Тут я несколько замялся – некое предание о своей глухонемой прабабке я, кажется, слыхал; имя ее и род занятий мне, правда, были неведомы.
Колобок верно истолковал мое молчание.
- Весьма достохвально, - сказал он. - Иные поверхностные душонки предпочитают все с ходу отметать прежде, чем взять на себя заботу хотя бы чуть-чуть задуматься. Вы, вижу, не из таких. Поскольку, повторяю, меня интересует не сам факт, а лишь степень вашей осведомленности об оном, то, основываясь на вашем молчании, позволю себе сделать вывод, что некоторая осведомленность все же присутствует. Bien, nous aurons cela dans l’aspect… Что ж, допустим… В таком случае, о родстве с неким лейтенантом российского военного флота Борисом фон Штраубе вам известно, должно быть, в той же степени?
- Примерно, - сказал я, ибо также мельком когда-то слышал и о своих военно-морских корнях.
- Well, so approximately I assumed… Ganz ist viel es nicht, aber es ist doch besser, als nicht… - В задумчивости этот колобок почему-то предпочитал бормотать себе под нос не по-русски. - Ну, о французском кюре Беренжере Сонье и о его потомках не стану вас и спрашивать, по лицу вашему вижу, что – бессмысленно…
- Потомки кюре – это странно, - все же вставил я. - Мне казалось, что у них обет безбрачия.
- Ах, - Гюнтер махнул ручкой, - во всяком случае, этому закон был не писан. Кстати, оставаясь кюре, был вполне законным образом обвенчан сразу с двумя дамами, причем, заметьте, непосредственно с разрешения Ватикана и лично Папы… И дай Бог, чтобы это стало для вас единственно странным из всего, что вы, находясь тут, еще узнаете… О завещании императора Павла тем более спрашивать вас не буду… - Глазки его вдруг стали проницательными. - А, вижу, все-таки что-то слышали! Ну, Корней Корнеич! Совсем стар, ничего уже доверить нельзя! Не Центр, а исповедальня!.. Ладно, не станем придавать этому значения – все это словесная шелуха, до истины все равно нам с вами предстоит вместе докапываться… - И опять, как в прошлый раз, за долю секунды с ним произошла разительная перемена – глаза опять вперились в мои зрачки, в голосе заклацала ружейная сталь. - Antworten Sie, das Ihnen uber den Menschen aus dem Zimmer Nummer siebzehn bekannt ist! - выпалил он. - Wer er? Was Sie uber ihn harten?.. Was Sie uber den geheimen Agenten "Olaf" wissen? Was es Ihnen uber die Unterwasserboote der Klasse "Sfinx" bekannt ist? Sie waren dem Gefengnis? Sie haben die Verwandten im Auslande?.. Also, antworten Sie, ich warte!
Моих школьных запасов немецкого худо-бедно хватило, чтобы уловить смысл вопроса, а добавленное слово "Schnel!" (слава Богу – хотя бы не "Hende hoch!") я знал по "плохим" немцам в отечественном исполнении из фильмов про войну. На миг создалось впечатление, что я партизан и стою на допросе перед всамделишным каким-нибудь оберштурмбанфюрером СС. Но, вспомнив о прошлом преображении Гюнтера, я на сей раз быстро сообразил, что не следует воспринимать все слишком уж всерьез.
- Очередной психологический тест? - после секундного замешательства нашел я в себе силы улыбнуться. - Я так понимаю – моего ответа не требуется. Но интересно все-таки, что он вам дал?
И снова Гюнтер мгновенно стал круглым, улыбчивым пупсиком с игрушечной фабрики.
- Браво! - захлопал он в кругленькие ладошки. - Вы просто молодчина! Такой выдержки даже я от вас не ожидал!.. Однако вам кажется, что вы мне ничего не ответили. Заблуждение, мой друг! Чту слова? Пустое колебание воздуха! Уверяю вас, психомоторика и органолептика дают куда более достоверную информацию, чем любые фразы, и в действительности вы поведали мне гораздо больше, чем смогли бы это сделать посредством слов.
- Что же именно?
- Извольте… - Он принялся загибать сардельки-пальчики. - Prima: мне стало окончательно ясно, что вы хорошо умеете держать себя в руках и даже в самый критический момент не запаникуете (впрочем, это я понял и раньше). Sekunda: по-немецки вы, хоть и слабенько, но понимаете (выражение глаз никогда не обманывает, органолептика – великая вещь!), и это в нашем деле может пригодиться, а тем паче латынь, о которой уж я и не говорю. Tertia… Ну, насчет этого у меня и сомнений не было – что о сути моих вопросов вы пребываете в полнейшем неведении, а, стало быть, никем не перевербованы; однако дополнительная проверка лишней в нашем деле никогда не бывает… Ну, и наконец, - это уже обобщающий вывод, - что в той великой игре (Sic!Великой!), которую мы начали, вы именно тот человек…
На этом месте я все-таки перебил его вдохновенную речь:
- Простите, не лучше ли было бы вам сначала объяснить, что это за такая "великая игра", и чего ради я, собственно, должен?..
