Кирилл в волнении сжимал винтовку - трудно было стрелять не по "немакам", а по своим, русским. Хотя какие ему большевики свои? "Красные" - те же оборотни. Жили-были, землицу пахали, детей растили, всё у них было, как у людей, а грянула революция - и их всех заколдовала будто, заклятие наложила, превратила в упырей и вурдалаков! Авинов кривовато усмехнулся: а "белые", выходит, добрые волшебники, идут злые чары снимать - с волшебными пал… винтовками наперевес! Кирилл оглянулся: никто не видел его глупой ухмылки?
Слева от него шёл широким шагом полковник Тимановский, "Железный Степаныч", - основательный, неторопливый, опирающийся на палку после старого ранения позвоночника, с неизменной трубкой в углу рта. Справа выступал полковник Кутепов - кряжистый, сухой, крепкий, с откинутой на затылок фуражкой, подтянутый, короткими, отрывистыми фразами отдававший приказания - он вёл третью роту.
- Вон они! - спокойно замечает Тимановский, вынимая трубку изо рта.
С юга, хорошо заметная на белом снежку, ползла чёрная полоска - "красные" наступали. Слева и справа от большевистских цепей колыхалась кавалерия - отдельные конники выглядели издали как крошечные игрушки из олова, сливаясь в тёмную массу.
- Это бойцы Сорокина! - возбуждённо сказал марковец в красивой бекеше, в выходных сапогах, но с неприкрытой головой. - Ивана Лукича, фельдшера бывшего!
Глухо бабахнул выстрел из пушки, зашуршала первая шрапнель: "Ссссык… Ссссык…" Высоко-высоко в небе вспыхнуло красивое белое облачко.
- Перелёт! Дают красные "журавлей"!
Опять грохнуло. Приближаясь, засвистел снаряд. Рвануло впереди, задымилась, запарила чёрная воронка на снегу. И пошло-поехало. Звонко рвались шрапнели, пушась клубами белого дыма. Рыли мёрзлую землю артиллерийские гранаты.
Но вот и белогвардейские батареи заговорили в полный голос - снаряды уходили на юг, с клокотанием сверля воздух.
- Недолёт…
- Прямо по цепям!
- Скачут, сволочи…
- Смотрите, смотрите, товарищи митингуют!
Кирилл пригляделся - в самом деле, большевистские цепи смешались, столпились. Первая цепь залегла, красная конница ринулась вперёд, но нарвалась на пулемётный огонь броневиков - и распалась, вскачь понеслась обратно.
- Рота! - рявкнул Тимановский. - Пли! Залпами по разъездам!
Авинов выстрелил. Не удержавшись на скользком склоне, скатился в овраг, заросший кустарником, и выбрался окарачь на другую сторону.
Там, присев на одно колено, стрелял кадет 3-го Донского корпуса Володя Ажинов.
- Ложись, баклажка! - крикнул ему Кирилл. - Ты слишком крупная цель!
- Кадет перед хамами не ляжет! - гордо ответил Ажинов.
Перебегая под защиту бугра, проросшего пучками сухой травы, Володя вдруг резко выпрямился, закидывая руки, роняя винтовку, и упал навзничь. Убит.
- Подравнивайся! - орал Тимановский. - Держи дистанцию!
Винтовки стреляли пачками, ухала артиллерия, свистели и рвались снаряды, захлёбываясь, строчили пулемёты - всё смешалось в монотонный, прерывистый гул. Он перекатывался над полем боя, как невиданная зимняя гроза, вот только осадки были тяжелы. Не легкомысленное "кап-кап" слышалось Авинову, а злое "пиу-у… пиу-у…" - это зудели пули, тыкаясь то в хладный снег, то в живую плоть.
- Ложись в цепь! Залпом - пли!
Марковцы залегли. Щёлкали затворы винтовок, слышались отрывистые возгласы:
- По нас, по нас…
- Перелёт!
- По первой цепи…
- Мимо!
- Живой?
- Ранен…
- Слава Богу.
