Временами, откладывая в сторону потертые листы, он замирал, опустив голову на руки и мучительно пытаясь припомнить хоть что-то о непонятном 'Трактате', но, сколько ни напрягал память, мысль не могла остановиться ни на чем. Точнее, мысль стопорилась на весьма досадном факте: в академии об этом не было услышано ни слова. Название было простое, даже, скорее, вовсе примитивное, но что, в таком случае, могло содержаться в толстенной книге о любовных утехах такого, что поломало жизнь двум образованным молодым парням? Один из которых, упоминая этот неведомый труд, до сих пор содрогается, а другой вовсе распрощался с вышеупомянутой жизнью, причем, в свете последних данных, весьма соответствующим образом?..
Может, следовало все-таки задать этот вопрос Рицлеру?.. Но в тот момент это могло разрушить то, чего удалось добиться, и вся открытость запуганного переписчика могла запросто испариться, как только он услышал бы, что следователь, которому вдруг захотелось довериться, выговориться, оказался невежественное его самого. Стал бы он откровенничать дальше?..
И где же Дитрих…
Глава 12
Курт проснулся от толчка в плечо; с усилием разлепив глаза, некоторое время непонимающе озирался, пытаясь понять, почему так неловко телу и затекла спина, а солнце бьет прямо в глаза. Лишь спустя мгновение он понял, что спит сидя - опустив голову на руки, лежащие на столе, в комнате архива Друденхауса.
- Вставай.
Голос Бруно, стоящего рядом, был тусклым, и что-то в нем промелькнуло такое, отчего в душе стало так же тускло и мерзко. Курт поднялся, разминая затекшие ноги, глядя на осунувшееся лицо подопечного настороженно; тот отступил на шаг назад, затушив иссякший светильник, и все тем же бесцветным голосом произнес:
- Майстер Ланц ждет тебя внизу. В подвале, у камеры.
- У камеры?.. - повторил тот растерянно. - Не понимаю; почему там? В чем дело?
- Тебе лучше спуститься. Он велел быстро.
Скверное предчувствие в душе кольнуло в грудь, словно только что проглотил заледенелую проволоку, внезапно распрямившуюся; одним движением сдернув со стола рассыпанные листы протоколов, Курт вдвинул их обратно на полку, не слишком заботясь о порядке страниц и аккуратности, и вышагал в коридор. Бруно шел за ним молча, и на миг возникло ощущение, что за спиной слышатся шаги конвоира, ведущего его в подвал, к зарешеченному углу…
В подвале царила тихая суматоха. Дверь в камеру была распахнута, Райзе сидел внутри на корточках перед бесформенным тюком, наполовину закрывая его спиной, а Ланц, стоя перед охранником, выговаривал ему - уже так хрипло, что было ясно: еще пять минут назад он кричал во весь голос. Страж стоял неподвижно, опустив голову и стиснув зубы, и молчал.
- Я спрашиваю - где ты был! - услышал Курт, приблизившись. - За что тебе платят, я тебя спрашиваю! Я ответа не слышу!
- И не услышишь, - тихо подал голос Райзе, поднимаясь, и тогда стало видно, что тюк на полу - тело переписчика с раздувшимся синим лицом и темно-бордовой тряпкой на шее. - Прекрати орать, голова уже болит.
На миг Курт замер на месте, глядя на человека на полу, а потом медленно приблизился, все так же не отрывая от него взгляда.
- А вот и наш герой, - сообщил Райзе со вздохом, отходя в сторону. - С добрым утром, академист. Поделись секретом, что такого можно сказать арестованному, чтоб он самовольно полез в петлю?
- Он… - голос сел; Курт прокашлялся, договорив с усилием: - Он мертв?
- Да уж куда мертвее.
- Не понимаю… - он подошел ближе, нервно отирая лоб ладонью, снова остановился, переводя взгляд с сослуживца на обезображенное тело на каменном полу. - Не понимаю… Как это могло произойти? Ведь охрана…
- Ложится рано! - рявкнул Ланц так, что страж вздрогнул. - Доблестный воин Друденхауса изволили почивать! А этот хренов виртуоз размотал повязку с ноги и - на решетку! Это как надо дрыхнуть, чтоб не услышать, что рядом, в пяти шагах, по огромной железяке долбит пятками удавленник! Или, может, это ты его пристроил, а?
Тот сжал зубы еще плотнее, так что кожа на скулах натянулась, и побледнел; Райзе покривился.
- Хватит, Дитрих.
Курт медленно развернулся, выйдя из подвала; поднявшись на первый этаж, остановился, расстегнув воротник и глубоко вдохнув, прошагал к входной двери, вернулся обратно, не зная, куда себя деть и что о себе думать.
- Зараза… - пробормотал он сорванно, долбанув кулаком в раскрытую дверь на площадку подвальной лестницы, потом еще раз, зло закусив губы, напоследок двинул ногой, и тяжелая створка ударилась о стену. - Гадство! Дерьмо!
Вернуться в камеру, где на полу распласталось неподвижное тело, он себя заставить не мог, не мог уйти, и лишь метался, меряя шагами пятачок перед спуском вниз.
- Психолог доморощенный… - с отчаянием пробормотал Курт, приостановившись лишь на мгновение, и сорвался почти на крик, снова исступленно лупя невезучую дверь: - Дерьмо, дерьмо, дерьмо! Дьявол!
- Сомневаюсь.
От голоса за спиной стало тошно; вмиг остыв от своего внезапного бешенства и подавившись последним словом, он медленно обернулся, встретившись с темным, угрюмым взглядом Керна.
- В наши дни, - мрачно сообщил он, - уже не принято заявлять, что ночью приходил Дьявол и сломал арестованному шею… Ко мне, Гессе. Немедля.
Курт не произнес в ответ ни звука, ничего не говорил, идя следом за ним по лестнице наверх, а когда он снова оказался напротив стола начальства, как и день назад, слова оправдания застряли в горле. Тот молчал тоже - стоя у окна спиной к нему и глядя на улицу, словно забыв о нем. Минуты шли - бесконечные и тягостные; заговорить Курт не решался, продолжая стоять посреди комнаты, сцепив за спиной руки, глядя в пол и предчувствуя самое скверное. Когда Керн, наконец, заговорил, он вздрогнул.
- Я слушаю, - коротко бросил тот, обернувшись, но к столу не сел, лишь прислонившись к подоконнику спиной.
Курт говорил через силу, не поднимая головы и едва собирая слова вместе, все больше напоминая себе Отто Рицлера минувшей ночью; Керн внимал молча, не задавая вопросов, и по временам возникало чувство, что тот попросту перестал его слышать, а когда он закончил, в комнате еще долго царило все то же склепное молчание.
- Я ведь говорил на родном для тебя языке, разве нет? - наконец, снова заговорил тот, все так же хмуро и негромко, сев все-таки к столу. - Я говорил, что на допросах должен присутствовать кто-то из старших следователей. У тебя проблемы с памятью или со слухом?
- Я… - он запнулся; ответить было нечего - ни одного уважительного основания в голову не приходило, объяснений не было никаких, кроме самого заурядного азарта. - Простите. Виноват.
- Разумеется, виноват. Я и без твоих объяснений знаю, в чем твоя проблема, Гессе. В том, что ты хотел поутру гордо шлепнуть мне на стол отчет о раскрытом деле!
- Неправда, - возразил он тихо и вздрогнул снова, когда Керн грохнул кулаком по столу, повысив голос:
- А что тогда?! Почему мои приказы не исполняются? Ты здесь, Гессе, в этом городе, под моим руководством, чтобы учиться! потому что ты ни хрена еще не знаешь и не умеешь! И ты это сегодня доказал!
- Я не понимаю, что… что я такого мог сказать, почему он…
- И никто теперь не поймет! Никто, потому что парень мертв и не расскажет этого, и сказанного ему тобой никто больше не слышал! Я должен теперь полагаться только на то, что ты сейчас попросту не врешь мне!
Курт вскинул голову, понимая всю правоту начальства, желая возразить и зная, что это бессмысленно.
- И эта треклятая книга, - продолжал тот, не сбавляя тона, - что это? Об этом почему ни слова? Что это вообще такое?
- Я не знаю, - отозвался он тихо. - В тот момент я не спрашивал, потому что мне казалось, я на правильном пути, и неверное слово может… Простите, - повторил он покаянно. - Тогда мне казалось - лишними вопросами я все могу испортить…
- И не зря казалось - ты все испортил!
Керн умолк, потирая глаза ладонями и переводя дыхание; наконец, поднявшись снова, он коротко подытожил, сбавив голос:
- Все вчерашнее - подробно, четко, дословно, в письменной форме. Отчет мне на стол. Все документы по делу отдашь Ланцу. Это все.
- Ланцу? - произнес Курт, чувствуя, как бледнеет, а руки за спиною сжимаются в кулаки. - Вы забираете у меня расследование?..
- А также сообщаю ректору академии о твоих грандиозных успехах на поприще инквизитора, - добавил тот и, перехватив его почти отчаянный взгляд, устало кивнул на дверь. - Выметайся.
* * *
В часовне Друденхауса он просидел не меньше часу - как минувшей ночью в камере Отто Рицлера, на полу, свесив руки с коленей и уткнувшись в них лбом, непотребнейшим образом прислонясь к алтарю спиной. На чьи-то тихие шаги Курт не обернулся - видеть кого угодно сейчас одинаково не хотелось и было тяжело до зубовного скрипа.
- Что ж ты в Господень жертвенник задницей вперился, нечестивец, - невесело усмехнулся Ланц, остановившись; скрипнула скамья первого ряда - тот присел в нескольких шагах напротив. - Чему вас в вашей академии учат только…
- Академию не трогай, - тихо возразил он, приподняв голову, и взглянул в лицо сослуживцу. - Пришел добить? Cedo[106]. Приканчивай. Сопротивляться у меня сейчас нет ни сил, ни желания. Peccavi, fateor, vincor[107].
- А старшему дерзить силы есть?.. Хватит на меня коситься, абориген; я ж не Керн и протокола на тебя не составляю, попросту вдруг пришла в голову глупая мысль, что тебе захочется поговорить.
- Да-да. Знаю. 'Без протокола', 'по душам' и прочее…
- Мне уйти?
- Все верно. Шаг первый - вывести из оцепенения. Шаг второй - заставить понять, что очень хочется пооткровенничать, а после - вынудить признать это вслух…
- Если тебя в твоей академии обучили латыни, вне службы ты из принципа перестанешь ее разуметь? Так с какой бешеной радости я должен пренебрегать умениями, которые постиг в своей работе? Тем более, что в нашем случае игра ведется честно - у тебя в арсенале умения те же самые.
- И каков приз? - уточнил Курт; тот пожал плечами:
- Если ты прекратишь изображать кающегося висельника, этого будет довольно. У тебя всего-навсего забрали одно дело. Это не конец света. У тебя не отобрали Знак, не срезали Печать, не отправили в монастырь на вечное покаяние. Просто отстранили от одного дознания.
- Не в дознании дело, Дитрих, - он потер глаза ладонями, распрямившись и прислонившись к алтарю затылком, встряхнул головой, усмехнувшись. - Вот змей, ты все-таки своего добился…
- Работаем, - улыбнулся тот вскользь.
- Не в дознании дело, - повторил Курт уже нешуточно. - Дело в том, что de facto я убил арестованного.
- Любопытная мысль; может, все-таки отлепишь свое грешное седалище от алтаря?
Курт, мгновение помешкав, тяжело поднялся, упершись в пол ладонью, и, неспешно пройдя к первому ряду скамей, присел - осторожно, словно бы опустившись в стылую воду.
- Издержки прошлого, - пояснил он со вздохом. - Знаешь - безотрадное детство, безотчетная тяга к семье, семья-академия, семья-Церковь, в скорби - неосознанное возвращение к детству, поза защиты, но чтобы сидеть, уткнувшись в алтарь лбом, мне еще недостаточно хреново.
- Хорошо, что тебя загребли не во младенчестве - иначе ты бы на нем вовсе спать устроился, - хмыкнул Ланц. - Ибо, смотрю, привычка к церковной сфере все с того же детства породила в тебе отношение к ней обыденно-потребительское.
- Случается.
- Итак, первый шаг довершен, - подвел итог Ланц, глядя в его сторону оценивающе. - Из онемения вышел. Будешь продолжать упираться, или просто поговорим?
Курт вяло отмахнулся, откинувшись на спинку скамьи и глядя в сторону, на узкий, весьма незатейливый витраж, похожий больше на украшенную бойницу.
- Я понимаю, о чем ты скажешь - первым делом о том, что у всех бывают ошибки, но только легче от этого едва ли станет. Я сказал ему что-то, что побудило его совершить именно это - вот в чем дело. И я не понимаю, я просто не понимаю, не вижу, в чем я ошибся, что я сделал не так. Может, Керн прав? Я не думаю о деле, лишь о собственном самолюбии? Или отношусь к службе, как, в самом деле, к игре, в которой надо разгадать ответ как можно скорее? И отец Бенедикт не зря так неотступно предлагал мне уйти работать в архив…
- Это мысль вслух или вопрос, который требует ответа?
- Не уверен, что я хочу услышать ответ, - безрадостно усмехнулся он, обернувшись к сослуживцу. - Почти не сомневаюсь, ты скажешь что-то похожее на 'quod aetas vitium posuit, aetas auferet[108]'… хотя, такие сентенции, скорее, в духе Густава; но смысл будет тем же. Если б ты явился сюда с намерением намекнуть на то, что в следователях мне не место, ты начал бы не так.
- Ну? И чем же тебе такой ответ не по душе?
- Чрезмерно зауряден. Ожидаем. Кроме того, я сам себе это сказал уже не раз, тут же оспорив, а значит, он наполовину ложен.
Ланц качнул головой, улыбнувшись, и вздохнул - шумно и долго.
- Да на тебя не угодишь. Кроме того, абориген, твоя проблема в том, что ты сам себе угодить не можешь - ты никак не можешь решиться сделать один важный шаг, а именно - определиться с тем, хочешь ли ты сам для себя службы инквизитора.
