У входа раздался топот, хриплые голоса, в комнату ввалились пыльные подкормчие. Столпившись у чана с фруктовым наваром, они хватали друг у друга чашу и пили, громко глотая. Один, с худым и белесым северным лицом, сделав пару глотков, плюнул и разразился проклятием:
- Чтобы брюхо разорвало тому, кто это варил! До чего опротивело проклятое пойло! Я успел забыть даже вкус некты… А-а, кажется, сегодня вспомню! - воскликнул он при виде вернувшихся. - Ну, рассказывайте, счастливцы, как позвенели кольцами.
- Мы счастливцы! - возмутился Агдан. - Кто может быть несчастнее тех, у кого отдых только что кончился!
Помогая готовить еду, Ор ловил обрывки разговора атлантов, которые у стола принюхивались к запаху столичных приправ. Тарар с Агданом рассказывали о боях зверей и о танцующих женщинах. Слушатели завистливо ахали.
Когда ароматный ишлох был разложен по мискам, появился бурдюк запретной некты. Каждому досталось всего по чаше, но с пепривычки подкорм-чие захмелели. Голоса стали громче, посыпались грубые шутки, встречаемые общим хохотом.
- Вот писец, о котором я тебе говорил, - показал Агдан соседу по столу, губастому южанину, на Ора. - Пусть дня три попасется при твоем пеласге, а?: Чего не поймет, я уж сам вобью плеткой.
- Ладно! - кивнул размягченный нектой и вкусными блюдами губастый. - Я скажу пеласгу.
Когда атланты разбрелись по комнатам, полтора десятка рабов сели на полу вокруг котла. Насытившись, они тихо заговорили на ут-ваау. Здесь были свои новости, свои печали и шутки.
Рокот барабанов за стеной перекатывался из края в край, словно сзывая на битву. Ор вскочил, спросонья нашаривая копье. Через приоткрытую дверь сочился бледный свет раннего утра. Рядом вылезали из-под облезлых шкур рабы подкормчих.
- Чтоб все краснорожие утонули в своем канале! - простонал Ип.
- В нем же нету воды, - возразил Ор.
- Ну, пусть пылью подавятся! - уступил либиец и заспешил на злобный рык проснувшегося Агдана.
- Надень это и не снимай, иначе пришибут стражи, - хозяин, зевнув, протянул Ору деревянный круг на ремне. На круге были большие красные знаки "Собственный раб подкормчего Агдана". У стола повар раскладывал жирную кашу по мискам атлантов. В углу дымилось корыто с зернами для рабов.
Один за другим атланты поднимались из-за стола и, вытирая руки о волосы, шли к двери. За некоторыми следовали рабы с кругами на шее. К растерянно топчущемуся Ору подошел беззубый пеласг:
- Идем. Хозяин велел показать тебе дело писца.
Жилище стояло совсем рядом с руслом. В клочьях утреннего тумана Ор увидел, как тысячи рабов вереницами сходят вниз по тропинкам, косо пересекающим борт канала. Спереди и сзади шли стрелки с волками. Уже звенели первые удары по камню. Вслед за молчаливым пеласгом Ор спустился до дна, к участку, отделенному от соседних веревками на колышках.
Рабы, ежась от утреннего холода, брали с повозки деревянные лопаты и кирки, окованные бронзой. Другие разбирали плетеные корзины из груды посреди участка. Пеласг толкнул озирающегося Ора.
- Надел, - коротко сказал он, показав на землю между веревками, - у твоего хозяина такой же там, - он махнул рукой влево. - Вот урок на пол-луны, - ткнул он в верхнюю строку знаков на широкой, грубо оструганной дощечке. - Кончится срок, придут мерщики. Сделано больше - хозяину бронза, тебе - пара кусков мяса; не сделали - ему попреки, а тебе плеть. Понятно?
Потом пеласг показал, как делить урок на дневные ломти, а каждый ломоть на доли для сотников. Весь день Ор ходил за немногословным наставником, постигая тошное дело писца. Пеласг замерял сделанное, передвигал работающие сотни; когда набиралась вырытая земля, выделял людей носить ее наверх корзинами. Несколько раз он улаживал ссоры между надсмотрщиками - каждый старался присвоить часть сделанного соседней сотней.
