Юноша оглядел вытянутый корпус судна, с банками для гребцов, двумя надстройками и одинокой мачтой. Галера не показалась ему особенно внушительной - трехмачтовые нефы выглядели куда солидней и, наверное, развивали большую скорость. Однако спорить Томас не стал. Сержанту лучше знать - он ведь плавал с сеньором на Кипр, и на злосчастный остров Руад, и, возможно, даже в Палестину…
Тем временем лодка добралась до причала.
- Я позабочусь о лошадях, - сказал Гуго. - А вы отвезите этого к монсеньору.
С этими словами сержант спихнул пленника с конской спины. Тот мешком грохнулся на причал и застонал - похоже, приходил в себя. С помощью гребцов Томас погрузил кряхтящего шпиона в шлюпку. Подпрыгивая на волнах, суденышко устремилось к черному борту галеры.
Приор обнаружился на кормовой надстройке, где стоял шатер для офицеров. Рядом с ним расположился коренастый человек в кожаной куртке, со смоляной бородой и разбегающимися от глаз лучиками морщин - вероятно, капитан судна. Когда Томас и один из матросов свалили пленника - оказавшегося весьма увесистым - на палубу, Де Вилье подошел и носком сапога сдвинул с лица человека капюшон. Под капюшоном оказалась узкая породистая физиономия с орлиным носом, выпуклыми черными глазами и скорбно оттопыренной нижней губой. Эта пухлая губа придавала смуглому лицу пленника то ли брюзгливое, то ли высокомерное выражение. Шпион ворочал головой и помаргивал, как сова на свету.
Некоторое время приор вглядывался в лицо их распростертой на палубе добычи, а затем внезапно хмыкнул:
- Да это же тот бесноватый флорентиец, что докучал магистру на Кипре.
Пленник сел и преважно отряхнулся. Скинув нищенский плащ, он расправил складки красного одеяния и заявил с сильным южным акцентом:
- Я попросил бы вас, синьор. Бесноватым меня не называли даже мои политические противники, а уж у них нашлось немало сочных эпитетов.
Капитан, если это был капитан, изумленно покачал головой. Томас с не меньшим изумлением смотрел на наглеца, но де Вилье, похоже, ожидал чего-то подобного.
- Как еще назвать человека, который в течение года повсюду преследует магистра ордена, умоляя оживить его покойную невесту?
Выражение лица флорентийца стало куда более скорбным.
- Она не была моей невестой, увы мне, увы…
- Тем более, - оборвал его причитания приор. - Зачем вы следили за нами?
Глубокая скорбь на лице флорентийца мгновенно сменилась хитроватой гримасой. Томас подивился пластичности физиономии их пленника - редкий мим мог бы с ним соперничать.
- А вот не надо, - с деланным возмущением провозгласил любитель чужих невест, - не надо оскорблять меня столь низкими подозрениями и инсинуациями… Мои намерения были чисты. Я рисковал жизнью, дабы выполнить порученную мне миссию…
Приор вздохнул и закатил глаза.
- Томас, помоги нашему гостю подняться и пройти в шатер. Кажется, он нетверд на ногах.
Без лишних слов Томас ухватил "гостя" за шиворот и поволок в шатер. Капитан предупредительно распахнул полог. Сидевшие внутри Гуго де Шалон и Гильом де Линс по знаку приора поднялись и вышли, сворачивая на ходу какую-то карту. Когда Томас хотел последовать за ними, де Вилье покачал головой.
- Останься. Возможно, тебе это будет интересно. Ведь вы с нашим гостем принадлежите, можно сказать, к одному цеху -
он тоже поэт.
Флорентиец, который успел уже плюхнуться на расшитую шелком подушку, обратил благосклонный взгляд на Томаса.
- Юноша пишет стихи? Как это превосходно! Нет ничего возвышенней, чем искусство стихосложения. Я с удовольствием преподал бы вам несколько уроков, будь у меня время…
Приор усаживаться не стал. Сложив руки на груди, он встал над флорентийцем и с усмешкой сказал:
- Возможно, у вас будет все время на свете. Вряд ли я разрешу вам покинуть корабль.
