– Понастоящему? – в фиолетовых глазах горной ламы зажглась крохотная насмешливая искорка. – У вас с этим, друзья, и сейчас всё нормально. Поверьте. Вы – настоящие…
– Обряд венчания, конечно, состоится. Но только чуть позже, – видимо, сжалившись, пояснил епископ. – Когда будут утверждены – высоким Руководством – все остальные документы. То есть, на днях. А пока вам, потенциальные молодожёны, предстоит провести несколько суток в… Извините, но в вынужденной изоляции. Ничего личного. Строгие служебные инструкции… Автобус, который доставит вас на следующую рабочую точку, подойдёт через несколько минут… Все бумаги подписали? Молодцы. Хвалю. Тогда будем прощаться. Ну, удачи вам, светлые молодые люди. Светлой – удачи…
У приземистого автобуса (тёмнозелёного такого, обычного для "церковного" Мира), их уже ждал Хан.
– Здорово, брат! – обрадовался Лёха.
– Привет, – состроив печальную физиономию, отозвался Хан. – Увидимся ли ещё?
– Не ссы, лягуха степная. Увидимся. Мир тесен – до полной невозможности. Вернее, Миры…
– Вопервых, милый, не надо говорить при мне гадкое слово – "ссы", – нахмурилась Ванда. – Если, конечно, не хочешь, чтобы я тебя бросила. Сразу и навсегда. Не для нежных графских ушей это словечко предназначается. Изволь – на будущее – учитывать… Вовторых, Хан, мы ещё непременно встретимся. Причём, не один раз.
– Ой, ли?
– Встретимся. Не в этом Мире, так в другом. Предчувствие у меня такое. А, как известно, это людские предчувствия ничего не стоят. Даже занюханной медной монеты. А ведьмины, наоборот, ценятся необычайно и повсеместно…
– Тогда, ладно, – широко и доверчиво улыбнулся Хан. – Верю. Встретимся. Вот, держите, – бдительно оглядевшись по сторонам, протянул на раскрытой ладони прямоугольную толстую пластиковую карточку. – Лана велела вам передать. Она у меня такая. Справедливая, щедрая и честная…
– Что делать с этой штуковиной?
– Толком не знаю. Я же – степной дикарь. Извините. Карточку надо вставлять в разную… В разную "аппаратуру", как говорит Лана. Чтобы смотреть всякие закрытые "телевизионные программы" и иметь доступ к "видеообщению"… Вы поняли чтонибудь?
– Более или менее, – заверил Лёха. – Разберёмся, брат. Не впервой. Спасибо.
– Понятное дело, что про эту хитрую прямоугольную штуку никомуникому нельзя рассказывать.
– Понятное. Не сомневайся…
Со скрипом распахнулась автобусная дверь.
– Залезаем, пассажиры! – скомандовал усатый шофёр.
– До встречи, брат степной.
– До встречи, ребята. Счастья вам…
Камера была достаточно светлой, просторной и комфортабельной. Но, всё же, лишь тюремной камерой.
Две узкие койки, разделённые прямоугольным обеденным столом. Два пластиковых стула, потрёпанное низенькое кресло, тумбочка с телевизором. Колченогий журнальный столик, заваленный различной макулатурой. Широкий книжный шкаф, заполненный разномастными книгами и книжицами. Туалет и ванная комната. Крохотная кухня с электрической плитой, посудной мойкой и двухкамерным холодильником.
"Самое противное, что кругом понатыканы камеры видеонаблюдения, даже в ванной и в туалете, – печалился Лёха. – И свет нигде не выключается. Да и выключателей нет. Чёрт знает что! Блин горелый, лишённый всякой сексуальности…"
Да, сексуальностью здесь и не пахло. Они четвёртые сутки обитали в этой камере, то бишь, уже четвёртые сутки считались законными мужем и женой. Да, венчания пока так и не было. Но брачный договорто был подписан? Был. Епископ Альберт даже печать какуюто – краснопурпурного цвета – на нём поставил.
