- Как, однако, многое зависит от слов… - невесело усмехнулся он. - А если сказать так: есть выбор - продолжать идти на поводке или сделать то, чего требует душа. Ради любимой женщины.
- Не повторяй моей ошибки, - почти попросил тот. - Я тебя знаю, ты тоже не сможешь жить с мыслью о том, что стал предателем; потом одумаешься и пожалеешь, но будет поздно…
- О чем? О том, что не допустил ее смерти? Или о том, что думать, наконец, начал сам? Что перестал жить по приказу, действовать по приказу, мыслить, как велено - об этом я пожалею?.. - Курт тяжело поднял руку, проведя по лбу ладонью, и вздохнул. - Сегодня у камеры Ренаты Дитрих говорил о том, как мы стараемся не допустить смерти арестованных, сколько усилий к этому прилагается… А если подумать - если подумать, Бруно! - зачем? Для чего? Чтобы потом была возможность убить их самим, вот и все. Мы усердствуем, выставляя стражу, надзирая за ними круглые сутки - чтоб, не дай Бог, не вскрыли себе вены, не повесились в камере, не наглотались пауков… Знаешь, сколько разных способов придумали люди, чтобы избежать того, что им готовим мы? Это просто… просто страшно. Мы делаем все для того, чтобы не позволить им уйти из жизни - сравнительно тихо и безболезненно, если сопоставить с тем, что их ожидает. Вот о чем еще я думал сегодня, когда смотрел на мертвую Ренату. А ты об этом никогда не думал?
- Думал. Да, я об этом думал. И не раз думал о том, что эта… женщина сказала, когда вы встретились у студентов. Справедливость немилосердна. Да. Но милосердие, такое милосердие - оно несправедливо!
- "Справедливость"… - повторил Курт с расстановкой. - Скажи мне одну вещь, Бруно. Ответь - только ответь честно. А ты - смог бы отдать на смерть свою жену? Узнав о ней все то, что я узнал о Маргарет; смог бы? Вот так, просто, на костер ее, а?
Тот дрогнул губами, сжав кулак, но не ответил ни слова; отвернувшись, перевел дыхание, глядя в пол, и Курт вздохнул.
- Молчишь… Вот видишь.
Он помедлил секунду, глядя на свернутый документ в руке, и, развернувшись, зашагал к лестнице вниз.
Страж у камеры Маргарет, прочтя заверенное Керном постановление об освобождении заключенной, еще долго стоял неподвижно, вглядываясь в подпись, и, отпирая решетку, посекундно оборачивался на Курта, замершего в шаге от дверцы. Маргарет смотрела расширившимися глазами, замерев на пороге и теребя полотно своего измятого одеяния. Курт бережно взял ее за руку, выведя из камеры.
- Идем, - произнес он тихо; та вскинула взгляд, испуганный и непонимающий.
- Куда? Что происходит?
- Идем отсюда, - скосившись на стража, поторопил он, буквально таща Маргарет к лестнице. - Идем, я все объясню.
По лестнице они поднялись молча; Маргарет спотыкалась о ступеньки, почти повисая на его руке, и тихо потягивала носом, явно прилагая немалые силы к тому, чтобы не заплакать. Остановившись на верхней площадке, Курт развернулся к ней, молча глядя в лицо; та всхлипнула, уже не скрываясь, и потребовала - слабо и чуть слышно:
- Скажи, что происходит?
- Ты свободна, - откликнулся он, видя, как в фиалковых глазах пробудилась радость, тут же сменившаяся недоверием, почти испугом, смятением, и повторил, сжав тонкую руку: - Ты свободна. С этой минуты.
- О, Господи…
Маргарет всхлипнула снова и, вцепившись в его плечо пальцами, заплакала уже не сдерживаясь, навзрыд, задыхаясь и вздрагивая; Курт обнял ее свободной рукой, прижавшись к спутанным волосам щекой.