Флорентиец моргнул, и глаза его, к удивлению Томаса, наполнились слезами.
- Вы не доверяете мне, брат, - с глубокой печалью произнес он. - А ведь общество, к которому я имею честь принадлежать, "Fedeli d'Amore" [44] , разделяет ваши благородные взгляды и устремления.
- Ближе к делу, - сухо отозвался приор.
- Как вы все-таки грубы! - воскликнул флорентиец и сделал попытку встать, но тяжелая рука храмовника заставила его вновь шмякнуться на подушку.
- Кто вас послал? - процедил де Вилье, склонившись над перепуганным пленником.
Рука его в кожаной перчатке прижимала флорентийца к полу.
- Сами вы не смогли бы выследить и вошь в собственной бороде. Удивляюсь, как черным гвельфам [45] пришла в голову мысль изгнать вас - вы же ни на что не способны, кроме политической клеветы и мелких интриг.
Смуглое лицо флорентийца потемнело - видимо, слова приора заставили его покраснеть.
- Ну, кто это был, и что ему нужно? - безжалостно повторил де Вилье.
- Отлично! - взвизгнул поэт. - Видит Бог, я пытался соблюсти законы вежливости и учтивого обращения. Но, вижу, вам не понять таких тонкостей… так вот, меня послал один очень могущественный человек. Приближенный хранителя королевской печати Гийома де Ногарэ…
Усмешка, кривившая губы приора, застыла, сделавшись похожа на мертвецкий оскал.
- Не воображайте, что вам удалось ускользнуть! - торжествующе продолжал флорентиец.
Томас подумал, что, если бы пальцы приора были так близко к его горлу, он проявил бы больше осмотрительности. Однако поэт не замечал опасности.
- Да-да, Ногарэ все известно, но он решил отпустить вас. Он подарит свободу вам и вашему магистру… в обмен на некие предметы. Священные реликвии, которые орден утаил от католической церкви и нагло присвоил…
Судя по желтым огонькам, загоревшимся в глазах де Вилье, дышать флорентийскому поэту оставалось не дольше минуты.
- Что за бред вы несете?
- Бред? - возопил флорентиец. - А вот и не бред! Поглядите-ка на это. Узнаете?
С этими словами он запустил руку за пазуху и вытащил небольшой кожаный мешочек. Развязав тесемку, поэт сунул под нос храмовнику содержимое мешочка и торжествующе осклабился.
Томас нагнулся, пытаясь в полумраке шатра разглядеть вещицу. Это была фигурка дельфина, сделанная из серебристого металла. Она чуть заметно светилась, как будто отражая сияние невидимых звезд.
- Откуда это у вас? - тихо спросил приор.
Поэт хмыкнул.
- А вы как думаете, откуда? Это изъяли у магистра ордена при аресте. Теперь вы верите, что меня послал Ногарэ?
Вновь приняв важный вид, как и подобает посланцу столь могущественного царедворца, флорентиец продолжил:
- Без этой вещицы вы не сможете достичь острова… тем более в ноябре. Простите, что осведомлен о ваших планах! -
флорентиец визгливо расхохотался, но тут же принял серьезный вид - Он вручает вам это с условием, что вы вернете украденные священные реликвии. Вы передадите их мне здесь же, в Марселе, не позднее конца ноября. Если вы сделаете так, как я говорю, обвинения с магистра и с ордена будут сняты. Впрочем, де Моле, кажется, не в себе… Тамплиерам понадобится новый магистр - а кто подойдет на эту роль лучше, чем спаситель ордена?
Де Вилье молчал, но Томасу казалось, что слова ворочаются у приора под языком, как тяжелые камни.
- Будьте благоразумны, друг мой, - улыбнулся флорентиец. - Вы знаете Ногарэ куда лучше меня. Не получив реликвий, он придет в страшную ярость. Магистр де Моле стар. Как долго, по-вашему, он сможет выдерживать пытку? Как долго, прежде чем признает все обвинения, и погрузит орден в пучину немыслимых бедствий?
Юноша был уверен, что тут-то посланцу Ногарэ и придет конец, однако приор по-прежнему молча и неподвижно разглядывал серебристую фигурку. Томас передернулся, потому что на ум пришел вкрадчивый голос человека в маске: "По-твоему, рыцари Храма отправились в Святую Землю, чтобы защитить от неверных гроб Господень? Чепуха. Они искали амулеты". Неужели это и есть те самые священные реликвии, которые хочет заполучить Ногарэ? Черный человек говорил о фигурках из серебристого металла, и этот "дельфин" - он тоже сделан из странного светящегося серебра…
- Что тебе в этом?
Томас сжался, услышав голос приора. Так могла бы говорить сама смерть.
- Что тебе в этом, флорентиец? С каких пор ты служишь Ногарэ? Тебя изгнали из родного города, и ты ищешь нового хозяина? А, может, он посулил воскресить твою мертвую девку…
Звук пощечины гулко разнесся по шатру. Томас во все глаза уставился на покрасневшего, дрожащего от ярости флорентийца и приора, который задумчиво потирал уязвленную щеку.
- Никогда, - прошипел поэт, и итальянский акцент в его речи стал еще гуще, - никогда ни словом, ни делом не смей оскорблять память о моей госпоже Беатриче.
Де Вилье некоторое время разглядывал флорентийца с тем непонятным выражением, с каким порой смотрел и на Томаса - а затем усмехнулся.
- Хорошо, - пальцы его наконец-то сомкнулись вокруг дельфина, - передай своему хозяину, что я согласен. Он получит реликвии… А теперь скажи, друг мой, умеешь ли ты плавать?
- Плавать? - повторил флорентиец, недоуменно задирая брови. - Я плавал в детстве в реке Арно… А что?
Улыбка приора сделалась совершенно волчьей.
- Эй! - крикнул он, обернувшись к выходу из шатра, - наш гость закончил свои дела и желает омыться с дороги. Жак, Ансельм, вышвырните его за борт.
Часть вторая. Глава 4. Таинственный остров
Глава 4
Таинственный остров
На рассвете, желтом и страшном, в путь отправились два корабля. Первый, длинная черная галера, нес косой латинский парус с тамплиерским крестом. "Поморник" вышел из порта и, пройдя мимо острова Иф и цепи островков под общим названием "Лез Иль", устремился на запад, в висящую над волнами нездоровую мглу. Ветер почти стих, словно набираясь сил перед новым рывком, и парус с красным крестом бессильно обвис. Мерно вздымались ряды весел. Море лежало свинцовым блином, гладкое и обманчиво спокойное, как лицо, скрытое маской.
Второй корабль отделился от южной оконечности острова Иф, где он выжидал в мелком заливе - так притаившийся хищник терпеливо ждет появления добычи. Если бы это судно заметили с берега, моряки города Марселя были бы изрядно удивлены. Они, повидавшие все от Саутгемптона [46] до пролива Отранто [47] , никогда не встречали похожего корабля. Небольшое, изящное, трехмачтовое судно шло со спущенными парусами, но и весла не тревожили воду у его бортов. Корабль быстро рассекал серую гладь, и движение его сопровождалось ровным механическим ревом. Подобных звуков в этих краях не услышат еще больше шести сотен лет.
***
Плавание на галере оказалось совсем не похожим на прошлогоднее путешествие Томаса. Торговый когг с командой вольных моряков шел под парусами, а здесь полуголые, прикованные за ноги гребцы трудились под мерные крики надсмотрщика-комита, расхаживавшего по куршее [48]. На носовой площадке устроились угрюмые арбалетчики со своим офицером, и даже узорчатая ткань командирского шатра на корме не радовала глаз. Вода, плескавшаяся всего в нескольких футах ниже фальшборта, казалась маслянистой и воняла потом. Потом пропахло все на корабле. Сквозь желтые пыльные облака смотрело подслеповатое солнце. Ветер то затихал, то покусывал корабль, словно пробуя его на прочность. Когда марсельский берег сгинул в туманной пелене, галера повернула к востоку. Там, за горизонтом, лежали Корсика и Италия - по крайней мере, так утверждал монах, обучавший Томаса земным и небесным наукам. В мореходстве монах ничего не смыслил, зато разговорчивый Джон Кокрейн с "Неутомимой" успел поведать земляку, что галеры стараются не отходить далеко от берега. Особенно боевые галеры. И особенно тогда, когда надвигается шторм. Длинное приземистое судно было неустойчиво и легко могло перевернуться или переломиться пополам. Томас, стоявший на носовой площадке рядом с арбалетчиками, нахмурился. Почему они идут в открытое море?
