- Здорово у тебя получилось, - восхитился Твор. - А меня так научишь?
- Посмотрим, - не стал обещать юноша. - Ну, пошли, пожалуй, в гости? Хоть нас тут и не ждали…
Их и в самом деле не ждали. Мало того, появление незваных гостей напрочь перечеркнуло все планы приблудных волхвов, которые…
Которые стояли вокруг лежащей на полу жрицы, одетой в просторную хламиду, через которую как раз и проползала сейчас голая Радослава. Обряд этот, производимый волхвами честно, по всем канонам домашней магии, символизировал новое рождение девушки. Она ведь считалась взятой на тот свет, и вот через второе рождение возвращалась на этот.
Радослава выползла из-под хламиды, поднялась на ноги и поклонилась.
- Нарекаем тебя именем Любонега, - загнусавили волхвы. - Добро пожаловать в объятия матери твоей, Черноземы, дщерь!
Радослава улыбнулась волхвам. На этот раз, похоже, все было без обмана, по-честному. Обряд этот девушка хорошо знала, ее саму вместе с братом именно так принимали в род лет десять назад. Правда, с той поры она мало что помнила, зато потом видала, как принимали других.
Ярко горели светильники на высоких ножках, обнаженная Радослава стояла посреди горницы и улыбалась. Волхвы - Колимог и Кувор - облизывали девушку взглядами. Улучив момент, Колимой незаметно кивнул Кувору. Тот отошел в сторону ил взяв со стола заранее приготовленную чашу, с поклоном протянул девушке.
- Испей, новоявленная дщерь.
- Испей сам, пес! - выхватив из ножен меч, выскочил на середину горницы Вятша. Увидев его, оба волхва побелели, как снег. В руках Кувора затряслась чаша.
- Вижу, узнали, - нехорошо прищурился Вятша, и пламя светильников отразилось на его клинке.
Волхвы попятились. Колимог бросился на колени и, вытянув руки вперед, возопил:
- Не убивай!
Вятша усмехнулся:
- Наверное, о том же просила вас несчастная Лобзя?
- Не знаем мы никакой Лобзи! - наперебой завизжали жрецы. - Это все Вельвед с Велимором!
- Хорошо валить все на мертвых… Впрочем, вам недолго оставаться в живых.
- Пощади!
- И в самом деле… - Голая Радослава недоуменно взглянула на Вятшу. - Не понимаю, что тут вообще происходит.
- Сейчас поймешь. - Вятша показал клинком на чашу и приказал волхвам: - Пейте!
К его недоумению, Кувор тут же с великой охотою выхлебал полчаши, остальное допил Колимог.
- Странно, - разочарованно пожал плечами Вятша. - А я думал, в ней яд.
- Да какой яд? - неожиданно расхохоталась девушка. - Взгляните только на этих волхвов.
Оба жреца, повалившись на пол, храпели, смешно вытянув губы.
- Ага, - сообразил Твор. - Похоже, мы и в самом деле явились вовремя. Выпила бы ты, Радка, чашу и…
Радослава вдруг покраснела и закрылась руками.
- Ну, что пялитесь? Стоят и смотрят… Хоть бы отвернулись для приличия, что ли…
Утром Хельги проснулся с больной головой. Это была приятная боль - боль от хорошо исполненного дела. Без стука в горницу вошел Вятша, осунувшийся и смурной, принес с собою мешок.
- Снова нехорошие новости, князь, - вздохнув, произнес он.
- Говори, - приказал Хельги.
- Исчез Чернобог…
- Ничего, мы с ним еще свидимся. Что еще?
Вятша развязал мешок.
- Вот что сегодня нашли в капище!
Из мешка выпали и покатились по полу отрезанные девичьи головы - одна рыжая, рябая, с толстыми синими губами, вторая узкая, с плоским перебитым носом.
- Тела? - быстро спросил князь.
- Там же, рядом, в капище. Убиты ударом острого прута в сердце.
- Друид… - шепотом произнес Хельги. - Он все-таки смог вернуться.
Глава 4
ВИСОЧНОЕ КОЛЬЦО ЕРОФЕЯ КОНЯ
Апрель 868 г. Киев
…Харчевни, винные и пивные, наконец, разные бесчестные игры… - разве все они не посылают своих приверженцев прямо на разбой, быстро лишив их денег?
