"Черт! Я так боюсь холода. Черт, черт! Ведь знал же, на что шел, но пожить еще захотелось в тепле и сытости. Да…только это все от лукавого. Чувствовал же, что все равно проиграю. Но лез, лез! Все! Теперь уволокут в мешке вслед за беднягой Гориным. Его сейчас, наверное, пытают перед расстрелом. Может, рискнуть и продемонстрировать сиреневый туман? А вдруг проскочим?" – тревожные мысли путались в голове.
– Смотри, Кондратьев, не подкачай, – зудел лейтенант Петров, внимательно разглядывая усики в зеркальце.
Если Шустрого устроят сегодня наши результаты, вся программа в дальнейшем будет проводиться только под моим контролем. Понял? И никакой политрук Осадчий не будет лезть со своими идиотскими рапортами! Ты же знаешь, как давно я этого добиваюсь.
– Так точно, товарищ лейтенант.
– Да, кстати, – порылся в кармане кителя лейтенант Петров. – Тебе письмо от гражданки Лукьяновой Валентины Осиповны. Она тебе знакома?
Петров небрежно бросил смятый, голубой конверт на край стола.
– Убери, потом прочитаешь, – приказал он.
– Слушаюсь, – Николай Иванович спрятал скромный конвертик на груди.
– Чего ты скис? – Петров с интересом наблюдал за реакцией Кондратьева. – Радоваться надо, когда письмо от подруги получаешь! Слушай, а у меня от этих баб отбоя нет. И без всяких писем. Надоели, блин, хуже горькой редьки!
Кондратьев словно онемел и вытянулся в струну.
– Ну, давай рассказывай, что ты там для меня припас? – лейтенант Петров с пилочкой в руках по-хозяйски раскинулся в кресле, далеко вытянув ноги в блестящих сапогах.
Николай Иванович подошел к балкону, закрыл дверь и посмотрел на озеро. Закатные лучи окрасили леса и горы в медный цвет. Круглое, как блюдце, маленькое озерцо, покрытое льдом и снегом, было обрамлено густым лесом. И по озеру шел человек.
"Марья-Искусница возвращается, – вспомнил Кондратьев. – Поделись со мной своей удачей, Марья-Искусница!"
Он задернул плотные шторы – в теплом санаторном номере, освещенном настольной лампой, стоящей на большом письменном столе, сразу стало уютней. Затем он тщательно протер носовым платком круглые очки и осторожно водрузил их на нос.
– Результаты перехвата по варианту "сигма" на традиционной аппаратуре даже с пятикратным усилением во внешнем контуре неубедительные, – начал тихим голосом Николай Иванович. – И вряд ли эти результаты понравятся товарищу Шустрому. Я об этом докладывал вам неоднократно.
– И что? – сощурил злые глаза Петров. – Надеюсь, ты не с этого начнешь доклад Марку Глебовичу?
– Нет, конечно, Иван Владимирович, – Кондратьев замолчал, обдумывая дальнейшие слова.
– Почему притих? – поторопил Петров. – Сейчас каждая секунда на вес золота.
– Вот именно – на вес золота. Но у меня есть кое-что лучше золота, – промолвил Кондратьев и положил на стол папку для бумаг с тесемочными завязками. – Может быть, это нас выручит?
Красный паучок мгновенно спустился из ведра по тонюсенькой паутинке и бесстрашно засеменил по коричневым половицам в сторону стола.
– Что э-то? – произнес по слогам лейтенант Петров.
– Это тексты. Новости из будущего, – решительно пояснил Николай Иванович. – Пока из грядущего. Но есть надежда, аппаратура настроится и на текущее время. Разрешите, товарищ лейтенант, я прочту сам.
– Новости из будущего? Час от часу не легче, – прищурился Петров. – И откуда они взялись, позвольте узнать?
– Я об этом как раз и собираюсь вам доложить, товарищ Петров, но сначала хотел бы ознакомить вас вот с этим, – открыл папку Николай Иванович.
– Хорошо, – заскрипел креслом лейтенант Петров, – читай.