"Толкуто от этого? – внутренне кипятился Лёха. – Ноль! Полный и запредельный ноль! Ванда даже целоваться – под прицелом видеокамер – отказывается. Не говоря уже о большем. Мол, графиня потомственная, воспитанная в моральной строгости… Садисты законченные. Так вас всех и растак. Статус поменялся – с холостого на женатый? Нуну, както этого не ощущается. Никак – не ощущается…"
На журнальном столике лежала только всякая и разная религиозная белиберда – откровеннопропагандистской направленности. В том числе, рекламные проспекты различных скитов и церквушек, расположенных на берегах южных тёплых морей.
"Это, скорее всего, местные "церковные" курорты, – решил Лёха. – Причём, достаточно комфортабельные – с грязевыми ваннами, тренажёрными залами, турецкими банями и минеральными источниками. Знакомое, в общем, дело. Высокое начальство должно гдето полноценно и разнообразно отдыхать от трудов праведных…"
В телевизоре работал только один канал. И то насквозь официальный, посвящённый – на девяносто восемь процентов – всяким религиозным новостям и событиям. Но даже из увиденного и услышанного становилось понятно, что в этом Мире не всё гладко. Далеко, ейей, не всё. Сквозила – в лицах и голосах дикторов – определённая напряжённость и растерянность.
– Понятное дело, астероид ожидают, – хмыкал Лёха. – Вот, и суетятся, морды. Впрочем, на их месте кто угодно суетился бы. Делото серьёзное. Без дураков. Грохнется эта космическая бандура – никому мало не покажется… Тьфутьфутьфу! Стукстукстук!
У них с собой, конечно, была пластиковая карточка доступа к другим программам, да и специальная прорезь, подходящая по размерам, в телевизионном корпусе обнаружилась. Но, как быть с камерами видеонаблюдения?
"Наверняка, отнимут карточку, – мысленно сомневался Лёха. – И Лане может достаться на орехи. Карточки доступа, скорее всего, в Мире "церковников" находятся под строгим учётом. Ладно, отложим до момента прибытия на метеостанцию. Тогда, может быть, и воспользуемся…"
Ванда – первые два часа заключения – ни на шаг не отходила от телевизора. Приоткрыв карминные, изысканноочерченные губы, не отрываясь, она смотрела на экран и зачарованно молчала. Но потом девушке надоело выслушивать нудные поучения и наставления из уст солидных бородатых дядек, облачённых в нарядные рясы, и она переключилась на книжную полку, где обнаружилось – в том числе – и несколько толстых романов, посвящённых местному Средневековью.
Утром Ванда встала в дурном расположении духа – всё хмурилась, задумчиво молчала, а во время завтрака непрерывно барабанила – по деревянной столешнице – тоненькими пальчиками.
– Что с тобой, любовь моя? – забеспокоился Лёха. – Голова болит? Не выспалась?
– Сон плохой приснился, – призналась девушка. – Яркий такой, цветной, реальный, запоминающийся. Про такие говорят, мол, вещий. Представь, ммм… Длинные цепи покатых гор. Широкаяширокая долина, зажатая между хребтами. По долине неторопливо бродят странные, внешне неуклюжие животные. Каждое – размером с двухэтажный дом. И, вдруг, с неба на них пикируют гигантские летающие ящеры. Злобные такие, ловкие, зубастые… Вопли, визг, хрип, боль, стоны. Кругом – лужи и ручьи крови. Яркоалой такой, дымящейся. Кошмар, короче говоря…
– Кошмар, – согласился Лёша. – А кошмарные сны, как утверждают мудрые очкастые доктора, следует забывать. Причём, сразу и навсегда…
После обеда Ванда, усевшись в старенькое уютное кресло, с головой погрузилась в чтение. Лёха устроился напротив, на обыкновенном пластиковом стульчике, и, делая вид, что с интересом изучает различные религиозные брошюры, исподтишка наблюдал за женой.
