- Как такое можно произнести? - Возмущалась Ребекка. - Это "лашон ра"! Сам Ашшур говорит твоими устами.
- Ничего особенного я не говорю. - Парировала торговка. - Говорю то, что все кругом говорят.
- Да как ты можешь?
- Я-то? Я всё могу. А вот дед твой, похоже, теперь только и может, что охранять бедуинских коз. Охранял бы лучше дороги, чтобы разбойники честных купцов не грабили, - прошипела она.
- А может не в бедуине дело, а в самих пещерах? А? - Расхохоталась она, и панибратски толкнула локтем хрупкую цыганку. - Я скажу так. Бедуин - прикрытие, охрана сторожит пещеры. В них, должно быть, хранят что-то запретное.
- И что же такое запретное там могут хранить? - Попыталась защитить цыганку Ребекка.
- Ковчег Завета со Скрижалями, например, - сказала торговка. - Ох, доведут эти разбойники всех нас до беды!
- Женщина! - Вскричала цыганка, приходящая в себя от непринуждённой беседы. - Тебе лучше покинуть зулу! - Она проводила торговку длинным взглядом, обещавшим той неприятности.
- А что я? - говорила та. - Я лишь повторяю то, что люди болтают.
- Тебе лучше попридержать свой длинный язык, а то, не ровен час, люди будут говорить, что пропала Хава, и что нет в городе больше пряностей. - Твёрдо сказала цыганка, и Хава с криком ужаса скрылась из виду.
Цыганка, чтобы успокоиться, принялась распрямлять свои огромные юбки.
- Я была в пещерах. - Сказала Ребекка. - Там нет ничего такого. Никаких свитков.
- Как? - удивилась цыганка, перейдя на тон заговорщиков, - ты была в пещерах? Но ведь это запрещено. Там ведь стража.
- Ну и что? Я уговорила дедушку взять меня в пещеры. Мы отправились туда на закате. На мне был тяжёлый плащ послушника с накидкой. Пока ослы довезли нас до места, было уже темно. И всё равно дедушка не разрешил мне снимать накидку. Он боялся, что меня кто-кто увидит и узнает. Знаешь, порой мне кажется, что он стесняется того, что я не мальчик.
- Это не так. - Улыбнулась цыганка. - Он очень тебя любит. Иначе бы не посмел нарушить гарнизонный устав.
- Да! - тряхнула головой девушка, и смоляная волна густых волос пробежалась над ней. - Он меня любит.
- Там, в пещерах, ты и познакомилась с бедуином?
- Да.
- И он угощал вас козьим молоком?
- О! Он угощал всем, что ему щедро давал Господь в его промысле. Бродя за козами, он находил орехи, дикий мёд, ежевику, грибы. Всю ночь мы жгли костёр и молчали. Мы разговаривали на языке жестов.
- Ты умеешь говорить на языке жестов?
- Да, умею, - рассмеялась Ребекка. - Это так просто! А над нами было прекрасное небо и звёзды, звёзды, звёзды. Их было так много, что небо не выдерживало этой тяжести, и роняло их на землю. И когда они быстрее стрижа проносились и стремительно гасли, сердце останавливалось и ныло беспокойством. Иногда казалось, что звезда может упасть прямо на нас, как сказано в писании.
- Ты знаешь писания?
- Дедушка иногда занимается со мной, давая учить наизусть большие отрывки. Иногда я помогаю ему в зале писцов.
- Да? И что ты там делаешь?
Ребекка поняла, что проговорилась.
- Прошу тебя, - взмолилась она, - об этом никто не должен знать.
- Обещаю, я никому не скажу.
- Я диктую писцам заученные отрывки писаний. Дедушка уже старый, приходится его подменять.
* * *
И как-то сам по себе, вдруг вспомнился Ребекке тот день, когда дедушка привёл её в зал писцов, и представил своим ученикам, назвав мужским именем.
Саван скрывал лицо девочки-подростка, и никто не видел её щёк, покрывшихся пунцовыми пятнами от стыда и страха разоблачения. Но никто ничего не заподозрил, и она читала слова пророка так, как учил её дед: ровно и внятно. И заскрипели перья, и писцы, чьи головы были покрыты такими же саванами, не обронили ни слова.
