Солдаты, охранявшие ворота, которые вели в полковой двор, объяснили, как найти канцелярию. Казалось, двери этого небольшого деревянного дома были всегда нараспашку – вбегали и выбегали курьеры, стремительной походкой выходили офицеры, хватало и лиц в партикулярном, то есть штатском, платье.
Мне не раз во времена армейской службы приходилось бывать в штабах воинских частей – обычно, прежде чем проникнуть внутрь, посетителю предстояло пройти контроль дневальных и дежурного офицера.
Здесь же за дверями располагалась деревянная скамейка, на которой сидели двое караульных, преспокойно игравших в карты. Уже только один вид скучающих солдат ввел меня в изумление. Если бы кто-то из моих бывших начальников набрел на такую картину, парням пришлось бы коротать несколько суток на губе.
– Осади назад, – непочтительно произнес караульный, только что побивший козырем карту напарника. – Чего ищете?
– Нам нужна полковая канцелярия.
– По какому вопросу? – спросил он.
– Насчет зачисления в штат полка.
– Неужто ваканции у нас появились, – удивился второй караульный, сдавая карты. – А мне говорили – нету.
– Как же, держи карман шире. Так тебе и скажут, – ухмыльнулся его напарник. – А вы ступайте в унтер-штаб, вторая дверь налево, спросите полкового комиссара. За него сейчас их высокоблагородие капитан Касаткин.
– Спасибо, братцы, – поблагодарил я.
Мы прошли по коридору, постучались в дверь и оказались в прокуренной комнате, где за письменными столами корпели писаря, заваленные грудой бумаг. Как и в двадцать первом веке, у них было полно работы, ибо бюрократии в России всегда хватало с избытком.
– Здравствуйте. Мы ищем полкового комиссара господина Касаткина, – сказал я.
В ответ только скрип перьев да шуршание бумаги. Наконец сидевший за ближайшим столом писарь отставил чернильницу в сторону, промокнул исписанный лист и, подняв голову, спросил:
– А зачем вам понадобился Виктор Иванович?
– Господин подполковник Густав Бирон сказали явиться в канцелярию Измайловского полка на предмет поступления на службу.
Имя младшего брата всесильного фаворита произвело впечатление. На нас разом уставились пять пар любопытных глаз. Наступила полная тишина.
– Назовите ваши имена, – с придыханием попросил участливый писарь.
Мы представились.
– Подождите здесь, – сказал писарь. – Я доложу господину полковому комиссару о вас.
Потом он вернулся и пригласил войти к капитану, занимавшему отдельное помещение.
– Только поаккуратней, – попросил писарь, и я понял почему.
Полковой комиссар выглядел неважно – то ли болел, то ли мучился от тяжелого похмелья, а может, и все разом. Ворот измятого мундира расстегнут, нерасчесанный парик небрежно кинут на подоконник, башмаки покрыты грязью, чулки сползли, лысоватая голова, похожая на еловую шишку, вся в буграх. Лицо покрыто мелкими оспинками. Я уже успел привыкнуть к тому, что внешность многих встреченных жителей вынужденно носила следы этой страшной болезни – прививки от оспы начнут делать гораздо позднее, при Екатерине Великой.
Мне Касаткин напомнил бывшего ротного. Мы боялись его до ужаса, ибо наш старлей был человеком настроения, а менялось оно у него чаще, чем ветер. Если все в ажуре, рота блаженствовала, если нет – летали даже старики.
Капитан Касаткин посмотрел мутным взором и заплетающимся языком произнес:
– К сожалению, господа бароны, ваканций в полку нет. Все места заполнены. Рад бы помочь, да нечем. Так что ауфвидерзеен, господа. – Он помахал рукой, будто провожал нас на вокзале.
– Но как же так? – выступил вперед Карл. – Нам сообщили, что берут в гренадеры полка. Сказали прийти через десять дней.
Он растерянно замолк, не зная, что сказать дальше, и теперь переминался с ноги на ногу.