- Что же ты сейчас-то плачешь, - тихо улыбнулся он, гладя поблекшие золотые пряди. - Сейчас все кончилось…
- Кончилось… - пробилось сквозь плач. - Не могу поверить… мне начало казаться, что я была здесь всегда, что… Я… - Маргарет приподняла голову, глядя все еще недоверчиво, - я правда могу уйти? Прямо сейчас?
- Не совсем, - возразил Курт, и она отшатнулась; во взгляд вернулась потерянность, вернулся страх, и он улыбнулся успокаивающе, снова притянув ее к себе и обняв. - Нет, все хорошо. Сегодня ты будешь дома. Просто остались некоторые формальности. Вот этот документ, что у меня в руках, подписан Керном - это постановление о твоем освобождении из тюрьмы Друденхауса. Второй экземпляр Керн составляет сейчас, пока мы идем к его комнате. Когда он подпишет его, ты подпишешь оба; один останется здесь, в архиве, другой будет у тебя. Вот с того мгновения, как обе подписи будут на своем месте, ты и будешь считаться полностью свободной и оправданной.
- А он подпишет?.. - проронила Маргарет едва различимо, и он зло усмехнулся, потянув ее вслед за собой по коридору:
- Куда он денется… Идем. Я верну тебе твои вещи.
До комнаты на втором этаже оба молчали; Курт чувствовал, что время от времени взгляд голубых глаз исподволь поднимается к его лицу, и тогда он улыбался ободряюще, но не ничего не говорил, косясь на изредка попадающихся стражей Друденхауса, отвечающих ему такими же косыми взглядами. Когда дверь комнаты закрылась за их спинами, он все так же молча положил перед Маргарет ее платье, помявшееся и какое-то сиротливое, пристроил рядом мешочек с украшениями и отошел к окну, отвернувшись и глядя вниз, на пустой плац между двух башен.
Молчание все тянулось, нарушаемое лишь шелестом ткани и стуком башмачков по полу, тихим звяканьем цепочки распятия и булавок; он стоял все так же молча и не двигаясь, пока за спиной не послышалось тихое:
- Курт…
Он обернулся. Маргарет в том платье, в котором ее привели в Друденхаус четыре дня назад, с наскоро уложенными волосами, все с тем же пыльным пятном на щеке, похудевшая, изможденная - и сейчас была прежней Маргарет, не потерявшей ни грана своей красоты…
- Ты ведь не думаешь, что Рената виновна во всем, да? - спросила она почти шепотом; Курт качнул головой.
- Нет, - отозвался он так же тихо; он видел - Маргарет ожидает продолжения, однако лишь стоял молча, глядя в сторону.
- Почему ты молчишь? - спросила она, сделав нерешительный шаг вперед, и остановилась, теребя смятую полу; Курт вздохнул.
- А что я должен сказать? Все, что мог, я сказал тебе. Сказал, как избежать обвинения; ты ведь этого и хотела? Этого добивалась? Тебе это было от меня нужно? Ты это получила.
Маргарет сжала губы, всматриваясь в его лицо, словно окаменевшее, бледное; приблизилась, остановясь совсем рядом - как когда-то, давным-давно, в полушаге…
- Если бы ты пришел в мою камеру один - хоть раз, - произнесла она тихо, - хоть раз без Ланца или… Если бы ты позволил мне сказать тебе хоть слово наедине…
- Что было бы?
- Я призналась бы - тебе. Я спросила бы, так ли уж важно, что я сделала другим, если тебе не причинила вреда и не собиралась. Да, я сделала ошибку, попытавшись привязать тебя к себе; но не ради забавы, не от скуки, не со зла, а потому что любила тебя и не хотела потерять.
- Очень хочется тебе поверить, - уныло усмехнулся Курт. - Смотрю на тебя и сам себя пытаюсь убедить в том, что это правда.
- Это правда. Ты знаешь. Иначе не стал бы помогать мне.
Он не ответил - смотрел в глаза напротив, долго, пристально; наконец, вздохнув, отступил на шаг назад.
- Идем, Маргарет, если ты готова.
