- Итак, Вальтер?
- Да. Пусть он говорит. Но… Гессе, никаких инициатив, ты меня уразумел? Помня твою горячность (я выражусь так мягко), я дал указание страже. В одиночку тебя к камерам не подпустят; кстати сказать, Густав, дабы ты не мнил, что тебя это не касается: тебя не подпустят тоже. Никого. Дело слишком серьезное, и малейшая оплошность может все погубить. Говорить будет он, но ты - Густав, ты обязан быть рядом, каждый миг, должен слышать каждое слово, все удерживать под контролем! Ты должен иметь возможность в любой момент заткнуть рот ему или ей. Мой приказ ясен? Каждому из вас?
- Вполне, - почти пренебрежительно усмехнулся Курт, отвернувшись; тот насупился.
- Или ты хочешь, чтобы еще один твой арестованный обнаружился в петле?.. Если у вас всё, то - вон оба.
- Старика тоже можно понять, - примирительно сказал Райзе уже в коридоре, когда оба направлялись к подвальной лестнице. - Отвечать за все ему, не нам.
- Ты забываешь, что у вас есть caper emissarius [149], на коего можно повесить все неудачи, а после - и его самого. Переписчик погиб из-за меня, и даже проводилось расследование по этому поводу; я же… - Курт усмехнулся, - запятнал… себя связью с преступницей, причем вполне можно будет задать вопрос - а как же это я за целый месяц ничего не заподозрил. А в случае, если обвинить ее не удастся - опять же, следователь с преступным прошлым решил употребить служебное положение, дабы поквитаться с любовницей по какой-либо причине. Керну тогда погрозят пальцем, велят лучше следить за людьми, академии порекомендуют работать качественней, а я пойду туда, куда не дошел десяток лет назад.
- Плохо ты старика знаешь, - с явной обидой и некоторым даже отчуждением коротко откликнулся Райзе и ушел на три шага вперед, больше ничего не говоря и не оборачиваясь. Заговорил он, лишь когда оба остановились у запертой двери подвала. - Прежде, чем войдем, хочу кое-что знать. То, что ты сейчас сказал, не является ли правдой в некоторой части? Если ты впрямь хочешь поквитаться с ней за то, что она сделала…
- Я - не это сказал. Но я понял, что тебя тревожит. Отвечаю. Я способен держать себя в руках, я не потеряюсь и не сорвусь; если я скажу, что на самом деле непритворно спокоен, ты мне не поверишь, верно?
- Скорее всего, нет.
- Как угодно, - кивнул он сухо. - Это к делу не относится. Я буду вести себя как должно, это главное. Идем?
Райзе взглянул на его лицо с пристальностью, словно пытаясь увидеть что-то за ним; наконец, вздохнув, кивнул.
- Бог с тобой, академист. Идем.
В подвал Густав вошел первым; Курт шагнул следом, отстранив его плечом и пойдя впереди - мимо вытянувшегося стража к решетке камеры.
Маргарет сидела на низенькой скамеечке - все-таки, даже в заключении пусть и столь малая, но поблажка была сделана: видно, Керн не рискнул усадить родовитую заключенную на голый пол, как прочих арестованных. Курт был убежден, что Рената пребывает в ином положении, традиционном для этих стен - в камере без стула, лежанки или хотя бы охапки соломы, как в магистратской тюрьме…
В остальном все было ad imperatum[150]: вместо платья Маргарет облачена была в льняное одеяние, более напоминающее нижнюю рубашку, волосы так и остались распущенными и лежали на узких плечах чуть поблекшими золотыми волнами; скамеечку она придвинула к стене, чтобы, прислонившись к ней спиной, можно было поджать колени, убрав с ледяного пола на сиденье босые ноги. Но даже теперь, с серыми от каменной крошки пальцами, с пыльным пятном на щеке, со спутанными волосами и покрасневшими белками глаз - все равно, подумалось невольно, она прекрасна, как прежде, и столь же желанна…
Или, с мысленным вздохом оборвал Курт собственную мысль, быть может, для полного освобождения души мало было всего лишь выдернуть злосчастные булавки и извлечь заговоренные нити из своей одежды? Или попросту виною всему spiriti deformatio professionalis[151], о коей предупреждали еще наставники в академии. "Красивая женщина в положении жертвы возбуждает великое многообразие чувств - от сострадания и сомнений до низменного вожделения, чего следует остерегаться и чуждаться"… Альберт Майнц, том первый; наставления, что ни говори, на все случаи жизни…
- Как она? - тихо спросил он, обернувшись к мрачному стражу; тот покосился на камеру с пленницей, смотрящей в стену и упорно не замечавшей вновь пришедших, на Райзе и, наконец, вздохнул.