"…Физики из Цюрихской лаборатории корпорации Ай-Би-Эм и шведского Технологического университета имени Чалмерса, – сказал, придерживая рукой очки, соскальзывающие с мокрого носа, Николай Иванович, – нашли в 2004 году способ снимать отдельные электроны с одиночных атомов золота и затем заново преобразовывать эти "рукотворные" ионы в нейтральные атомы. Для перемещения этих электронов Доктор Репп и его коллеги использовали сканирующий туннельный микроскоп".
Петров окаменел от гнева и стал похож на сфинкса: тени упали на глаза.
"…основная деталь этого прибора – тончайшая вольфрамовая игла, которую подводят на расстояние порядка половины нанометра к поверхности исследуемого объекта", – вдохновенно и с выражением читал Николай Иванович, согреваемый письмом, – "… 24 мая 2003 года экс-битл сэр Пол Маккартни дал единственный концерт в России на Красной площади. По данным МВД Москвы концерт посетило более ста тысяч человек". "…На восемьдесят пятом году жизни, второго апреля 2005 года, в Ватикане умер Папа Римский Иоанн Павел II – 264-ый приемник апостола Петра. 8 апреля он будет похоронен в Соборе Святого Петра".
– А вот еще мне очень понравилось одно ч'удное произведение, – увлекшийся Кондратьев не замечал угрожающего выражения лица Петрова, – правда, оно на английском языке. Автор – некто Джон Леннон. Слушайте, – и Николай Иванович довольно сносно продекламировал первые строчки:
Words are flowing out like endless rain into a paper cup,
Theyslither while, they pass they slip away, Across the Universe.
Pools of sorrow waves of joy are drifting through my open mind
Possessing and caressing me…
– Прямо о нас, – добавил он тихо, подняв глаза, – я уже работаю над переводом. Получается восхитительно. Только вот карандаш потерял…
Именно английский язык, диссонансом прозвучавший в сумраке санаторного номера и благодушное настроение заключенного Кондратьева, окончательно вывели из себя лейтенанта НКВД Петрова.
– Стоп! – рявкнул Петров. – Что за хрень ты несешь?! Что это такое, я тебя спрашиваю?
– Все эти материалы с какого-то Интернет – сайта газеты "Комсомольская правда", – прочитал упавшим голосом Кондратьев последний абзац. – Похоже, я случайно подключился к одной информационной системе будущего, но, думаю, смогу получать информацию и о текущих событиях, например, о ходе совещания в генеральном штабе противника. Необходимо только произвести правильную настройку.
– В генеральном штабе противника! – взмыл над креслом лейтенант Петров, уронив пилочку.
– А я сразу и не понял, что ты свихнулся! Дай сюда, – он вырвал папку из рук Кондратьева.
– Я же вам сказал, это результат моего последнего сеанса, – еле слышно пробормотал Кондратьев. – Я получил его на обычную рацию – только с новым контуром усиления во внешнем уровне…
– Копец! – зло шуршал листами бумаги Петров. – Надеюсь, этот бред изготовлен в одном экземпляре?
– Да, эти экземпляры и являются оригиналами, – отвечал теперь уже с горечью Кондратьев.
– Это просто счастье, что все это попало ко мне, а не сразу к товарищу Шустрому на стол. Ты знаешь о Горине?
– Да, мне сказали, – последовал ответ.
– Как этот Горин ни маскировался, Шустрый все равно вывел этого вредителя на чистую воду. Приговорили его к расстрелу. Завтра приговор приведут в исполнение. А его руководителя – старшего лейтенанта Хмельницкого разжаловали и отправляют на фронт рядовым. Какая нам польза от этих твоих сканирующих микроскопов и мертвого папы Римского, я тебя спрашиваю?
– Товарищ лейтенант, – собравшись с духом, уверенно заговорил Кондратьев. – По воле случая к нам попала поистине фантастическая вещь! С ее помощью можно осуществлять не только перехваты информации, но и такое вытворять, чего словами не объяснить! Я считаю, мы находимся на пороге открытия мирового уровня, которое сулит величайшие блага для нашей родины, и отправлять сейчас меня на расстрел есть величайшая глупость и преступление против государства и партии.
