил? Непорядок!
– Я так и думал, оборотень ты! – вскричал кормчий. – Твердила, убей его!
Твердила был самым здоровым из ушкуйников. Грозно, держа перед собой абордажную саблю, какая бывает у морских разбойников, двинулся на Александра. Сила у Твердилы есть, злоба, а навыков фехтования нет. Твердила вперёд прыгнул, с лёта ударил саблей, Саша щит подставил и меч в неприкрытый бок вогнал. Твердила постоял секунду, не веря, что смертельное ранение получил. Потом выронил саблю и ничком упал, Александр через тело перешагнул. На него сразу два ушкуйника кинулись. От удара саблей слева он щитом прикрылся, но пропустил удар от Петра справа. Кольчуга спасла. Сабля проскрежетала, Александр с разворота мечом по голове ушкуйника ударил. Тут же разворот телом назад, ещё один удар на щит принял. И сам атаковал. Иван только успевал под град ударов саблю подставлять, пятился к костру. Звяк! Сабля в его руках сломалась у рукояти. Жалеть бывшего сотоварища по ушкую Александр не стал, рубанул по плечу, развалив пополам. Тут уж владимирцы очнулись, до сих пор поверить не могли, что Александр за них. Звон оружия, крики. Один ушкуйник упал, другой, за ним лодейщик. Рядом с дерущимися Фотий возник, руки вверх воздел:
– Христом Богом, остановитесь, люди!
Но его никто не слушал. У ушкуйников выбора нет. Если сдадутся, то участь их незавидна. А владимирцы, получив в лице Александра мощную поддержку, горели желанием отомстить за вероломство. Если бы не предупреждение Фотия, сейчас бы все они лежали убитыми.
Число сражающихся таяло с обеих сторон. Ушкуйников всего трое. Поняв, что конец неизбежен, Савелий кинулся к ушкую. Сейчас отвяжет причальный конец или перережет, оттолкнёт ногой судно и смоется. Не бывать такому! Александр в несколько прыжков достиг уреза воды, влетел по сходням. Савелий уже успел верёвку перерезать. Увидев Александра, ощерился:
– Сучонок! Не раскусил я тебя! Говорил же про десятину с трофеев, аки ты дурак, не понял?
– Только сегодня дошло, о каких трофеях ты говорил.
– Возьми деньги и отпусти меня.
– Деньги я возьму. Как мы договаривались, по новгородской денге за день. Я на ушкуе две недели, с тебя четырнадцать монет.
Трясущимися руками Савелий залез в кошму на поясе, отсчитал деньги. Александр взял, всё же четырнадцать дней он работал.
– Всё? Оттолкни ушкуй и обо мне не вспоминай.
– А кто сказал, что я тебя отпускаю? За злодеяния свои полной мерой заплатишь перед княжеским судом во Владимире.
Савелий закричал страшным голосом, на Александра с кривым засапожным ножом кинулся. Саша с размаху ударил его щитом. Ещё руки марать об эту мразь!
А бой на берегу закончился победой лодейщиков. Жаль – большой ценой она далась. Из всей команды, не считая кормчего, четыре человека осталось. На ушкуй взбежал кормчий лодейщиков:
– Жив злодей?
– Связать бы его, чтобы не утёк.
– Это у нас запросто. Фрол, бери ремешок, привяжи Савелия к мачте.
Прибежал Фрол. Ногой сильно пнул Савелия:
– У, душегуб! Повесить бы тебя! Руки за спину.
Стянул кожаным узким ремнём туго.
– Двигай ногами на лодью.
Савелий замешкался, за что получил ещё один пинок. От сильного удара упал, раскровянив лицо. Фрол рывком поднял его.
– Будешь кочевряжиться – за борт сброшу.
Угроза серьёзная. Со связанными руками не спастись, не выплыть. Оставшиеся в живых собрались у костра.
– Что делать будем? – спросил кормчий.
– До Владимира идти, – сразу заявил Фрол.
– А выгребем?
– Где не сможем супротив ветра, на стоянку встанем. Дольше получится, зато придём.
– А с ушкуем?
– На буксир возьмём.
– У нас и так народу мало, кого на рулевое весло ушкуя посадим?
– Я могу, – сказал Фотий. – Дело не хитрое, за лодьёй держаться.
Так и решили. Александр на лодью переходил, гребцом, а Фотий рулевым. Запалили сильнее костёр, сварили кулеш. Всё равно через час светать будет. Ели-то всего два раза – утром и вечером, чтобы не терять драгоценное светлое время.
