- Предпринимать будете вы, Викторин Михайлович, со всем своим корпусом. Нам нужно не выручать войска Каппеля, повторю еще раз, а сделать так, чтобы спасать его было не от кого. Смотрите - мы сейчас можем последовательно бить красных по частям. Сегодня атакуем 90-ю бригаду, окончательно и полностью уничтожаем 30-ю дивизию. Закрываем Краснореченскую одним батальоном и продолжаем энергично наступать на Мариинск.
- Мы же оторвемся! - Дерзость предложения шокировала Шмайсера, он не удержался от восклицания.
- Наступаем как можно дальше, и как только наш авангард минует хвосты 35-й дивизии, сворачиваем с параллели магистрали и выходим в тылы красным. И вся дивизия попадает в окружение - спереди Каппель, с севера наши батальоны прикрывают выход на "железку", а сзади ижевцы и воткинцы. Загоним их в тайгу южнее и там окончательно добьем.
- Безрассудство! - отрезал Молчанов. - В спину ижевцам ударит 27-я дивизия, и получится слоеный пирог. У нас мало патронов, почти нет снарядов, солдаты устали. Для такого рискованного маневра к моим трем бригадам нужны как минимум две из первого корпуса. И патроны…
- Нельзя! Войцеховскому предстоит брать Красноярск не мешкая, ведь там склады, в городе можно устроить беженцев и раненых. И не забывайте - от Иркутска идут части Сибирской армии.
- Без поддержки и боеприпасов я атаковать не смогу - сил недостаточно. Мы же погубим корпус целиком, если сами окажемся под ударами 27-й дивизии с запада. 35-я дивизия перегруппируется и предпримет атаку с востока. Мы сами тогда окажемся в окружении!
- Риск, конечно, серьезный! Но нет иного решения! Любые наши правильные решения, - Фомин надавил на последние слова, - не избавят от красных, а если мы не возьмем еще Красноярск? Тогда нам колечко будет, только для всей армии. Нужно рисковать и использовать этот шанс, пока красные зарвались и раздробили свои силы. Атаковать нынче - завтра будет поздно!
Молчанов надолго задумался, просчитывая правильность решения. Понять генерала было можно - ведь ему предлагалось бросить боеспособные части корпуса в неизвестность, без тыла, без боеприпасов и продовольствия. Риск не просто большой - чудовищный.
- Атакуйте всем корпусом, Викторин Михайлович. Я отдаю вам свой резерв - 1-ю бригаду уральских стрелков и сибирских казаков Волкова. Более того, отдам оренбургских казаков генерала Мамаева. Думаю, они к вечеру управятся с остатками 88-й бригады. Прикажу собрать все продовольствие, в селах мобилизуем подводы для вашего корпуса.
- Если 35-й дивизии удастся опрокинуть Каппеля? Ведь тогда она займет Ачинск и отрежет меня!
- Риск есть, и немалый! Вот только сомневаюсь я, что генерала Каппеля порвут, как листок газеты. У него тысяч двадцать, и это минимальная оценка. В два раза больше, чем преследующих красных. Мы отступаем, вернее, бежим, имея намного больше людей. Дух воинский потеряли, а потому и терпим поражение за поражением. А теперь иначе будет - первые победы искорку в людских душах зажгли. И нам надо ее в пламя раздуть - вот для чего нужно наступать. Победное наступление окрыляет войска!
- Хорошо! Я прошу немедленно отдать общий приказ о наступлении!
- Уже отдан! Возьмите директиву! - Фомин нарочито медленно вытащил из нагрудного кармана листок и протянул его генералу. Тот впился в него глазами - лицо у Молчанова застыло в гримасе удивления.
- А что ж вы тут меня упрашивали, "ваньку" валяли?!