Наконец загремели барабаны. Рабы, шатаясь, потянулись вверх по тропе; писцы при свете воткнутого в землю факела замерили ремнем с узлами сделанное за день, разметили ломти на завтра.
Плетясь к жилью, Ор со страхом и омерзением думал о деле, которым ему суждено заниматься. Ругань хозяина, злоба надсмотрщиков, оскорбленных тем, что ими командует дикарь, презрение рабов… В сравнении с этим, счастьем казался труд на полях тихой горной общины. И ведь там была Илла. Как не похож на сестру вздорный, хвастливый Агдан!
Охрипнув от ругани, с рукой, ноющей от работы плетыо, подкормчий сидел у стола над листами своего надела. За эту луну заменявший его вестник - болтун и лентяй - запустил все дела. В записях ничего не сходится, землю рыли где полегче, сотники распустились - огрызаются как волки…
Заскрипела дверь. Пеласг свернул в угол, к миске с едой, а Ор, еле волоча от усталости ноги, подошел к Агдану, ожидая повелений.
- Понял, как делить уроки? Тогда возьми, - подкормчий кинул новому писцу листы, - проверь, исправь и перепиши.
- Куда переписать?
- Туп-пая скотина! Не видишь - одна сторона чистая! На нее перепишешь, потом с этой слижешь!
Ор склонился над листами, а Агдан, скрипя половицами, вышел подышать вечерней прохладой. Звезды густо высыпали над Каналом, перемигиваясь с кострами вокруг частоколов. Где-то тихо выл волк, жалуясь на унылую судьбу сторожевого зверя.
- Ну, - сказал Агдан. - С этим скотом, глядишь, поживу как человек. Надо только соблюсти меру: не разбаловать, но и не забить до смерти.
Сотни тысяч людей, выполняющих для Небодержца его подвиг, были сбиты в простую, грубую, но надежную систему. Великий Кормчий Канала Ацтар, озирая работы со своей Башни, раздавал повеления и угрозы кормчим краев. Каждый из них делил задания и проклятия между двумя десятками кормчих ладей. Те передавали урок и заряд злобы подкормчим наделов, подкормчие - надсмотрщикам. Набрав силу, волна заданий и злобы обрушивалась на рабов. Беспомощные перед копьями стражей и клыками зверей, они могли отдать эту злобу лишь земле и камню. Так локоть за локтем росла вширь и вглубь гигантская рана на теле Срединной земли.
Поэтому каждое утро Ор под ругань Агдана и свист плетей нарезал землю для сотен, считал сломанные лопаты и писал прошения о новых, вызывал мамонтов убирать глыбы, мерил локти и охваты.
- Еще! Еще! - тряс кулаком Агдан. - Еще! - грудью лез на Агдана кормчий ладьи. - Еще! - с тихой угрозой говорил кормчему Глава края…
С горьким смехом вспоминал Ор надежды Иллы, что здесь он совершит подвиг, который соединит его с любимой. Нет, здесь было место лишь Подвигу Подпирающего. Для остальных Канал был проклятой, бессмысленной, иссушающей ум и силы погоней за охватами н локтями, погоней, которой, казалось, никогда не придет конец.
Вскоре хозяин перестал проверять, как Ор считает охваты, делит урок между днями и сотнями. Он мазал краской свой бронзовый знак и прикладывал к листу, после чего тот становился повелением или доношением. А у Ора подсчеты, замеры, споры с сотниками, придирки хозяина пожирали дни, не оставляя ни времени, ни сил думать, чувствовать, мечтать. Лишь ранним утром, когда он шел размечать ломти, душа его чуть оживала.
Никогда в жизни Ор не был так одинок. Атланты и рабы смотрели на него с презрением и ненавистью. Писцы и прислужники подкормчих, казалось, были ему ближе других. Но гию претило их раболепство перед хозяевами, похвальба украденными кусками и хозяйскими обносками. Сам он считал, что лишняя оплеуха лучше лишнего поклона, и в ответ на проклятия и удары хмуро молчал.