Тогда-то, среди писцов, учеников её деда, она увидела юношу по имени Йешу. Ему было лет тринадцать. Одного его взгляда было довольно, чтобы пронзить девичье сердце…
* * *
Сегодня Йешу уезжал. И она не знала, куда себя девать, и как совладать с чувствами, нахлынувшими на неё. Она направилась к сёстрам, но у тех были свои переживания. Она зашла в классы, в поисках наставника, но тот был в отъезде. И тогда она решилась прийти сюда, чтобы узнать у знаменитой гадалки: свидятся ли они когда снова?
* * *
- В первую четверть стражи к пещерам подъехала повозка. - Вспоминала Ребекка. - В ней были бракованные кувшины. Бедуин очень обрадовался им. Он быстро сгрузил их с повозки и перенёс в пещеру. А я ему помогала!
- И что, в кувшинах ничего не было?
- Ну да, - очень просто сказала Ребекка, - ничего. Они же бедуину для молока и сыра пустые нужны.
- Конечно, - сказала цыганка, улыбаясь, и пряча улыбку за серебряным зеркалом. - Нужны пустые.
А Ребекка вдруг отчётливо вспомнила, как в ту ночь какие-то люди подъехали к пещерам, как они разгрузили повозку, и как один кувшин разбился. На камнях среди осколков лежали освещённые луной свитки козлиного пергамента, заполненного руками писцов пустоши. Их быстро собрали, сложили в другой кувшин, и унесли куда-то в сторону, во тьму. Несколько пустых кувшинов перепало немому.
* * *
- Тебя благословил сам твой Бог, красавица, - цыганка поцеловала девочку в лоб. - Твой дедушка может гордиться своим Ангелом. Ты, должно быть, уже спешишь, милая.
- Я хотела бы всё-таки узнать, - со слезами в глазах произнесла Ребекка, но цыганка не дала ей договорить.
- Гадать я тебе не буду, - сказала она тоном, не терпящим возражений. - Ты под присмотром и защитой своего Бога. Приходи как-нибудь, поболтаем. Ты мне почитаешь ваши писания. Ладно? - И женщина улыбнулась женщине, проснувшейся в ребёнке. И та вздохнула, мысленно простилась с первой любовью, и, грустно глянув в глаза цыганки, ушла. А цыганка долго глядела ей вслед. Она видела, как девушка пересекала площадь, как заговорила со стражей, и как те громко засмеялись, проводив её до самых ворот Пустоши.
Когда Ребекка была уже по ту сторону ворот и внешнего мира, цыганка тихо и печально произнесла:
- Твоему Богу, милая девочка, потребуется много сил, чтобы суметь защитить себя, тебя и всех вас.
Последний раз редактировалось Анатолий Лернер, 24-08-2009 в14:38.
Грунтовая, разбитая грузовиками дорога, завела в незнакомые места. Молодой человек, лет двадцати пяти, махнув рукой на попытки завести мотор, вышел из машины.
- Деревня Звездино, - прочёл он указатель и взглянул туда, где за шеренгами пирамидальных тополей пряталась часовня с колоколенкой.
- Ух, ты! Красота-то какая! - Восхитился он, и с "чёрного хода" вошёл в деревню.
Площадь вместе с часовней и звонницей - исполнявшей функции склада, где зимой хранилось сено, считались окраиной. Здесь обрывалась даже грунтовая дорога. Молодой человек преодолевает перепаханное поле, карабкается через лесополосу и выходит к махонькой площади с колоколенкой и часовней. Он взбирается по винтовой лестнице наверх, туда, где когда-то висели, чуть покачиваясь и гудя, громоздкие колокола.
Стоя на самом верху, он широко расставил руки и полной грудью вдохнув в себя ветер. Он глядел в закатное небо, и хмелел. Задрав подбородок, он закружился, и небо кружилось в нём, и уходила из-под ног земля, и он потерял равновесие, и рухнул. Но вопреки закону притяжения, он упал не вниз, на землю, а куда-то вверх. В манящие алым небеса.