- Викторин Михайлович, вы уж извините, но приказ есть приказ, а любому необходимо просто знать, для чего принято то или иное решение. Тем паче сейчас, когда мы обрели надежду. Но это так, лирика, нам бы не мешало допросить кого-нибудь из красных командиров, благо пленных мы взяли. Да и интересно просто взглянуть на тех, кто нас от Тобола гонит. Шмайсер, друг мой, распорядись одного привести, у кого "кубарей" побольше. Жалко только, что начбригов Грязнова и Захарова в запарке убили, не разобравшись. Вот бы кого с чувством и толком поспрашивать…
Красноярск
- Жолнеры второго полка взяли железнодорожный мост через Енисей под свою охрану. Русские его минировать вздумали, - полковник Румша достал из раскрытого портсигара папиросу и закурил, выпустив через ноздри клубок сизого дыма.
- Теперь путь для наших эшелонов до самой Клюквенной сейчас свободен. Это хорошо, иначе Колосов с Зиневичем могли поставить нас в безвыходное положение и требовать все за проход эшелонов. Повторилась бы иркутская история, когда Арчегов заблокировал байкальские туннели и взял чехов за глотку.
- Хорошо, что обошлось без перестрелки, как было с белыми у Боготола, - Чума знал, о чем говорил. Поляки открыто называли колчаковцев черносотенцами, и те платили им той же монетой. Вековая распря между Польшей и Россией была привнесена и на заснеженные сибирские просторы, где они, волею судьбы, стали союзниками. Вот только "союз" был непрочным и временным, что прекрасно понимали обе стороны.
Правительство Колчака хоть и признало с рядом оговорок независимость новоявленного польского государства, только сама идея воссоздания "великой, единой и неделимой России" приводила спесивых шляхтичей в крайне подозрительное состояние. Ну, как победят белые - и тогда новая русско-польская война может стать суровой реальностью.
А потому Польша в гражданскую войну не вмешивалась, ожидая, когда красные с белыми окончательно обессилят друг друга, и вот тогда можно будет создать за русский счет "Речь Посполитую", от "можа до можа" - от Балтийского до Черного. Лучше, конечно, еще и до Белого моря, но уж больно велико расстояние, да и отыскать в Беломорье ляхов и литвинов крайне затруднительно. Но "Великая Польша" - дело отдаленного будущего, а пока поляки потихоньку отщипывали кусок за куском белорусские, литовские и украинские земли. Да собирали под бело-красный флаг с белым орлом Пястов воинство, где только можно, для грядущей схватки.
В Сибири удалось из польских переселенцев сформировать одну дивизию, кое-как собрав до 12 тысяч жолнеров, то есть солдат, при тысяче с лишним офицеров. С кадрами проблем не было - хлебнув кровавой смуты, многие русские живо припомнили, у кого есть в жилах капли ляхской крови или, на худой конец, фамилия, похожая на польскую.
Если нет, то ничего страшного - можно взять девичью фамилию жены, если полячка, или придумать некие польские корни, уходящие в древность. Летописи в Сибири днем с огнем не найдешь, да и пример "царевича Дмитрия" в первом "смутном времени" три века тому назад был.
Союзники живенько вооружили всех поляков, сведенных в три пехотных и уланский полки, штурмовой и инженерный батальоны с артиллерийским дивизионом. Имелось четыре крепости на колесах, три из которых получили громкие названия столиц трех "кусков" бывшей Польши, оттяпанных 200 лет назад предприимчивыми соседями - Австрией, Пруссией и Россией. Дивизион из трех бронепоездов - "Кракова", "Познани" и "Варшавы" - вскоре был дополнен отбитым у большевиков "Соколом".
Первый раз по-настоящему поляки схлестнулись с Красной армией две недели назад у станции Тайга. Дрались ожесточенно, потому что защищали награбленное в Сибири добро, забитое по теплушкам и сваленное на платформы длинной вереницы из полсотни эшелонов. Именно это добро, а также семьи и беженцы, стали тем камнем, который висит на веревке, обвязанной вокруг шеи утопленника. Дивизия потеряла не менее половины своей силы, охраняя собственный тыл, протянувшийся на сотню верст по магистрали…
- Я передаю колчаковцам три тысячи лошадей из четырех, четыре пятых фуража да еще продовольствие оставляю только на месяц, а трехмесячный запас отдаю полностью, - Румша захрустел зубами. Обида грызла полковника - ведь накопленное месяцами добро стало стремительно улетучиваться, отцепляемое целыми связками вагонов от польских эшелонов.