Спрыгнув на куршею, Томас быстро добрался до кормовой надстройки. Гуго де Шалон, после памятной схватки в лесу проникшийся к юноше добрыми чувствами, успел похвастаться особым устройством корабельного руля. Вместо двух "латинских" рулевых весел "Поморник" был оснащен новеньким "наваррским рулем", что сильно упрощало управление судном. Сейчас на кормовой площадке стояли рулевой, капитан и приор. Остальные тамплиеры, вероятно, отсыпались в шатре после утомительного пути.
Поднимаясь на площадку, Томас уловил обрывок разговора. Кажется, его дядя и капитан спорили.
Капитан по имени Винченцо Фиори был родом из Генуи и водил суда тамплиеров по Средиземному морю уже более тридцати лет. Из-под черных нахмуренных Фиори бровей смотрели проницательные глаза цвета агата, а борода, которую по уставу носили все рыцари Храма, у него курчавилась особенно густо. Сейчас старый моряк запустил в бороду пятерню и, сам не замечая, выдергивал один волосок за другим.
- Мы движемся в самое сердце шторма, - тихо говорил он. - Это слишком рискованно.
Томас покосился направо, туда, где в желтых тучах зарождалось черное зловещее пятно. Море на юге горело пронзительным и недобрым блеском. Качка усиливалась - и, хотя юноша и приспособился к волнению на "Неутомимой", ему все трудней было удерживаться на ногах. Через борт перелетали тучи брызг. Чайка, метнувшаяся над волнами, крикнула тревожно и полетела к невидимому берегу. Что-то надвигалось, что-то жуткое и смертельно опасное.
Приор в ответ на слова приора улыбнулся.
- Иначе нам от них не уйти. Они быстрей и маневренней.
- Я, тридцать лет глотавший морскую соль, не знаю, что это за проклятое судно - похоже, им управляет сам дьявол, и бесы там вместо гребцов…
- Ты уверен, брат, что нас преследуют?
Рука капитана глубже зарылась в бороду.
- Я знаю, как ты доверяешь этой своей игрушке… - тихо продолжил де капитан. - И все же…
- Не игрушка, брат. Тебе не хватает веры.
Томас высунул голову из-под лестницы - как раз вовремя, чтобы увидеть сжатый в кулаке приора кожаный шнурок. На шнурке болталась небольшая серебристая фигурка… дельфин.
Юноша ощутил, как правую щеку обдало холодком. Резко обернувшись, он успел заметить прозрачное мерцание над волнами. Воздух на мгновение вспыхнул серебром, но уже в следующий миг видение слилось с грозовым блеском моря.
Шторм грянул на закате следующего дня, когда на горизонте уже замаячила неровная темная полоска - гористый берег Корсики. Желтое марево, три дня висевшее над морем и дышавшее близкой угрозой - это марево вдруг разошлось, и на секунду за кормой корабля показалось багровое, царственно опускающееся в воды светило. А затем ударил вихрь.
Томас, вжавшись в гудящий, полощущийся бок шатра, наблюдал за тем, как лихорадочно носятся матросы. Большой парус вместе с реей спустили, а вместо него поставили "малый" штормовой. Убрали весла, загнали в трюм гребцов, потушили очаг за мачтой. Кто-то из команды весьма нелюбезно толкнул Томаса - и только со второго тычка юноша понял, что его просят посторониться. Шатер тоже свернули и спустили в трюм. Набежавший Гуго де Шалон подхватил Томаса под руку и потащил в квадратный люк. Такие же люки на палубе уже закрыли кожами. Томас представил, как там, под кожами, в тесной утробе судна вповалку лежит больше сотни гребцов. В центральной части трюма даже нельзя было встать в полный рост. Молодого шотландца затошнило, и не от качки. И это оказалось лишь началом.