Шорох за спиной изменил всё. Он заставил молодого человека оглянуться, и тут же перевернул всю его жизнь вверх тормашками. На этот раз закон притяжения сработал, и он упал на деревянный настил колокольни, а карусель, запущенная в голове, всё ещё продолжала кружиться. Сквозь смеженные веки он увидел лицо ангела, а когда открыл глаза, то над ним оказалось премилое личико несколько диковатого ребёнка. Ангел был в деревенском сарафане с цветочками, и босиком. На голове - веночек из ромашек. Светлые, собранные в узел, волосы. Туфли ангел почему-то держал в руках. И тут ангел чихнул, и охнул деревенской девчонкой:
- Простите.
- Что ты тут делаешь? - спросил парень, садясь и потирая ушибленный затылок.
- Больно? - участливо спросила девушка.
- Ты кто? - туго соображал Аркадий. - Ты не ангел? Что ты тут делаешь?
- То же, что и ты, - улыбнулась она, протягивая руку и помогая Аркадию подняться. - Слушаю небо.
Аркадий быстро встал на ноги. Голова ещё кружилась.
- Спасибо. - Кивнул он смущенно, но руку не отпускал. - Говоришь, небо слушаешь? - Переспросил он девушку. - А ты точно не ангел?
- Я внучка звонаря, - сказала девушка и странно хохотнула.
- Что-то не так? - Аркадий оглядел себя.
- Нет-нет, не обращайте внимания, - девушка залилась звонким хохотом. Когда она справилась со смехом, произнесла:
- Извините. Вам, правда, лучше?
- Да-да. Говорите. - Волновался Аркадий.
- В том, что случилось, есть и моя вина. - Сказала девушка, поправляя чёлку. - Вы меня уж простите.
- Нет-нет! - возразил Аркадий, - не извиняйтесь. Знаете, я вам даже очень рад.
- Человек не можете быть рад тому, что приносит боль, - девушка покраснела. - Я вам очень сочувствую… Правда… Просто мне кое-что показалось смешным. Понимаете, я часто смотрела с колокольни на небо, на заходящее солнце… мечтала… кружилась, как вы… сочиняла сказки.
- Ну да, Алые паруса, там… Принц Грей…
- Вы почти угадали. Я действительно мечтала о принце. Это плохо?
- Нет, нормально. Девчонки всегда мечтают о принцах. Ведь все они - принцессы.
- Да. - Согласилась принцесса. - Я ничем не отличаюсь от других девочек. Я тоже мечтаю о принце, о том, что он когда-нибудь явится в мою деревню, взойдёт на колокольню, и под нею увидит меня…
- Красиво, - улыбнулся Аркадий. - И что тут смешного?
- Смешно, - смущённо произнесла она, - что именно от вас я ожидала взгляда вниз, на землю. А вы упрямо не хотели замечать меня, и глядели в небо.
- Ага! - Улыбнулся Аркадий, - значит, я на роль принца уже не подхожу?
- Напротив, - очень серьёзно произнесла девушка. - Когда вы задрали подбородок к небу… - она потупила взгляд и заставила себя замолчать.
- Ты часто здесь бываешь? - Спросил Аркадий, чтобы нарушить затянувшуюся паузу, от которой обоим стало неловко.
Эта девчонка смущала своей наивностью. От нее веяло простором и прямой, исходящей от дремучей детской невинности, провинциальной чистотой церковного воспитания. Он думал, что задал ей невинный вопрос, а её щёки пылают огнём, и кивает, словно пытается потушить вспыхнувший пожар.
Девушка села на ступеньку, уткнула лицо в колени, и в полной тишине просидела несколько минут. Аркадий даже подумал, а не заснула ли она? Когда же девушка оторвала лицо от колен, глаза её светились счастьем. Своей улыбкой она осветила Аркадия, и он улыбнулся её свету, и испытал неизвестное до сих пор чувство, когда забываешь, что ты умеешь дышать, а сердце, замирает от восторга, и уже никуда не торопится.
- Аркадий. - Представился он, протягивая руку.
- Очень приятно, - улыбался Ангел, не называя имени.
Тяжело дыша, Аркадий присел рядом. Он вдруг услышал, как стучало его сердце. Оно билось гораздо усердней, чем обычно. И Аркадий отчаянно заглянул в её глаза.
Новая вспышка света, точно солнечный зайчик из детства, ввела его в состояние продолжительного восторга…
* * *
Когда всё это прошло, Аркадий спросил:
- Как ты это делаешь? - И девушка, приложив палец к губам, сказала односложно:
- Слушаю.