Пока кулеш варился, рассвело. Лодейщики принялись копать на берегу могилу братскую. Тела павших до Владимира не довести. Поскольку лопата одна была, копали по очереди. Александр собрал оружие павших, уложил в лодью. Лодейщики погребли своих людей. Фотий обеспокоился:
– А этих как же, бросим на съедение волкам? Всё же люди, нехорошо.
– Псы смердячие, пусть гниют!
В принципе, по Ярославской Правде, разбойников вешали на придорожных деревьях и снимать не дозволяли в назидание остальным татям. Послушник спорить не стал, просто взялся за лопату и стал копать.
– Отплывать надо, время уходит, – подошёл к Фотию кормчий Пантелей.
– Я не держу, плывите с Богом, мне упокоить тела надо, отпеть, дабы души неприкаянными не были.
– Если оставим, как же ты доберёшься?
– Найдутся добрые люди, подберут.
Фотий отвечал спокойно, не переставая работать. Александр усовестился. Сначала в мыслях не было захоронить разбойников, а теперь решение своё изменил. Подошёл к послушнику, взял у него лопату, молча за дело принялся. Так и рыли по очереди, пока яма глубиной по колено не стала. Владимирская ватажка так бы ушла бы, да людей не хватало. И Александр в качестве гребца нужен, и Фотий рулевым. А может – совесть заговорила. Сперва Фрол подошёл к Саше, лопату взял, затем его Акинфий сменил. Так и пошло. Даже кормчий поучаствовал. Ему, хоть и главный он на лодье, от команды отдаляться нельзя: ватажка сильна, когда едина.
И этих схоронили. Фотий молитву счёл.
– Занимаем места, выходить пора, – скомандовал Пантелей.
На ушкуй по сходням Фотий поднялся, лодейщики сходни ему на судно забросили, причальный конец отвязали. Затем сами на лодью взошли. Александр, уже усевшись на скамью, вскочил и бросился на берег.
– Эй, ты куда? – закричали гребцы.
Александр едва не забыл в кустах свой мешок, в котором оружие хранил, узелок с деньгами и драгоценностью. В пылу схватки отбросил, а после земляных работ чуть не оставил. Да за меньшие значительно деньги новгородцы на смертоубийство решились.
Мешок свой в носовой рундук уложил, где канаты лежали. Место своё за вёслами занял. Один из лодейщиков шестом лодью от берега оттолкнул.
– Оба борта, греби назад! И – раз! – скомандовал Пантелей.
Сделали несколько гребков, выводя лодью кормой вперёд на чистую воду. Как только буксирный конец натянулся, стали по команде грести вперёд. Александр сразу почувствовал – ход у лодьи с ушкуем на буксире тяжёлый. Упираешься веслом в воду, аж сухожилия трещат, а скорость как у старика-пешехода.
Но потом течение подхватило, да услышал Господь молитвы гребцов, ветер попутный поднялся. Лодейщики сразу парус поставили. Совсем жизнь хорошая пошла. Кормчий кричит назад, к ушкую:
– Фотий, ты как?
– Всё хорошо, благодаря Всевышнему.
Так и шли до вечера. К вечеру в знакомом для Пантелея месте для ночёвки пристали. С ушкуем помучаться пришлось. Лодья уже в берег носом ткнулась, а ушкуй течением сносит, буксирный конец натянулся, вот-вот лопнет. Один лодейщик на берег кинулся, лодью пришвартовать к дереву, другие на корму, за верёвку подтянуть ушкуй. Плохо одной, да уполовиненной команде с двумя судами управиться, но получилось. Костерок развели. Фотий в котёл воды набрал, кашеварить стал. За день устали все. Поели и спать улеглись, причём на судах. Земля по обеим сторонам Шексны Пошехоньем называлась, влажная, болотистая, спать лучше на деревянной палубе. К утру продрогли, с каждым днём всё холоднее становилось. Позавтракали – и в путь. За неделю Шексну прошли, вполне достойный результат. Можно было через волоки в Яузу пройти, а потом снова через волоки в Клязьму, но кормчий не стал рисковать. Уж лучше дальше и дольше, зато надёжнее. На волоках в первую очередь иноземные суда перетаскивали, да за каждое судно деньги платить надо, а в Мытищах ещё и мыто с товара. А ещё неизвестно, чем суд княжеский кончится, ушкуй вместе с товаром князь в казну обратить может, а соизволит – судно лодейщикам отдаст, а новгородский товар себе заберёт. Савелий, в предчувствии близкого суда, совсем сник, лицом печален стал. Его кормили, выводили оправиться. Но весь путь он у мачты провёл, ноги опухли. Но его никто не жалел.