- О, разумеется, разумеется! - чему-то возрадовался он. - Однако вы несколько не в том порядке задаете вопросы. Нет, разумеется, в суть Игры (открою секрет: имя ей – операция "Рефаим") вы со временем будете посвящены, но, увы, это потребует времени, и уверяю вас, немалого. Что же касается вашего вопроса "чего ради" – тут дело обстоит куда проще. С этого мы, пожалуй, и начнем, ибо в нашем деле заинтересованность – великая вещь, поскольку все мы только лишь человеки… Ну, скажем… Как бы вы отнеслись, например, к тому, чтобы в случае успешного завершения операции "Рефаим" возглавить этот Центр?
Мне оставалось только пробормотать:
- Я?.. Вы это серьезно?..
- А что такого? - пожал он покатыми плечиками. - Уж если Корней справляется, - чем вы хуже? Старику уже лет пятьдесят как пора на заслуженный отдых. Развел, понимаешь, богадельню!..
- Но я же… совершенно не в курсе…
Он отмахнулся:
- Да бросьте вы! Думаете, Корней больно уж в курсе? Откуда б это?
- Он две академии окончил…
Гюнтер хмыкнул:
- Право, мой друг, не ожидал от вас такой доверчивости. Не хотелось бы развенчивать мифы, дело это не благое и ох какими бедами чреватое! - но, говоря между нами, не всему сказанному надо беспрекословно доверять. Скажу вам (снова же, разумеется, entre nous): обе свои академии наш Корней Корнеич окончил примерно так же, как воевал под Ореховкой – то бишь вовсе за иными, куда более приятственными для плоти занятиями.
- Он маршал, наконец, - продолжал я зачем-то вступаться за Снегатырева.
- Великое дело! - снова махнул ручонкой Гюнтер. - Вон, Алексашка Меншиков и вовсе генералиссимусом был. Дались вам эти чины! Чего проще: один росчерк пера – и ты уже эвон кто! Главное – чтобы перо было в надлежаще подготовленной руке. Ибо иной росчерк – и ты тлен, не более… Если Игра, о которой я говорил, с вашей помощью пройдет благополучно… вы даже не представляете себе, что будет!.. Вас маршальские звезды волнуют?.. Или, при учете вашей флотской выучки и флотских корней, - скажем, больше подойдет звание адмирала флота?
- Из старших матросов? - попытался сыронизировать я. - Это получается… (Прикинул в уме.) Получается – через шестнадцать чинов. Так не бывает.
Гюнтер был вполне серьезен.
- Отчего же? - сказал он. - Не будем касаться слишком давних примеров, того же Александра Даниловича Меншикова или, скажем, Григория Александровича Потемкина, или там когда из ефрейторов – в фюреры, или из недоучившихся семинаристов – в диктаторы сверхдержавы; но один более свеженький примерчик я вам все-таки приведу. Некий "Олаф", о котором я тут, кажется, мельком упоминал, на днях был произведен из старших лейтенантов в полковники. Это через сколько ж получается?.. Через пять, кажется, чинов! А за что? За то, что (пока, к слову сказать, без чрезмерного успеха) пытается определить места базирования также упомянутых мною лодок класса "Сфинкс". Посудите сами – ну что такое какие-то лодчонки! Сегодня они есть, а завтра списали на металлолом!.. А когда, как это обстоит в нашем случае, речь идет о судьбе всей страны на века вперед, о судьбе, быть может, и всего мира!.. Тут и через шестнадцать чинов прыгнуть – не маловато ли покажется? Кстати – вполне в духе времени. Как раз намечается резкое омолаживание кадров. Вы и не представляете себе, сколь молодые генералы в ближайшие годы засверкают новенькими погонами!.. - Он понизил голос почти до шепота: – К тому же операция, скажу вам, находится под самым высоким контролем. Самым высоким из возможных! И в случае успеха, уж поверьте, награды не заставят себя ждать! Посыплются просто как из рога изобилия!
* * *
- …Vivas voco! Есть кто живой? Отзовись!..
* * *
…Что это было? Я так и не мог понять – услышалось вживе? примерещилось?.. Кажется, этот колобок-Гюнтер, при всей его наблюдательности, со всей его чертовой органолептикой по моему лицу ничего такого не уловил. Впрочем, кто его, к лешему, разберет?