– Чего, чего? Против государства и партии? Ну, ты загнул! И что ты предлагаешь?
– Пока прошу только одно – посмотреть эксперимент. И все.
– Сколько нужно времени? – Петров, сбитый с толку неистовым напором, смотрел на часы.
– Три минуты.
Красный паучок, между тем, уже поднимался по ножке стола наверх.
– Хорошо, – кивнул Иван Владимирович и, подняв с пола пилочку, вновь уселся в кресло.
Николай Иванович быстро водрузил чемодан на письменный стол, прикрепил соленоид к крышке, защелкал тумблерами рации, установил ключ и телетайпную ленту.
Красный паучок, между тем, взобрался на стол и спокойно путешествовал по направлению к чемодану с картиной.
– Сейчас я постараюсь показать вам вчерашний результат, используя имеющиеся данные, – уверенно проговорил Кондратьев. – Товарищ лейтенант, встаньте перед столом и смотрите сюда, на эту картину.
– Да? И что же здесь изображено? – изумился Иван Владимирович через полминуты созерцания, – торчат какие-то корни, странные рожи? Что за хрень?
Произнеся последние слова, лейтенант Петров вдруг почувствовал, что пол стал уходить вниз:
– О-па! Голова побежала, – отметил про себя удивленный Иван Владимирович, – наверное, давление: остаточные явления от вчерашнего.
– Что, зацепило? – лукаво заулыбался Кондратьев, внимательно наблюдая за лейтенантом.
– Это и есть мое открытие, товарищ лейтенант: картина непростая, она обладает необычайной силой и является важнейшим элементом приемного контура.
Кроваво-красный паучок с утроенной скоростью устремился к чемодану и через несколько стремительных секунд сложил в почтении свои ядовитые хелицеры перед серо-зеленым нарисованным лесом. А уже в следующее мгновение паучок молниеносно достиг рации и проник внутрь.
– Сейчас я установлю параметры по вчерашним точкам, – пояснял Кондратьев, – а силу тока задам такую, чтобы соленоид пел ноту си, – взялся он за рычажок реостата.
– Кто запел?
– Соленоид, – Кондратьев указал на самодельную катушку. – Как только высота звучания соленоида достигнет ноты си первой октавы, это будет означать, что настройки параметров произведена правильно. Си минор – "Шестая Патетическая Симфония" Чайковского. Фиолетовая, – добавил он таинственным шепотом, медленно передвигая рычажок.
Радиолампы приемника засветились желтыми огоньками. Соленоид, зажатый в штативе над чемоданом, запел, и картина озарилась изнутри сиреневым светом. Нарисованные листья шевельнулись, а лейтенант Петров еще раз уронил пилочку для ногтей.
– Пошло, Иван Владимирович, пошло! – почти кричал Кондратьев. – Видите?
– Что это? Какой-то гиперболоид?! – шептал лейтенант Петров, вперившись в нарисованные листья.
– Какой там гиперболоид! – медленно передвигал рычаг реостата, Николай Иванович. – Гиперболоид по сравнению с этим – просто детский фонарик.
В этот момент зеленая поверхность картины дрогнула, а нарисованный фиолетовый туман уверенным потоком устремился на пол и тут же стал подниматься верх, конденсируясь в прохладные облачка, которые быстро уплотнялись и обретали форму…
…На броне "тридцатьчетверки", засевшей в глинном овраге, лежал человек. Впереди у края поля горел советский танк, и черный дым застилал свет заката. На противоположном берегу близкой реки горделиво высились косматые холмы разрывов. Совсем близко застучал пулемет: пули вырвали клочья земли из косогора.
Лейтенант НКВД Петров инстинктивно присел.
– Для нас с вами эти пули пока не опасны, – сказал ему шепотом Кондратьев, – одна видимость. Я установил безопасный уровень лабиринтности.
– Уровень чего? – Петров внимательно посмотрел на Кондратьева.
– Лабиринтности, – улыбнулся Кондратьев. – Но на скрипке ему больше не играть.
Петров вновь уставился на Николая Ивановича.