Единственным, кто отнесся к нему дружелюбно, оказался, как ни странно, Сангав - умелец при кормчем ладьи. Этот круглолицый весельчак следил за работой на всех наделах, ведал починкой инструмента. Впервые увидев Ора с листами и щепками, он хлопнул себя по бокам и долго заливисто смеялся. Ор уже привык к такому веселью при виде гия-писца и спокойно ждал, когда атлант утихнет. Они обошли надел, и Сангав долго объяснял, как копать сточные канавы, чтобы осушить раскисшую от дождя землю.
Ор, научившийся делать водяные тропы в общине на Рониоме, переминался с ноги на ногу возле говорливого атланта.
- Ты что не слушаешь, гий?! - рассердился умелец. - Непонятно, что ли?
- Почему непонятно? Вода всегда бежит вниз. Помочь ей легко.
- Всегда? - прищурился атлант. - Не скажи, писец. Умеючи ее можно заставить бежать и вверх.
Как-то Ор понес сдавать сломанные наконечники лопат и ломов. В сопровождении стража он вошел в огороженный двор, где под навесами рабы мастерили корзины и лопаты. Из приземистой постройки слышался звонкий стук, а отверстие в крыше извергало удивительный зеленый дым. Сдав бронзу хранителю, Ор собрался уходить, когда во двор трусцой вбежал Сангав. Заметив Ора, он на бегу махнул ему рукой, но в дверях дымящей землянки обернулся:
- Хочешь, гий, посмотреть, как плавят бронзу?
У Ора загорелись глаза. Они вошли в дымное помещение, в конце которого играло удивительно белое пламя и слышалось громкое сопение. Ор очень удивился, когда вместо неведомого чудовища увидел двух потных либов, которые сжимали и растягивали бурдюки, зажатые между качающимися досками. Воздух со свистом выходил из глиняных трубок, погруженных в очаг. Над ним в толстой каменной чаше морщилась огненная жидкость, подернутая зеленоватым паром. Это было полно тайны и явно связано с колдовством…
- Да! - вспомнил Сангав. - Я же обещал тебе показать, как вода бежит вверх. Ну-ка пойдем!
Спотыкаясь о куски запекшейся глины, Ор прошел в угол к большому чану с водой. К нему было прислонено непонятное орудие - кожаный мешок с трубкой и двумя дощечками. Сунув камышину в воду, умелец стал растягивать дощечки. Сплюснутая кожа расправилась, атлант вытащил трубку из воды и… Застигнутый врасплох, Ор подскочил, когда в лицо ему ударила струя из трубки. Атлант хохотал:
- Это не забава, - пояснил он. - При работе с бронзой рабов надо обливать, иначе упадут от жары и все испортят. А то и подохнут! - добавил он для ясности.
На сей раз гийское упрямство оказалось сильнее первого правила рабской жизни:
- Вода не сама побежала наверх, - сказал Ор, отряхиваясь, - ты ее сосал как мамонт, когда он хочет полить себе спину.
- Строптивый козел! - в голове атланта звучало одобрение. - Ну, поглядим, что ты скажешь на это…
Умелец распахнул куртку и расстегнул пояс на кожаных штанах. Пряжка была бронзовая, в виде змеиной головы с глазами из синих камешков, а поясом служила цельная змеиная кожа.
- Что скажешь: может эта змейка сама сосать воду, как мамонт?
- Я думаю, не может, - осторожно ответил Ор.
- Смотри! - Сангав опустил пояс в чан, пережал пальцами конец, потом наполовину вытянул змею из воды и перекинул через край. Из обрезанного хвоста выпрыгнула струйка воды и полилась, растекаясь по глиняному полу. Насладившись изумлением гия, умелец вынул змею из воды.
- Ну, - сказал он, - видел? Сосала не хуже мамонта.
- Она, наверное, заколдованная! - сказал Ор, с уважением взирая на змейку. Сангав пожал плечами.
- Любая будет сосать. Можно взять кишку или сшить из кожи. Так сказано в листе о тайнах воды!
- Листы о тайнах! И ты все их читал?