Томас Мор. "Утопия"
На холме перед Подолом привольно раскинулись укрепленные княжеские хоромы, бывшие хоромы Аскольда и Дира. По приказу Хельги многое было перестроено - кое-что расширено, возведены дополнительные башни, а за главным двором, за амбарами, за хлевами и птичниками, наособицу, располагалось требище с позолоченными идолами местных богов - Даждьбога, Перуна, Рода, Велеса, Мокоши и прочих. И не было здесь ни Одина, ни Тора, ни Фрейи - Хельги считал себя русским князем и старался показать людям, что он им не чужой, даже с приближенными варягами разговаривал по-славянски. Требищем заведовали верные князю волхвы - нашлись и такие, как не найтись? - и боги могли быть довольны, ведь каждый день они получали жертвы - белых петухов, баранов, а по праздникам - быка или лошадь. Только проливать человеческую кровь не допускал князь, так и заявил прямо: наши, славянские, боги - добрые и не хотят в жертву людей. О том верные волхвы тщательно распускали слухи на торжище, на пристани и особенно в корчмах. Один из поступивших на княжескую службу волхвов - молодой носатый Войтигор - иные корчмы по нескольку раз посетил, в частности, заведение недавно умершего от лихоманки дедки Зверина, что на Коныревом конце, на закат от Градца. Вместо Зверина хозяйствовала теперь там дочка его, темноокая красавица Любима, с длинной черной косою - законная супружница княжеского тиуна Ярила Зевоты. Двое детей народилось у них - два мальчика, крепенькие, темноглазые, смуглые, все в маму, - Радонег с Витославом. Не нарадовалась на них Любима, качала зыбку, да и про хозяйство не забывала, муж-то молодой почти все время пропадал на княжеской службе. Хорошо еще подружка помогала - рыжая смешливая Речка. Да братец двоюродный, Порубор, проводник, места незнаемые ведавший, нет-нет да и заглядывал. Тем более сейчас, в месяце веселом березозоле-апреле, еще прозывавшемся цветень, снега таяли, вскрывались реки, Грязнило так, что не выбраться на заимки, не пройтись охотничьими тройками, хоть, может, и хотелось кому, да не давала природа-матушка, вот и не было заказов у Порубора - юноши сметливого, темненького, белокожего, с румянцем на щеках. Вырос Порубор, вытянулся, шутка ли - семнадцать лет парню, жениться пора бы, да вот девы-любы так и не нашел, слишком уж робок был, стеснялся, да и работа - шастанье вечное - приятным знакомствам никак не способствовала. Рыжая Речка на него уж поглядывала да вздыхала тайком, даже плакала - ну, не смотрел на нее парень, никак не смотрел, а ведь изменилась девка, заневестилась, похорошела - уже не прежняя веселушка-толстушка, а девица справная, велика в груди, тонка в талии, глазищи вострые, а уж рыжая коса - всем девкам на зависть. Вот и сейчас, спозаранку, затопив круглую печь, Речка толкла в ступе жито да поглядывала на Порубора, что сидел за столом, подперев кулаком голову, задумчиво смотрел в стену да кое-что вырисовывал греческим стилосом на покрытой воском дощечке.
- Чего рисуешь-то? - опустив пест, не выдержала Речка.
- Да так. - Юноша смутился, прикрыл веками карие глаза, вздохнул тяжко: - Измаялся я уже от безделья, Речка!
- Ой! - всплеснула руками девица. - И долго ли отдыхаешь? Поди, и трех дней не прошло?
- Все равно. - Порубор покачал головой. - Для меня - много. Вятша, дружок, в княжью дружину звал, да не по мне дела воинские, хоть ты и знаешь, не трус я. Да и Ярил - пойдем, говорит, на княжий двор, писцом будешь.
- Так чего ж ты сидишь, стонешь?
- Понимаешь, не любо мне на кого-то работать, - потупив очи, признался юноша. - Привык я к просторам, к воле, да и те, кого по дальним тропам на охоты вожу, ко мне привыкли. Иной и сам уж давно все дороги знает, а все ж ко мне идет - "проводи, Порубор, не то заплутаем"! Вот, хоть тот же Харинтий Гусь, купчина изрядный…
- Ой, жучила твой Харинтий изрядный, - расхохоталась Речка. - Смотри, как бы не обманул тебя.