"За женой? – не переставал удивлённо нашептывать приставучий внутренний голос. – Ну, надо же! Это ты, братец, выдал. Типа – отколол номер. Столько лет являлся записным и идейным холостяком – прожжённым таким и насквозь циничным. И, что? Попал, волею сумасшедшего случая, в чужой Мир, да и влюбился – до полной потери пульса – в первую встреченную смазливую девчонку. Мало того, что влюбился, так ещё, ни разу не переспав, женился. Удивительное дело! Ёпрст ни за что не поверит и умрёт, корчась в приступах клоунского смеха… Правда, девчонкато будет не из простых. Потомственная бургундская графиня – гордая, отважная, прекрасная и чутьчуть капризная. Наверное, в этом всё и дело… Впрочем, готовит она просто замечательно и вкусно, пальчики оближешь. Графская семья, всё же, к богатеям не относилась… А какие у неё ноги, Боги мои! Побыстрее добраться бы до них. Типа – в приватной супружеской обстановке… Да, воистину, неисповедимы пути Господни…"
Ванда, захлопнув книгу и недовольно поморщившись, сообщила:
– Скукотища смертная. Сплошные походы за всякими "Святыми Граалями" и героические сражения с иноверцами. Ни единого упоминания о трепетной и нежной любви. Ни единого! Представляешь?
– Не представляю, – улыбнулся Лёха. – Дальние героические походы – без жаркой любви? Бред однозначный.
– Может, тогда дорасскажешь свою историю? Про суровую и загадочную Сибирьматушку?
– Конечно, радость моя сероглазая. Слушай…
Глава двенадцатая
Лёха. Ретроспектива 05. Сибирская экзотика
– Пельмени? – нерешительно выпуская из ладони вилку, засомневался Лёха. – Супчик какойто, щедро сдобренный густой сметаной…
– Правильно, сибирские пельмени полагается кушать ложкой, – невозмутимо подтвердил директор заповедника. – То бишь, хлебать. Если, конечно, имеешь дело с настоящими сибирскими пельменями, а не с халтурным "новоделом".
– А что ещё имеется в миске? Кроме пельменей и сметаны?
– Много чего полезного. Картошка, морковка, капуста, лук, черемша, бобы. Правда, некоторые нынешние хозяйки заменяют бобы фасолью. Ничего не попишешь, тлетворное влияние цивилизации…
– А зачем, вообще, превращать пельмени в суп? В том плане, что добавлять в бульон всякие и разные овощи?
– Не знаю точно. Наверное, для калорийной питательности и повышенной витаминности. Не нами, как говорится, заведено. Не нам, получается, и отменять. Классика жанра, короче говоря… Как оно – на вкус?
– Своеобразно, – активно работая деревянной ложкой, признался Лёха. – Ну, отставной десантник, ещё по водочке? И переходим на "ты"?
– Переходим… За знакомство и взаимовыгодное сотрудничество! Вздрогнули?
– Вздрогнули. За – знакомство.
Естественно, что вскоре и черноволосая Татьяна была приглашена за обеденный стол.
– Типа – составить полноценную компанию, – галантно пояснил Лёха. – Что это за гулянка такая – без прекрасного женского пола? Бред законченный. Не понашему это. Не порусски…
– Не порусски, в натуре! – хмельно взмахнув рукой, подтвердил Василий Васильевич. – Присаживайся, Танюха! Не стесняйся.
– Благодарствуйте, добры молодцы, – понимающе улыбнулась деваха. – Присяду… Водочки? Наливайте!
– Ну, за присутствующих здесь милых дам! – провозгласил дежурный тост Лёха.
– Правильно, за дам! – поддержал разошедшийся очкарик. – За "не дам" я пить не буду… Ура!
Ещё через парутройку тостов Василий Васильевич пропал – ушёл по малой нужде в туалет и не вернулся.
"И Бог с ним, – подумал Лёха. – Совсем запьянел, десантник хренов. Несёт всякую ахинею. Того и гляди, начнёт песни орать. Мол, чёрный ворон, да чёрный ворон… А не будешь подпевать, так ещё и обидится. Кулаками начнёт размахивать. Придётся – сугубо для острастки – в табло заехать. Потом, понятное дело, будет обижаться и дуться…"
Дружеские посиделки развивались по стандартному, многократно апробированному сценарию.
– Может, поднимемся к тебе? – призывно и развратно подмигивая, предложила раскованная Татьяна. – Накурено здесь очень. Да и, вообще, неуютно.
– Неуютно, – старательно туша сигарету в хрустальной пепельнице, согласился Лёха. – Пожалуй, поднимемся. Чтобы, симпатичная ты моя, никому не мешать и не отсвечивать… Тогда и шампанского надо прихватить с собой. Орешков, пряников и конфеток.
– Шампанское? Фи! Не люблю это кислое и пузырчатое пойло. Изжога после него… Знаешь, что?
– Что?