– Мне ничего об этом не известно, – икнув, произнес Касаткин. – Если бы в часть поступили бумаги насчет вас, я бы знал. Всенепременнейше бы знал. Но… – он опять икнул, – не знаю. Вот такие дела.
– И что – никаких вариантов? – хмуро спросил я.
Похоже, Густав Бирон просто о нас забыл. Ничего удивительного, высоко взлетевшим людям свойственны провалы в памяти.
– Скажите, вы были на регулярной службе? – осведомился Касаткин.
– Нет, – ответили мы разом.
Я-то, конечно, был, но светить этим при Карле не стоит. Да и чем может пригодиться здесь тот год, отданный российской армии времен сплошных перемен не всегда к лучшему.
– И о службе солдатской, об артикулах и экзерцициях ничего не ведаете? – продолжил спрашивать.
– Разумеется, нет.
– И непременно хотите попасть в гренадеры лейб-гвардии, – усмехнулся полковой комиссар. – А вы знаете, что многие, дабы попасть в нижние чины гвардейских полков, вынуждены изначально побыть в обозе извозчиками? Они ухаживают за лошадьми и повозками. А там, попривыкнув к военным порядкам и требованиям, переименовываются в солдаты, как только появляются ваканции, и на их места прибывают новые рекруты. Ну, господа фон Гофен и фон Браун, – готовы начать карьеру с полковых извозчиков?
Глава 13
Глаза Карла налились кровью, как у быка при виде пионеров.
– Вы… вы осмелились предложить нам, курляндским дворянам, службу в извозчиках? – Он потянулся за шпагой. – Да я вас тут же вызову на дуэль и убью, клянусь честью.
Вяловатый Касаткин оживился:
– Во-первых, щенок, дуэли запрещены. Во-вторых, я вызову сейчас караул, и они, не посмотрев на твои титулы, всыплют тебе батогов. Не хочешь неприятностей – вали отсюда.
– Да как вы смеете!
– Не кипятись, Карл, – сказал я. – Пойдем отсюда. Что-нибудь придумаем.
– Но я не могу этого так оставить, – жалобно произнес кузен.
– Плюнь. Видишь, он не шутит. Найдем Бирона, разберемся, что к чему.
Тут в комнату вошел подтянутый офицер в чине поручика. Он молодцевато отсалютовал Касаткину, скинул с плеч епанчу и поинтересовался:
– Здравствуй, Виктор Иванович. Что за шум, а драки нет? В коридоре слышно.
– Да вот, Василий Александрович, молодые люди буянят, на дуэль вызывают, – усмехнулся Касаткин.
– Вот как, – протянул вошедший. – Чем же ты им не угодил?
– В полк устроиться хотят, – принялся объяснять Касаткин. – Я им говорю, что свободных мест нет, а они шумят, не верют.
– И впрямь свободных местов нет. Все ваканции заняты, – повернул в нашу сторону голову появившийся офицер. – Последние вот приказом закрыты.
Он положил на стол Касаткину кипу бумажных листов.
– Это тебе, Виктор Иванович, просили передать. Прими документы.
– Сейчас разберусь с этими и приму по всей форме, – отмахнулся Касаткин.
Офицер, которого полковой комиссар назвал Василием Александровичем, осмотрел нас с ног до головы:
– Жаль, конечно, что вам не подвезло пораньше обратиться. Вижу, молодцы, прямо на подбор. Рослые, крепкие. Знатные могли б получиться гренадеры. Нам бы такие солдаты пригодились, тем более сейчас, когда война с туркой сурьезная намечается. Вы откуда к нам прибыли, богатыри, из какой губернии?
– Из Курляндии, – пояснил я.
– Жаль, – вздохнул Василий Александрович. – Выходит, вам и в Семеновский али Преображенский полки не попасть. Они сейчас берут иноземцев разве что в музыканты. Виктор Иванович, может, возьмешь их в полк сверх комплекту?
– Не могу, – вздохнул Касаткин. – У нас и так сверх штатов куча всякого народа приписано, одних младенцев душ эдак сто наберется, а то и больше. Матушка императрица гневаться изволит таким переполнением.