- Бегут! Бегут!
Кирилл резко поднял голову. И в самом деле… Дрогнула первая цепь "красных", смешалась со второй, побежала. А броневички вдохновились будто - их "максимы" ожесточённо захлопали, выбрасывая струйки белесого дымка. Чаще застучали винтовки, приятно погромыхивали гаубицы за спиною Авинова.
- Никак отбили? - радостно удивился офицер с непокрытой головой. - Отбили!
Кирилл поднялся, отряхивая снег, и прислушался к неожиданной тишине. Её перебивали редкие выстрелы, лишний раз подчёркивая: бой окончен, большевики ушли.
Двое запаренных кадетов пронесли носилки с раненым - студентом лет девятнадцати. Сестричка шагала рядом, утешая его и обтирая пот с мертвенно-бледного лица. Раненый не отвечал, не стонал даже, хапая воздух почерневшими губами, только смотрел в небо расширенными от ужаса и боли глазами. "Не жилец", - решил Кирилл. Шрапнель разворотила студенту живот, выпустив и порвав кишки.
- Тебя как звать? - спросил Авинова офицер в бекеше, шмыгая красным носом.
- Кирилл, - вздрогнул поручик, отрываясь от страшного зрелища. - Авинов.
- А я Григорием окрещён! Артифексовым.
Взрыкивая мотором, подъехал грузовичок радиокоманды и двуколки с конно-искровой станцией.
Две повозки занимал радиопередатчик с аккумуляторными батареями, искровым разрядником и конденсаторами с белыми фарфоровыми чашками изоляторов. В отдельном возке помещались детекторные приёмники с новейшими "катодными реле", усиливавшими радиосигнал. Там же, в крошечном полувагончике, находился откидной столик и раскладной табурет для слухача-радиста. Одна подвода перевозила антенные мачты - солдатам радиокоманды потребовалось не менее получаса, чтобы развернуть антенну, подняв её на двадцать пять метров.
Марковцы, ещё не остывшие после сражения, обступили чудеса техники.
- Господа! - вскричал радист с наушниками, обжимавшими всклокоченную шевелюру. - Прошу тишины!
Лихорадочно работая ключом, он послал радиограмму и вскоре получил ответ - карандаш так и запорхал по развёрнутой тетрадке.
- Наш бронепоезд на подходе! - воскликнул он, вскакивая с табурета. - Где Корнилов?
- Его высокопревосходительство сюда едет, - сказал усач из георгиевских кавалеров, неодобрительно посматривая на радиста, назвавшего Верховного правителя запросто, по фамилии.
Показался Лавр Георгиевич. Он ехал на светло-буланом коне.
- А какой хоть поезд? - крикнул Кирилл вдогонку.
- "Орёл"! - обронил слухач на бегу.
- Ат-тлично!
Задержка после боя была Авинову приятна - слишком много энергии ушло на то, чтобы отбить атаку. Ноги не хотели весь день месить снег. Кирилл испытывал одно необоримое желание - сесть и сидеть, бездумно глядя в степной простор.
Желание его стало сбываться - рота Тимановского вернулась в станицу, и казачки с большого перепугу расстарались - напекли блинов, вскипятили позеленевшие самовары. Тонкие и толстые голоса дружно выводили развесёлый напев:
А хозяйка добрэ знала,
Чого москаль хоче,
Тильки ждала барабана,
Як вин затуркоче.
Як дождалась барабана,
"Слава ж тоби, Боже!",
Та и каже москалеви:
"Вареникив, може?"…
Корнилову навстречу вышел станичный атаман - старый казак с седой бородой, в малиновой черкеске, с кинжалом, с газырями. Старики поднесли хлеб да соль, флаг вручили. Стали потихоньку сбредаться станичники. Казаки - в серых черкесках, в синих полуподдёвках, в шароварах с красными лампасами, в папахах, лихо сбитых набекрень, с торчавшими из-под них вихрами - знаками воинской наглости. Казачки в разноцветных платках потащили из хат хлеб, молоко, сметанку. А над толпою всё носилось, вразбивку, нестройно, хрипло:
Аж пидскочив москаль,
Та николы ждаты:
"Лавренники, лавренники!" -
Тай побиг из хаты…
Кирилл с Артифексовым завернули во двор к зажиточному казаку. Хозяйка засуетилась - и чугунок с борщом выставила, и сало, и глиняный жбанчик с самогоном.
