- Не знаю. - ответил я, чувствуя что-то неприятное.
- Через час?
- Нет. Думаю, что не очень скоро. У нас с тобой есть общие дела. Ты очень важна. Ты - избранная, - пытался хоть как-то утешить ее я, говоря при этом, в принципе, правду. После моего ответа она ударилась в слезы, которым сопутствовали лишь тихие всхлипывания. Через время к ее стенаниям добавились следующие многократно повторявшиеся слова: "Плохо! Очень плохо!" Она говорила все это таким жалобным голосом, что от каждого издаваемого ею звука мое сердце содрогалось. Пытаясь отвлечь себя от становившегося все более настойчивым сострадательного шепота в моей голове, я спросил украденную девушку, что же ей кажется плохим. Поначалу мне не удавалось получить ответа, потому как всякое обращение игнорировалось, но спустя пару минут жертва слегка успокоилась и посмотрела недоверчиво в мои глаза. Не знаю, что она хотела найти там, но через мгновенье пред лицом моим оказался протянутый ее рукой листок, сложенный пополам. Я принял это послание, но ознакомляться с ним мне не хотелось - зашкаливавшее тогда во мне сентиментальность в случае дополнительного стимулирования могла заставить совершить меня роковую ошибку. Поэтому-то я и не решался разворачивать листок до тех пор, пока мы не заехали во двор моего дома.
На врученной бумажке был рисунок, выполненный, как мне кажется, в стиле абстракционизма. Большая женщина, стоя на коленях, протягивает свое сердце другой женщине, которая значительно меньше размерами. Над коленопреклоненной имелась надпись "Мама", другая фигура, похоже, символизировала мою пленницу. Под картинкой было написано: "Люблю маму. Спасибо за жизнь и счастье, которые ты мне отдала".
Не знаю, ответила ли на мой вопрос этой картинкой моя новая знакомая, но после изучения того, что было нарисовано и написано на листке я почувствовал, что растроган так, как никогда ранее не был. Мне даже вдруг захотелось завести автомобиль и увезти обратно это бедное и ни в чем неповинное существо, но мой мозг, мечась между жалостью и самосохранением, все же выбрал иное будущее для девушки. Вместо того, чтоб предпринимать попытки реставрации былой жизни пленницы, я сказал ей, что рисунок мне очень понравился. Когда эта информация донеслась до ее ушей, она совсем перестала плакать и даже позволила себе улыбнуться, сказав: "Меня все называют Анной". Я тоже представился, затем же моя собеседница спросила, нравится ли мне ее мама. Ответ был утвердительным, хотя, по правде говоря, на предоставленном изображении нельзя было разобрать каких-нибудь конкретных черт, должных отличать того или иного человека от собрата. Оба персонажа выглядели абсолютно одинаковыми, не считая размеров, и женщин в них выдавала лишь выдающихся габаритов бюсты. После того, как я упомянутым образом оценил красоту ее матери, Анна вдруг стала очень радостной и улыбчивой, и тяжело было представить, что всего пару минут назад она плакала самыми горькими слезами. Она, отдавшись во власть вполне искреннего порыва дружелюбия, схватила обеими ладонями меня за руку в области локтя и стала ее трясти, говоря при этом: "Ты добрый! По-настоящему. Я хочу, чтоб мы дружили. Будь моим другом". Анна повторяла это много раз и не позволяла себя останавливаться даже для того, что бы дать мне возможность ответить. Прекратить эти настойчивые предложения мне удалось лишь после того, как я, сумев перекричать ее, заверил девушку в том, что буду ее близким другом.