Она вскинула руку, поправив выбившуюся прядь, провела пальцами по щеке, неловко улыбнувшись.
- Четыре дня в тюрьме не пошли мне на пользу, да?
- Ты… - Курт запнулся, понимая, что сейчас все, что бы он ни сказал, прозвучит избито и фальшиво; оставив попытки подобрать слова, он просто притянул Маргарет к себе - рывком, прижав к груди и впившись в губы.
- Я вся в пыли, - чуть отстранившись, прошептала та; он сжал руки крепче, отозвавшись таким же сорванным шепотом:
- Плевать.
- Сюда могут войти?
Курт с сожалением отстранился, нехотя выпустив ее из рук.
- Могут, - вздохнул он, оправляя куртку, и отвел взгляд, вновь отступив. - Идем. Нельзя задерживаться - не стоит лишний раз бесить Керна.
Керн был спокоен - подчеркнуто спокоен, подтянут как никогда и немногословен. Вручив бывшей заключенной необходимый документ под пристальным взглядом своего подчиненного, он поднялся, глядя мимо бледного лица Маргарет, и выговорил - четко, безвыразительно и сквозь зубы:
- От своего имени и от лица всех, чьи неверные действия в текущем дознании привели к вашему заключению, приношу вам свои извинения за это ошибку. Вы имеете право подать…
- Я знаю, - перебила та тихо, прижав ладони к щекам, на миг прикрыла глаза и встряхнула головой. - Не надо. Я не хочу этого слушать - я сама все знаю. Я… Я хочу уйти отсюда…
- Вы свободны, - кивнул на дверь Керн, снова садясь; она растерянно застыла, глядя то на дверь, то на Курта рядом и, наконец, произнесла тихо:
- Вы хотите сказать, что я должна идти по городу одна? В таком виде?
- Прошу простить, - мстительно улыбнулся Керн, - однако развоз бывших заключенных по домам в наши обязанности не входит. Если вы желаете, можете переждать в приемной; я пошлю курьера в ваш дом или к господину герцогу, и за вами явится ваша челядь. Полагаю, через полчаса вы сможете…
- Я не вынесу здесь еще полчаса!
- Я отвезу тебя, - хмуро скосившись на начальника, бросил Курт, за руку уводя ее к двери; Керн приподнялся снова.
- Гессе?
- Да? - уточнил он, остановившись, но не обернувшись.
- Последнее. - Голос за спиной был больным и черствым, как короста. - Чтоб в ближайшие пару дней духу твоего в Друденхаусе не было. Увижу здесь - пожалеешь. Ясна моя мысль?
Курт помедлил еще мгновение и вышел, не ответив.
К конюшням прошли в молчании; Маргарет смотрела в землю, поспевая за ним почти бегом, продолжая цепляться за руку, в другой ладони сжимая чуть смявшуюся трубочку пергамента. Единственный свободный курьерский был оседлан; не интересуясь, кем и для чего, Курт вывел его из стойла, вспрыгнув в седло, и усадил Маргарет впереди. Никто из них так и не произнес ни единого слова, пока нетерпеливый жеребец, норовящий сорваться в галоп, вышагивал по улицам с редкими прохожими, каждый из которых останавливался и, обернувшись, провожал их долгими взглядами - удивленными и растерянными…
Когда он выставил стражей Друденхауса из дома Маргарет, в пустом жилище воцарилась мертвая тишина, ничем не нарушаемая; Курт стоял у двери в приемную залу, Маргарет - у входа в коридор, ведущий к ее комнате, и оба безмолвствовали, глядя друг другу в глаза и ощущая вдруг ту неловкость, каковой не было еще несколько минут назад. Надо было сказать что-то - хоть что-то; он понимал это, но слова не шли, слова умирали в сознании, не родившись…
Когда во дворе загрохотали подковы, Курт вздрогнул, уже поняв, что кто-то, видевший их с Маргарет на улицах Кельна, доложил об этом герцогу, и тот явился лично убедиться в том, что его племянница свободна и в добром здравии. Маргарет бросила быстрый взгляд в окно, вновь подняла глаза к нему, молча сжав побледневшие за эти дни губы; он сделал шаг назад.