Я встряхнулся, тут же вспомнил, о чем у нас с ним шла речь, и спросил:
- Но все-таки – почему именно я? Мне кажется, довольно странный выбор…
- В мире вообще много странного, мой друг, - философически заметил Гюнтер, - такого, что и не снилось нашим мудрецам. Собственно, это самое и станет позже предметом наших долгих с вами бесед, необходимых для вашего… как бы это сказать… вхождения… Ну а пока считайте, что просто звезды так легли. И уверяю вас, такое объяснение не столь уж далеко от истины.
В этот самый момент что-то заверещало под велюром его пиджака. Гюнтер выхватил из жилетного кармана мобильник и произнес вальяжно:
- Слушаю вас… - Однако тут же от его вальяжности не осталось и следа. Даже успевший привыкнуть к стремительности его преображений, я поразился, как этот шарик, утопающий в кресле, может выглядеть подобно служаке, вытянувшемуся по стойке "смирно" на плацу. - Так точно! - отчеканил он в трубку. - Будет выполнено в установленный срок!.. Есть – представить отчет!.. Да!.. (Он покосился на меня.) В данный момент провожу предварительную беседу!.. Никак нет, пока осложнений не предвижу!..
Я тем временем пытался прикинуть, с кем бы мой колобок, так запросто, походя распоряжавшийся маршальскими и адмиральскими чинами, с кем он мог бы сейчас таким образом разговаривать. Персона, судя по всему, должна была быть настолько высокой, что я не решился даже сделать для себя какой-либо вывод на этот счет.
Выпалив очередное "так точно!", Гюнтер наконец убрал мобильник в карман и, более не глядя на меня, произнес в пространство:
- Merde! Кажется, началось… - С этими словами, проявив совершенно не предугадываемую в его фигуре прыть, он, как на моторчике, буквально возлетел из кресла. Касания круглых копытцев по ковру я даже не заметил – его просто, как подхваченный сквозняком надувной шарик, в одну секунду выдуло за дверь.
Я остался, погруженный в свои мысли. О чем он со мной говорил? Так сразу и не сообразить. А в целом – merde! Чепуха какая-то! Бред полнейший!..
…И снова: "Vivas voco! Отзовись, если есть кто!.." Как такое могло быть: я это и слышал, и одновременно не слышал. Галлюцинация, что ли?
Может, и этот выпорхнувший из кабинета колобок тоже был всего лишь бредовой галлюцинацией? Признаться, это меня бы не очень удивило.
3
Когда рвут тростник, то другие стебли тянутся за ним, так как он растет пучком.
Из китайской "Книги Перемен"
"Vivas voco!.." - выдернуло из сна, процарапываясь к сознанию.
Я открыл глаза и включил ночник. Никакого голоса совершенно точно не было, я в этом не сомневался. Лайма безмятежно спала, ее раскиданные по подушке платиновые волосы казались голубоватыми в свете ночника.
Но откуда же, откуда это?.. Вот и опять, кажется…
Нет! Что за черт! Ничего!.. Только метель за окном да какой-то слабый стук в стенку – смолкнет, и опять…
Стоп! Да это же морзянка, вот в чем дело!
Я прильнул ухом к стене. Да, конечно же! Вот, опять!.. "Тире, тире, точка, тире…" Это же латинский код! Получается: "Vivas voco…" А теперь русским кодом: "Отзовитесь, если слышите…"
Взяв с тумбочки расческу, я ею тихонько, чтобы не разбудить Лайму, отстукал по стене:
"Я вас слышу".
Теперь его рука явно дрожала.
"Боже! - отстучал он. - Вы понимаете по-русски! Скажите, это Россия?"
Все это сильно напоминало сюжет из "Графа Монте-Кристо". Как бишь звали этого старика? Аббат Фариа, кажется… Я ответил морзянкой:
"Это Центр, он недалеко от Москвы".
"Слава Богу… - после паузы отозвался он. - Скажите, Москва все еще столица России?"
"Да… А кто вы?"
"Мое имя вам ровно ничего не скажет, - донеслось в ответ. - Боюсь, оно давно уже всеми в мире забыто за ненадобностью. А вы случайно не Ламех?"
"Нет, меня зовут Сергей".
"Прекрасное имя!.. Нас никто посторонний не слышит?"
Я покосился на спящую Лайму. Наш перестук с минуты на минуту мог ее разбудить, она уже начинала сквозь сон подергивать веками.
"Пока нет, - отстучал я как можно тише. - Но я здесь не один".
"Будьте осторожнее, тут везде уши. В случае тревоги дайте сигнал отбоя – три отрывистых тире. Связь возобновите сами, когда снова будет безопасно. Но только непременно возобновите, заклинаю вас!"
"Хорошо, - пообещал я. - Но пока можем продолжить. Давно вы тут?"
"Не знаю, - был ответ. - Давно не вел счет времени… Смотря какой нынче год на дворе".
"1999-й".