– Я из бара возьму настойку местную, фирменную. Это пшеничная самогонка тройной очистки, настоянная на "золотом корне". Знаешь, гость дорогой, чему данный корешок способствует?
– Усилению мужской потенции? – глупо улыбнувшись, предположил Лёха.
– Вово, многократному усилению и продлению. Подожди минуточку, я чичаза…
Татьяна скрылась за боковой дверью.
"Не нравится мне сложившаяся ситуация, – дежурно трогая ногой дипломат, стоящий под столом, подумал Лёха. – Почему – не нравится? По совокупности разных фактов, факторов и нюансов. Вопервых, больно уж быстро запьянел очкастый директор заповедника. Быстро, неправдоподобно и картинно. Вовторых, и в поведении черноволосой шустрой девицы ощущается некая явная наигранность. Вернее, тщательно отрепетированная и заученная игривость… А эти дурацкие словечкифразы? "Чичазачичаза"? "Будьте такими добренькими"? "Благодарствую"? Искусственностью так и прёт. Неряшливый и слегка пошловатый спектакль, поставленный неумелым режиссёромлюбителем… Впрочем, может, я ошибаюсь? То есть, откровенно перебарщиваю? Ладно, разберёмся. Чай, не впервой…"
Оказавшись в номере, они – как и полагается в таких случаях – слегка поцеловались и немного потискались, после чего Татьяна – страстномедовым голоском – предложила:
– Миленький, давай – чисто для начала наших сладких отношений – дерябнем по рюмашке настойки? Где у тебя рюмкистаканчики? Ага, вижу… Тебе до краёв наливать?
– До краёв.
– Миленький, а ты дверь закрыл только на ключ?
– Ага. А, что?
– Ничего. Только – на всякий пожарный случай – задвинь ещё и щеколду. Мне так спокойней будет. Типа – уютней и раскованней. Ну, пожалуйста, соколик ясный…
Щёлкнув массивной щеколдой, Лёха вернулся в комнату и, брезгливо тыкая пальцем в сторону кровати, возмутился:
– Таракан, мать его, пробежал! Жирнющий… А Василь Васильевич намедни хвастался, мол: "У нас на опорной базе всё обустроено по высшему разряду. Всё схвачено. Даже привередливых европейцев поселить не стыдно…". Трепло кукурузное. Фантазёр очкастый…
– Таракан? – присаживаясь на корточки перед кроватью, забеспокоилась Татьяна. – Быть такого не может! У нас их, усатых, отродясь не бывало. Тебе, соколик столичный, наверное, показалось… Вот, это же шелуха от семечек! Горничная – лентяйка, так её и растак. Обязательно нажалуюсь директору.
– Шелуха? Точно? Не таракан? – ловко меняя рюмки местами, обрадовался Лёха. – Ладно, это в корне меняет дело… Давай, красотка сибирская, дерябнем. Иди, шустрая, ко мне… Ну, за страстную любовь – без конца и без края! Чтобы – до самой утренней зорьки! Вздрогнули… Крепкая же у тебя, милаха чернявая, настойка. Забористая. Даже слёзы навернулись на глазах.
– Крепкая, – беззаботно зевнула Татьяна. – Как и полагается…
Минуты через полторы девица, опустившись на пол и подложив под щёку узкую ладошку, сладко уснула.
– Даже слюни пускает во сне, – умилился Лёха. – Да, везде всё одинаковое. Хоть в Москве белокаменной, хоть в Сибири дремучей. Обмельчал народ. Обмельчал. Все так и норовят – спереть денежку у ближнего своего. То бишь, разбогатеть быстро и по лёгкому. Гопота уголовная и меркантильная. Мать их всех… Интересно, а моя черноволосая наяда в настойку подсыпала лошадиную дозу снотворного? Или же – клофелина? Впрочем, теперь это её личные проблемы. Насквозь приватные, так сказать…
Он открыл дверь, ловко подхватив Татьяну на руки, вынес безвольное тело в коридор и, пройдя метров пятнадцать, пристроил спящую девицу на тахту, стоявшую рядом с разлапистой искусственной пальмой.
– Что случилось? – появляясь со стороны лестничной площадки, спросил Василий Васильевич.