- Передайте еще "Сокол" в арьергард полковника Кохутницкого, - распорядился Чума и забарабанил пальцами по столу. - Он возьмет на себя защиту Ачинска, пока его войска Каппеля не сменят.
- С какими частями?
- Два батальона первого полка, одна батарея и уланы Езерского. Там русский броневик "Забияка" и формируется один батальон из мобилизованных местных крестьян. Силы достаточные, чтобы отбить красных, если части Каппеля их не удержат.
- А что предстоит сделать мне, пан полковник?
- Вам, пан Казамир, хватит двух наших полков со штурмовым батальоном и бронепоездами для захвата Красноярска. Мятежных солдат в городе четыре тысячи, еще три тысячи партизан Щетинкина подошло, да пара тысяч всякого сброда. Они ставят тяжелые батареи - вот и ударите им в спину.
- А что Войцеховский? - Румша недолюбливал этого генерала за явственные симпатии к "братушкам"-чехам.
- Его авангард накатывается на Минино, а завтра начнет штурм Красноярска. Во втором корпусе три пехотные и одна конная бригады, еще иркутские стрелки в резерве. У русских до десяти тысяч боеспособных солдат и офицеров, половина из которых активные штыки и сабли.
- Этого больше, чем достаточно. Стоит атаковать вместе с ними, одновременно. У нас могут быть потери, а лучше бы их избежать.
- Согласен! Но иначе нам из Сибири не выбраться, а потому перемирие с эсерами нам уже не нужно…
Красновское
Константин Рокоссовский выпрямил затекшие в коленях ноги, стараясь не ткнуть ими спящего взводного, парню без того досталось от беляков. Да и сам он чувствовал себя неважно, если не сказать хуже. Болело разбитое прикладом лицо - ижевец сломал переносицу, а правый глаз полностью заплыл багровым синяком.
В доме у теплой печи было хорошо лежать, можно даже чуток поспать, вот только сон не шел. Да и разве размякнешь, если напротив сидят на лавке два часовых и не спускают глаз с пленных красных командиров, держа в руках вороненые наганы. Ни на секунду не расслабляются в теплоте, и глаза все время настороже - чуть не так, выстрелят без раздумий.
Рокоссовский среди пленных был самым старшим по должности плюс взводный с его эскадрона, раненный в руку ротный Щербачев с двумя молоденькими командирами взводов - все трое последних из разгромленного полка Саломатина.
- Принимай пополнение, краскомы! Теперь вам веселее будет! - Дверь в комнату открылась, и трое ижевцев бросили у печки одетого в изодранный полушубок командира, на рукаве которого краснел одинокий квадрат.
- К печи прислоните, задубел он!
Рокоссовский бросился на помощь Щербачеву - вдвоем они прислонили к теплым кирпичам молодого парня с русой бородкой, покрытой изморозью. Расспрашивать было бесполезно - тот только клацал зубами, трясясь от холода. Но это было хорошо, намного хуже, когда замерзший становится бесчувственным. Прошло добрых двадцать минут, пока взводный не отогрелся и смог внятно говорить.
- Какого полка, товарищ? - Хоть и бесстрастен был голос у Щербачева, но сквозь участие в нем сквозила тревога.
- Белорецкого…
- Что случилось?
- Вляпались мы, братцы. Вначале с пулеметов по нас ударили, в поземке не видно было, а потом шрапнелью накрыли. Стали отходить, а тут казаки лавой пошли. Хана полку…
Парень откинулся головой на печку и закрыл глаза. От переживания он прокусил губу - тонкая струйка крови потекла по подбородку. А по щекам потекли слезы вперемешку с влагой оттаявшего льда.
- Начбриг Грязнов где? А 269-й полк прорвался? - не утерпел от вопроса Рокоссовский.