- Не-ет, - засмеялся умелец, - все прочесть пяти зим не хватит. Да многих и нет нигде, кроме Долины Древа. Я там был, - продолжал он с гордостью, - у самого Феруса. Вот человек! Ведь это он придумал водососные башни, а Кеатл только построил. Это тебе не змея. Знаешь, как убирается из канала вода? Силой морских волн и приливов. А без них пришлось бы тысяч сорок поставить отчерпывать… Однако тебе о них знать ни к чему! - спохватился он, к огорчению Ора. - Беги, Соломенная Грива, а то тебе хозяин таких тайн на спине понарисует!
Минула пора жары, настала осень и незаметно переползла в зиму. Ледяной восточный ветер покрывал израненную землю снегом. Когда его сменял сырой ветер с запада, все тонуло в холодной скользкой грязи. Много закоченелых трупов уволокли за зиму к звериным загонам. Когда под весенним солнцем вода стала прорезать морщинки в боках канала, Ор едва поверил, что целый год, луна за луной прошел с тех пор, как он впервые услышал отдаленный гул Подвига.
Тейя спела колыбельную Ириту и сидела в своей комнате, обдумывая, с чем выйдет завтра на пир, куда ее пригласили.
- Госпожа, - приподнял занавесь либиец, - тебя хочет посетить мужчина. - Тейя поморщилась: еще один будет предлагать покровительство. - Его имя Палант из Долины Знания.
- Палант! - Тейя радостно ахнула. - Введи его скорее!
- Вот мы и встретились, - проговорил Палант, разглядывая Тейю. - Но я вижу, став большой певицей, ты за эти годы так и не выросла.
- А ты не округлился, как полагалось бы усидчивому мыслителю. Все такой же тощий.
- Прости, что я так поздно. С утра в Атле полдня болтал со своим приятелем Ситтаром, но только к концу дня он упомянул о тебе, потом рассказал о твоей жизни и даже объяснил, как найти. Конечно, в ответ на мои просьбы.
- Ситтар? Не знаю такого.
- Разве знаменитость может знать всех своих поклонников? Ситтар интересный человек, кстати, тоже из Умизана. Он был купцом, торговал с яптами, потом служил переводчиком во время путешествия Промеата по их земле. А теперь имеет в Атле лавку- покупает смышленых рабов, учит их ремеслам и продает за высокую цену. Я заказывал у него товар…
- А зачем тебе рабы? - перебила Тейя.
- Готовимся в путь на оленях за Ледяную стену и решили взять несколько гиев. Знаешь, я о тебе всегда помнил с тех пор, как услышал твою песню в Ан-жиере, но, посуди сама, искать встреч с подругой Италда не очень-то хотелось…
Тейя кликнула либийца:
- Принеси нам пенного сока и приготовь иш-лох. Как ты умеешь, - добавила она значительно. Раб ушел, польщенно улыбаясь.
Тейя поднялась, взяла в руки лук, провела мизинцем по струнам.
- Хочешь, я спою тебе песню? Новую. Я пела ее только раз, для немногих. Она… но зачем рассказывать! - Пальцы побежали по струнам; мелодия резкая, напоминающая перекличку коттских барабанов, словно раздвинула стены комнаты. Море, порывы ветра, удары весел - и над всем этим ритм волн, приходящих издалека и убегающих вдаль…
Мудрый Цатл стоял на корме ладьи,
Уводя народ в морскую даль
Неизвестность ждала впереди, впереди,
А кругом колыхалась вода, вода.
Уплывали дни и за днями дни,
Люди в страхе глядели в глаза волнам
И молили: "Богиня, не обмани,
Подари долгожданную Землю нам".
Цатлу жрец сказал: "Впереди беда!
Видишь - нет еды, видишь - ветер стих.
Надо ценную жертву богам отдать.
Не помогут, пока не насытим их".
Что же требуют боги? Закрыв глаза,
Долго слушал жрец, как море поет,
Потом иссохшей рукой показал
На Цатлову дочь и сказал: "Ее!"
А девчонке было семнадцать лет.
Пела песни она, как никто другой.
Для нее напевом вставал рассвет.
Напевом ветер играл с водой.
Как прожить без нее? Пожалей, о жрец!
Все молили, а тот качал головой.
И сказала она: "Не грусти, отец,
Боги верно сделали выбор свой.