"Обеспокоенно, гнида, спросил, – отметил про себя Лёха. – Причём, практически трезвым голосом. Ухарь сибирский, одним словом. Вернее, ухорез отвязанный…"
Вслух же он ответил другое:
– Умаялась, бедняжка. Бывает. Пусть спит. Не надо её, ласточку нежную, беспокоить. Кстати, Василий… Ничего, что я так тебя называю?
– Нормально. Называй.
– Во сколько мы завтра вылетаем?
– Подъем – в шесть часов утра, – откровенно заскучав, сообщил директор заповедника. – Минут сорок отведём на умывание и завтрак. В семь нольноль уже желательно взлететь.
– А когда вернёмся в Ванавару?
– Завтра вечером, тщательно осмотрев объект, и вернёмся. Скорее всего. Если ничего не случится… Тьфутьфутьфу!
– Ну, и ладушки, – заразительно зевнул Лёха. – За хлебосольное гостеприимство и за угощенья сытные – спасибо. Всё было очень вкусно и питательно. Спокойной ночи, десантник!
– Спокойной ночи…
Утром, справив естественные надобности и наскоро умывшись, он облачился в удобный финский спортивный костюм цвета тропической морской волны, а на ноги напялил старые, на совесть разношенные кроссовки.
– Буду работать под классического городского туриста, – посмотревшись в зеркало, язвительно хмыкнул Лёха. – А, что прикажете делать? Ничего другого, извините, нет. Ладно, и так сойдёт. Не впервой…
Прихватив дипломат с наличностью и новенький накомарник, он покинул гостиничный номер.
В столовой было солнечно и тихо. Директор заповедника, одетый в финский тёмнофиолетовый спортивный костюм, уже завтракал. Вяло обгладывая куриное бедро, он предложил:
– Присаживайся, столичный гость, насыщайся. Пиво? Водочка? Не стесняйся.
– Спасибо, но воздержусь.
– Что так?
– У меня вестибулярный аппарат слабый. А тут, понимаешь, на вертолёте лететь предстоит. Болтанка, мать её…
– Понятное дело.
– Ага. А ты, Василий, чего такой смурной?
– Татьяна приболела. Наверное, чемто отравилась. В больницу – ещё ночью – отправили.
– Бывает, – присаживаясь за стол, лицемерно вздохнул Лёха. – Кстати, ты сегодня без очков.
– Линзы вставил. Тайга, она очкариков не любит.
– Ясно… Одёжкато у нас почти одинаковая.
– Одёжка? – непонимающе переспросил Василий Васильевич. – А, это ты про спортивные костюмы. Случайность… На месте, всё равно, переоденемся. На "Пристани"… Кушай, Алексей, кушай. Через пятнадцать минут выезжаем в аэропорт…
Вертолёт, поднявшись над землёй, секунд на тридцатьсорок завис на одном месте, после чего, медленно набирая высоту, уверенно устремился на север.
Когда набор высоты завершился, вертолётные винты запели уже в другой, гораздо более спокойной тональности, позволявшей даже немного поговорить. Небо было голубым и безоблачным, поэтому из иллюминатора вертолёта открывался отличный панорамный вид на загадочные сибирские дали.
Минут через пятьшесть Василий Васильевич приступил к подробным комментариям:
– Центральная часть заповедника "Тунгусский" представляет собой потухший кратер древнего мезозойского вулкана. Видишь, Алексей, склоны его чаши? То бишь, чаши кратера?
– Угадываются, в принципе.
– Молодец, двигаемся дальше… Итак, изломанная цепь высоких сопок впереди. Это – знаменитый Лакурский хребет. Чуть в стороне ох хребта располагается гора Фаррингтон. Её высота превышает пятьсот тридцать метров – относительно уровня моря… А, вообще, местность, над которой мы сейчас пролетаем, сильно заболочена. Эти бурые узоры внизу и являются болотистыми бочагами, чередующимися с непроходимыми топкими трясинами… Теперь о серых и слегка зеленоватых нитяхлиниях. Это, естественно, реки и ручьи. Кимчу, Хушма, Дюлюшма, Мамонная, Макирта, Верхняя Лакура… Пятна, отливающие на солнце благородным старинным серебром? Озёра, конечно. Вон то – озеро Чеко. Это – озеро Пиюнга…
– Красиво, – признал Лёха. – И даже очень.
Вскоре директор заповедника объявил: