Раздались приглушённые смешки.
– Что такое? – выходя из задумчивости, спросил Ангел. – Вы, переселенец, опять не выучили текста?
– Выучил, – передано тараща на преподавателя узкие чёрные глазёнки, заверил Хан. – Вот, пожалуйста… Зачем мятутся народы, и племена замышляют тщетное? Восстают цари земли, и князья совещаются вместе против Господа и против Помазанника Его. Расторгнем узы их, и свергнем с себя оковы их. Живущий на небесах посмеётся, Господь поругается им …
"Сегодня Хан в ударе, – одобрил Лёха. – Ну, оно и понятно. Дорвался, степной необузданный дикарь, до горячего женского тела. Теперь ему и сам чёрт – не брат…"
– Достаточно, переселенец, – печально вздохнул Ангел. – Сегодня вы меня порадовали. Воистину – восстают цари земные, и князья совещаются против него. Воистину…
Естественно, что посудомоечную машину – в преддверии предстоящего падения астероида – никто так и не удосужился отремонтировать.
– Попрошу вчерашних добровольцев – и сегодня – проявить мирскую сознательность, – по завершению обеда обратился к переселенцам старший Ангел. – Благие дела не должны быть одиночными. Постоянство, братья и сёстры мои во Христе, является высшей добродетелью…
Подойдя к знакомой металлической мойке, он открыл краны и обеспокоенно завертел головой по сторонам.
"Странно. Куда же подевалась Ванда? – засомневался Лёха. – Была же на обеде. Сидела на своём обычном месте, кушала с аппетитом, даже парочку воздушных поцелуев послала. Странно…"
– Что ты здесь делаешь? – удивился проходивший мимо Хан.
– А где – потвоему – я должен быть?
– В заброшенном швейном цеху. Мне Графиня сказала, что пошла на свидание с тобой. Мол, только что получила записку… Эй, брат, ты куда?
Вскинув вверх руку, в ладони которой был зажат охранный светложёлтый жетон, он бежал по двору, а в голове навязчиво шелестел тревожный внутренний голос: – "Лишь бы успеть. Лишь бы… Стой, братец, стой! Не пори горячку! Они же, наверняка, у входа в мастерскую выставили часового. Типа – шестёрку на стрёме. Азбука всех записных негодяев…".
Лёха, резко свернув за угол барака, побежал вдоль обшарпанной стены. Выглянув изза угла, он чуть слышно прошептал:
– Так и есть. Если побежал бы напрямик, то – сто процентов – нарвался бы. Как лох последний. То бишь, на парализующий луч лазера…
Рядом с распахнутой дверью маячила светлосерая высокая фигура с чёрным пистолетом в ладони правой руки.
– И пистолет чёрный, и морда охранника того же цвета. Один из приятелей Варвара, понятное дело. Хорошо ещё, что без защитного шлемамаски… Вот, они и нарисовались, форсмажорные обстоятельства. Следовательно, все утренние обязательства – по поводу отсутствия фокусов – аннулируются. Извините, братьяпереселенцы. Сами нарвались…
Он подобрал с земли подходящий по размерам булыжник, взвесил его в ладони и тщательно прицелился. До черномазого помощника Ангела, напряжённовсматривающегося в сторону лагерного плаца, было метров пятнадцатьшестнадцать. Вполне комфортное и удобное расстояние. Но мало было просто оглушить часового. Это надо было сделать так, чтобы клиент – перед тем, как потерять сознание – не успел крикнуть. Или, к примеру, громко застонать.
Бросок, чуть слышный "шмяк", светлосерое тело – вместе с чёрной физиономией, залитой яркоалой кровью – медленно сползло по кирпичной стене швейной мастерской.
"Неплохо, боец! – похвалил сам себя Лёха. – Не растерял полезных профессиональных навыков. Молодец!"
Подбежав к двери, он поднял с земли чёрный пистолет и, направив его на неподвижное тело, надавил на спусковой крючок.
– Шшш, – чуть слышно пропел светлоголубой луч.
"Мол, милых идиотов можно не опасаться, – мысленно перевёл Лёха. – Ладно, продолжаем наши экзерсисы…"
Бесшумно поднявшись на второй этаж, он замер рядом с приоткрытой дверью. За ней располагалось помещение, в котором переселенцы – ежемесячно – проводили рабочие совещания.