– Тогда не взыщите. – Василий Александрович развел руками. – Рад бы помочь, да нечем. Попробуйте в армейский полк устроиться. Если фортуна переменится, глядишь, и в гвардию переведетесь.
Я вспомнил о бумагах, которые принес офицер полковому комиссару:
– Господа, примите наши извинения. Не хочется докучать, но посмотрите, нет ли в принесенных документах наших имен – баронов фон Гофена и фон Брауна?
Касаткин порылся в бумагах, внимательно вчитался, потер указательным пальцем переносицу и сипло объявил:
– Господа, пришла моя очередь просить прощения. Поручик Нащокин доставил приказы о вашем зачислении в полк. – Полковой комиссар приосанился. – Поздравляю вас, гренадеры третьей роты Дитрих фон Гофен и Карл фон Браун. Надеюсь, вы не посрамите славы лейб-гвардии ея императорского величества.
"Спасибо тебе, Густав Бирон!" – подумал я. Подполковник не забыл о своем обещании, мало того что устроил нас в гвардию, так еще и позаботился, чтобы мы попали в одну роту.
– Рота ваша вместе с остальными частями полка еще не прибыла из лагерей, – сказал поручик Нащокин. – Думаю, спешить на воссоединение с ней еще рано. Впереди много дел: вам надо построить мундир, получить оружие и довольствие. Жить есть где?
– Нет, мы комнату в герберге снимали, но содержать ее более не на что, – вздохнул я.
– Тогда еще и на постой надо встать. Ну, это к полковому квартирмейстеру, господину майору Шипову. Он вам билет выдаст.
Нащокин вспомнил что-то и добавил:
– Виктор Иванович, выпиши гренадерам сумму для скудости. Видишь, поиздержались они, покуда назначения ждали.
Полковой комиссар кивнул:
– Не обижу, Василий Александрович. Непременно войду в положение, благо деньги в казне от отпускников пока имеются.
– А мне пора! Счастливо, братцы.
Нащокин умчался так же стремительно, как появился.
Касаткин дождался, когда хлопнет дверь, открыл окованный сундучок и стал выкладывать на стол горки из монет:
– Слушайте меня внимательно, гренадеры. Оклад вам полагается самый малый, для нижних чинов – племянничий. Будете получать двенадцать рублей в год потретно.
– То есть? – не понял я.
– Три раза в год, – пояснил Касаткин.
– Выходит по четыре рубля, – подсчитал я.
– Нет, – помотал головой Касаткин. – Вы будете строить гренадерский мундир, я выдам вам на руки денежный вычет из вашего жалованья, около пяти с половиной рублей. На эти деньги вы должны приобрести всю необходимую амуницию, потом узнаете какую. Они вычитаются из годового жалованья, которое составит в итоге меньше семи рублей.
Я присвистнул. Выходит, мы должны себя одевать за свой же счет. Для меня, привыкшего к выданным со склада бесплатным армейским гимнастеркам – х/б и п/ш, "афганкам", сапогам, ботинкам-берцам, головным уборам, шинелям и прочему, – это было в диковинку. Зарплата худеет на глазах.
– Есть еще и вычеты за медикамент: каждую треть по четыре копейки, – продолжил нагнетать обстановку Касаткин. – А ежели кто из полку убежит или дезертирует, с каждого солдату еще по копейке. Правда, это больше армейских частей касается. В гвардии беглых не бывает. Но я счел нужным предупредить на всякий случай.
Вот те раз – снова расходы. Если и дальше будет продолжаться в том же духе, то я, устроившись на военную службу, буду еще и должен. Как люди живут? У меня же под боком имений нет, помощи ждать неоткуда. И, как говорит Карл, под Митавой мать осталась. Вроде мой сыновний долг помогать ей.
Увидев перепад в нашем настроении, Касаткин сообщил:
– Все не так плохо, господа. Вычеты вычетами, но государство заботится о вас. Будете получать дачу на мясо и соль, почти десять копеек в месяц. В магазине получите муку для хлеба или, если хотите, можете заменить ее денежным довольствием.