- Воды просит…
- Ну, это я понимаю, - отмахнулся Курт. - Вообще - как?
- Да никак… молчит в основном… - он кашлянул, нерешительно переступив с ноги на ногу, и понизил голос совершенно: - Послушайте, майстер Райзе… майстер Гессе… я не хочу показаться слабонервным или мнительным… вы подумаете, конечно, что я тут себе Бог весть что напридумывал, но…
- Ну?
- Пришлите мне смену, - попросил тот чуть слышно, отведя взгляд. - Я тут не могу больше.
Курт переглянулся с сослуживцем, едва удержав себя от того, чтоб обернуться на камеру, и осторожно уточнил:
- Устал?
- Нет, - поспешно возразил страж, - не в том дело, майстер Гессе, я готов на пост - куда угодно, в приемную залу, на крышу, к воротам; только сюда пусть встанет кто-то другой. Мне… не по себе тут.
- Объяснись, - потребовал Райзе, и тот кивнул с готовностью, но когда заговорил, голос звучал все более неуверенно с каждым словом.
- Я… видите ли, смотрит она уж больно нехорошо. Я с ней, как было велено, ни словом не перемолвился, на вопросы не отвечаю, в разговор не вступаю, а только все равно - как заговорит, так словно ножом по спине. И смотрит все время - прямиком в глаза; я на нее не смотрю, отверну взгляд - а все равно вижу, что в глаза, и так от этого нехорошо становится… Вы не думайте, я понимаю, что вздор говорю, а только - будто она меня веревками вяжет, и жаром всего обсыпает, как при горячке…
- Ясно, - оборвал его Курт, настойчиво сжав локоть сослуживца. - Necesse est vigiliam. Mihi crede, quam res nova miraque menti accidat, hoc non somnium est[152].
- Credin?[153] - переспросил тот с сомнением и нахмурился, глядя в его глаза взыскательно: - An notum tuae est?[154]
- Tenus dolorum[155], - угрюмо отозвался он, вновь обратившись к стражу. - Поговорим с ней - и пришлем тебе замену; потерпи. Судя по всему, ей кое для чего никакие булавки и нитки и не нужны вовсе, - добавил он, отойдя от стража в сторонку. - Просто взгляд - и все. Помнишь, по пути из собора, когда мы с нею встретились впервые? Вы с Дитрихом потешались - весна… Тогда это и случилось. От этого взгляда я не мог оправиться до вечера.
- Да уж помню… В таком случае, я вынужден повторить: будь осторожен. Не бесись, академист, сейчас речь не о недоверии.
- Понимаю, - кивнул Курт уже спокойно, развернувшись к камере, и приблизился - решительно, но неспешно и тихо. - Здравствуй, Маргарет, - окликнул он по-прежнему неподвижную фигурку у стены. - Не хочется быть назойливым, однако же - сейчас тебе придется с нами побеседовать: это в твоих интересах.
Та обернулась медленно, подчеркнуто нехотя и равнодушно; несколько мгновений она смотрела сквозь решетку молча и пристально, и когда заговорила, голос был сухой и усталый.
- Это ты приказал не давать мне воды? - спросила Маргарет, покривившись почти презрительно; Курт с удивлением обернулся на стража:
- Он не дает тебе пить?..
- Брось, - оборвала она устало. - Я все ваши приемы знаю. Я лишь только хочу знать, было ли это твоим распоряжением, или это указание тех, кто над тобой.
- Никаких указаний, Маргарет. Просто он здесь, как видишь, один, а уйти отсюда по любой причине - принести ли воды, отойти ли по нужде - он не имеет права; заключенного нельзя оставлять без присмотра. - Курт подошел к решетке вплотную, опершись о поперечные прутья локтями, и вздохнул. - Давай поговорим и, обещаю, я пришлю сюда Бруно с кувшином воды.
- Значит, это все-таки сделано намеренно… Вы говорили с моим свидетелем?
- Господин герцог будет вызван для беседы сразу, как только настанет время опрашивать свидетелей, - кивнул Курт, и та болезненно улыбнулась.
- Вот как… Ну, милый мой, как я уже говорила - до тех пор нам разговаривать не о чем.
- К сожалению, тема для беседы есть, - возразил он негромко, и Маргарет вновь подняла к нему взгляд - настороженный, дрожащий. - В твоем доме был проведен обыск, и мы нашли тайник. Мы нашли вязку булавок - таких же, как и в моей комнате. Мы нашли сборник заговоров и рецептов зелий едва ли не на все случаи жизни. Мы нашли также сбор трав, составленный по одному из них. Теперь, Маргарет, ты поговоришь со мной?
Знакомо до боли…
От взгляда фиалковых глаз, поблекших, но все равно глубоких и невозможно притягательных, вновь стало жарко, как когда-то…
Курт невесело усмехнулся, встряхнув головой.
- Вот это зря, - предупредил он сдержанно, чувствуя, что еще секунда, еще миг - и голос сорвался бы, а в рассудок вновь вернулась бы та жгучая пелена, что владела им прежде. - Сейчас это на мне не работает; кроме того, попытка повлиять на дознавателя на расследовании - лишь усугубление вины.
- Не понимаю, о чем ты, - возразила Маргарет тихо. - Мне воспрещено на тебя смотреть? Почему? Тебя терзает совесть? Нет сил смотреть мне в глаза? Почему ты не смотришь мне в глаза, Курт?
Мгновение он безмолвствовал, глядя в сторону от ее глаз, на золотистую прядь над виском, потом неспешно, тяжело поднял взгляд к взгляду напротив себя, замерши на миг, второй, третий…
- Ты не ответила на мой вопрос, Маргарет, - произнес он настойчиво. - Ты будешь говорить со мной?
- Нет, - откликнулась та утомленно и равнодушно, отвернувшись снова. - Мне нечего сказать.
- Господи, да перестань. Не делай глупостей, прошу. В твоем доме найдены улики, говорящие о том, что я могу обвинить тебя в покушении на здоровье и… Маргарет, душу… следователя Конгрегации. Ты ведь знаешь, что бывает за такое. Тебе так хочется этого?
- А тебе?
- Брось, - поморщился Курт с раздражением. - Неужели ты и впрямь веришь в то, что сумеешь отстоять свою невиновность? Это глупо. Можно спорить с показаниями свидетелей - люди обманываются и, бывает, клевещут; но, Маргарет, не поспоришь с уликами. А их найдено довольно.
- Довольно - для чего? - она вновь подняла взгляд, и от ее улыбки стало почти физически, ощутимо больно. - Ты так стремишься меня осудить… За что? Если я тебе надоела, ты мог просто не приходить больше ко мне, зачем все это?
- Ты поразительная женщина, - качнул головой Курт с почти искренним изумлением. - Как ты исхитряешься все обратить in reversam partem[156]; Маргарет, пойми, ты попалась. Обвинения серьезные. И не только в использовании Volkszauberei[157] и пошлом привороте; это было бы полбеды. В твоем замке мы нашли книгу с отсутствующей последней третью листов; а… слушай меня внимательно… по просьбе Филиппа Шлага университетский переписчик делал список именно той недостающей части именно той книги. Ты понимаешь, что это означает?
Она ответила не сразу - минуту Маргарет сидела неподвижно, выпрямившись и глядя в сторону, и, наконец, вздохнула - тяжело, словно сбросив наземь ношу, давящую на плечи.
- Вот значит как… - произнесла она чуть слышно, не поднимая глаз. - Вы решили навесить на меня свое нераскрытое дело…
- В моем жилище, - так же тихо ответил Курт, - тебя видели около месяца назад. Тогда началось мое расследование. Ты интересовалась подробностями. Ты спрашивала меня о моей службе, о том, что мне удалось узнать, как проходили допросы моего свидетеля по этому делу… Маргарет, тебе придется со мной говорить, потому что твой единственный шанс избежать смертного приговора - доказать, что вся эта история с булавками была лишь глупой, необдуманной выходкой женщины, желавшей получить свое наверняка.
- Гессе, - предостерегающе одернул его Райзе; Курт отмахнулся.
- Если ты будешь отказываться отвечать и впредь, я лишь более уверюсь в правильности своих выводов. Silentium videtur confessio[158]; ты ведь это сама понимаешь. Если ты виновна, добровольное признание многого стоит, это ты тоже знаешь.
- Ваши обвинения - чушь! - в ее голосе все же пробилось содрогание, сорванность. - Это просто немыслимо!
- Если ты невиновна, - кивнул Курт, - ты тем более не должна запираться. Ради себя же самой.
- Мне нечего тебе сказать, нечего, нечего! - повысила голос Маргарет, вскочив на ноги и, приблизившись, схватила его за руки. - Я просто не могу поверить, что ты обращаешься со мной так! Что позволяешь им обращаться так со мной!
Райзе шагнул вперед, раскрыв рот для остережения, протянув руку, чтобы сбросить ее ладони; Курт, не глядя, отпихнул его ногой, невзначай попав каблуком под колено, и тот встал на месте, так и оставшись с раскрытым ртом.
- Посмотри на меня! - вновь потребовала Маргарет; он рывком высвободил руки, обеими ладонями обхватив ее за голову и приблизив лицо к самой решетке, так, что чувствовал теперь горячее частое дыхание на своей щеке.
- Вот так? - спросил Курт шепотом. - Посмотри и ты на меня. Ты видишь человека, который, невзирая на все, пытается тебе помочь? Я все еще стараюсь найти для тебя выход. Я все еще отыскиваю способ сделать так, чтобы нам с тобой не пришлось разговаривать в темном зале без окон, но зато с очагом и набором инструментов; я не хочу - так.
- Ты не посмеешь, - возразила Маргарет одними губами, замерев на месте; он качнул головой, глядя в глаза.
- Ты готова это проверить? Ты - готова? Ночь в этой камере, Маргарет, мелочь, ничто; сутки без воды - ерунда. Тебя ждет ад, самый настоящий ад, ты это понимаешь? И я проведу тебя по этому аду, с первого круга по последний, если сейчас ты не будешь говорить со мной, сейчас, здесь.
- Отпусти меня!
- Да, ты скажешь это еще не раз, - кивнул Курт, разжав руки, и она отбежала к стене, упав на колени и сжавшись в плаче без слез. Он перевел дыхание, не обращая внимания на предостерегающий шепот Райзе, и кивнул на решетчатую дверь. - Отопри.
- Гессе, ты не в себе, - шепотом возразил тот, и Курт повторил, не повышая голоса, выговаривая четко и требовательно:
- Отопри.
Райзе колебался мгновение, косясь то на Маргарет, то на него; наконец, одним движением повернул ключ в скважине. Курт, войдя, приблизился и, помедлив, присел рядом на корточки.
- Помоги себе, Маргарет, - негромко попросил он, сжав вздрагивающее плечо. - Не делай себе хуже. Ты по-прежнему надеешься на помощь герцога? Напрасно. Он тебя не спасет. Какие бы связи и каких бы покровителей он ни привлек - это не поможет, пойми.
- Так вот он ты, настоящий, - по-прежнему тихо и уже безвольно произнесла та, глядя в пол. - Не думала, что придется увидеть тебя… за работой.