Аркадий прислушался, но ничего не услышал, а девушка закрыла глаза и произнёсла:
- Слушай своё сердце, своё дыхание, слушай небо, слушай колокола.
- Как это? - удивился Аркадий, ощущая волнение. - Ведь колоколов-то здесь нет?
- Это так, но, вот, скажем, для дедушки моего - они как бы и сейчас здесь. Он помнит их. Они всё ещё звучат в нём. Он говорит, что когда перестанет их слышать, то умрёт.
- А что ты слышишь? - спросил Аркадий. - Бога слышишь? - Не ожидая ответа, он зачем-то глянул в низ, перегнувшись через перила. То, что он увидел - ошеломило его. Он увидел себя, распластанным на площади. И не успел он испугаться, как снова оказался на колокольне, а за его спиной продолжала говорить очень странная девушка.
- Мой дедушка всю жизнь при часовенке, да при этой колоколенке. Сперва, служил звонарём. Тогда и слышал Бога. А когда всё это стало складом, а он сторожем при нём, - тогда он и оглох. Вообще-то он слышит, но говорит, что глухой, потому что перестал слышать Бога. А я вот, при нём. Бога пока не слышала. Зато слышала что-то другое. - Она присела, улыбнулась и склонила голову набок.
- Что же это: что-то другое? - Резко обернулся от своего видения Аркадий, у которого снова закружилась голова. Он едва справлялся с полуобморочным состоянием. Его сознание упрямо устремлялось туда, где он летел вниз, на каменную площадь. Падение неизменно заканчивалось тем, что он снова оказывался рядом с очень странной, очень привлекательной и дикой девушкой без имени. Аркадий сел на верхнюю ступеньку. Его колени дрожали. Девушка присела рядом, спустив ноги в пролёт. Сквозняк задрал её ситцевый сарафан, а она ловко поймала подол и подоткнула под себя. Освободив руки, она положила их на голову Аркадия, и он почувствовал, что ему становится лучше.
- Иногда, - серьёзно произнесла девушка, и губы ребёнка кротко заулыбались. - Я слышу голос Небесного Иерусалима. Он зовёт меня к себе. А по ночам я мечтаю о нём…
Головокружение исчезло, звон разбитых колоколов оставил уши, и счастливый Аркадий предложил:
- А давай я отвезу тебя в Иерусалим! - Над ними зависла тишина. Девушка глядела на Аркадия очень внимательно.
- А что? - взволнованно бормотал он. - Мои предки оттуда. Родители уже там. Одно слово, и уедем в Израиль жить!
- Как это? - спросила девушка.
- Как муж и жена! - Испуганно выпалил Аркадий. - Соглашайся, а?
- Ты берёшь меня в жёны? - спросила она серьёзно, глядя в его глаза. - Ты ведь даже не знаешь моего имени.
- Я уезжаю в Израиль, - начал он издалека, а потом сам себя прервал и выпалил: - Да! Я беру тебя в жёны.
Она медленно встала, не сводя с Аркадия округлившихся глаз. А он, боясь, что не знает, как ей рассказать о том восторге, который переполнял его, быстро произнес:
- Да! Да я беру тебя в жёны! Ты очаровала меня, околдовала, я хочу быть с тобой всю жизнь и счастливо с тобой состариться!
Она повернулась к нему спиной, сделала три шага, и побежала к лестнице.
- Постой! - крикнул он, когда её голова готова была скрыться в лестничном проёме. - Так ты согласна?!
- Да! - Ответила девушка.
* * *
- Дедушка! - Она вбежала в дом, едва не сбив деда с ног.
- Мария! - Крякнул он, обнимая внучку.
- Дедушка. Он нашёл меня!
- Кто нашёл тебя? - спросил старый звонарь и выпрямился во весь свой могучий рост, беря в руки палку. - И что нам это сулит, сердечко моё?
- Дедушка, ну какой же ты непонятливый! Меня нашёл он! Он, дедушка. Принц. Из сказки…
- Да кто он, твой принц, сердечко моё? - Тяжело вздохнул дед Аникей, крестясь.
- Только что он был на колокольне! - Вилась вокруг деда Мария. - Он позвал меня в Иерусалим! Дедушка! Правда, это судьба? Разве ты не предупреждал меня, что так должно будет случиться?