– Что же ты, милочка, выёживаешься? – поинтересовался масленый голос Варвара. – Обслужика нас побыстрому, и все дела. Прояви, так сказать, покорность и лояльность, тебе потом за это непременно воздастся. Например, полноценным продуктовым пайком. Ведь, через сутки другие всё продовольствие перейдёт под мой личный контроль. Захочу – буду кормить. Захочу – не буду… Опусти, милочка, табуретку. Не дури. Поставь её на место и снимай штанишки. И с себя, и с нас. Зачем время терять попусту? Твой белобрысый ухажёр? А мы ему ничего и не расскажем. Зачем, собственно? Правда, милочка, не расскажем?
– Серый волк тебе – грязной твари – "милочка", – отозвался чуть подрагивающий голосок Ванды. – Пархатый, облезлый и бешеный. Его и пользуй, гнида черномазая… А я – бургундская потомственная графиня. Гордая, непредсказуемая и своевольная…
– Своевольная, говоришь? Хахаха… Баклажан!
– Шшшш…
"Ванде досталось лазерным лучом, – понял Лёха. – Ладно, ничего страшного. Это не смертельно. Восстановится…"
– Ерунда какаято, – смущённо забормотал Баклажан. – На эту смазливую сучку луч, похоже, не действует.
– Сам – сучка! Пёс фиолетовый! У меня бабушка ведьмой была. Жду двадцать секунд, после чего напущу на вас Проклятье "мужского бессилия". Время пошло.
– Что будем делать, босс?
– Придётся задействовать грубую физическую силу, – презрительно хмыкнул Варвар. – Посмотрим, как эта нежная аристократка справится с тремя здоровенными мужиками. Доигралась ты, Графинюшка. Доигралась, родная. Не выйти тебе отсюда живой. Потом, вволю натешившись, придётся придушить. Если, конечно, прощенья не вымолишь…
"Луч не сработал изза того, что бабушка Ванды была ведьмой?", – засомневался Лёха. – "Или же хитрые Ангелы подсунули бракованную и маломощную технику? С них, тихушников, станется. Не стоит, сосёнки смолистые, рисковать… Придётся бить на поражение. Так оно вернее будет. Нынче нам не до слюнявых сантиментов…".
– Ааа! – отчаянно завизжала Ванда. – Не подходите, гады мерзкие! Ааа! Помогите! На помощь!
Спрятав пистолет в карман, Лёха распахнул дверь и, принимая боевую стойку, прыгнул вперёд.
Рукопашный бой – на замкнутом пространстве и в профессиональном исполнении – вещь скоротечная. Особенно, если имеет место быть эффект внезапности. Это только в пошлых голливудских боевиках драка длится и длится, занимая собой чуть ли не четверть всего фильма. Мелькают кулаки и ноги, герои, не жалея сил и не ведая жалости, дубасят друг друга. Дубасят, падают, встают, дубасят, падают… Далее – строго по кругу.
Ерунда всё это – для тех, кто понимает, конечно. Десятьпятнадцать секунд, и всё кончено. Ну, максимум тридцать…
Удар, удар, удар, пируэт, блок, удар, удар. Хрипы, хруст, болезненные стоны, тишина.
"Честно говоря, особо и гордитьсято нечем, – выдохнув, мысленно признался Лёха. – Бывший "грушник", отдавший шесть полновесных лет Конторе, замочил трёх штатских мужичков? Подумаешь. Не велика заслуга… Все трое были здоровенными неграми? Это ничего не меняет. Ничего. В том смысле, что в большую мишень – и попадать гораздо легче… Кстати, а Варварто, морда президентская, успелтаки ответить разок. Бровь, гадина, рассёк. Ладно, до свадьбы заживёт… Что мы имеем на настоящий момент? Три однозначных трупа. Причём, у Баклажана из спины торчит чёрная рукоятка… Заточка?"
– Откуда ножичек? – осторожно обнимая худенькие женские плечи, спросил Лёха.
– Актриса подарила на прощание, – пряча лицо у него на груди, ответила Ванда. – И, вообще, у нас в ге… в графстве все благородные девушки умеют обращаться с холодным оружием. Мол, старинные благородные традиции.