- И я не думал, что мне придется смотреть на тебя сквозь решетку, но это случилось, это - данность, и я прошу тебя, не надо делать так, чтобы тебе довелось увидеть больше. Поговори со мной, Маргарет.
- Я не могу сказать того, что ты хочешь услышать, - возразила она, вновь подняв взгляд. - Я могу только повторять то, чего тебе слышать не хочется: я ничего не сделала, признаваться мне не в чем, и ты лишь напрасно тратишь время. Скажи мне, неужели ты спал спокойно в эту ночь?
- В эту ночь я не спал, - откликнулся Курт. - В эту ночь я был в твоем замке. Я искал - подтверждения либо же опровержения твоей вины; и, Маргарет, клянусь, я был бы рад, узнав, что ошибся. Но я увидел то, что показало мне: я прав, а ты - виновна.
- Ты ошибся. Ты ошибся, Курт, пойми это прежде, чем станет поздно! Ты сможешь это принять, сможешь жить с осознанием того, что осудил невиновного? - Маргарет снова взяла его за руку, стиснув запястье до боли, заглянула в глаза, глядя взыскательно и умоляюще. - Не позволь себе этого сделать. Я не верю в то, что ты сможешь… Не потому, что у меня есть покровители, которые могут помешать; я просто не могу поверить в то, что язык твой повернется отдать приказ исполнителю поднять на меня руку. Я не верю.
- Чего ты хочешь добиться? - вздохнул Курт, накрыв ее руку ладонью, и Маргарет вздрогнула, стиснув пальцы сильнее. - Чтобы я вспомнил, как любил тебя? Я помню это. Чтобы мне стало скверно при мысли о том, что происходит? Это и без того так. Чтобы твои слова ранили мне душу? Это происходит - и твое, и мое каждое слово, произнесенное в этих стенах, словно вбивает в меня гвоздь, режет, как нож. Но это ничего, Маргарет, ничего!.. не изменит.
- Ты всем это говоришь? - спросила она едва различимо. - При каждом допросе?
- Да, - кивнул Курт просто. - Я говорю это всем. Просто потому что это правда. Маргарет, ведь ты меня знаешь. Ты успела меня узнать за этот месяц; а теперь подумай и попытайся убедить саму себя в том, что, невзирая на все, я не смогу пойти до конца.
- Ты сможешь, - отозвалась она обреченно, ни на миг не замявшись. - Я знаю, что ты - сможешь. Ты сильный. Ты сможешь перебороть себя, сможешь… Но я все равно не верю. Я не желаю верить в это. Не могу верить.
- Поверь.
Маргарет не ответила, и в каменных стенах повисла тишина - такая же каменная, холодная, тяжелая; оба остались сидеть, не шелохнувшись, по-прежнему держа руки вместе. Райзе, замерший на пороге, тоже стоял молча, почти не дыша и стараясь даже смотреть в сторону, словно взгляд его мог нарушить что-то…
- Сейчас я ничего тебе не скажу, - наконец, разомкнула губы Маргарет, слагая слова через силу, неохотно, напряженно; Курт чуть склонился вперед, ближе к ее лицу, замерши снова на расстоянии дыхания, и осторожно уточнил:
- "Сейчас"?
- Сейчас, - повторила та, не глядя ему в глаза. - Уходите. Ни о чем сейчас меня не спрашивай, я все равно не скажу более ничего, уходи. Или иди до конца, как собирался, веди меня в допросную, делай, что хочешь, или… или просто дай мне время подумать.
- Хорошо, - кивнул он. - Я уйду. Но я вскоре возвращусь, чтобы услышать то, что ты не сказала сейчас.
- Это не признание, - предупредила Маргарет, с заметным усилием отняв от него руки и сложив их на коленях; голос звучал неуверенно и тускло. - Мои слова сейчас - не признание.
- Конечно, - согласился он тихо.
- Это не признание, - отвернувшись, повторила она уже нетвердо, потерянно, и Курт, мгновение помедлив, вышел, не оборачиваясь и не говоря больше ни слова.