И эти заверения не оказались ложью - Анна и Ид стали закадычными друзьями. Пребывание в лаборатории Ипполита было одним из счастливейших времен ее жизни, во всяком случае так говорила она. Девушка была невероятно смиренной и позволяла делать с собой все что угодно, так что моему дорогому доктору не приходилось испытывать никаких проблем с опытами над ее половой системой. Однако ее покорность была, если можно так сказать, чем-то наподобие платы, платы за мою дружбу; если же я вдруг не появлялся в ее компании два-три дня, она становилась плаксивой и крайне неохотно реагировала на просьбы, более походившие на приказы, экспериментировавшего над ней ученого. Но так бывало очень редко, потому как мне и самому судьбой было уготовано сильно привязаться к этой милой особе. Мы часами с нею дурачились в этом обставленном разнообразной техникой подвале, предаваясь то одной, то другой глупой забаве. Например, Анне очень нравилось, когда я представал перед нею в одеждах и амплуа одного из некогда сыгранных мною персонажей какого-то очень идиотского фильма. Название это жуткое порождение современного кинематографа носило следующее "Несуразные ковбои". Ставивший данное произведение режиссер описал нам свое детище как "великолепное возрождение жанров вестерн и комедии", хотя, по правде говоря, сие творение было ничем иным, как почти точной копией прошлого фильма этого же постановщика, разве что некоторых персонажей поменяли на представителей каких-то диких племен далекого прошлого, называвшихся ковбоями. Мне же досталась роль какого-то самого сумасбродного парня по кличке Страшила-Джо. Если серьезно, то персонаж крайне пустой и не для чего ненужный, как собственно и абсолютно все остальные (таков уж современный мир кино), но Анне очень нравилось то, как я перевоплощаюсь в эту никчемность. Она заливалась протяжным и звонким смехом, когда Страшила-Джо, позвякивая шпорами, подходил к ней и, перекладывая сигарету из одного угла рта в другой, говорил: "Детка, сегодня я обчистил всех идиотов в баре! Я - король покера! Хочешь стать моей королевой?". Это развлекало и ее и меня, хотя, скорее, меня это радовало и не знаю почему - столь чистой казалась эта девица, что всякая ее положительная эмоция воспринималась мною как подарок.
Несмотря на то, что большую часть времени Анны занимали опыты и наши дурачества, она умудрялась продолжать рисовать. Это были незамысловатые картинки, явно не претендовавшие на то, чтоб стать шедевром, и нарисованные крайне примитивно, правда порой многие из них производили серьезное впечатление на меня. И дело тут не в эстетики и прочей фальшивой возвышенности, нет - суть в завораживающем отображении видения нашего чудесного мира. Например, как-то раз наша подопытная, разузнав от меня о целях нашей работы, нарисовала Ипполита. Он болтался в петле, однако руки его, окрашенные в цвет крови, почему-то не были опущены, как то обычно принято у висельников, вместо этого они были согнуты в локтях и прижимали к телу ученого криво улыбающегося младенца - настоящего человеческого ребенка! На мои расспросы о происхождении этого чада, Анна ответила "Это наш с тобой ребенок".
Девушка мечтала, и мечты ее выросли из любви ко мне, однако в ее чувствах не было ни единой капельки порочного: любила она меня так, как может любить бесполый ангел - огромной светлой любовью. Но грезам о нашем ребенке не суждено было воплотиться: моей наперснице, благодаря стараниям доктора, удалось забеременеть, и вроде бы течение было поначалу нормальным, но спустя шесть месяцев мой компаньон заявил, что плод "никуда не годится". О чем же сообщил мне сей вердикт? О немыслимом! Эта очередная неудача должна была привести к очередному убийству, но на сей раз мы выносили смертный приговор той, что была мне очень дорога. "Настало время утилизации" - без единой эмоции на лице сказал Ипполит, а я хотел плакать и даже было уже начал подумывать о том, как бы провести доктора и оставить жизнь Анне. Но ученый был умен и хитер - он пригласил меня на беседу и предложил, предварительно описав все возможные варианты будущего, самому определить судьбу несостоявшейся матери моего чада. Можно ее отпустить, но это скорее всего увенчается тем, что в никуда канут все старания, а наши же души, разумеется, расставшись с бренными материальными оболочками, наконец-таки смогут приоткрыть дверь в вечность. Второй вариант был привычным - убийство и последующая кремация, утилизация плодов наших ошибок, так сказать. В данном случае все будет в порядке, и мы по-прежнему будем иметь надежду на то, что будет у человечества новый мир… Какой к чертям мир, какое к чертям человечество?! Все дело в низменном страхе, страхе быть заживо сожранным машиной по имени "государственность"! Желание сохранить свою ничего не стоящую шкурку в неприкосновенности двигала мной… И это желание, природа которого на деле доказывает истинность так ненавидимого мною материализма, заставило меня вновь выбрать роль палача.
Я подошел к Анне и сказал, что мы скоро расстанемся навсегда, она заплакала и тихо произнесла лишь одно слово: "Почему?". Почему? Если бы необходимо было сказать правду, то уши бедной девушки восприняли следующую информацию: "Ты - неподходящее сырье для наших опытов, в последнее время начинающих все больше и больше походить на жестокую, но очень затягивающую забаву". Но на самом деле ей было передано совсем другое. Я спросил ее, умерла бы она за меня и Ипполита. Обреченная, расслышав это, перестала плакать и, мило улыбнувшись, ответила, что теперь она только для этого и живет. Не знаю, чем был вызван столь странный ответ - толи она догадывалась, что в конце концов ее ждет насильственная смерть, толи ей было мило любое мое предложение. Не думалось мне о том, да и вообще не о чем думалось - вместо того, чтоб поразмыслить я, почувствовав невероятно сильную необходимость разрыдаться как самое настоящее дитя, выбежал из лаборатории и помчался в сторону сада, располагающегося в моем дворе.