– Правильные традиции. Очень полезные.
– Иии…, – зарыдала девушка. – Мамочка моя! Иии…
– Начинается запоздалая истерика? Может, пощёчин надавать?
– Не надо – пощёчин… Иии…
– А, поцеловать?
– Целуй…
"Крепкие нервы у девицы, – одобрил Лёха. – А как вы хотели? Потомственная бургундская графиня, какникак. Благородная, гордая и отважная. Не каждому странствующему идальго – достаётся такая. Такая… Слов нет – какая. Повезло мне. Несказанно – повезло…"
Минуты через тричетыре Ванда успокоилась и, доверчиво заглядывая ему в глаза, спросила:
– А, что мы теперь будем делать? Может, уйдём? Мол, пусть все думают, что злобные негры, поссорившись, сами поубивали друг друга?
– Боюсь, ничего не получится, – возразил Лёха. – Ктото, наверняка, чтото видел. Ктото – чтото слышал. Обязательно вычислят. Ни сегодня, так завтра. Вон, у тебя куртка вся испачкана в крови.
– Я постараюсь отстирать. То есть, незаметно отстирать.
– Пожалуй, мы поступим подругому. Есть у меня одна дельная мысль. Будем, радость моя сероглазая, форсировать события…
Глава одиннадцатая
Смена статуса
Камера была достаточно светлой, просторной и комфортабельной. Но, всё же, лишь тюремной камерой.
"Вернее, камерой предварительного заключения, расположенной в какомто здешнем изоляторе, – отметил про себя Лёха. – Для различных правонарушителей и прочих подозрительных персон, утративших доверие высокого начальства. Или просто, к примеру, попавших под подозрения в крамоле и ереси… Нас же с Графиней поместили сюда совсем подругому поводу. То бишь, всё идёт в соответствии с планом. Немного поменяли свой общественный статус, не более того. Но мероприятие происходит в допустимых рамках… Тьфутьфутьфу! Стукстукстук!"
План был совсем нехитрым. Правда – при этом – коварным и изощрённым. Но, что называется, в меру. Без явной подлости и грязного свинства.
Ещё раз окинув взглядом три хладных трупа, Лёха объявил:
– Идём сдаваться епископу! То есть, старательно объясняться, настойчиво извиняться и истово каяться.
– Ты уверен? – засомневалась Ванда. – "В расход" же, наверняка, отправят…
– Не думаю. Они же первыми начали? В смысле, негры?
– Первыми.
– Мы же просто защищали твою девичью графскую честь?
– Защищали. Мою девичью честь.
– Кроме того, мы будем отчаянно интриговать, – загадочно прищурился Лёха. – Причём, по полной программе.
– Это как?
– Как учили – в своё время – в одном профильном заведении. Применяя психологические навыки и шпионские методы… Это, ведь, епископ Альберт лично занимался формированием команды "помощников"? Он самый. А по факту получается, что ошибку допустил. Мол, отобрал совсем не тех людей. Это же выбранные им бойцы – в первый же день новой службы – принялись безобразничать и беспредельничать, меры не зная? Так у нас получается?
– Ну, вроде…, – смущённо пробормотала Ванда.
– Не "вроде", а так оно и есть! Следовательно, что?
– Что?
– Следовательно, нашему седобородому епископу – если дать делу ход – никогда уже не получить повышения по службе, – назидательно ткнув пальцем в облупленный потолок, сообщил Лёха. – Такие откровенные ляпы, увы, не прощаются. Наоборот, могут – в качестве справедливого и заслуженного наказания – сослать в какуюнибудь затрапезную глухомань. В медвежий угол, образно выражаясь…
– Альберт, он же хороший. Честный и добрый…
– Извини, Графиня, но придётся – на время, естественно – позабыть о бургундском аристократическом благородстве. Ситуация так сложилась, ничего личного… Кроме того, подружка сердечная, мы имеем на руках и второй бронебойный козырь.
– Какой?
– Нож, подаренный тебе Актрисой, которая – в свою очередь – приходится уважаемому епископу любовницей. Причём, любовницей беременной… Откуда у переселенки, содержавшейся в фильтрационном лагере, взялось холодное оружие? Высокопоставленный любовник подарил? Так, ведь, получается?