- Не обманет. - Порубор улыбнулся, посмотрел в оконце - увидал, как тащит из колодца кадки с водой недавно прибывший отрок Твор - голубоглазый, старательный, с мягкими каштановыми волосами. Твора с сестрицей его, Радославой - вот уж красавица писаная, - привел в корчму Вятша. Смущаясь, попросил Любиму, чтоб пригрела на время, а прощаясь, взглянул на Радославу так, что Порубору все стало ясно - влюбился его дружок в деву радимичскую, да так, что и сказать не смеет. Вот и хорошо, что влюбился, иссох ведь совсем, иззлобился после страшной смерти прежней своей подружки, Лобзи, принесенной в жертву чужим кровавым богам.
- Вот что! - подумав, вдруг просиял Порубор. - Кажется, нашел я себе занятие, Речка.
- Ну? - Девушка обернулась, мотнув толстой рыжей косой. Ух, и хороша же. Да только Порубор той красоты не замечал, весь в мыслях своих расплывался.
- Буду Твора учить грамоте, - твердо заявил он. - Ему ведь жить дальше надо, не все у вас, когда-то и самому придется. А грамота - она везде сгодится, и в тиуны можно податься, и в приказчики, потом и свое дело открыть, лодьи завести, мастерские.
- То-то у тебя и лодьи, и мастерские, - поддела Речка.
- Я - другое дело, - серьезно отвечал Порубор. - Мне воля милей всего. Эх, Реченька, бывало, выйдешь из лесу на луг - мать честная, это ж какая красотища! Трава - зелена-зелена, небо синее, с облаками белыми, а цветов на лугу - сонмище. Лиловые колокольчики, васильки синие - синие, фиалки трехцветные, желтые одуванчики, ромашки, розовый сладкий клевер. Бросишься в эту траву, в разноцветье это, посмотришь в небо - и кажется, ничего уж в жизни не надо.
- Это плохо, что не надо, - еле слышно буркнула Речка и тяжко вздохнула.
Вошел Твор, аккуратно поставив в угол кадки с водою, поздоровался с Порубором. Посмотрел на Речку, спросил:
- Не надо ли чего, матушка?
- Корова в хлеву тебе матушка! - обиделась девушка. - Мне что - сто годов, что ты меня этак зовешь?
Отрок смутился, опустил глаза долу.
- Поди дров на заднем дворе поколи. - Речка махнула рукой. - Изрядная куча.
- Так я их вчера еще расколол - удивился Твор.
- Вчера? Ну, молодец, парень. Тогда жди, пойду у хозяйки спрошу, чего тебе делать.
- А нету хозяйки Любимы, - развел руками отрок. - По рани еще на ручей с сестрицей ушли, с бельишком.
- Ой, а я и не видала. А детушки с кем же? - ахнула Речка, - Да ни с кем. - Твор пожал плечами. - Лежат себе в зыбке, слюни пускают.
- Ах ты ж, чур меня, чур. - Бросив пест, Речка выбежала из корчмы и, подобрав подол, направилась через двор к отдельно стоящей избе Ярила с Любимой.
Порубор проводил девчонку рассеянным взглядом.
- Вот заполошная.
- Красивая, - тихо промолвил Твор.
- Кто? Речка?! Скажешь тоже… - Порубор засмеялся и вдруг умолк… а ведь и в самом деле, не та уже стала Речка, стройна, тонка станом, а уж коса…
- В общем, так. - Встав из-за стола, юноша подошел к мальчику. - Буду тебя учить грамоте. Согласен?
- Еще бы! - обрадовался Твор. - Только это трудно, наверное…
- Да, нелегко. - Порубор улыбнулся. - Но ты не бойся, Вятша меня за тебя просил - так я научу, хоть ты что делай. Только уговор - во всем меня слушаться.
- Понял, - кивнул отрок.
- Сейчас вот работу по хозяйству справишь, и пойдем с тобой на торг.
- Вот здорово!
- Погоди, не ори так, в ушах звенит. - Порубор поморщился. - Вообще старайся говорить негромко, степенно, таких людей лучше слушают и уважают. Понял?
- Угу!
- А теперь скажи для начала, зачем нам на торг?
- Ну… - Отрок задумался.
- Смелей, смелей, - подбодрил Порубор.
- Мыслю - прикупить чего-нибудь. Стилосы, перья гусиные, вощеные дощечки, так?
- Так, - кивнул юноша. - Да не совсем. Посмотри-ко на себя!