Но теперь приходилось грести всё время против течения – сначала Волги, затем Клязьмы. К Владимиру пришли измотанные донельзя. Кормчий, против обыкновения, гребцов по домам отпустил, пожалев и дав наказ вернуться утром. Сам ватажку амбалов нанял перетащить груз с обоих судов в припортовый амбар. Товар без пригляда на судне оставлять нельзя, лихие людишки вмиг утащат. При речных портах вечно тёмные личности кучковались. При случае денгу сбить при погрузке-разгрузке или украсть, что плохо лежит, да пропить моментом.
Хватился Пантелей, когда суда уже пустые были, а где же злыдень Савелий? Его никто не отпускал, а у мачты нет. С расспросом к Фотию:
– Ты не видал ли Савелия?
– Ушёл он.
– Убёг? Кто отпустил?
– Я развязал.
От этих слов онемел Пантелей. Как можно душегуба отпустить? А княжеский суд? И что с ушкуем и товаром теперь делать? Ведь себе взять – стало быть, уподобиться разбойникам новгородским. А ещё с Савелия станется, выждет время, заявится к князю с челобитной, якобы его людишек владимирские лодейщики живота лишили, судно с товаром увели, сам едва спасся. Пантелей послушника за руку схватил:
– Переночуешь у меня, а завтра ко князю. Всё расскажешь, как было, пусть решает.
Фотий за Пантелеем поплёлся. Как оказалось, прибыли они очень вовремя. Следующим утром снег повалил хлопьями, землю тонким пока слоем укрыл.
Александр на постоялом дворе ночевал, позавтракав, к стоянке судов отправился. Фактически его плавание закончилось, он не член команды, но если Пантелей просил, надо быть. Все уже на причале собрались, а Пантелея нет. До полудня ждали, продрогли на ветру, когда кормчий показался, да не один, с Фотием. Кормчий лицом красен, на приветствия кивнул.
– Все сейчас к писцам судебным идём, показания давать. А завтра оба судна в судовые сараи ставим. Кончилось судоходство.
– А Савелий где же? – поинтересовался Фрол.
– Фотий вчера отпустил, с него и спрашивайте.
Команда к послушнику подступилась едва не с кулаками. Да Пантелей прикрикнул:
– Ну-ка цыц! За мной!
Так и завёл всех кормчий к писарям. Те расспросили, записали, да и отпустили. Лодейщики по домам разошлись, времени много потеряли, темнеть начало. Александр Фотия задержал:
– Ты сегодня ел?
– Утром Пантелей покормил.
– Пойдём в трапезную, подхарчимся. Ты же вроде с поручением от владыки Новгородского к митрополиту Владимирскому направлен был?
– Так и есть. Так утром Пантелей не отпустил.
– Э, да какая разница – сегодня ты к митрополиту попадёшь или завтра? Дело-то неспешное.
– И то правда.
Прошли в харчевню при постоялом дворе.
– Выбирай, что кушать будешь, я плачу, – предупредил Александр.
Фотий выбрал пищу постную.
– Я ведь уже не путешествующий, и пост ноне, мясное нельзя.
Александру неудобно стало. Он тоже православный, а заказал себе седло барашка да пирогов рыбных. На ушкуе, а потом на лодье пища, известно какая – кулеш. Сытно, но однообразно. Хотя несколько раз лодейщики ловили в Шексне стерлядь, рыбку царскую, варили уху с перцем и лучком.
Фотий поел, поблагодарил Александра, встал.
– Ты, Фотий, если переночевать негде будет или помощь нужна будет, приходи ко мне.
– Я думал, ты, как и другие из ватажки, меня укорять за Савелия будешь.
– Что сделано, то сделано.
– Не нам его судить, Божий суд на это есть. А остановиться есть где – в монастыре.
С тем откланялся и ушёл. Александр в некоторой прострации был. Вот тебе и тихоня-святоша. А уважения достоин. Не убоялся братскую могилу для новгородцев рыть, а могли бы лодейщики, обозлившись, на берегу его оставить. И вчера Савелия отпустил. Было в нём нечто, обычному пониманию недоступное, некий стержень.