При странности моего невидимого собеседника, меня, пожалуй, не очень удивил бы вопрос – по какому летоисчислению? Но вместо этого воцарилась долгая тишина, а когда я уж было подумал, что связь по какой-то причине оборвана, он выстукал:
"Боже, трудно поверить!.. Значит, уже совсем близко…"
"Что близко?" - не понял я.
Его ответ ясности не внес.
"То, что должно произойти, - старательно отстучал он в стену. - Если вы тот, за кого я вас принимаю, то вы должны понять. А если я ошибаюсь – то и надо ли вам понимать?"
"За кого вы меня принимаете? Объясните, наконец!" - Меня уже начинала злить его манера изъясняться загадками, и я простучал это явно громче, нежели следовало. Голова Лаймы зашевелилась на подушке.
"Почему-то мне кажется, что вы один из нас, - был ответ, - что вы один из деспозинов. Лишь этим я могу себе объяснить ваше чудесное появление тут. Умоляю – подтвердите, если это действительно так!"
И ведь главное – слово-то я где-то слышал!.. Когда? Где?.. Кажется, от бедолаги Брюса тогда, на чердаке. Почему тогда же со всем комфортом его как следует не расспросил?
В наказание теперь приходилось об этом выспрашивать с куда меньшими удобствами – морзянкой сквозь стену:
"Не понял. Кто такие деспозины? Поясните".
"Это очень долго объяснять, - был ответ. - Неужели я ошибся?.. Хотя бы скажите – некая глухонемая содержанка…"
"Да! - перебил я его. - Меня уже спрашивали о ней".
"Кто? Кто вас спрашивал?"
"Гюнтер. Знаете его".
"К сожалению, знаю. Предупреждаю вас: опасайтесь его, это очень скользкий человек…"
"Еще он спрашивал о моем родстве с одним флотским офицером, с лейтенантом…"
"Фон Штраубе, не так ли?" - было подхвачено торопливой морзянкой.
"Да".
"И что вы ему ответили?"
"Ему – ничего. Хотя он, мне показалось, и сам о чем-то таком догадывается. Но вам скажу. Да, насколько мне известно, речь идет о моих давних предках…"
"О, я же говорил! Вы – Ламех!.."
Всплеск морзянки за стеной был таким, что Лайма наконец подняла голову и приоткрыла глаза, так что на этом загадочном восклицании незнакомца пришлось оканчивать наш разговор. "Три отрывистых тире. Отбой", - как было уговорено, успел напоследок тихонько просигналить я, и за стеной тут же все смолкло.
Лайма приподняла голову и, еще с закрытыми глазами, спросонок что-то вначале пробормотала по-латышски. Лишь через секунду проснулась окончательно и уже по-русски спросила с некоторой тревогой:
- Не спишь?.. Сколько сейчас?.. Ты что! Еще пять часов!.. Стучали или мне показалось?..
- Да, по-моему… в дверь… - соврал я. - Не обращай внимания, спи.
- Кто? Ты посмотрел?
- Еще чего! Мало ли кому не спится.
- Ты с ума сошел, так нельзя! - заявила она. - Мы же в Центре! - С этими словами она мигом вскочила, ухитрившись без промаха впрыгнуть в тапочки, накинула прозрачный пеньюар и стремительно выпорхнула в прихожую.
Я не стал возражать.
Слышал, как Лайма открыла входную дверь, что в ее прозрачном, как хрусталь, одеянии было чрезвычайно смело. Кажется, даже вышла на этаж, кого-то высматривая. Наконец, удостоверившись, что там никого, она снова защелкнула замок и прошла в ванную.
Пока там лилась вода, я схватил расческу и судорожно отстукал по стене:
"Вы слышите?"
"Да. Вы опять один?"
"У меня всего пара минут. Кто такой Ламех?"
"Это неважно. В другой раз. Мало времени. Главное – будьте готовы к тому, что…"
Узнать, к чему надо быть готовым, не удалось – Лайма уже выходила из ванной. Снова – три тире. Отбой. Всё. Когда она стремительно вошла в спальню, моя рука еще ерзала по стене, выстукивая последнее тире.
- Что ты делаешь? - спросила она, глядя на меня с подозрением.
- Ничего… По-моему, там, под бра, таракан…
- Какая гадость! - поморщилась она. - В апартаментах!.. Дезинфекцию Кумова проводила. Ну ничего, утром полковнику Ухову доложу, будет ей!
- Да нет, только показалось, - промямлил я, никого не желая подводить. - Чего ты вскочила? Ложись, до утра еще далеко.
Однако, несмотря на свое одеяние, сотканное практически из чистого воздуха, в эту минуту Лайма была как никогда холодна и сурова.
- Так нельзя, - строго сказала она. - Мы с тобой в Центре. Здесь, если стучат, сразу надо открывать.