После этого я видел Анну лишь единожды, она была в лучшем своем обличии - небольшая горстка пепла, разбросанная по стальной посудине. Ипполит ввел ей дозу какого-то безболезненно убивающего яда, полученный же труп перенес в камеру кремации. Прах моего друга был развеян в саду, недалеко от беседки, куда мы с ней пару раз выходили по моей инициативе, когда этого не мог заметить всегда осторожный доктор. Так я попрощался со своим другом.
Но это - всего лишь прошлое, которое ничем неинтересно, потому как оно известно и неизменно. А вот будущее - штука, способная умело манить к себе земных скитальцев! И этой своей особенностью оно обязано всего-навсего законам течения времени и неизвестности. Это подобно игре - сделай здесь и сейчас, а потом узнаешь, что будет: так и в покере, так и в жизни. Вот и мне опротивело прошлое, так что пора подумать, как говорится, о будущем. Анна позади, зато меня ожидает новая потенциальная мать для моего полноценного ребенка. Какова она? Как выглядит? Чем именно сейчас занимается? Чем не, как я там сказал, затягивающая забава? Мы найдем тебя, замечательная женщина, обязательно найдем, главное, чтобы ты существовала и главное, чтоб у меня всегда хватало мужества. Теперь же пора к делу - мне надо похитить новую жертву.
Когда предстоит идти на подобного рода вылазку, я всегда обращаюсь к маскировке. Благо, моя профессия одарила меня множеством различных средств, при помощи которых можно изменить свою внешность до неузнаваемости - парики, усы, накладки, костюмы и всевозможный грим. Более того, Ипполит для каждого нового моего образа изготавливает собственноручно удостоверения личности, а когда надо, то и прочие документы. Это очень полезно, и надо бы мне, решившемуся на все эти действия, радоваться, что знаний моего дорого доктора хватает для сотворения высококачественных подделок.
Сегодня, как мне сказал мой наставник, я буду полицейским: достался мне соответствующий набор документов, да и так намного проще будет получить данные о гражданах, которые поражены болезнью Кройцфельдта-Якоба. После того, как был наложен грим, а тело мое было оправлено в форму, доктор выдал удостоверение на имя лейтенанта Кита Лера. Такой человек существует на самом деле, и теперь я стал практически идеальной его копией во всяком случае об этом говорят измененное лицо и поддельные документы.
Для выяснения местоположения людей с редкими девиациями лучше всего обращаться в Государственную службу статистических ведомостей по делам граждан. Это учреждение занимается анализом и учетом новорожденных - списки формируются по принципу принадлежности людей к тем или иным заболеваниям. Здесь можно разузнать о том, сколько жителей нашего города имеют, скажем, парез ног, или каково количество страдающих фенилпировиноградной олигофренией. Плюсы сотрудничества с этим ведомством состоят в том, что можно добыть информацию о ком угодно, то есть даже о тех людях, чьими данными не располагают любые другие учреждения. Но это большое преимущество является единственным, в остальном эта Госслужба уступает даже обычной больнице. И все из-за строгого контроля - во-первых, каждый год служащие низшего звена, набирающиеся кстати из числа среднестатистических жителей нынешнего мира, рассылаются руководством этого ведомства во все части города. Эти ребятки, имея огромное желание выслужиться перед власть имущими, очень досконально изучают даже малейшие изменения, произошедшие за год в жизни того или иного человека. Получаемые данные фиксируются на бумаге, а затем в виде картотеки собираются в Госслужбе. Там уже вносят изменения, основываясь на свежеполученной информации, в личное дело каждого. Делается это по очевидным причинам: кое-кто хочет знать обо всех все. Таким образом получается, что ваш брак, даже если он вдруг был заключен неофициально и без ведома уполномоченных органов, все равно будет вещицей прекрасно известной в определенных, абсолютно далеких от вас кругах. Идеальная бюрократическая система, пуская и не совершенная в технологическом плане, зато способных жить не под надзором всевидящего ока почти нет: все, кто есть в городе, будут учтены, а изгоев в наше время не найти, ведь какой смельчак решится бросить островок жизни и пуститься в странствия по неведомым землям, пролегающим меж нашими городами? Может, последнее под силу полноценным, но никак не уродам…
Для меня же это заведение опасно в первую очередь тем, что в случае обнаружения неожиданного исчезновения какой-нибудь украденной мной женщины, в Госслужбе обязательно засуетятся. И кто-нибудь наверняка вспомнит о странном персонаже, интересовавшимся бесследно пропавшей красавицей, то есть вспомнят меня, а это будет не очень-то уж хорошо. Но ведь сегодня я не в образе какого-нибудь убогого врача, пытающегося, скажем, при помощи упомянутого учреждения восстановить в собственных бумагах историю болезни того или иного человека. Нет, в подобного неудачника мог перевоплотиться только дилетант или тупица. Я же - настоящий лейтенант, носящий странное, но очень запоминающееся имя - Кит Лер. Неужто кто-то из этих уродов-бюрократов, с удовольствием лижущих пятки господ, посмеет когда-нибудь в чем-нибудь заподозрить полицейского - исполнителя истинной воли правительства?