- Блинков отведайте, - сказала она ласково и покачала головой, жалостливо глядя на гостей: - Миленькие, да куда ж вы идёте… Побьют вас всех! Господи…
- Ничего, бабушка, - бодро парировал Григорий, - не побьют!
Хозяин, крепкий старик, налитой здоровьем, вздыхал, сидя на лавке.
- Генерал Корнилов нас здорово срамил у станичного правления, - говорил он, задумчиво подкручивая ус. - Что ж, я пошёл бы с кадетами, да сегодня вы уйдёте, а завтра в станицу придут большевики. Хозяйство, жена… У нас, слава богу, на казака пай двадцать восемь десятин пахоты! Вот и думай…
Авинов только сопел да блины жевал - наедался на будущее. "Вот же ж, натура казацкая! - думалось ему. - Сытые, богатые… И дурные! Всё думают, как бы им и "белых" к выгоде своей приспособить, и от "красных" пользу поиметь! Рассказать им, что ли, как товарищ Свердлов будет претворять в жизнь решение партии о тотальном расказачивании? Так не поверят же!"
Тут в хату соседка заглянула - молодая ещё, а платок чёрный, вдовий, - поглядела на добровольцев безразлично, да и вышла.
- Мужа у ей убило, - нахмурился казак. - Вышел он из хаты вот недалечко, его бонбой и убило.
- Снарядом? - уточнил Кирилл.
- Снарядом чи бонбой, рази я знаю…
Авинов вздохнул тяжко и подцепил ещё один - самый последний - румяный блин…
…Передышка после боя вышла недолгой - час спустя на станцию Кагальницкую прибыл бронепоезд "Орёл". Теперь Добрармия могла следовать под его защитой прямо вдоль путей - через станицу Мечетинскую и до самой Егорлыцкой - последнего оплота Донской области. Дальше начиналась Ставропольская губерния.
В Егорлыцкой устроили дневку - отмылись, отъелись и двинулись к селу Лежанка через голую степь, уже не чуя за спиной уютного и успокаивающего пыхтения бронепоезда. "Орёл" укатил, чтобы пробиться к железнодорожному узлу на Тихорецкой - и помочь добровольцам перейти пути у станции Леушковской.
Та же степь тянулась перед наступающей армией, только не ровная уже, а слегка волнистая - плавные всхолмления урезали горизонт, протягивая серые тени по склонам, выпячивая голую чёрную землю в прорехах снежного покрова.
Чтобы наступать скоро, требовалось всю армию усадить либо верхом, либо на подводы - по шесть человек на каждую. Пока что подвод хватало едва для трети добровольцев - ехали и шли по очереди.
В авангарде шагал полк генерала Маркова. Сам генерал - в жёлтой куртке по колено, в белой текинской папахе - шёл впереди. Кирилл едва поспевал за ним. Когда же он перевалил через гребень, то увидел Лежанку - белые хатки россыпью, острые верхушки пирамидальных тополей, синий купол церкви, ветряки на кургане. Понижение от самого гребня доходило до речки Средний Егорлык, на противоположном берегу которой и расположилось село, - за мелкой водою со льдистыми заберегами тянулась полоса густых камышей, далее чернели огороды, перерытые окопами.
Рядом со 2-й ротой шагали бойцы 4-й. Подскакавший на коне Марков недовольно спросил:
- Четвёртая рота, что это за строй?
Не успел командир, ротмистр Дударев, ответить, как рота хором донесла:
- Справа по три, ваше превосходительство!
- Я вам покажу! - погрозил им плетью генерал. - Пехота, а "справа по три"!