Не вкусна победа без вкуса слез,
Не согреет лето без злой зимы.
Кто запел, тот в жертву себя принес.
Не горюй, отец!" И шагнула с кормы.
Казалось людям, что жизнь пуста,
Что навеки из жизни песни ушли.
Боги приняли жертву. Наутро встал
Над волнами край Срединной земли.
Тейя опустила голову, успокаиваясь, потом вопросительно взглянула на Паланта.
- Интересная мелодия, - сказал он, проглотив что-то подступившее к горлу.
Либ принес кувшин и миски дымящегося ишлоха.
- В твоих песнях, - продолжал знаток, - есть нечто дикарское. Не пойми это как упрек. Еще в "Деве Стикс" я услышал интонации гийских напевов, но не это главное. Мы отвыкли доверять чувству. Все вокруг и самих себя все время оцениваем, словно хотим продать. А дикие верят, и ты, по-моему, смогла научиться этому.
- Еще бы, - улыбнулась певица, - половину луны я прожила среди них в Умизане. И даже… у меня среди них был друг, совсем юный гий. От него я и услышала напевы, которые ты угадал в моей песне.
- И он жил у тебя, оставив собратьев? Это против их обычаев.
- Значит, ради меня он нарушил обычай!
И Палант услышал рассказ о молодом дикаре, его смешном любопытстве, неожиданной доброте и странных песнях.
- Уходя, он дал мне вот это… - Тейя сняла с шеи ремешок с амулетом. - Что с тобой, знаток?
- Посмотри на обороте справа. Там должна быть трещинка наискосок.
Тейя перевернула камешек.
- Ну, ну, не бойся! - Палант засмеялся, глядя на побледневшую певицу. - Я не колдун. Просто эту игрушку я дал одному гийскому юнцу накануне появления Севза. Значит, он дошел с мятежниками до Умизана и явился к тебе!
- Расскажи, - потребовала Тейя, и настала ее очередь услышать рассказ о нескладном мальчишке, не прошедшем Посвящение и перехитрившем самонадеянного искателя истины.
- Он считал твой подарок защитником от всех бед. И отдал мне - дикий мальчишка, который был смелее и добрее всех моих почитателей. Выходит, я лишила его защиты! - певица отвернулась, пряча слезы.
- Ты же знаешь, что это простая побрякушка.
- Нет! Твой камешек не раз помогал мне, а теперь, когда я узнала его историю, он стал мне еще дороже. - Тейя спрятала амулет на груди. - Узнать бы, где сейчас его бывший владелец, - вздохнула она.
- Мальчик ушел своей тропой, - проговорил Палант. - Вряд ли мы когда-нибудь услышим о нем. Но расскажи мне лучше, как ты решилась покинуть Италда?
- Сейчас я сама удивляюсь, - развела ладонями певица. - Я совершала дерзкие, безумные поступки, и все мне сходило с рук. Страшно вспомнить, как, едва дождавшись, чтобы Италд отплыл, я взяла в одну руку бубен, в другую - ладошку Ирита и пошла на главный рынок, зная, что назад пути нет. У рыночного храма часто поют бродячие певцы. Один как раз стоял перед небольшой кучкой народа. Он пел плохо; когда кончил, никто не поднес ему чашу. Он обошел людей, и кое-кто кинул ему в мешок горсть зерна, кусок лепешки или бусину.
- И тогда ты решилась?
- А что мне оставалось? Я запела самую смешную из песен, сочиненную тайком от Италда. Сын стоял, прижавшись ко мне. Я так давно не пела простым людям, что не сразу нашла верный тон. Но скоро толпа вокруг стала расти, а после песни все стали кричать: "Еще, еще!" Я спела еще две песни и показала на горло - что больше не могу. Тогда люди с похвалами положили передо мной груду даров, и я опять растерялась, не имея ни мешка, ни силы взять заработанное. Тут пожилой пахарь помог мне собрать дары и спросил, не поеду ли я в его общину - там завтра празднество…
Вести бегают быстрее ног. Две луны нас с Притом возили из села в село. Сыну очень нравилось путешествовать. Люди были добры к нам.
- А однажды тебя услышал какой-нибудь устроитель пиров…