- Ничего не скажешь? - чувствуя шаги уже за спиной, за дверью, спросил Курт негромко; не услышав ответа, развернулся - тяжело, медленно - и вышел, затворив за собою дверь.
* * *
К двери дома за каменной оградой он вернулся, когда на Кельн спадали сумерки. Не обращая внимания на прохожих, уже открыто обсуждающих события сегодняшнего дня, Курт грохнул кулаком в толстые доски, привалившись к стене плечом и глядя под ноги. За стеной так и осталась тишина, и он ударил снова - громче и настойчивей и, когда в окошке показалась взволнованная физиономия, ткнул почти в самое лицо медальоном, непререкаемо потребовав:
- Святая Инквизиция, открывай.
- Простите, - забормотала физиономия, чуть отдалившись, - не знаю, могу ли я…
- Ты что - не в своем уме? - повысил голос он. - Или не понимаешь, кто я? Открыть сей же миг!
Окошко захлопнулось, из-за двери донеслись неясные бормотания и, наконец, тяжелая створка приоткрылась, пропуская его внутрь. Не обращая внимания на сетованья двух челядинцев, семенящих по обе стороны от него, Курт двинулся по уже хорошо изученному маршруту - через приемную залу, через коридор, полуосвещенный и пустой, к комнате, выходящей единственным окошком на улицу с дверью дома за каменной оградой…
Маргарет была там - сидела на низеньком табурете, сложив на коленях тонкие руки, а молчаливая грустная девица расчесывала ее мокрые волосы; увидев Курта, она поднялась, почти оттолкнув от себя свою новую горничную, и замерла, глядя растерянно и чуть испуганно.
- Пшла вон, - бросил он служанке, и та, дрогнув губами, воззрилась на свою хозяйку, теребя в руках гребень; Маргарет кивнула.
- Выйди.
Девица осторожно пристроила гребень на край постели, обойдя Курта бочком, и выбежала в коридор. Маргарет отступила назад.
- Ты много себе позволяешь в моем доме с моей прислугой, - заметила она негромко; он выглянул в дверь, убедившись, что никто из челяди не намерен подслушать хозяйские тайны, вновь прикрыл створку и медленно, размеренно прошагал к Маргарет, остановившись всего в шаге.
- Может быть, ты мне напомнишь, благодаря кому ты сейчас в своем доме? - усмехнулся Курт; та скривилась, отступив еще на шаг.
- От тебя несет шнапсом.
- Правда? - с непритворным интересом уточнил он, пожав плечами. - Странно, мне казалось, вымороженное пиво должно было все забить.
- Ты пьян!
- Разумеется, я пьян, - согласился Курт уже без улыбки, сделав к ней неверный шаг. - Неужто ты полагаешь, что после всего произошедшего я явился бы к тебе на трезвую голову и в здравом уме?
- Вот, значит, как, - Маргарет отступила в противоположную сторону. - Стало быть, со мною ты можешь говорить, лишь как следует накачавшись?
- Э, нет, милая; "накачаться" - у меня сегодня был повод, - возразил он, шагнув следом за ней. - Даже целых два. Во-первых, сегодня я избавил от суда человека, чья жизнь мне не безразлична. Это ведь повод для радости, согласись. Ну, а во-вторых, я отмечал свое титулование - меня сделали Дважды Великим Дураком всего Кельна. Причем, вот незадача, во второй раз я сам на это напросился, а теперь… - голос осекся, и Курт тяжело опустился на табурет, где до этого сидела Маргарет, потирая виски пальцами и глядя в пол. - Теперь… Пришел пожаловаться?.. не знаю…
- В самом деле, зачем ты пришел? - тихо спросила Маргарет. - Упрекнуть меня в неблагодарности? Если ты забыл, то я напомню тебе, милый: ты держал меня в холодной камере, полураздетую, босую, без воды и пищи почти четыре дня.