И тут же в вышине разорвалось шрапнельное облачко, а следом другое, третье… Затрещали винтовочные выстрелы, застучал пулемёт.
- Большевики окопались! - послышался энергичный возглас.
- Выкопаем! - отозвался офицер в экзотическом треухе.
- И закопаем! - добавил кто-то.
- В цепь! - разнеслась команда.
Марковцы растянулись в цепи, готовясь ударить в лоб и занять мост.
- Не забегать! - покрикивал Тимановский. - Ровнее, господа! Цепь, вперёд!
Правее дороги проскакал полковник Неженцев, верхом на мышиного цвета кобыле. За ним ровно наступали корниловцы. Партизанский полк заходил слева от дороги.
- Друзья, в атаку! - прокричал Марков, задирая вверх руку с "наганом". - Вперёд! Обуться в бою!
Рота Тимановского двинулась к главному мосту. По обе стороны от него чернели свежевырытые окопы, на пригорке хоронилось пулемётное гнездо. Огонь вёлся вялый, словно через силу.
Кирилл вместе с офицерами из взводов штабс-капитана Згривца и поручика Кромма ринулся прямиком через реку.
Средний Егорлык в ширину раскинулся метров на двадцать всего, воды там было по пояс, но вот ноги уходили в ил выше колена, страшно увязая в липкой холодной грязи. Под перекрёстным огнём люди едва передвигались, порываясь плыть. И вот они, спасительные камыши!
Шёпотом матерясь, Авинов одним из первых добежал до окопов. Перепрыгнув через невысокий бруствер, он оказался лицом к лицу с молодыми казаками, оравшими вразнобой:
- Щоб вам повылазило!
- Га-а, бисова душа!
- За р-рабочих!
Лица у них были испуганные, но в штыковую атаку молодцы всё же бросились - и нарвались на длинную очередь из винтовки. А вон ещё двое. Кирилл вскинул винтовку, нажал на курок… Сухой щелчок. Осечка?! Ещё! Щелчок. Патроны кончились!
- А, ч-чёрт…
За спиной у Кирилла захлопали выстрелы из "нагана", и оборонявшиеся дружно побежали к станице. Впереди всех мчался пулемётчик.
Вдруг, откуда ни возьмись, явился красный командир верхом на коне.
- Товарищи! - завопил он, потрясая "маузером". - На соборную гору! Кадеты штурмуют мост!
Бойцы поручика Кромма выстрелили залпом, снося красного с седла.
- По отступающим - двенадцать!
"Красные" бежали, как куры перед автомобилем.
Артифексов, отпуская весёлые матерки, упал на колени возле "максима" и развернул пулемёт. Тот ритмично застучал, пережёвывая ленту с патронами и злобно выплевывая косточки-пули.
Белогвардеец с аршинными усами сиганул в соседний окоп и столкнулся с раненым красноармейцем.
- Бачь, та це ж ты, Опанас! - завопил он. - Ах ты, мать твою, байстрюк скаженный!
- Це ты, Охрим?! - вылупился "красный". - Та що ж ты, мать твою в душу, утроба поганая, усю задныцю мени расковыряв? Що я тоби сдався, чи казенный, чи шо?
- Шо ж ты тут робишь, лахудра вонюча?! Спизнався с проклятущими балшевиками, бандит голопузый?
- Куркуль поганый!
Охрим выстрелил в упор, раскалывая Опанасу голову и выплескивая мозговую жижу.
Показался Марков - и удивился.
- А вы откуда взялись?
- А мы через реку, ваше превосходительство! - ответил Авинов.
Завидя, как белогвардейцы погоняют сдавшихся в плен, генерал резко скомандовал:
- Пленными не заниматься! Ни минуты задержки! Вперёд!
С лихим посвистом, вертя над головою сверкающие сабли, в станицу ворвалась конница генерала Эрдели. Отовсюду доносились одиночные выстрелы, ржали кони, кричали люди, но это уже не был шум битвы - добровольцы добивали противника.