– Ну, знаешь, это уже откровенный перебор! – искренне возмутилась Ванда. – Мэри является моей доброй и единственной подругой. Да и тебе, коварный и вероломный тип, она не чужая… Это же подло!
– Не горячись, радость моя, – улыбнувшись, посоветовал Лёха. – Мы же не будем всерьёз шантажировать почтенного Альберта. Так, только самую малость… Пусть поможет нам выбраться из этого пикового расклада. Не более того. Разойдёмся – к взаимному удовольствию – краями, пожав друг другу руки. Как в лазоревом бескрайнем море – белоснежные пассажирские лайнеры…
– А епископ сможет? В смысле, помочь нам выбраться?
– Безусловно. Впрочем, тут всё зависит от тебя…
– Почему – от меня? – пушистые ресницы Ванды удивлённо затрепетали. – Что ты, Алекс, имеешь в виду?
– Понимаешь, на заполярной метеостанции ждут супружескую пару. Не думаю, что епископ предложит нам другие дельные варианты… Так, собственно, как?
– Не знаю, идальго, на что это вы намекаете…
– Ванда, прекращай свои графские штучки. Ну, хотя бы, на время. Согласна выйти за меня замуж?
– Согласна, чурбан ты неотёсанный. Раз другого выхода нет…
– Я, честное слово, сейчас обижусь, – нахмурившись, пообещал Лёха. – Причём, всерьёз и надолго.
– Совсем шуток не понимаешь? Я и говорю, мол, чурбан стоеросовый и деревенщина законченная… Согласна. Причём, с великой радостью и с неземным восторгом… Так лучше?
– А, то!
– Тогда – целуй…
Выйдя из помещения бывшей швейной мастерской, они – через лагерный плац – направились к учебному корпусу.
Через правое Лёхино плечо были небрежно переброшены четыре кожаных ремня – с чёрными пистолетными кобурами. Ванда сжимала в ладони левой руки светложёлтый охранный жетон, а в ладони правой – чёрную ручку окровавленного ножа.
Когда до учебного корпуса оставалось пройти метров тридцатьсорок, Лёха велел:
– Останавливаемся!
– Что дальше? – растерялась Ванда.
– Стоим. Отсвечиваем. Ждём… Ага, нас, кажется, заметили. У окон крайней учебной аудитории уже толпятся, отталкивая друг друга, переселенцы и переселенки…
Вскоре из дверей центрального входа показаласьвыбежала светлосерая фигура с двумя алыми лычками на левом плече.
– Что произошло? Икк? – испуганным голосом поинтересовался старший Ангел. – Чрезвычайное происшествие? Икк?
– Оно самое, – вальяжно улыбнулся Лёха. – Срочно отведи нас к епископу! И, пожалуйста, ничего не спрашивай. Государственная тайна! Понятно?
– Ммм… Эээ…
– Охранная бляха! – поднимая над головой светложёлтый жетон, известила Ванда.
– Кажется, понял, – боязливо и уважительно косясь на окровавленной нож, заверил старший Ангел. – Пройдёмте, господа переселенцы. Пройдёмте!
Епископ, как и ожидалось, оказался человеком понятливым, сообразительным и хладнокровным.
Первым делом, он, грозно сведя густые брови к переносице, выставил старшего Ангела за дверь. Вторым, велел – демонстративноравнодушным голосом:
– Рассказывайте, сладкая парочка. Только подробно, доходчиво, по делу и, не перебивая друг друга.
Выслушав доклад, он кратко подытожил:
– Бывает. С точки зрения классической философии – ничего необычного и удивительного не произошло. Ошибки – по нашему сложному и непредсказуемому Миру – вещи обыденные…
После этого Альберт достал из кармана тёмнофиолетовой рясы светлозелёный мобильный телефон и, небрежно потыкав длинным указательным пальцем в клавиатуру, произнёс:
– Срочно ко мне! Что? Через десять минут? Прекращай заниматься глупостями! Немедленно! Обоих сошлю в пустыни африканские! Полторы минуты даю! Шалава мечтательная! Быстро у меня…
Вскоре в комнату вошла Лана – растрёпанная, раскрасневшаяся, с замутнённым взглядом.