Твор посмотрел. Ничего особенного: порты, онучи, лапти - хоть и весна, да холодновато еще босиком-то - рубаха сермяжная, такой же зипунишко.
- Как это "ничего особенного"? - Порубор усмехнулся. - Руки от грязи черные, волосы нечесаны, вон - солома в них застряла, пояс засаленный, на рубахе, на животе прямо, дырища!
- Так то сестрица не досмотрела, не успела зашить!
- Сестрица?! А сам-то ты на что? Вернется Речка, спросишь у нее иголку с нитью - зашьешь, да, смотри, аккуратно, плохо сделаешь - не возьму на торжище. Чего мне с таким грязнулей позориться? Да не шмыгай ты носом, нехорошо. Пока вон воды нагрей да голову вымой, а заодно и руки.
Вздохнув - ну и Порубор, ну и зануда, за что только Вятша его так сильно уважает? - Твор скинул зипун, стянул через голову рубаху…
- Ой, никак вымыться решил? - войдя, прыснула со смеху Речка. - А мы-то, глядя на тебя, думали, в ваших лесах вообще не моются.
Отрок обиженно засопел.
- Речка, - попросил Порубор. - Там, в сундуке, старый дедков пояс был, нарядный. Дай-ко!
- А Любима…
- Да разрешит Любима, скажешь, что я взял.
Пожав плечами, Речка наклонилась к сундуку.
Да еще нарочно так платье стянула, чтоб Порубор слюной захлебнулся. Скосила глаза, вздохнула - нет, не проняло! В своих мыслях витал парень.
- Ну, вымылся? - Порубор взглянул на отрока. - Теперь рубаху зашей. И на вот тебе пояс.
По пути на Подол они встретили возвращающихся с бельем девушек - Любиму и Радославу. Обе уже подружились, болтали о чем-то, смеялись, увидав парней, прыснули еще больше. И чего ржут, словно лошади?
- Нет, - остановились, - не надо нам помогать, сами донесем одежку. Идите, куда шли.
- Ну, как хотите, - не стал настаивать Порубор. Эх, и красива же эта Радослава. Вот бы такая его полюбила… Юноша вздохнул, позавидовал Вятше, потом обернулся к Твору: - Ну, не дуйся. Все тебе было правильно велено. Для чего? Сейчас обскажу. Есть у меня вражина - завистник, Ерофей Конь, тоже проводник, и не худой. Только вот серебришка у него за сезон выходит куда как меньше, чем у меня, хоть и скряга Конь известный. Почему так? Не знаешь? Я скажу. Вот, посмотри, как я одет?
- Хорошо одет, - скосил глаза Твор. - Богато.
Еще б не богато! Рубаха на Поруборе ярко-желтая, из тонкой ромейской ткани, по вороту да подолу золочеными нитками вышита, наборным пояском подпоясана, плащ с левого плеча свисает - голубой, с шитьем серебряным, с подбоем белым, за такой плащ коня отдать не жаль. На ногах порты узкие, красные, постолы кожаные, со скрипом, обмотки белые, как выпавший первый снег. Что и сказать, богато.
- Видишь? - Порубор улыбнулся. - А Ерофей Конь, не обижайся только, так же, как вот ты недавно, ходит. Все скупится, старое платье донашивает, волос дикий, нечесаный, бородища всклокочена - жуть. Вот и прикинь, к кому пойдут люди? Кому больше доверять будут, хоть Ерофей, может, и куда больше меня земель знает?
- Ах, вот оно что… - наконец-то догадался Твор. - Теперь вижу, что одежка твоя - для серебришка приманка.
- Верно соображаешь. - Порубор улыбнулся. - Вишь, вон он, Подол-то… Широк, многолюден.
- И то верно. - Твор испуганно посмотрел вниз, где, за березами, в утренней туманной дымке, шумел многолюдством Подол - с ремесленными слободами, с кузнями и амбарами, с корчмами и капищами, с торжищем. Нигде еще не видал Твор столько людей, сколько в Киеве, боялся, никак привыкнуть не мог. Вот и теперь схватил Порубора за руку - как бы в этакой-то толпе да не затеряться. Затеряешься - век не выберешься!