Кирилл, не выпуская винтовки из рук, вышел на широкую улицу. Селян - ни одного, только убитые лежали на дороге, раскинув руки и ноги в унавоженном снегу. Разнёсся зов Неженцева:
- Желающие на расправу!
Улица заполнилась подошедшими корниловцами и конниками Каледина. Авинов пробрался за хаты и замер. Вот они, пленные, - без шапок, без поясов. Головы поникли, руки опущены. Стоят, прощаются с жизнью.
- Встава-ай, проклятьем заклеймённый… - взвился чей-то фальцет и оборвался.
- За что же, братцы? - сказал, задыхаясь, молодой красноармеец. - За что же? Братцы, у меня мать-старуха, пожалейте!
Шагах в десяти от пленных большевиков выстроилась расстрельная команда. Щёлкнули затворы, взлетели винтовки.
- Пли!
Половина стоявших упала, двое бросились бежать, а один рухнул на колени, вереща:
- Я раненый! Раненый!
Грохнул выстрел, и голос оборвался. "Сорокинец" покачался, стоя на коленях, и рухнул, изворачиваясь, на бок.
Пленные австрийцы, которых согнали "до кучи", закричали хором:
- Пан! Пан! Не стрелял! Мы работал здесь!
- Не трогайте их, господа, - устало проговорил Неженцев, - это работники.
Проскакал генерал Марков, приметный в своей огромной белой папахе, в сопровождении двух конных адъютантов. Следом показалась группа всадников с развёрнутым трёхцветным флагом - Корнилов!
Генералу навстречу вышла вся станичная старшина во главе с атаманом, красным от стыда, но державшимся с достоинством принца в изгнании.
- Ты уж не серчай, - обратился он к Верховному, - это всё бальшавики. Корнилов, говорят, с киргизами да буржуями. Ну, молодёжь и смутили. Всех наблизовали, выгнали окопы рыть, винтовки пораздали…
Лавр Георгиевич кивнул понятливо, не стал ещё пуще срамить станичников.
- Старики! - сказал он. - Вы - казаки и я, генерал Корнилов, казак. Провинившихся судите сами. Даю вам на то полное право. Как скажете - так и будет.
И старики отправились в станичное правление - пороть нагайками "молодёжь", изменившую присяге…
Авинов развернулся и поплёлся обратно. Со всеми вместе выбрался на главную площадь, поглядел, как джигитовал текинец, как покачивались под ветерком повешенные комиссары - в одном исподнем, свернув шеи, перекосив худые плечи, опустив носки разутых ног. Подумал, не зайти ли ему в лавку, да и пошёл искать свободную хату. Желающих-то много, а сельцо не резиновое, на всех не хватит. Можно, конечно, и в амбаре переночевать, так ведь ноябрь на дворе…
Полон трезвых и практичных мыслей, Кирилл ступал следом за разбредавшимися марковцами. Марковцы переговаривались:
- Ну, переход сегодня!
- Когда гранатами вокруг кроет - не почувствуешь, а вот приди в станицу…
- Эгей, Доманевский! Узнай, ради бога, кто ранен и куда!
- Кто, спроси кто!
- Вострецова подстрелили! Легко!
- Эй, мы назначены сюда, это наш район! Здесь марковцы, а не алексеевцы!
Добровольцы заспорили, не поделив хаты, а к Авинову приблизился Артифексов. Кирилл его сразу даже не узнал - голову Григория покрывала чёрная кубанка.
- Есть тут одно местечко! - сообщил Артифексов с таинственным видом. - На чердаке, правда, но тепло.
- Лишь бы тепло, - обрадовался Кирилл, - и чтобы ноги можно было вытянуть!
- Вытянешь, - пообещал Григорий, загадочно улыбаясь.
Он провёл Авинова хитрым ходом между ракитовых плетней, огораживавших сады, и открыл узкую калитку. За нею располагался дворик, маленький и чистенький, в глубине которого почти скрытая могучими яблонями стояла приземистая беленая хатка.
- Прошу! - сказал Артифексов.