- А чего ты ожидала? - Курт поднял голову, глядя на нее устало. - Маргарет, булавок, найденных в моем доме, хватило бы хорошей швее, чтоб изготовить платье! И если ты забыла, то позволь напомнить тебе, что сегодня я предал все, что было моей жизнью, ради тебя! Хотя… - он невесело усмехнулся, отвернувшись, и прикрыл глаза, переводя дыхание. - Что ж это я… Ведь я знал, на что иду. Знал, что ты меня используешь - снова. Знал - и смирился с этим…
- "Снова"?
- Да, снова; разве нет? Вся эта история с заговорами, приворотами - все это было лишь ради того, чтобы узнавать о расследовании из первых рук. Ведь так? Что ты теряешь теперь? ответь честно - это так?
- Ты пришел, чтобы спросить об этом?
- Я не знаю, - отозвался он чуть слышно. - Может быть. Может быть, в ответ на этот вопрос я надеялся услышать "нет".
- Хорошо, я отвечу. Нет. - Маргарет перехватила его взгляд и вздохнула. - Нет и да. Да - сначала. И нет - после первой же ночи.
- Я польщен, - ухмыльнулся Курт. - Можно ли в свете этого надеяться, что я не отправлюсь следом за прочими? Я ведь знаю все. О твоих… приятелях из числа студентов, которые не зажились на этом свете.
- Вот как… - проронила она негромко. - Но это к делу не относится. Они были никем - все.
- Забавно; это что же, просто одно из твоих развлечений - пускать в свою постель ничтожеств? Это означает, что я - очередное из них?
- Ты говоришь со мной так, словно имеешь на меня право! - повысила голос Маргарет; он поднялся.
- А разве нет? Между прочим, ты не особенно учтива с человеком, который спас тебя от смерти, рискуя потерять свободу или жизнь. Могла бы изъявить хоть чуть благодарности.
- И какой же благодарности ты от меня ждешь? - покривилась она презрительно. - Меня саму? Что ж, если ты за этим пришел - подходи, бери и убирайся.
Он засмеялся, шагнул, пошатываясь, вперед; Маргарет попятилась.
- Ты полагаешь, что после таких слов я должен был хлопнуть дверью? Охладеть?.. А если подойду? И возьму?
- Не посмеешь, - она уперлась спиной в стену и при его следующем шаге сдвинулась в сторону. - Я закричу!
- Не страшно, - усмехнулся Курт, подходя. - Я к крикам привык.
- А не боишься меня? - вдруг прекратив отступать, спросила Маргарет негромко. - Хочешь, я расскажу тебе, как умер Филипп Шлаг?.. Я поцеловала его. Один раз. Он умер счастливым.
- И я скажу тебе то же, - возразил он, склонившись. - Не посмеешь.
Это было похоже на уже испытанное чувство сковывающего жара, но теперь - опустошающего, уничтожающего, убивающего, и вместе с тем кажущегося самым лучшим, что только было в жизни, самым желанным…
Оторваться от этих губ стоило невероятного усилия, почти невозможного, нечеловеческого.
- Попробуй сделать это еще раз, - голос осел, голова кружилась, будто заглянул в пропасть с шаткого, осыпающегося обрыва, но все же он сумел себя заставить не сделать последнего шага, выдержать последний удар - взгляд фиалковых глаз. - Только попробуй.
- Вот этим ты и отличаешься от прочих, - все так же шепотом произнесла Маргарет. - Ты способен меня выдержать.
- Вот, значит, как? - Курт отодвинулся, пошатнувшись, уперся рукой в стену. - Значит, так ты подбираешь себе пару - как жеребца, на выносливость?
- Я тебя любила за твой дух, - возразила она твердо. - А ты меня - за мое тело. И кто из нас порочен?.. Уходи. Сейчас же.
- "Любила"… - повторил Курт. - Ты не знаешь, что это.
Он успел дойти до двери, когда Маргарет выговорила с видимым усилием:
- Постой.
Курт замер на мгновение и взялся за ручку; она топнула ногой.