Гудел Подол, шумно колыхалось торжище, в кузнях, за ручьем, звенели наковальни. Твор во все глаза смотрел на людей. Хоть и не сезон еще был, все начиналось только, а все же. Вон, ряд кожевенный, вонючий - Твор поспешно зажал нос, - в селище-то хоть со всех лошадей да коров сдери шкуры - и то для рядка не хватит, чуть дальше - горшечники, горшки, кувшины, блюда - блестящие, с узорочьем. А рядом ткани - каких только нет! Тяжелые, ромейские, разноцветные - синие, желтые, палевые, голубые, серебром-золотом вышитые - барберек, атлас, камка с парчою, ворсистый бархат, Прямо глаза разбегались, У рядка с тканями Порубор остановился, калиту - кошель, на поясе висевшую, вперед передвинул, сказал что-то купцу на языке непонятном, лающем, Купчина ответил так же, улыбнулся - одет чудно, в порты узенькие, в плащик куцый, на голове шапчоночка кожаная, лицо бритое, худое, глаза хитрые.
- Сукно фризское есть ли? - уже понятно спросил Порубор.
- Как не быть? - Купец разбросал по рядку кипы, какое, мол, надобно - темно-зеленое, красное, синее?
- Синее, - подумав, кивнул юноша, поплевав на пальцы, провел сильно по краю кипы. - Чай, не черникой-ягодой крашено?
Торговец испуганно замахал руками. Доброе оказалось сукно и покрашено достойно.
- Смерь-ка шесть локтей. - Порубор обернулся к Твору: - Бери, парень, неси, да смотри, не потеряй - то тебе на рубаху.
Вытащил из кошеля монету - отрок глазам своим не поверил, блестящую серебряную ногату с витиеватыми письменами, - притянул продавцу. Тот попробовал монету на зуб, улыбнулся.
- Пошьете рубаху, носите на счастье.
Поблагодарив, Порубор с Твором отправились на самый край рынка, где за приемлемую цену купили у ромея Хрисанфия вощеные дощечки и заостренные палочки - стилосы. Хрисанфий торговал и пергаментом, и перьями, чернилами, а когда была возможность, привозил на заказ и книги - только очень-очень редко.
- "География" Страбона не надобна ли? - придержав Порубора за рукав, тихо спросил он.
У юноши загорелись глаза, но тут же и погасли.
- Нет, - Он с сожалением покачал головой. - Серебришка пока не наскребу столько.
- Так я и не про сейчас говорю, - ответил ромей. - К августу из Сурожа привезти обещали.
- Случайно, не Евстафий Догорол обещался? - с усмешкой скосил глаза Порубор.
- Он, - безо всякого удивления кивнул купец. А и чему удивляться-то? Евстафия в Киеве многие знали.
Простившись с ромеем, повернули обратно. Твор, правда, и еще погулял бы - привык уже вроде, - да, видно, у Порубора планы другие были, По пути прикупили у мальчишки-пирожника пирогов с капустой, съели в охотку, покричали квасника… Что-то не находился.
- Да где ж они? - недовольно бормотнул Порубор, - Обычно не отбиться бывает. А, во-он, наверное… - Он кивнул в сторону толпы, собравшейся на краю рынка. - Эй, квасники!
Твор вслед за Порубором пробирался в толпе и вдруг замер, оказавшись на свободном от людей месте, где, усевшись на корточки, лихо подбрасывал в руках колпачки чернявый лопоухий.
- Кручу-верчу, обмануть не хочу! - широко улыбаясь, кричал лопоухий. - А ну, где горошина?
- А вона! - Пахнувший навозом смерд накрыл один из колпачков огромной волосатой рукою.
- Точно в этом? - подначил лопоухий. - Смотреть?
- Смотри, смотри, - поддакнули из толпы. Смерд убрал руку, и лопоухий поднял колпачок.
Вот она, горошина! Угадал, сиволапый. В заскорузлую ладонь смерда на виду у всех перекочевала зеленая сердоликовая бусина. Как уже знал Твор от того же Порубора, за такую бусину давали беличью шкурку или одну серебряную монету - ногату. Двадцать ногат составляли гривну, а за две гривны можно было купить хорошую стельную корову или десять баранов. Так что нетрудно было подсчитать - смерд сиволапый сейчас только что полбарана выиграл.
В толпе, видно, посчитали. Желающих поиграть стало не перечесть, очередь занимали, чуть до драки дело не доходило, а лопоухий едва успевал крутить свои колпачки.
- Кручу-верчу, обмануть не хочу!