- До известных пор над этим не приходилось задумываться. При разделе на курсы я был поставлен перед фактом: мои notitiae[109], способности и оценки нужных дисциплин позволяют мне учиться именно на следователя; при выпуске я мог отказаться от Печати, мог попроситься все в тот же архив… - он тяжело усмехнулся, - или в помощники. Вроде Бруно. Куда угодно, где были бы нужны люди, но я об этом даже не задумался. Мне сказали, что я могу получить Знак следователя; почему тогда мне должно было придти в голову, что я не справлюсь?.. Вот и не пришло. Сработал принцип 'пока дают - бери'? Или самомнение. 'Курсант сum eximia laude[110]'! Как можно было сомневаться в том, что я будущий величайший следователь за всю историю Конгрегации…
- Ты все пытаешься отыскать в чужих не словах даже - действиях! - ответы на собственные вопросы, - заметил Ланц уже серьезно. - Ты спрашиваешь, прав ли твой наставник, думаешь, а не прав ли Керн; в конце концов, задаешь этот вопрос мне… Ты колеблешься между множеством вариантов, но, поскольку не можешь предпочесть ни одного, опрашиваешь окружающих, чье суждение, по-твоему, достойно внимания и чью точку зрения не зазорно принять.
- Может, все дело в том, что я с одиннадцати лет живу по распорядку, учрежденному для меня другими, и руководствуюсь приказами, а не желаниями.
Ланц внезапно, резко подавшись вперед, отвесил ему внушительный подзатыльник, тут же усевшись обратно, как ни в чем не бывало; он ошарашенно воззрился на старшего сослуживца, не зная, как поступить и что ответить.
- Сам сказал - 'не трогай академию', - пояснил тот. - Хороший ход - свалить на вышестоящих вину за нежелание делать выбор. Главное - подобный вывод избавляет от ответственности за свои поступки, а заодно и позволяет найти виновного в твоей слабости.
Курт, морщась, потер затылок, глядя в его сторону с ожесточением.
- А руки распускать обязательно? - уточнил он; Ланц тихо засмеялся.
- Твой подопечный тебе этот вопрос частенько задает, да?.. Ну, это иная тема… Зато глаза оживились, наконец. Итак, абориген, у нас обрисовывается неприятное зрелище: попав в окружение людей, которые стремились помочь тебе, указать путь и поддержать, ты с легкостью сбросил на них все прочее, после чего с чистой совестью их же в этом и обвинил. Возразишь?
- Также другая тема, хотя и немаловажная, - тихо добавил Курт, - касается того, чего ради эти люди помогали и поддерживали. А именно - для того, чтобы указать вполне конкретный путь. Говоря без эмоций, из меня изготовили то, что им было необходимо.
- Та-ак, - протянул Ланц осторожно, глядя на него уже без усмешки. - Ну, было б странно, если бы ты ни разу над этим не задумался, другое дело - чем эти раздумья увенчались.
- Ничем крамольным, Дитрих; только лишь тем, что мне всегда казалось - они знали, что делали, знали, как и для чего. Что я оказался таким, как должно, и там, где положено; и думал я так исключительно потому, что признавал auctoritas inoppugnabilis[111] тех, от кого это зависело, и их знание человеческой сути. Что меня увидели и поставили там, где я должен быть. Что путь, по которому я пошел, пусть и избран не мной, но - мой. Верный. И когда те же люди, а именно мой наставник, до сей поры ни разу не давший мне дурного совета, ни разу во мне не ошибившийся и некогда меня на этот путь направивший, не единожды упомянул о том, что я должен его оставить - невольно начинаешь думать, а не прав ли он и на этот раз.
- Иными словами, абориген, когда после приказов у тебя поинтересовались твоими желаниями… что произошло?
- Не знаю, - отозвался тот искренне. - Первая мысль, конечно, что это - намек, такой же приказ, но в более мягкой форме. Вторая мысль… Да, не исключено, меня настораживает возможность выбора. Боюсь ошибиться и сделать выбор неверный.
- Тогда вопрос - почему.
- Странный вопрос, Дитрих; от моих промахов слишком многое зависит…
- Хорошо, - кивнул тот, вскинув руку и не дав договорить. - Я понял. Зададим вопрос иначе, разбив его на два. Первое. Твое желание - остаться в должности следователя или нет?
- Разумеется, да. Как потому, что на меня полагались именно в этом качестве, от меня ожидали именно этого (а я не хочу обмануть их надежд), так и в силу того, что мне это по душе самому; обе причины, с моей точки зрения, взаимосвязаны, и первая вытекает из второй. Твой следующий вопрос я уже знаю. Желая продолжить службу, боюсь ли я своими ошибками нанести вред себе или другим. Так?
- И твой ответ?..