Хлебопеки из нас – откровенно скажу – неважные, так что мы решили взять компенсацию деньгами.
В конце разговора Касаткин расщедрился и выдал, кроме мундирного вычета, по два рубля подъемных. Это и были та самая сумма для скудости, о которой говорил Нащокин. Кстати, Василий Александрович помог нам еще одним. В дверь постучались. Полковой комиссар разрешил войти, и мы увидели высоченного, даже выше меня, гвардейца. В нем было, наверное, метра два росту.
– Гренадер третьей роты Степан Чижиков, – отрапортовал солдат. – Их высокоблагородие капитан Нащокин велели на первое время быть приставленным к обучению двух новобранцев, покуда рота из лагерей не вернется.
Касаткин обрадовался его появлению и отпустил нас вместе с Чижиковым, обещавшим проследить, чтобы все было как положено.
Мы вышли в коридор.
– Будем знакомы. – Гренадер протянул широкую как лопата руку. – Я – Чижиков Степан, буду вашим дядькой.
– Кем? – не понял я.
– Дядькой, – добродушно пояснил солдат. – Впрочем, откуда вам, немцам, знать. Так зовется старослужащий, который за молодыми присматривает.
Понятно, что-то вроде нашего "дедушки", только имеющего вполне официальный статус.
– Давайте-ка мы сначала навестим квартирмейстера, чтобы он вас на жительство определил, а то уйдет куда, и вы без крыши останетесь, – предложил Чижиков.
Полковой квартирмейстер Шипов без проволочек выдал билеты на поселение. И опять повезло – нас поселили в одном доме на Адмиралтейской стороне.
Потом мы занялись формой. Ранее в каждую часть поступали мундиры трех размеров – "большой, средней и малой рук", далее они ушивались под каждого солдата, но при Анне Иоанновне этот порядок был изменен. Полки сами закупали необходимые материалы и шили форму в специальных шпалернах – портновских мастерских, устроенных при каждой части.
– У нас такие портные есть – так их в модные дома даже приглашают, – похвастался дядька.
А вот сукно на мундир Чижиков посоветовал брать не в полковом магазине, а купить в лавке, причем желательно в торгующей иноземным товаром, ибо, как выяснилось, отечественные ткани хорошего качества стоили дороже иностранных. Я невольно почесал репу. Выходит, еще с тех времен наши производители любили гнать халтуру и задирать цену.
В первую очередь нам предстояло обзавестись кафтаном – верхним длинным платьем почти до колен. Под него одевался камзол, примерно такого же покроя, разве что покороче. Полагались также штаны, доходившие до подколенной подвязки. Чижиков очень не рекомендовал брать для них московское сукно – слишком, по его мнению, толстое. Разумеется, солдату нельзя без обуви – поэтому пришлось запасаться двумя парами башмаков и сапогами. В холодное время очень бы пригодилась шинель, но ее частично заменяла епанча. На шубу, носить которую зимой уставом не возбранялось, нам бы не хватило денег. Полки выручались тем, что держали на складах шубы, поступившие вместе с рекрутами. Разумеется, господа офицеры побогаче могли позволить себе роскошные одеяния на любой период времени. Были еще чулки, очень похожие на шерстяные гетры футболистов, разве что не полосатые. И куда же без нижнего белья – его полагалось две перемены. Добавим к этому галстук, пуговицы и прочее, прочее, прочее…
Главное отличие в форме гренадеров – шапка. Если фузилёры носили треуголки, то головы отборных солдат украшали специальные кожаные гренадерки с красивыми "кукардами".
От Чижикова я узнал, каков срок носки каждого из элементов мундира: шапка, кафтан и камзол – три года, епанча – аж три с половиной, галстук – полтора, остального, как считало начальство, должно было хватить на год.
Казенных пяти с половиной рублей оказалось недостаточно, пришлось потратить часть подъемных, хотя у нас на них были другие планы. Чижиков таскал нас из одной лавки в другую, везде приценивался, щупал товар, проверял на прочность, кривил носом, ежели что-то было не так, придирчиво осматривал цвет сукна (в армии все должно быть единообразно), а после покупки, перед тем как отнести материю портным, заставил ее намочить.