– Это я о командире танка – Лукьянове. У него тяжелая контузия, серьезно повреждена рука, так что увлечение скрипкой придется оставить. Навсегда.
…Из открытого люка башни с номером пятьсот двадцать три с трудом вылез танкист.
– Да, сейчас Петросип, – привалился к броне задыхающийся от напряжения сержант Павел Гудков. Разминая грудь грязной рукой, проговорил, – передохну чуток. Это тот "Тигр" с того берега, гад. Болванка ударила слева. Как раз по твоему месту командир.
По броне танка защелкали осколки от близкого разрыва.
– Как же так? – стало доходить до Гудкова. – Броня пробита – дыра с кулак. Скрипка твоя – вдребезги. От наводчика одни сапоги остались, а ты цел! Ни единой царапинки…
– Похоже, ты не рад? – шептал через силу лейтенант Лукьянов.
– Да это я от удивления, – шумно дышал сержант. – У меня пять боев. Два раза горел, но такого случая не помню. И чего мы полезли на этот косогор?
– Был приказ комбата: произвести разведку оврага! – злился лейтенант Лукьянов, задыхаясь от боли в груди, – а по дну нельзя было: засосало бы по самую башню. Понял?
– Да, командир, понял, – утирал рукавом мокрый лоб сержант Гудков, – я все понял. Приказ, говоришь? Аты, командир, ей Богу, в рубашке родился.
– Точно, – согласился Петр Осипович, – у меня сегодня день рождения – 17 апреля.
– Бывает же такое? – дивился сержант Гудков. – Что, мутит? Похоже, у тебя контузия, а может, чего и сломано.
– Да, что-то в груди скрипит, – еле слышно подтвердил лейтенант Лукьянов, – дышать трудно.
– Терпи, командир. Сейчас должны санитары прибыть: немцев, похоже, уже выбили с той высотки. Эх! Машину угробил, черт проклятый! Экипаж кончил, – зло выговаривал Гудков, – ты на кого сработал, диверсант? На фашистов? Приказ, говоришь. Да не было никакого приказа. Специально на берег выкатил, под прицелы тигров! Трибуналом здесь пахнет, командир! – механик с размаху саданул кулаком по башне рядом с номером "пятьсот двадцать три" и полез на башню.
По колено в рыжей воде уже брели санитары с брезентовыми сумками и носилками.
– Сколько было людей? – устало спрашивал у Лукьянова седой старшина-санитар с обвислыми усами, приматывая левую руку Лукьянова к шине.
– Я, лейтенант Лукьянов – командир экипажа. И еще трое: механик-водитель сержант Павел Гудков, наводчик старшина Александр Федотов, заряжающий сержант Махонько, – шептал Лукьянов.
– Михаил, – крикнул старшина санитару, – сюда еще двое носилок.
– Зачем, старшина, носилки? – шептал Лукьянов, – у нас же только Федотов и Махонько погибли, а я не могу идти.
– Чумазик твой, механик-водитель, умер прямо сейчас в танке. Сердце, похоже, не выдержало, – старшина связал концы бинта. – Несем! – скомандовал он и спустил край носилок санитарам, стоящим в воде.
Глава 19
Суббота, 17 июля 1999 года. Урал. Ранний вечер
Аэропорт Екатеринбурга – Кольцово встретил майора Звягина в штатском и с сумкой через плечо столичной суетой. Зал прибытия был полон людей, которые приготовились к встрече со знакомыми, сослуживцами, родными и близкими. Прохладная атмосфера аэровокзала прерывалась гулкими монотонными объявлениями.
Звягин проследовал в Зал официальных делегаций.
– Наш рейс только что приземлился, – сообщил он Удалову. – Через минут пять – семь воздушное судно закончит руление, подгонят трапы, и нам доставят полковника Зырянову и Валенду. Они появятся через эту дверь.
– Хорошо, – кивнул Удалов. – А можно тебя попросить минералки, только теплой и без газа.
– Конечно, вот примите, – ответил капитан Звягин, доставая из сумки бутылку нарзана. – А вот и наши гости.