- Убит наш бригадный. Мы же окоченели все, в снегу два часа бой вели. Что сделаешь, если все "максимы" заморозило?! С "шошей" не отстреляешься. Богоявленцев тоже много поубивали, но в темноте кое-кто из наших смог уйти. Остальных всех положили… Казаки лютуют - страсть…
Константин только сглотнул - зарвались они, вот беляки этим и воспользовались. Сколько хороших бойцов сдуру потеряли из-за этой спешки. И не воротишь, хоть голову об стенку разбей. Обмишулились…
- Так, и кто тут главный?! - Дверь снова открылась, и на пороге появился уже офицер, у которого на синих погонах с одним просветом уместилась россыпь из четырех звездочек. Штабс-капитан нетерпеливо топнул ногой. Делать было нечего, и Константин поднялся с пола, оправил шинель.
- Я командир кавалерийского дивизиона!
- Как зовут?
- Константин Рокоссовский!
- Пойдем, "товарищ", у нашего генерала к вам некоторые вопросы имеются. - Офицер шутливо щелкнул пятками, хотя валенки не сапоги и каблуков иметь не могут по определению.
Рокоссовский только вздохнул - не чаял быть пленным, но куда денешься. Сам он брал многих, видел, как заискивают перед ним офицеры, не все, правда, но добрая половина. Жить-то хочется! А теперь сам белым в лапы угодил, начнут еще ремни резать, света не увидишь. И деваться некуда - попала собака в колесо, так пищи, но беги. Смерти он не боялся, вернее побаивался, как любой нормальный человек. Просто обидно умирать, когда победа так близка. Пусть погибла бригада, но не одни же они преследуют драпающих колчаковцев…
- Он мне кого-то напоминает? Явно знакомого! - Поджарый, едва перешагнувший тридцатилетний рубеж генерал вплотную подошел к Рокоссовскому, посмотрел прямо в глаза. Молод еще, а уже высоко забрался - на вышитых золотых погонах краском узнал императорские вензеля.
- Бог ты мой! - всплеснул руками генерал. - Так это ж сам Рокоссовский, Константин Константинович. Как же! Встречался я с вами лет семь назад, как раз перед тем как вам лагерный срок впаяли! Шмайсер, это ты самого Рокоссовского повязал! Только молодого еще!
- Командующего Центральным фронтом?! Генерал-полковника?!
Плотный офицер, в надетом поверх формы грязно-белом маскировочном халате, всплеснул руками, словно баба, стирающая белье. Пронзительные глаза впились в Рокоссовского, и он внезапно осознал, что попал в лапы двух безумцев. Константин не понимал, о чем идет речь, как они могли принять его за какого-то генерала с непонятным чином.
- Вы ошиблись, "господа". Генералом отродясь не был. И в плену немецком, в лагере. А отчество у меня другое…
- Знаю. - Генерал легко поднялся из-за стола. - Отец ваш поляк, а потому имя его вам русифицировать придется…
- Не придется! Не доживет!
Слова Шмайсера хлестанули ледяным бичом - Рокоссовский понял, что живым его точно не оставят. А потому собрал все силы, благодаря судьбу, вернее нерадивых караульных, что не связали его. Теперь надо было выждать момент и напасть на врагов, благо оружия в руках у них не было.
- Вообще-то верно, - генерал задумчиво посмотрел на пленного, - но поспешно. У меня к вам есть пара вопросов, "товарищ" Рокоссовский.
- Отвечать не буду! Можете расстрелять!
- Да уж, - задумчиво протянул немец и повернулся к генералу. - Товарищ явно не понимает…
Теперь настало время, и Константин стремительно прыгнул на спину офицера, стремясь ударить того кулаком по затылку. Но, уже замахнувшись, он вдруг понял, что беззащитность Шмайсера была мнимой - плавным движением тот качнулся в сторону, и краском со всего размаха треснул кулаком по столу. И тут же взвыл от боли - по сгибу локтя будто полоснули шашкой.