- Ай-ай-ай-яй, - запричитал старик! - А я-то и не понял: чего это Велимирушка так забегал. А он беду почуял. Раньше меня почуял. Раньше, чем я, старый, почуял радость. Ну, ничего, внученька, радость и беда - две стороны нашей жизни. Не зная одной, не оценишь другую. - Дед нежно, едва касаясь головы, погладил внучку, и поцеловал в лоб:
- Я хочу видеть этого посланника Иерусалима!
* * *
Аркадий лежал на раскладушке посреди комнаты. После вчерашней попойки со школьным другом, его немного подташнивало. Он лунатически бродил по комнате, ища кран. Рассовав по сторонам посуду, он воткнул в освободившийся проём голову, и долго и жадно пил воду из-под крана. Тут он сорвался, как очумелый, и умчался в туалет.
- Ты чем меня напоил, чудовище?! - Кричит со стоном Аркадий.
На кровати валяется и притворяется спящим Аркашкин друг, Сашка Бубен.
- Молчишь, гад?! - Обращается к нему Аркадий. - Я тебе это припомню, когда ко мне в Иерусалим приедешь. Буду поить палёной водкой из русских некошерных магазинов. Так и знай! Я тебе эту водку никогда не забуду, Бубен. И можешь дальше притворяться, что спишь. - Аркадий пробежал босыми ногами по полу и с ходу запрыгнул на раскладушку, едва не завалив её.
* * *
Под притворное сопение Сашки, Аркадий кутается в одеяло. Сев поудобней, насколько позволяет это сделать раскладушка, он глядит в окно, за которым раздаются первые звуки просыпающегося города. Аркадий вспоминает своего вчерашнего Ангела. Фантазия быстро рисует ему деревенскую картину, на которой колоколенка и часовня изображены утренней порой. И колокольня была с колоколами, и на часовне сиял под солнцем золотой купол и крест. И Аркадию казалось, что это их сияние пробивается лучиком солнца сквозь занавески.
А луч ткнул в окно палец и упёрся ногтем в стену, где висела старая школьная фотография. Аркашка и Бубен. Обнявшись, с сигаретами в уголках губ, стоят они на задворках школы.
- Восьмой… или девятый класс. - Припоминает Аркадий, и оттаивает его обида на друга.
Фотографиями обклеен весь угол, и на каждой их неразлучная парочка хохочет от собственных проказ…
* * *
Фотографии пробудили рой воспоминаний. Но все они оказались конечными. За облаком иллюзий терпеливо ждала его "странная девушка".
* * *
- Ты даже не узнал её имени, - отговаривал Бубен друга от дальней дороги, стоя в кабинке душа под большой струей холодной воды.
- Признайся. Просто, ты был очарован ею! С кем не бывает. Сначала обворожат, а потом отваживают. Все они, ведьмы, одинаковые.
- Неправда! Всё было не так. Она мне сказала "Да". - В состоянии тихого счастья Аркадий влезает в джинсы, засовывает руку в карман, в другой карман, обыскивает пиджак… Бросает взгляд в угол комнаты.
- Что за чёрт! - кричит он, и начинает метаться по комнате. - Не может быть! Не верю! Господи, сделай так, чтобы я оказался неправ!
Он пинает дорожную сумку, опрокидывает раскладушку.
- Чья-то злая воля надомною куражится! - кричит Аркадий в лицо другу, выходящему из ванной. И тут же умолкает. Он рассматривает подбитый глаз, разбитую губу, сбитые до крови руки.
- Картина, написанная болью и унижением, - сказал Аркадий.
- И это всё, что я могу услышать в утешение?
- Могу добавить, что подписана картина синяками и кровавыми шрамами.
- Вот видишь? - Усмехнулся Бубен, - а ты тут пургу поднял. - Бубен демонстрировал побои.
- Перепил вчера, веди себя прилично. И нечего в чужом доме еврейский погром устраивать.
- Бубен, - развёл руками Аркадий, - только не говори мне, что это я тебя так отделал, когда ты рвался спасать от еврейской несправедливости мир. Короче, у меня пропал кейс с деньгами. И ключи от машины. Какое отношение это имеет к произведению искусства на твоей морде?