Дамы всех возрастов, присутствующие в зале официальных делегаций аэропорта Кольцово, как по команде, повернули свои головы в сторону московских гостей. Впереди возвышался Павел Васильевич Валенда высокий и спортивный, как кипарис, в дорогом, летнем костюме, мягких туфлях, в рубашке без галстука, с короткой стрижкой и с кожаным портфелем в руке. В его киношном облике присутствовала некая запланированная небрежность и нарочитая простота, производившие вкупе с его ростом под метр девяносто пять неотразимое впечатление на всех окружающих, включая слабый пол. Судя по выражению лица, Валенда был очень доволен собой и происходящим. И уверенно шагающая рядом очаровательный полковник Наталья Зырянова в белом летнем костюме, туфельках в тон, с белой сумкой через плечо конкурировала с майором по привлекательности. Просто самая счастливая пара из всех счастливых! Местные товарищи тихо ахнули, но не растерялись.
– Так, так! Вот, значит, с каким секретным оружием к нам пожаловали московские спецы, – тихо молвил Звягин, направляясь навстречу гостям. – Милости просим, – широко улыбался он, радушно приветствую московских гостей. – Как долетели?
– Полет прошел нормально, – поздоровался Павел Валенда. – Все в порядке.
– Рад знакомству, – пожал ему руку Петр Михайлович. – Наталья Павловна, принимайте командование.
– Погоди ты, Петя, с командованием, – заулыбался полковник Удалов. – Я уже старый, скоро на пенсию, поэтому могу говорить, что думаю. Какие в нашей системе замечательные ребята и девчата работают! – совершенно искренне восхитился полковник Удалов, – просто загляденье! А раньше брали к нам людей невзрачных, чтобы не выделялись ничем. А теперь что делается? Джемс Бонд бы удавился от зависти, ей Богу! – сыпал комплименты в адрес гостей Удалов. – А вы еще и спортсмены?
– Да, кое-какие достижения имеются, – скромно отвечал Валенда, – хоккей, футбол, пулевая стрельба, биатлон, лыжи, плавание и дайвинг. Да и Наталья Павловна обладает некоторыми спортивными достижения, не так ли? – обратился Валенда к своей ослепительной спутнице.
– Неплохо бросаю в цель ножи и топоры, – отреагировала полковник Зырянова.
– Вот так! – развел руки Василий Несторович. И поспешил обратиться к Звягину. – Петр Михайлович, доложи оперативную обстановку.
Звягин, откашлявшись, произнес:
– Можно сказать, ситуацию контролируем благодаря тесному и конструктивному взаимодействию служб внутренних дел и ФСБ. Армия пока в стороне, но при первой необходимости выступит. Все авторитеты Челябинской и Свердловской областей под контролем. Им всем объяснили: стрелять будут на поражение – при малейшей попытке приблизиться. Все подступы к дому и к квартире блокированы, а снайперы с "приборами" находятся на местах. Оперативники в штатском работают по трем периметрам. Всех подозрительных задерживают и сразу отправляют в отделение милиции. А сейчас, чтобы не терять времени, предлагаю пройти в машины и выдвигаться на место базирования – Дальние дачи. По пути обсудим всю программу совместных действий. Возражения есть? – осведомился Удалов с ослепительной улыбкой, – погода прекрасная, территория закрытая – прямо заповедник…
– Василий Несторович, – обратился Валенда к Удалову, – а помните, я по телефону просил установить номер комнаты, в которой работал Кондратьев?
– Да, конечно, товарищ полковник, установили. Еще вчера. В местном архиве откопали журнал регистрации и в нем обнаружили, что Кондратьев в период с ноября сорок третьего по апрель сорок четвертого содержался в номере двадцать три. Я там уже побывал: все в порядке. Правда, номер стал двухместным, но все чистенько и удобно. Народ отдыхает с удовольствием. Окна выходят на озеро. Ванная и туалет в номере. И…
– Спасибо, товарищ майор, это очень важно… чтобы для Лукьянова был выделен именно этот номер.
– Да, мы все проверили, от холла по коридору первый и справа. Все сходится. И фикус в кадушке.
– Фикус? – удивился Валенда.
– Да, живой фикус или пальма в каждом номере. Такова традиция заведения.