Я паркую автомобиль в паре кварталов от здания службы: не очень-то хочется, чтоб кто-то заметил, как полицейский вылезает из транспорта, на передних дверях которого с обеих сторон красуется герб научного центра "Будущее за технологиями". Такой транспорт очень удобен, потому что вышеупомянутый центр пользуется особым покровительством правительства. Ипполит мне как-то объяснял причину этого. Кроется она, если верить моему соратнику, исключительно в специализации "Будущего за технологиями" - производство протезов и прочего технического оборудования, способного помочь приспособиться к той или иной работе гражданам Объединенных городов. Ключевое слово "приспособиться", то есть Ипполит говорит, что наверху никому не надо, чтоб научные центры лечили, нет, там желают видеть только лишь годных для выполнения узкого круга функций. В общем, ему самое место рядом с Евой в кружке любителей теорий заговора, впрочем, меня туда тоже можно зачислить.
Я захожу в здание Государственной службы статистических ведомостей по делам граждан и быстро нахожу нужный кабинет. Встречает меня забавное создание - карлик без шеи и с огромной головой, крепящейся на маленькое, как у семилетнего ребенка, тело, держащееся в свою очередь на пятидесятисантиметровых ногах, но при всем при этом руки у этого существа размерами не уступали моим.
- Здравствуйте, господин… - начал слишком грубым для его внешности голосом карлик, глаза его при этом внимательно изучали мою внешность.
- Кит… - представился я и ненадолго замолчал, пытаясь таким образом придать некой неуловимой серьезности своему образу, - Кит Лер.
- Очень приятно, господин Кит Лер, - как-то чересчур слащаво вымолвил этот маленький монстр, очень походивший на странную смесь человека и орангутанга. - Мое имя Хелен Медвий. Чего изволите? - после этих слов я было захотел сказать, что с большим удовольствием соизволил бы оставить пару отпечатком своих подошв на его высокомерной роже, но умудрился сдержаться.
- Мне нужны данные о всех людях в нашем городе, которые имеют болезнь Кройцфельдта-Якоба.
- Ага… Ясно. А с чем это связано, господин Лер, если, конечно, вы не против?.. - вопросил карлик и принял заинтересованный вид, пытаясь дать мне понять, что он только удовлетворения любопытства ради задает лишние вопросы полицейскому, но в его глазах я видел непонятное недоверие.
- Против - грубо сказал я, - эта информация конфиденциальна и у вас нет никаких полномочий для обладания ею. Вместо всяких расспросов лучше позаботьтесь о скорейшей доставки соответствующих списков, - я вытащил свое удостоверение и продемонстрировал его Медвию. Он заглянул в него широко раскрытыми глазами, а потом нахмурился и посмотрел на меня взглядом, полным разочарования, я же в этот момент растянул широкую улыбку на лице, дав тем самым своему визави возможность полюбоваться белизной моих зубов.
Хелен развернулся, а после выдавил из недр свое гортани:
- Одну минуту.
- Побыстрее, пожалуйста, - высокомерным тоном прикрикнул я, решив окончательно доконать самолюбие этого уродливого даже в нашем мире существа.
Хелен и в самом деле явился быстрее чем через минуту. Он протянул мне открытую папку, в которой покоился один большой лист. Я взял бланк и стал изучать его. Здесь указывались имена, адреса, возраст, пол и место работы. В списке значилось четырнадцать имен, и только три из них были женскими. Оставалась узнать, кому из этих особ заболевание досталось по наследству, а также попытаться прояснить ситуацию со способностью к деторождению. Помог мне в этом никто иной как Хелен Медвий. Оказалась, что из всех женщин только одна была когда-то замужем, и в браке у нее родилась дочь. Благодаря всем полученным данным, я понял, что в моем городе лишь пятидесятилетняя Мария Йамада подходит для предстоящих экспериментов. Ее возраст мог стать причиной утраты способности к деторождению, но выбирать особо не приходилось. Что ж! остается лишь записать адрес ее места жительства и постараться как можно скорее нанести ей визит. Все так и было сделано.