- А вы, батенька, дурак! Храбрый, но дурной, - сквозь боль донеслись слова немца. - Кто ж так прыгает?!
Шмайсер говорил с участливыми нотками и, наклонившись, резким движением рук поставил Рокоссовского на ноги. Константину было очень больно, но он сдержался от стона - рука висела плетью, и ею нельзя было даже пошевелить.
- На наши вопросы отвечают всегда, - медленно и с расстановкой произнес генерал. - Только напрасно мучаются, упрямцы. На куски резать не станем, поступим с вами по рецептам покойного чекиста Мойзеса. Никто их еще не выдержал! Так что скажете все и лишь потом умрете!
Рокоссовский непроизвольно вздрогнул, но не от леденящей кровь угрозы. Так вот оно что - ведь именно о нем говорил начальник особого отдела дивизии, кивнув на прибывшего с поручением Дзержинского из Москвы чекиста. Тот был не просто страшен ликом - ужасен! Без содрогания смотреть невозможно на покрытую зажившими рубцами голову, с которой буквально содрали кожу вместе с носом…
- Семен, а ведь он вздрогнул! - чуть протянул слова Шмайсер. - Ей-ей, что и подумать, не знаю.
- И это не от страха, - задумчиво проговорил генерал, и тут же спросил. - Вы ведь знаете Мойзеса?! Так ведь?!
- Знаю, - не стал скрывать Рокоссовский.
- И где он?
- Не скажу!
- Шмайсер, не надо! - Генерал остановил немца, который с нехорошей улыбкой надвинулся на упрямого краскома. Фомин прекрасно понимал, что немец выбьет из него всю нужную информацию, но ему было просто жаль Рокоссовского - короткое знакомство с ним в прошлом-будущем оставило на душе добрый след.
- Послушайте, Константин Ксаверьевич! Военных тайн мне от вас не нужно. Я имею директиву вашего командарма Эйхе, и потому расклад мне ясен. Вот она! А потому давайте так - я задам вам несколько вопросов, которые не затрагивают данную вами красным присягу. Если вы на них ответите, я обещаю вам жизнь. Что ж вы молчите?
- Я в ваших руках! А потому обмануть меня вы завсегда сможете…
- Я даю вам честное слово офицера! Более того - теперь я даже заинтересован в том, чтобы вас отпустили на все четыре стороны!
От произнесенных слов Шмайсер впал в изумление, и Константин понял, что это не обман, все говорится более чем серьезно. Надежда вспыхнула с безумной силою - ведь он еще молод, и ему хотелось жить. Ведь такое время - хоть одним глазком увидеть, какой будет счастливой жизнь в государстве рабочих и крестьян.
- Спрашивайте! На что смогу - отвечу.
- Как выглядит Мойзес? Сколько ему лет?
- Вроде немолодой. Вся кожа с головы содрана, в рубцах…
- Ты смотри, никак выжил, стервец! А я думал "мишка" его того…
Шмайсер неожиданно захохотал, и от избытка нахлынувшего возбуждения ударил ладонью по столу.
- Надо же, живуч. - Генерал покачал головой. - Хотя… Как его зовут по имени-отчеству?
- Лев… - ответил Рокоссовский. И после некоторого раздумья осторожно добавил: - А отчество вроде бы Маркович.
Генерал с немцем быстро переглянулись странными взглядами, причем последний пожал плечами, недовольно буркнув:
- Говорил я тебе, добить для проверки нужно было…
- Нельзя! Я ему слово дал!
Сердце у Константина учащенно забилось от сказанного - теперь надежда переросла в уверенность, что его оставят в живых. Это не пустой для генерала звук, если даже своего матерого врага в живых оставил.
- Что здесь делает Мойзес?
От вопроса Константин замялся - он уже понял, кто этот генерал, но вот сказать ли ему об этом?
- Почему вы замолчали?
- Он ищет вас!
- Даже так? - Генерал вроде не удивился, только с сомнением покачал головой. - И вы знаете, кто мы?