Ванда, смущённо глядя в сторону, тихонько хмыкнула. А Лёха подумал: – "Это становится похожим на бесшабашный и цветастый водевиль. На монголотатарский разнузданный водевиль, ясная лавочка. В том плане, что широкая и удобная лавочка…".
Епископ, отведя в сторону, о чёмто минут пятьсемь пошептался со странным Ангелом.
– Всё сделаю, не сомневайтесь, – одобрительно посматривая задумчивыми аметистовыми глазами на Лёху и Ванду, заверила девушка. – Всё, и даже больше…
Когда Лана ушла, Альберт поинтересовался:
– А чем, молодые люди, я могу помочь? Какие у вас имеются – на известную тематику – мысли и пожелания? Поделитесь, пожалуйста. Если вам, конечно, не трудно…
– Мы, отче, хотим обвенчаться, – уверенно зачастила Ванда. – А потом отбыть на далёкие заполярные острова. Чем быстрее, тем лучше. Можно и навсегда… То есть, сперва обвенчаться, а потом, подписав все необходимые документыконтракты, отправиться на острова. Чтобы наблюдать за здешней погодой. Но – главное – обвенчаться…
"А ведь она в меня влюблена! – обрадовался Лёха. – Причём, понастоящему! Ура! Ура! Ура! Вот, только… А где же та записка – якобы, от меня – которой Графиню заманили в заброшенный швейный цех? Спросить? Не спросить? Неудобно както… Откуда, вообще, взялась эта крамольная и дурацкая мысль? Бред горячечный…"
Выслушав, не перебивая, Ванду, епископ уточнил:
– Значит, хотите – как можно скорее – попасть на далёкие заполярные острова? Очень – хотите?
– Очень.
– А ситуацию с тремя негритянскими трупами и одним полумёртвым идиотом я должен закрыть самостоятельно?
– Ага. Ради нашего общего спокойствия, – подтвердил Лёха и тут же, поймав укоризненный взгляд Ванды, пояснил: – Мы находимся в одной утлой лодочке. Так, вот, получилось. Бывает… У вас – в этом Мире – гораздо больше возможностей. Следовательно, вам, отче, и отдуваться… Поверьте, если возникнет строгообратная ситуация, то я…
– То есть, когда у вас, молодой человек, будет больше возможностей, то вы отработаете?
– Почему бы и нет? Вы же, отче, философ? Следовательно, должны понимать, что…
– Я всё понимаю, – подтвердил Альберт. – Вы просите у меня помощи? В долг? Так?
– Так.
– И клятвенно обещаете, если представится такая возможность, этот долг вернуть?
– Сторицей.
– Что же, ловлю на слове. Пусть будет так… Вопрос с негритянскими трупами я, конечно, закрою. Со всеми четырьмя. Мол, поубивали друг друга, не поделив властных полномочий…
– В первый же день? – уточнила Ванда.
– Что в этом странного? В нашем Мире, как, впрочем, и во всех других Мирах, Власть является страшным и безжалостным наркотиком. Вернее, жажда Власти. Думаю, что Великая Инквизиция воспримет данный аспект с полным и всеобъемлющим пониманием… Вам же, будущие супруги, предстоит – как можно быстрее – покинуть "Чистилище". Как говорится, от греха подальше. У покойного Варвара, как известно, было достаточно много приятелей и последователей. Чуть ли не четыре пятых третьего мужского барака. Пардон, третьей мужской казармы… Ладно, и с этим моментом я разберусь самостоятельно. Может, Хана и Сизого подключу. Да и Облом, когда оклемается и выйдет из карцера, им потом поможет…
В помещение вернулась Лана и, протянув целую кипу светлозелёных бумажных листов, пояснила:
– Здесь всё просимое.
– Что – конкретно? – насторожилась Ванда.
– Всё. Вся ваша дальнейшая, извините, судьба. Семилетний островной контракт. Обязательства в общей гражданской лояльности. Стандартный брачный договор.
– То есть, после подписания этого договора мы станем полноценными мужем и женой?
– Нет. Только официальными. Так сказать, для общей статистики и затребованных документов.
– А понастоящему когда?