– Чтобы не село после дождя или стирки, – пояснил он.
Так что экипировка наша отняла немало времени и средств, но через неделю мы с Карлом выглядели (во всяком случае, со стороны) не хуже остальных гвардейцев.
– Молодцы! – не преминул отметить Чижиков, устраивая нам смотр. – Теперь переходим к самому главному – к экзерциции. Плох тот солдат, что не знает оружия и приемов.
Вот тогда и началась настоящая учеба, невзирая на дождь, первый мокрый снег и шквальный ветер.
Глава 14
Домовладелец Куракин, к которому нас определили, оказался тертым калачом. Не желая иметь проблем с постояльцами, навязанными сверху, он, по примеру многих петербуржцев, выстроил во дворе маленькую избушку, называемую "черной" (дело в том, что топилась она по-черному, да и солдаты весьма нещадно палили дармовые дрова), и поселил в ней четырех гвардейцев: нас и еще двух гренадеров из третьей роты. Правда, с соседями мы не успели познакомиться, ибо они еще не вернулись из лагерей.
Изба делилась перегородкой на две комнаты, отапливаемые огромной печкой, занимавшей чуть ли не половину дома. Дрова и свечи Куракин был обязан поставлять за свой счет, остальное его не касалось. В лучшем случае он мог одолжить на время что-то из домашней утвари и тщательно следил, чтобы ее возвращали в срок. Его кухарка, пухленькая улыбчивая Дарья, за скромное вознаграждение готовила нам еду и постреливала глазками в Карла.
Кстати, наш дядька – Чижиков – очень огорчился, когда узнал, что мы взяли хлебные порционы деньгами.
– Зря вы, паря! Лучше б меня спросили. Хлебушек в Петербурге дорогой, из казенной пшеницы оно намного дешевле бы вышло, а что не съедите, так на сухарики пустите. В любом походе сухари завсегда пригодятся.
– Прости, Степан, – повинился я. – Мы же всех тонкостей не знали.
– Ладно, – успокоился великан. – В следующий раз наука вам будет. В Петербурге без понимания жить сложно. Вы не стесняйтесь, если что надо спросить. Я растолкую.
– Спасибо, Степан, – поблагодарил я. – Слушай, а чего наш полковой комиссар на нас так напустился, когда мы в полк записываться пришли?
– А что тут непонятного? Не любит он немчуру, – пояснил гвардеец, – считает, что из-за вашего брата чином выслужиться не может, обходят его по баллотировке. Только ты на свой счет, Дитрих, мои слова не принимай. Я знаю, что вы немцы правильные, вроде нашего командира, подполковника Бирона.
Я заметил, что брата фаворита в полку уважали. Густав отличался веселым нравом, относился к солдатам хорошо, за спины в бою не прятался и пыль в глаза не пускал. Но и совсем уж безоблачной его жизнь не назовешь. Пока во главе армии стоял Миних, всеми фибрами души не любивший обер-камергера Бирона, двум братьям фаворита крепко доставалось – фельдмаршал не упускал случая сорвать на них зло. Поговаривали, что недавняя поездка Густава в Австрию во многом была вызвана желанием подполковника спастись от постоянных придирок. Но что-то не сложилось, и младший Бирон вернулся в роскошный дом на Миллионной улице, отнюдь не похожий на наши с Карлом "хоромы".
Комнаты в черной избе были меблированы одинаково: грубо сколоченный стол с двумя табуретами, две широкие лавки (на каждой набитый соломой тюфяк, служивший постелью, укрывались мы епанчами) и что-то вроде комода, в нем хранились небогатые пожитки. Иной мебели не имелось. Удобства, разумеется, во дворе.
За продуктами ходили на рынок. Спасибо дядьке, он подсказал, где и что можно взять подешевле. Однажды попробовали снарядить вместо себя дворника Тимофея, но тот пропадал до вечера и вернулся пьяным в стельку, спустив наши деньги. Я дал ему по шее, но финансовую ситуацию это не исправило.