Рев. Грохот. Сочащаяся сквозь щели вода. Соль. Запах рвоты и испражнений, пота и опять - рвоты. Каждый глоток воздуха давался с трудом. Приступы тошноты сменялись жестокой жаждой - питьевой воды не хватало. Волны перехлестывали через борт, заливая весь корабль, кроме носовой и кормовой надстройки. Но Томас не видел этого. Только темнота, вой и скрип корпуса. Когда люк наверху открывался, пропуская офицеров и матросов, из тьмы выплывали белые перекошенные лица. Люди кричали, но слова тонули в грохоте. В какой-то момент Томас разглядел рядом Жака: вжавшись в плечо друга, парнишка сжимал в ладони нательный крестик и горячо молился. Жак верил в свой крестик, капитан - в серебряную безделушку, а Томас никак не мог ни во что поверить. И, когда желудок раз за разом ухал вниз, сердце замирало, а страшный скрип резал уши, он мог только сжимать зубы и вспоминать солнечные лучи на лице, ажурную тень листьев, и морщинистую кору старого дуба, отдающую человеческим пальцам дневное тепло. Однажды он, кажется, задремал - и в видении ему явился рвущийся сквозь штормовое море корабль. Чернобородый капитан на корме левой рукой вцепился в румпель, направляя галеру в ревущий ад, а в правой держал светящуюся фигурку дельфина - и этот свет был единственным на много-много миль вокруг. А где-то далеко, очень-очень далеко, отброшенный штормом на север трехмачтовый парусник рыскал по волнам - словно гончая, потерявшая след…
Остров лежал в ласковых объятьях моря, как ребенок на руках у матери. Бирюзовый шелк волн был его пеленками, белая кромка прилива - кружевом, осенявшим младенческое лицо. Загорелое, здоровое дитя юга, со смуглой кожей скал и шерсткой темных волос - зарослями кустарника по склонам. Остров взирал на мир широко распахнутыми глазами голубых лагун. На секунду его внимание привлекла черная изломанная щепка. Щепка медленно подкатилась к красноватой ладони малыша - нежному песку пляжа. От щепки отделилась щепочка поменьше, которая лихорадочно поплыла вперед, преодолела кипящую полосу прибоя и замерла, бессильно уткнувшись в песок. Ребенок с интересом смотрел, как со щепочки посыпались крупные муравьи, как они спрыгивали прямо в волны, как, шатаясь, брели к берегу и падали, едва достигнув прогретой солнцем суши. Некоторое время малыш размышлял, а не сжать ли ладонь и не раздавить ли этих забавных букашек. Но потом решил - пусть живут - и вновь устремил безмятежный взгляд в чистое, отстиранное недавним штормом небо.
Томас был среди тех, кто лежал, уткнувшись лицом в песок, лежал, жадно впитывая тепло, позволяя гибельной ломоте уйти из костей и холоду - из крови. Они лежали долго, до тех пор, пока закат не окрасил скалы и пляж во все оттенки красного. Первым поднялся приор, и сразу за ним - Гуго де Безансон. Пора было разводить костер и искать пресную воду.
Пляж был засыпан плавником. Вскоре матросы притащили длинный, выбеленный морем и солнцем древесный ствол. Затюкали топоры. Томас и Жак поднялись на скалы, надеясь найти кустарник с толстыми ветками. Но на скалах росли только какие-то колючие желто-зеленые подушки и ломкие травяные зонтики. Жак, ловкий, как обезьяна, прыгал по валунам. Томас взбирался медленнее, цепляясь за сухие стебли. Он успел занозить руку. От вершин протянулись длинные тени, и сделалось зябко. Томас уже хотел спускаться, когда Жак крикнул:
- Эй, смотри!
Мальчишка стоял на камнях, выпрямившись во весь рост, и указывал пальцем куда-то влево. Там в красновато-желтом теле скалы темнел узкий треугольник. Вход в пещеру. Перед ним виднелись грубо вырубленные ступени.
- Смотри! - возбужденно проверещал Жак. - Это, наверно, древнее святилище! Или жилище святого отшельника. Может, там лежат его мощи!